Текст книги "Судьба и грехи России"

Автор книги: Георгий Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 54 страниц)

Пишет, пишет король прусский

Государыне французской

Мекленбургское письмо...

   Крепостное рабство, воздвигшее стену между народом и государством, заменившее для народа национальный долг частным хозяйственным игом, завершило разложение политического сознания. Уже крестьянские бунты в Отечественную войну 1812 года были грозным предвестником. Религиозная идея православного царя могла подвигнуть народ на величайшие жертвы, на чудеса пассивного героизма. Но государственный смысл  этих жертв был ему недоступен. Падение  царской идеи повлекло за собой падение идеи русской. Русский народ распался, распылился на зернышки деревенских мирков, из которых чужая сила, властная и жестокая, могла строить любое государство, в своем стиле и вкусе.

    К этим разлагающим силам присоединилось медленное

==246

действие одного исторического явления, протекавшего помимо  сознания и воли людей и почти ускользнувшего от  нашего внимания. Я имею  в виду отлив сил, материальных и духовных,  от великорусского центра на окраины  Империи. За XIX век росли и богатели, наполнялись пришлым  населением Новороссия, Кавказ, Сибирь. И вместе с  тем крестьянство центральных губерний разорялось, вырождалось духовно и заставляло экономистов говорить об  «оскудении центра». Великороссия хирела, отдавая свою  кровь окраинам, которые воображают теперь, что она их  эксплуатировала. Самое тревожное заключалось в том, что  параллельно с хозяйственным процессом шел отлив и духовных сил от старых центров русской жизни. Легче всего  следить за этим явлением по литературе. Если составить  литературную карту России, отмечая на ней родины писателей или места действия их произведений (романов), то  мы поразимся, как слабо будет представлен на этой карте  Русский Север, все Замосковье – тот край, что создал великорусское государство, что хранит в себе живую память  «Святой Руси».

   Русская классическая литература XIX века – литература  черноземного края, лишь с XVI-XVII веков отвоеванного у  степных кочевников. Тамбовские, пензенские, орловские  поля для нас стали самыми русскими в России. Но как  бедны эти места историческими воспоминаниями! Это деревянная, соломенная Русь, в ней ежегодные пожары сметают скудную память о прошлом. Здесь всего скорее исчезают старые  обычаи,  песни,  костюмы.   Здесь нет  этнографического сопротивления разлагающим модам городской цивилизации. С начала XX века литература русская бросает и черноземный край, оскудевший вместе с  упадком дворянского землевладения. Выдвигается новороссийская окраина, Крым, Кавказ, Нижнее Поволжье.  Одесса создает целую литературную школу.

    До сих пор мы говорили об опасностях. Что можно противопоставить им, кроме нашей веры в Россию? Есть объективные факты, точки опоры для нашей национальной  работы – правда, не более чем точки опоры, ибо без работы, скажу больше – без подвига, – России нам не спасти.

    Вот эти всем известные факты. Россия не Австрия и не  старая Турция, где малая численно нация командовала над чужеродным  большинством. И если Россия с культурным ростом малых  народностей не может быть национальным монолитом, подобным Франции  или Германии, то у великороссов есть все же гораздо более мощный этнический базис, чем у австрийских немцев. Во-вторых, эта народность не только не уступает культурно другим, подвластным (случай Турции), но является носительницей единст-

==247

венной великой культурные на территории государства. Остальные культуры, переживающие сейчас эру шовинистического угара – говоря совершенно объективно – являются явлениями провинциального  порядка, в большинстве случаев и вызванными к жизни оплодотворяющим воздействием культуры русской. В-третьих, национальная политика старой России, тяжкая для западных, культурных (ныне оторвавшихся) ее окраин, – для Польши, для Финляндии, была, в общем, справедлива, благодетельна на Востоке. Восток легко примирился с властью Белого царя, который не ломал насильственно его старины, не оскорблял его веры и давал ему место в просторном русском доме. (Из оставшихся  в России народов прямая ненависть к великороссам встречается только у наших кровных братьев – малороссов, или украинцев, – и это самый болезненный вопрос новой России.) В-четвертых, большинство народов, населяющих  Россию, как островки в русском море, не могут существовать отдельно от нее; другие, отделившись, неминуемо погибнут, поглощенные  соседями. Там, где, как на Кавказе, .живут десятки племен, раздираемых взаимной враждой, только справедливая рука суперарбитра может предотвратить кровавый взрыв, в котором неминуемо погибнут все ростки новой национальной жизни. Что касается Украины, то для нее роковым является соседство Польши, с которой ее связывают вековые исторические цепи. Украине объективно придется выбрать между Польшей и Россией, и отчасти от нас зависит, чтобы выбор был сделан не против старой общей родины. И, наконец, в-пятых, за нас действуют еще старые экономические связи, создающие из бывшей Империи, из нынешней СССР, единый хозяйственный  организм. Разрыв его, конечно, возможен (пример: та же Австрия), но мучителен для всех участников хозяйственного общения. Силы экономической инерции действуют в пользу России.

    Сумеем ли мы воспользоваться этими благоприятными шансами, это зависит уже от нас, то есть прежде всего от новых поколений, которые вступают в жизнь там, в Советской России, и в меньшей степени здесь, в изгнании.

    Удачное решение русской проблемы предполагает два ряда условий: политических и моральных.

    Создание гибких и твердых юридических форм, которые выразили бы одновременно единство и многоплеменность России, является трудной, но вполне разрешимой задачей. Одну из объективных  трудностей ее составляет чрезвычайное различие культурных уровней народов России, которое не допускает равенства их политических состояний. В этом факте должны найти свое ограничение все

==248

доктринерские попытки построения России как законченной и симметричной федерации (конфедерации). В державе Российской мыслимы  все оттенки взаимоотношений,  начиная от областного самоуправления, национальной автономии, кончая чисто федеративной связью. Не в конституциях Европы –  скорее в системе Римской Империи, в  эпоху ее многовекового создания может найти свои аналогии современная Россия. Одно несомненно. Двух или трехвековая эра бюрократического централизма миновала. Если мы  хотим сохранить Империю, то должны  перестать  смотреть на нее как на Русь. Россия, Русь, Великороссия –  не совпадающие, а концентрические величины, каждая из  которых должна получить свои идейные (и территориальные) границы.

    Структура СССР является черновым наброском будущей карты России. Уже нельзя отказаться то ее основного  принципа: национального построения России. Но за пределами этнографической картины, в самой системе большевистского децентрализма, как и большевистского централизма, все остается спорным. Эта система дразнит малые  народы несбыточно декларативной независимостью, на деле осуществляя диктатуру Москвы. Возможно ли дальнейшее функционирование этой системы при устранении нелегальной диктатуры партии – это большой  вопрос. С  другой стороны, большевики, ревнивые к военным и финансовым основам своей власти, совершенно не заинтересованы в защите русской культуры. Они предают ее на  каждом шагу, вознаграждая приманкой русофобства ограбленные и терроризированные окраины. Национальная Россия не может допустить подавления русской культуры в  своих рубежах (государственный язык, школа), но она, может быть, сумеет шире провести пределы экономического  самоуправления. В одном, но самом важном пункте система СССР не пригодна для России. В ней нет места Руси  как единству трех основных племен русского народа. Великороссия просто приравнена к Руси ценою отрыва от последней (в самостоятельные нации) Украины и Белоруссии. И в этом заложены корни тяжких конфликтов.

    Действительно, проблема  Украины  является самой  трудной в ряду национальных проблем будущей России.  Не разрешить ее – значит погибнуть, то есть перестать  быть Россией. Мы присутствуем при бурном и чрезвычайно опасном для нас процессе: зарождении нового украинского сознания, в сущности, новой нации. Она еще не родилась окончательно, и ее судьбы еще не определены. Убить ее невозможно, но можно работать над тем, чтобы ее самосознание утверждало себя как особую форму русского

==249

самосознания. Южнорусское  (малорусское) племя было первым  создателем русского государства, заложило основы нашей  национальной культуры и само себя всегда именовало русским (до конца XIX века). Настаивая на этом, мы, русские, правильнее выражаем историческую идею украи-нофильства, чем современные самостийники, предающие свой народ и его традицию его историческим врагам. Ближе мы,  несомненно, и к национальному сознанию народных  масс Украины, чем  полонофильские или германофильские  круги  ее интеллигенции.  И, однако, мы в качестве великороссов грешим невежеством и невниманием к южнорусской традиции, за Москвой теряем истинное ощущение  Руси, а в настоящем  просто недооцениваем грозного факта украинского отталкивания от нас.

    В этом мощном  антимосковском историческом потоке мы  обязаны различать два течения: вмещающееся и не вмещающееся   в границы  Руси. С последним борьба до конца. Первое подлежит национальной рецепции. В державе Российской малоросс не может быть обижен или унижен в своем национальном сознании перед татарином или грузином. Напротив, его национальное самоутверждение с его символами и с исторической памятью (Мазепа!) должно быть воспринято  державным  сознанием  той нации (русской), которой принадлежит волею судьбы, культурная гегемония в Империи.

   В отличие от грозной остроты украинского вопроса, вопрос еврейский, по нашему разумению, не имеет рокового значения для России. С отделением Польши, процент еврейского населения в России чрезвычайно понизился и не превышает  национального еврейского коэффициента стран Западной Европы. Современная острота еврейского вопроса в России  заключается в неестественном удушении русской буржуазии и русской интеллигенции. Поэтому еврейский вопрос (для России) разрешается в общем русском хозяйственном  и культурном возрождении. Разумеется, еврейский вопрос для евреев сохраняет всю мучительность. Это вечный вопрос о смысле и возможности еврейского национального сознания и еврейской культуры в пределах христианского мира. Вопрос, имеющий огромную историческую и религиозную глубину, но выходящий совершенно из границ послереволюционного устройства России.

   Не будем останавливаться здесь на конкретных юридических формах национального строительства России. Эта тема чрезвычайно трудная  и ответственная. Лишь опыт жизни, связанный с тяжкими ошибками и суровым раскаянием, может воплотить в действительность чаемое свободное единство России. Здесь я коснусь лишь духовной

==250

стороны  нашей работы – той, которая по преимуществу  выпадает на долю интеллигенции. Говоря кратко: эта задача в том, чтобы будить в себе, растить и осмыслять, прояснять национальное сознание.

     Наша  эпоха уже не знает бессознательно-органической  стихии народа. Эти источники культуры почти иссякли,  эта «земля» перепахана и выпахана. И русский народ вступил в полосу рационализма, верит в книжку, в печатное  слово, формирует (или уродует) свой облик с детских лет в  школе в обстановке искусственной культуры. Оттого так  безмерно вырастает влияние интеллигенции (даже низшей  по качеству, даже журналистики); оттого-то удаются и воплощаются  в историческую жизнь новые, «умышленные»,  созданные интеллигенцией народы. Интеллигенция творит  эти народы, так сказать, «по памяти»: собирая, оживляя  давно умершие исторические  воспоминания, воскрешая  этнографический быт. Если школа и газета, с одной стороны, оказываются проводниками нивелирующей, разлагающей, космополитической культуры, то они же могут служить  и уже служат  орудием  культуры  творческой,  национальной. Мы должны лишь  выйти из своей беспечности и взять пример с кипучей и страстной работы малых народов, работы их интеллигенции, из ничего, или  почти из ничего, кующей национальные традиции. Наша  традиция богата и славна, но она запылилась, потускнела в  сознании последних поколений. Для одних затмилась обаянием Запада, для других – официальным и ложным образом России, для которого в искусстве– и не только в  искусстве – типичен псевдорусский стиль Александра III.  Мы  должны изучать Россию, любовно вглядываться в ее  черты, вырывать ее в земле закопанные клады.

    Наше национальное  сознание должно быть сложным в  соответствии со сложной проблематикой новой России  (примитив губителен!). Это сознание должно быть одновременно великорусским, русским и российским.

    Я говорю здесь, обращаясь преимущественно к великороссам. Для малороссов, или украинцев, не потерявших сознание своей русскости, эта формула получит следующий  вид: малорусское, русское, российское.

    После всего сказанного выше ясна повелительная необходимость оживления, воскрешения Великороссии. Всякий взгляд в прошлое России, всякое паломничество в историю приводит нас в Великороссию, на ее Север, где и поныне белеют стены великих монастырей, хранящих дивной красоты росписи, богословское «умозрение в красках», где в лесной глуши сохраняются и старинная утварь, и старинные поверья, и даже былинная поэзия. Старинные города

==251

(Углич, Вологда), древние монастыри (Кириллов, Ферапонтов) должны стать национальными музеями, центрами научно-художественных экскурсий для всей России. Работа изучения святой древности, ведущаяся и в большевистской России,  должна продолжаться с неослабевающей ревностью, вовлекая, захватывая своим энтузиазмом все народы России. Пусть Русский Север станет «страной святых чудес», священной землей, подобно Древней  Греции или средневековой Италии, зовущей пилигримов со всех концов мира. Для русских и христиан эта земля чудес вдвойне священна: почти каждая волость ее хранит память о подвижнике, спасавшемся в лесном безмолвии, о воине Сергиевскойрати, молитвами державшей  и спасавшей страдальческую Русь.

    Но Русский Север не только музей, не только священное кладбище. По счастью, жизнь не покинула его. Его население – немногочисленное – крепко, трудолюбиво и зажиточно. Перед ним большие экономические возможности.Белое море и его промыслы обещают возрождение целому краю при научном использовании его богатств.

    Московский  промышленный   район (здесь: Ярославль, Кострома) устоял в испытании революции. На этой земле «Святая Русь», седая старина бок о бок соседит с современными  мануфактурами,  рабочие  поселки – с обителями учеников преподобного Сергия, своим соседством вызывая часто ощущение болезненного противоречия, но вместе с тем конкретно ставя перед нами насущную задачу нашего будущего: одухотворение технической природы современности.

    От великорусского – к русскому. Это прежде всего проблема Украины.  Ее судьба во многом зависит от того, будем ли  мы (то есть великороссы) сознавать ее близость или отталкиваться от нее как от чего-то чужого. В последнем случае мы  неизбежно ее потеряем. Мы должны признать и непрестанно ощущать своими не только киевские летописи  и мозаики  киевских церквей, но и украинское барокко, столь привившееся в Москве, и киевскую Академию, воспитавшую  русскую Церковь, и Шевченко за то, что у него есть общего с Гоголем, и украинскую песню, младшую сестру песни великорусской. Эта задача – привить малорусские традиции в общерусскую культуру – прежде всего выпадает на долю южнорусских уроженцев, сохранивших верность России и любовь к Украине. Отдавая свои творческие силы Великороссии, мы должны  уделить и Малой (древней матери  нашей) России частицу сердца и понимания ее особого культурно-исторического пути. В борьбе с политическим самостийничеством, в обороне русской идеи и русского дела на Украине нельзя смешивать русское дело с великорус-

==252

ским и глушить ростки тоже русской (то есть малорусской) культуры. Та же самая русская идея на севере требует  от нас некоторого сужения, краеведческого, областнического углубления, на юге – расширения, выхода за границу  привычных нам великорусских форм.    В охране единства Великой и Малой России одной из  самых прочных связей между ними была и остается вера.  Пусть разъединяет язык, разъединяет память и имя Москвы – соединяют киевские святыни и монастыри Северной  Руси. До тех пор, пока не сделан непоправимый шаг и народ малорусский не ввергнут в унию или другую форму  католизирующего христианства, мы  не утратим нашего  братства. Разрываемые националистическими (и в то же  время вульгарно-западническими)  потоками идей, мы  должны соединяться в религиозном возрождении. И сейчас  подлинно живые религиозные силы  Украины от русской  Церкви себя не отделяют.

    От русского – к российскому. Россия – не Русь, но союз народов, объединившихся вокруг Руси. И народы эти  уже не безгласны, но стремятся заглушить друг друга гулом нестройных голосов. Для многих из нас это все еще  непривычно, мы с этим не можем примириться. Если не  примиримся  – то есть с многоголосностью, а не с нестройностью, – то и останемся в одной Великороссии, то  есть России существовать не будет. Мы должны показать  миру (после крушения стольких империй), что задача Империи, то есть сверхнационального государства, – разрешима. Более того – когда мир, устав от кровавого хаоса  мелкоплеменной чересполосицы, встоскует о единстве как  предпосылке великой культуры, Россия должна дать образец, форму мирного сотрудничества народов, не под гнетом, а под водительством великой нации. Задача политиков – найти гибкие, но твердые  формы  этой связи,  обеспечивающие каждой народности свободу развития в  меру сил и зрелости. Задача культурных работников, каждого русского в том, чтобы расширить свое русское сознание (без ущерба для его «русскости») в сознании российское. Это значит воскресить в нем в какой-то  мере  духовный облик всех народов России. То, что в них ценно,  что вечно, что может найти место в системе вселенской  культуры. Всякое дело, творимое малым народом, как бы  скромно оно ни было, всякое малое слово должны вложиться в русскую славу, в дело России. В наш век национальные самолюбия  значат порою больше национальных интересов. Пусть каждый маленький народ, то есть его интеллигенция, не только не чувствует унижения от соприкосновения с национальным сознанием русского (велико-

==253

росса), но и находит у него помощь и содействие своему национально-культурному  делу. Было бы  вреднейшей ошибкой  презрительно отмахнуться от этих шовинистических интеллигенций и через головы их разговаривать с народом. Многие думают  у нас сыграть на экономических интересах масс против «искусственных» национальных претензий интеллигенции. Рано или поздно народ весь будет интеллигенцией, и презрение к его духовным потребностям отомстит за себя. В титуле московских царей и императоров всероссийских развертывался длинный свиток народов, подвластных их державе. Многоплеменность, многозвучность России не умаляла, но повышала ее славу. Национальное сознание новых народов Европы в этом отношении  не разделяет гордости монархов, но Россия не может равняться с Францией или Германией; у нее особое призвание, Россия – не нация, но целый мир. Не разрешив  своего призвания, сверхнационального, материкового, она погибнет – как Россия.

    Духовным  притяжением для народов была и останется русская культура. Через нее они приобщаются к мировой цивилизации. Так это было в петербургский период Империи,  так это должно остаться. Если юношество малых народов России будет учиться не в Москве, не в Петербурге, а в Париже и в Берлине, оно не останется с нами.  На русскую  интеллигенцию    ложится  тяжкая ответственность: не сдать своих культурных высот, идти неустанно, без отдыха все к новым и новым достижениям. Уже не только для себя, для удовлетворения культурной жажды  или профессиональных  интересов, но и для национального дела России. Здесь не важна сама по себе культурная отрасль, профессия – России нужны ученые и техники, учителя и воины. Для всех один закон: квалификация, ее непрерывный рост в труде и подвижничестве. Если великороссы составляют 54% России, то русская интеллигенция должна выполнять  не 54%, а гораздо более общероссийской  культурной работы, чтобы сохранить за собой бесспорное водительство.

    Так национальная проблема России упирается в проблему культурную, но это не отнимает у нее ее специфического своеобразия. Ключ к ее решению заложен в дальнейшем  развитии русского  национального сознания. Сумеет ли оно расшириться в сознание российское и углубиться в великорусское, оставшись русским? Две опасности угрожают бытию  России. С одной стороны, шовинизм  и политическая темнота господствующего народа. Чтобы  Россию не разнесли на части центробежные силы, она должна иметь живой, мощный,  культурно царствую-

==254

щий  центр – великорусское сердце своего тела – и волею русского народа во что бы то ни стало отстоять свое и имперское единство. Но великоросс, утративший  сознание своих сил и возможностей, объявивший войну чужеплеменной половине России, рискует погибнуть под ее развалинами. Трудно  сказать, что губительнее: национальная  mania grandiosa или национальныйMinderwertigkeitscomplex. Против обеих болезней одно лекарство: разумная культура русского национального сознания.

==255