Текст книги "Судьба и грехи России"

Автор книги: Георгий Федотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 54 страниц)

==221

шим  образом не связывая себя с контрреволюцией или со  старой Россией. И то и другое требует объяснений.

    Если  бы Церковь была столь же слаба в России, как в  старой Франции, большевики, конечно не задумались бы  поступить с ней по методу якобинцев: закрыть все храмы и  расстрелять священников. В недостатке решимости или ненависти к христианству их подозревать не приходится.  Они терпят культ потому, что рабочие и крестьяне в нем  нуждаются и не позволят отнять его. С другой стороны, несомненно, революция вызвала широкий  отход от Церкви  или охлаждение к ней. Однако это охлаждение было далеко  от прямой ненависти. Народ стал религиозным минималистом, скептиком, если угодно, только не богоборцем, каким хотела бы его сделать коммунистическая партия. Народ допустил вскрытие мощей без всякого протеста, народ  допустил, хотя и с протестом, ограбление храмов, но он не  допускает их закрытия. Он по-прежнему крестит в них  своих детей и отпевает покойников: в деревне даже гражданские браки большая редкость. Этот минимальный ритуализм уживается с рационалистическим разложением религиозного сознания, о котором мы говорили выше.

    Почему  народ не пережил активной ненависти к Церкви, подобно передовой интеллигенции? Нужно думать, что  грехи духовенства не были столь тяжки в народных глазах,  чтобы поставить попа на одну доску с барином. Средний  тип русского священника, в своей убогой простоте, обезоруживал народное сердце. Народ не уважал духовенства, но  не питал к нему злобы. Встречались среди священников и  праведники, которые примиряли ожесточенных. Праведники были, конечно, во всех сословиях. Но барин – бессребреник и филантроп – оставался чужд народу в своем духовном облике и потому  подозрителен. А христианская  святость была насквозь понятна и обаятельна. Но Церковь  была дорога не служением пастыря, а красотою обряда, с  которым сросся кровно народный быт.

    Вот общий  фон, на котором развертывалась драма русской Церкви. Тяжек ее первый акт – режим террора и острого гонения, в который была сразу поставлена Церковь  Октябрьской революцией. Кадры ее активных деятелей и  сторонников сильно поредели. «Церковники» – это уже не  народ, а группа, лишенная всенародной поддержки и сочувствия. Заседания Московского собора заглушаются громом гражданской войны. Из кого же состоит эта поредевшая, но сплоченная церковная среда, ведущая борьбу за  Церковь? Разумеется, ядро ее составляют люди консервативного православного склада, для которых Церковь не  только религиозная, но и национальная святыня. Большинство их не примирилось с горечью утраты Помазан-

==222

ника, и в своем противодействии революции не делало  различия между Февралем и Октябрем. Многие надеялись,  что Церковь объединит все живые, то есть национальные,  силы и спасет Россию. Эта надежда заставляла льнуть к  Церкви и людей, чуждых ее догматам, отвыкших от ее уставов. События, казалось, предназначали русскую Церковь  для активной борьбы с революцией. Но Церковь не пошла  по этому пути. После первых колебаний (начала 1918 г.)  она решительно вышла из политической борьбы.

    Патриарх Тихон был символом аполитической Церкви,  и его отказ благословить белые армии (лето 1918 г.) –  знаком нового дня. Его позиции, столь трудной для многих активно патриотических церковников, невозможно  объяснить оппортунизмом. Служение Церкви в годы террора было само по себе исповедничеством, которое для тысяч и тысяч стало подлинным мученичеством. Явилось ли  у патриарха и окружавших его вождей Церкви тогда уже  сознание обреченности белого дела? Мы не знаем. Это  могло бы быть не столько политическим расчетом, сколько  внутренней интуицией, прозрением в сущность еще неясных событий. Состояние народной души было скорее открыто для иерархов и пастырей, чем для увлеченных идеей  интеллигентов. Но все это соображения, лишенные глубины. Истинный смысл  отрицательной тактики (аполитизма) Церкви – в положительной духовной жизни, в ней  раскрывающейся. В громах апокалипсических событий,  обрушившихся на русскую землю, в этой, казалось, финальной катастрофе перегорали все земные, часто слишком земные, узы, соединявшие Церковь с обществом и государством вчерашнего дня. России может не быть, но  вечен Христос. Сегодняшний день может быть последним  днем истории: войдем в себя! Церковь аскетически и мученически отрекалась от России, слагая с себя печаль о ее  земном теле. То, что заместило национальное сознание  Церкви в годы революции, была святость. Ее необычайный  расцвет в смертные годы – такой ответ на вывоз революции был возможен, разумеется, лишь потому, что русская  Церковь не растратила живущих в ней потенций святости.  Несмотря на видимую упадочность XIX века, традиция  святости не прерывается в Церкви, и можно даже наблюдать к концу века нарастание этих внутренних, мистических сил. Несомненно, подготовлялось возрождение церковной жизни, хотя оно ничем еще не сказывалось в ее  иерархическом и бытовом строе. Понадобилась революция, то есть последнее отчаяние, чтобы вывести святость из затвора кельи на широкую арену Церкви и мира.

      Революция  была мечом, разделяющим – живое от мертвого. В тех же семьях, в тех же условиях жизни одни оже-

==223

сточались или оподлялись в животной борьбе за существование, другие достигали высокого просветления. Мы все  знаем этих униженных и оскорбленных, которые находили  силу простить врагам, нередко признавали заслуженность  и справедливость самого своего падения. Сколь многие, в  итоге пустой или легкомысленной жизни, находили в себе  силы, подобно последнему русскому царю, умереть с мужеством и достоинством христианина. Люди этого типа, а не  политики определили судьбу русской Церкви в годы революции. Политики, пытавшиеся взяться за церковный руль,  погибли в гражданской войне или ушли из России; оставшиеся в ней духовно выросли и смирились. Целые годы  продолжалось это очищение Церкви кровью мучеников и  аскетическим пребыванием во внутренней пустыне. То, чего не успел сделать палач Чека, доделал Тучков из ГПУ,  вытянув из Церкви последние старорежимные соки в «обновленчество», в«живоцерковство». В этом расколе добросовестно запутались и люди демократического склада, обманутые  лукавой диалектикой  революции,   подобно  сменовеховцам и евразийцам. Но основную массу обновленческого духовенства составили «попы», которые больше  всего на свете боялись мученических венцов и не могли  вынести тяжести разрыва с государством. Если не царская,  то хоть революционная, но власть, – эти люди не могли  жить без политического заслона. С уходом их, аполитизм  Церкви закреплен окончательно.

     Для этих первых лет аскетического очищения Церкви  характерно возвращение к ней значительной части интеллигенции. С отходом от Церкви народных масс это проникновение в нее нового слоя, ранее чуждого ей, заметно окрасило ее состав. В городах это бросалось в глаза при первом  взгляде на молящуюся толпу, переполнявшую храмы. Разнообразны были мотивы, определявшие обращение блудного сына. Мы уже говорили о политиках. Для многих, потерявших все на свете, в беспросветном отчаянии  и  одиночестве Церковь была единственным прибежищем. В  пошлости и гаме революционной  улицы  удивительной  красотой звучало торжественное тысячелетнее слово и византийский обряд, уводящий из царства красных флагов.  Но не из раздавленных калек, не из опустошенных эстетов  слагалось новое церковное общество. Обращение интеллигенции, то есть части ее, было естественным завершением  мощного движения русской культуры конца XIX и начала XX века. Школа Достоевского и Вл. Соловьева владела умами последнего предреволюционного поколения. Символизм в лице самых мудрых  своих провидцев подводил к  порогу Церкви. Гром революции лишь ускорил неизбежную развязку. В 1918-м и следующих годах ряд профессо-

==224

ров, писателей и поэтов принимают  священство. Другие отдают свои силы Церкви в Богословском институте (Петроград), на церковной кафедре, теперь открытой для мирян, в тайных кружках и братствах. Новые люди принадлежали в недавнем прошлом к самым  разным политическим партиям. И  теперь они отличаются направлениями религиозной мысли.  Преобладают мистические настроения и идеи (имяславчество); апокалиптика упраздняет социальные  и национальные проблемы. Повышенная  страстность, радикализм  в постановке вопросов и жизненном их решении  заметно отделяют эту группу неофитов от спокойной сдержанности наследственного духовенства: так Волгу долго окрашивают  в свой цвет камские воды. Интеллигентский радикализм иногда заставляет этих людей, переступающих  порог  Церкви, приносить изуверские жертвы. Не редкость – полное отрицание культуры, проповедь мистического нигилизма. Эти настроения особенно опасны ввиду стремительного падения старой культуры и трудности сохранения ее уровня. Есть люди, которые уже ничего не читают, кроме Добротолюбия. Но другие приносят в Церковь свою науку, свое искусство, ища освятить в ней свое творчество. В Церкви происходит огромное накопление культурных сил, лишь насильственно обреченных на молчание. Но  легальная культура представляет лишь малый сектор духовной жизни России. В подпольной борьбе христианства с безбожием все преимущества культурного вооружения на стороне Церкви.

    Конечно, Церковь не вобрала в себя всей старой интеллигенции. Процесс оцерковления ее замедлился через несколько лет и, кажется, остановился, разделение прошло здесь, главным образом по моральной линии. Но нельзя отрицать, что и страх духовной реакции, то есть мистико-эсхатологических идей удерживает многих на пороге. Даже среди интеллигенции церковники – это меньшинство, но меньшинство сильное, подвижническое, жаждущее завоеваний.

    Выход из подполья патриаршей Церкви с освобождением патриарха (1923) знаменует начало церковной экспансии. Период аскетического сосредоточения собрал и дисциплинировал огромные силы, которые теперь отчасти устремляются на завоевание мира. Проблема России, не погибшей, но погибающей, опять становится в центре религиозного зрения. Но  спасение ее мыслится не на политических путях. Отвоевание масс у антихриста, новое крещение Руси – вот поставленная цель, которая объясняет политику преемников почившего патриарха: их тягу к легальности.    Среди новой демократии, среди студенческой молодежи религиозные  искания заметны давно. С первых лет революции  в религиозных кружках встречаются коммунисты,

==225

бывшие  или даже настоящие, которые ищут духовного осмысления своей работы. Марксизм явно не может быть духовной пищей. Обыкновенно к концу университетских лет   молодежь разочаровывается в нем. большинство – чтобы   отдаться потоку буржуазных настроений и практическому   завоеванию жизни; меньшинство – чтобы искать нового   идеала. Среди молодежи, отдавшейся науке, аспирантов на   кафедры, особенно много христиан. Но не требуется большого научного аппарата, чтобы разобраться в безграмотном хламе антирелигиозной литературы. Новое поколение   малоинтеллектуально. Оно решает вопросы веры нравственной интуицией. Борьба идет не между верой и разумом,   но между двумя верами. И здесь обаяние мученической   Церкви вырывает чистые сердца и воли из власти лживой,   духовно разжиревшей коммунистической секты.

     За молодежью – рабочие. Среди рабочих петроградских   окраин и в годы революционного угара митрополит Вениамин пользовался большой популярностью, – как в Москве патриарх Тихон. Это было, конечно, меньшинство –  люди  семейного, традиционного уклада, особенно связанные с деревенской родиной. Но за последние годы церковные настроения среди рабочих растут. Они уже кое-где на  скудные гроши  строят храмы, преодолевая страшное сопротивление храморазрушителей. Возвращаясь в Церковь,  рабочий опережает крестьянина. Он несчастно других. У  него нет уже никаких политических или социальных надежд. С другой стороны, его нервная, беспокойная душевная организация более способна к идеалистическому подъему. Без идеалов он не может жить и падает на дно, не  поддерживаемый бытовым и хозяйственным укладом жизни. Отсюда это соединение разгула и жертвенности, разврата и религиозности в одной и той же среде, характеризующее современное состояние рабочего класса в России.

    И, наконец, в самое последнее время, поскольку можно  судить отсюда, религиозное возрождение захватывает и деревню. В народных низах, в деревне, как и в городе, у Церкви есть соперник в лице баптизма и вообще рационалистического сектантства, сильно выросшего  в России.  Сектанты имели перед православным духовенством преимущество старых гонений и, следовательно, морального  авторитета. Они умели соединять свой пламенныйевангелизм с социальным радикализмом, искренним в их среде,  в отличие от скомпрометированных морально обновленцев. Они опередили Церковь в христианизации народных  масс. Но постепенно и Церковь выходит на народную ниву.

    Это медленный процесс, и мы присутствуем при самом его начале. Два течения: рационализация народного сознания и его христианизация – протекают одновременно и

==226

параллельно. Это значит, в глубинах происходит жестокая борьба миросозерцаний – самое важное из того, что совершается в России.

    Борьбу эту нельзя рассматривать как продолжение борьбы старого с новым. Христианство – не старое, но вечное, а «новое», против чего оно ведет борьбу, – уже слишком старо и обветшало. Нельзя думать, что успехи Церкви в России равнозначны с победами старой культуры. У Церкви нет оснований отрицать техническую или физическую направленность новой культуры. Молодежь, становясь религиозной, не перестает интересоваться спортом и машиной. Даже церковные организации  молодежи, о которых доходят глухие слухи, должны считаться с этими настроениями  умов. Церковь, порвавшая мнительно  с кровной для нее традицией православного царства, не станет защищать интеллектуальных или эстетических идеалов XIX века – ей чуждых. Пока еще рано говорить о творчестве церковной культуры в России. Для этой работы в Церкви нет ни внешних, ни внутренних возможностей. Она живет первичным  религиозным актом, по ту сторону всякой культуры, Но этот акт заключает в себе огромную динамическую энергию, источник всякого творчества. Из этого резервуара духовных сил будут питаться все живые направления русской культуры. Именно  все – а не одно из них. Победа Церкви  не обеспечивает торжества консервативных или прогрессивных начал в культуре. Она обеспечивает жизнь, то есть творческую глубину самой культуры. К этому можно прибавить лишь одно. Церковь не знает прерывов в своем росте, и каждый прошлый день сохраняется ею для вечности. Поэтому   она воссоздает непрерывно  единство прошлого  и настоящего и в этом смысле является в России  единственной носительницей духовного преемства – тем  ковчегом, на котором спасается все живое (но только живое) в потопе революции.

==227

ПРОБЛЕМЫ БУДУЩЕЙ  РОССИИ
<Первая статья>

СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ

     Не много месяцев прошло с тех пор, как писались последние главы, но кажется, что между ними и «сегодняшним днем» легли годы. Образы «современной» России уже  отошли в историю. Многое мучительно перечитывать – не  потому, что оно оказалось ложью, но потому, что перестало  быть правдой. Едва начали проясняться дороги, ведущие в  туманное будущее –  и вот опять «занесло тебя снегом,  Россия». Избави Бог публицисту пророчествовать, а тем  более – о России.

     В моей (ненапечатанной) схеме Россия стоит на распутье.  «Революция загнивает», – писал я. «Или она найдет вождя,  который смелой рукой ликвидирует коммунистическое иго,                          или Россия идет навстречу новым катастрофам». Мог ли я  предвидеть, что страна будет поставлена перед катастрофой  сознательной волей полубезумного вождя революции?

    То, что происходит в России, едва поддается разумному  объяснению. Но лишний раз, влекомые роком, мы убеждаемся, как узок светлый круг исторического сознания. Бессознательное, бредовое окружает его со всех сторон, и революция –  один из люков, откуда темные воды Ахеронта  затопляют солнечные нивы земли.

    По-видимому,  Сталин и Троцкий оказались единственными из стаи Ленина, которые не пожелали «гнить». Их не  прельщало превращение в демократических министров или в  национальных героев революционной  России. Они одни  предпочли бы смерть бесславию термидора. Троцкий, актер  революции, воспитанный на подмостках 1893 года, живет ради своего монумента в социалистической Европе. Он хочет  войти в историю как вождь второй погибшей коммуны. Сталин слишком ограничен, чтобы видеть неизбежность гибели.  Секрет, разоблаченный Беседовским, объясняет все: Сталин  единственный человек, который верит в мировую революцию. Мистика большевистской партии, традиции   ленинского  централизма, страх открыть кремлевским переворотом шлюзы народной стихии –  заставляют разумных и железных людей из «старой гвардии» беспрекословно идти за манья-

==228

ком, самым  железным  из всех. Политическая структура революции в этом отношении сходна со структурой самодержавия: они обе допускают возможность безумия власти и возлагают на народ ответственность за ее безумие.

   Сейчас в России происходит не завершение Октябрьской революции, а новая революция, которая хочет ликвидировать последствия Октября. 1929—1930 год – попытка восстания против крестьянства, освобожденного в 1917 году. Сталинпонял в этом и только в этом – логика с ним), что крестьянство медленно разлагает, рассасывает, обессиливает партию; что это единственная сила национальной России, перед которой остановился коммунизм. Неважно, какими  путями он пришел к этой бесспорной истине. Завещанная  ему программа троцкистов, сопротивление со стороны деревни  индустриальной пятилетке, растущие трудности выкачивания хлеба у крестьян – шаг за шагом привели его к новой грандиозной задаче. Задача эта совсем просто формулируется так: уничтожить около 100 миллионов русского крестьянства, заменив его или уцелевший от голодной смерти  его остаток земельным пролетариатом государственных «хлебных фабрик». Никогда еще столь дерзкая мысль не воплощалась в волю государственного деятеля. Hie incipt dementia. Но, может быть, никогда еще ни один  правитель не наследовал такой сверхчеловеческой власти. Как вождь революции, Сталин возглавляет дьявольскую энергию фантастического и фанатического меньшинства, овладевшего силами великого народа. Как правитель  России,  Сталин является  преемником   царей московских и императоров всероссийских с их капиталом восточной покорности 150 миллионов, не раз испытанным в былых революциях с высоты престола.

    Новая революция   Сталина есть классическая форма русской революции сверху, имеющая формальную аналогию  с революцией Петра и  материальную – с революцией Грозного. В отличие от первого Октября, ни массовое волнение, ни самая легкая зыбь не выносит наверх безумного порыва  диктатора. Все совершается силою новой опричнины: нагнанных из города чиновников, красных преторианцев ГПУ да кое-каких подонков деревенской голытьбы. И становится страшно: удастся ли? То есть не «построить социализм», а разрушить все живые силы крестьянства, обратить его в рабство, без хозяйственной воли, без быта, без Церкви, без России. Сейчас решается судьба России – быть  может, на столетия. Если народ не отстоит себя в этой последней борьбе, значит, он перестает быть субъектом  истории. Он может стать германским, американским, магометанским  – чистая глина, ожидающая горшечника. Жестокие сомнения~закрадыв5ются в сердце. Что сильнее в

==229

душе народной: вековая инерция покорности, обездушенная с утратой вековой веры, или новое, свободное самосознание, выкованное революцией и ныне во имя революции разрушаемое?

    Будем верить в Россию. Иначе стоит ли жить?

2. ПРЕДПОСЫЛКИ

    Какой смысл имеет ставить проблемы завтрашнего дня,  когда основная проблема сегодняшнего дня не решена? Но  в том-то и дело, что сегодняшний день требует решения,  превышающего  средние человеческие силы. Мы в эмиграции не имеем и данных для этого решения. К сожалению,  наша  позиция по отношению  к центральной проблеме –  борьбы с большевизмом  – остается, в существенном, выжидательной.  Лишь   в очень слабой мере мы  можем  пока   помочь русскому народу в его горячечных судорогах. Сегодня – царство непредвиденного, стихийного, иррационального. Не нам отсюда организовать хаос.

     Но завтрашний день поставит перед Россией ясные и  четкие задачи, уже сейчас воочию зримые, для решения  которых потребуются  организованные усилия целой нации. Не нужно быть гением, чтобы работать по строительству новой России. Уже сейчас мы можем, мы должны воспитывать   себя  и молодое   поколение   для  этого  национального дела.

    И еще  одно: экскурсы в будущее, быть может, не бесполезны и для борьбы сегодняшнего дня. Живучесть большевиков, конечно, зависит от того, что Россия не видит людей, которые могут сменить их. Но еще и от того, что Россия не  видит той ясной программы,  во имя которой надо свергать  большевиков. Туманность послебольшевистского «завтра» парализует энергию «сегодня». И если нам не дано знать, кто  придет после большевиков, то мы можем гадать о том, что  придет. Здесь гадать значит хотеть, хотеть значит строить, и  это отнимает у гадания элемент произвольности и безответственности. Четко формулировать программу национального,  дела, объединить на ней мыслящих патриотов – это значит нанести фантастической твердыне III Интернационала очень   серьезный удар.

    Разумеется, элемент гипотетичности остается в этих построениях. Он вносится прежде всего основной неясностью –  в организации власти. Чисто политические моменты программы  будут подвержены наибольшим колебаниям. Русская национальная программа  допускает несколько политических вариантов. При всем желании дать большее, и

==230

мы  можем здесь предложить лишь один из этих мыслимых  вариантов. И мне хотелось бы с самого начала предотвратить естественные недоразумения, которые могут возникнуть по поводу предлагаемых здесь схем будущего. Что это – прогнозы  или программы?  Желаемая  мной или только угадываемая Россия будущего?

    На это следует ответить: ни то ни другое. Можно было бы легко построить более говорящий сердцу пленительный образ России, поднять его, как хоругвь, чтобы умирать за него, зная, что прекрасное никогда не осуществится до конца в этом мире. Но я зову не умирать, а строить, для строителей нужен план, а не видение. Другими словами, я стараюсь делать поправку на материал, на средства, на силы каменщиков. И самая идея здания дана мне не в вечности, а в сегодняшнем дне истории. Это один из меняющихся в истории ликов России, который может    быть осуществлен завтра. Он минимален, меряя его сверхвременным  мерилом  призвания России. И все же он максимален, как maximum, могущий воплотиться в наш исторический день. Вот почему это не прогноз, ибо в прогнозе неизбежно считаться с неудачами, с блужданиями. Мы достаточно искушены  опытом, чтобы не поддаваться оптимизму. Русская история – трагическая вещь. Не было времени, когда бы  она катилась по гладким дорогам, не сворачивая в ухабы и трясины. Будем ли иначе с завтрашнего дня? Основная, недоказуемая предпосылка этих построений – разумная и честная власть. Можем ли мы, пережившие  стольких  безумных или слепых правителей, рассчитывать непременно на удачу? Нельзя быть уверенным,  но позволительно надеяться. Безумные или корыстные  вожди могут сильно осложнить работу, заставить нас колесить, возвращаться назад, переделывать по нескольку раз исторические задания России, но им не изменить ее магистрали. Правда, они могут окончательно погубить Россию, каждый  по-своему, но спасти ее из катастрофы большевизма дано для всех одинаково. Царь из дома Романовых, диктатор из отрезвевших большевиков или демократический вождь – должны будут вести страну по одному пути, если хотят слушать голос истории. Сбиться с него, колесить по оврагам, увязнуть в болоте – тысяча возможностей, огромный выбор для фантастов и доктринеров. Но национальная дорога одна.

    Чтобы найти ее, нет надобности читать «по звездам», по которым  ориентировались в сумерках самодержавия звездочеты русской интеллигенции. Ныне земля залита ярким солнцем, беспощадным солнцем правды, обнажающим все морщины   и извилины почвы. Вернемся на землю, с сыновней любовью  приникнем к ней, будем слушать голоса

==231

земли. Слушать землю и видеть землю, изучать ее. Почвоведение – самая современная наука в России.

      Отныне русская идея –  лишь перевод на ясный язык, смертных  невнятных шепотов  Геи, подымающихся  из  недр земли. Конец гигантомахии! Развенчивается легко-, думная Афина, рожденная из головы Зевса. Мы возвращаемся к святилищу Деметры, милостивой, хлебообильной  элевсинской царицы.

  В переводе на язык прозы это значит: мы объявляем   беспощадную борьбу доктринерам и максималистам, чьим   бы именем  они ни прикрывались. Всякий максималист   есть убийца. Мы смотрим не на восторженные глаза, а на   руки, залитые кровью. Сейчас развелось немало людей, соблазненных легким  успехом большевизма, которые не   прочь сменить в седле Сталина и хлестать измученную лошадь по глазам и шпорить до кишек окровавленные бока,   пока она не издохнет. Эти люди преступники или сумасшедшие. Пора перестать сумасшедшим (распутинцам ленинцам) управлять Россией. Это первая  предпосылка, на   которой должны объединиться все.

     Наше забвение прошлого, утрата русской традиции так   велики, что найдется немало людей, которые именно безумие считают национальной традицией России, предоставляя презрительно разум в удел мещанскому Западу. Историческая память этих людей не восходит далее ста лет   назад. Революция отбрасывала в прошлое свою тень вплоть   до 30-х годов, и ее призрачными зарницами освещался   сумрак столетия. Нам не нужно ни звезд, ни зарниц, ни   даже зорь. Уже взошло солнце.

     Русский народ всегда был трезвым, мудрым народом, в   спокойном мужестве своем возлюбившим выше всего простоту. Но это значит, что он призван к классическому  творчеству. Недаром он создал Пушкина. Классический век  России только начинается.

    Откуда придут рабочие завтрашнего дня, не важно. В  национальной России найдется место для вчерашних монархистов, демократов, социалистов, но каждому придется  принести покаяние. Внутреннее покаяние, беспощадный  суд над собой, рассекающий надвое кровоточащую ткань  миросозерцания. Не измена требуется, не смена вех одних  на другие. Мы видим сейчас немало таких обращенных  или оборотней, о которых нельзя не сказать: «И было последнее зло горше первого». Перед судом земли, перед голосом истории мы должны  проверить весь наличный состав наших  идей,  наших  идеалов,  судом русской  революции  судить их. Важнее перемены идей перерождение духа, при котором идеи теряют не принадлежащее им

==232

царственное значение. В своих правах восстанавливаются опыт, совесть, разум и историческая интуиция.

    Не много тех, которые достойны войти в Землю Обетованную –  в поколении, вышедшем из Египта. Скольким из нас придется быть ворчливым зрителем при стройке новой России, путаться под ногами рабочих, больно ушибаться – и, может быть, оставить обретенную родину для нового, уже вольного изгнания. Но годы изгнания, невыносимо долгие, даны нам для того, чтобы изгладить память о Египте, чтобы забыть – кому о чесноке, кому о котлах с мясом, чтобы  стать новыми людьми, Израилем. Наши  надежды и расчеты – на тех, кто остались, на то, что осталось в России, и на тех и на то, что родилось по великом исходе, созрело и окрепло в огне революции, в неслыханных страданиях утвердило свою правду. Какими же силами, социальными  и духовными, располагает будущий архитектор?

    Социальные силы – материал стройки:

        1. Прежде всего, разумеется, крестьянство, вековечный работник, державший  Московское царство и Петербургскую империю, ныне – главный враг коммунизма, о который должен разбиться его девятый вал.

        2. Над ним, на его упорном, но пассивном хребте – новая демократия, созданная революцией, предприимчивая, властная, завоевавшая себе «командные высоты» в армии, в управлении, в школе.

        3.Наконец, питающаяся из этих двух источников, пока еще слабая, без конца истребляемая, но воскресающая и в будущем  все растущая, все более определяющая собой народную жизнь «буржуазия», торгово-промышленный класс.

    Духовные силы –  капитал строителя:

       1. Мощное  национальное чувство, которым сейчас живет вся Россия минус партия – даже не партия, а головка подпольщиков.

       2. Хозяйственный голод, голод к разумному, расчетливому, то есть экономическому труду, разбуженный в деревне и широких  слоях города, отрицательно обостряемый всяким нажимом  государственного социализма.

      3.Капитал знаний и технических навыков, все еще значительный, которым располагают недорезанные кадры старой интеллигенции.

      4. Голод к знанию, охвативший массы, особенно юные поколения.

      5. Возрождение религиозного чувства в духовной элите, принадлежащей  ко всем классам общества.

    Капитал немалый,  с которым  можно отважиться  на грандиозное предприятие с верой в успех, с надеждой преодолеть препятствия.

==233

    Препятствий тоже немало. Их можно усматривать как в  целых общественных  группах, так и в духовных болезнях  революционной  России.

    1. Национальное  возрождение России  найдет своих  врагов прежде всего в идейных элементах коммунистической партии и комсомола, которые не могут быть истреблены и не все согласятся продать свою шпагу.

   2. В некоторых слоях пролетариата, который будет жалеть не о материальных (несуществующих), но о моральных завоеваниях революции: о привилегиях красного дворянства.

   3.В бандитизме, который будет рекрутироваться из голодных, из беспризорных, из партизан гражданской войны: белых крестьянских банд настоящего времени и красных банд эпохи контрреволюции.

   4. В тех народах России, которые ставят или поставят  своей целью отделение от нее.

    Духовные сопротивления, быть может, еще более значительны:

   1.Имморализм,  воспитанный  гражданской войной,  рабством диктатуры и евангелием коммунизма. Имморализм гражданский и политический –  малодушие, забитость и предательство в остатках старой России, хищничество, жестокость, разгул в новой демократии, расшатанность семьи и оголённость пола, особенно в среде молодежи, алкоголизм рабочих и т. д.