Текст книги "Грозный год - 1919-й. Огни в бухте"

Автор книги: Георгий Холопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

– Ну, а раз это уже детали, то в них вы, Павел Николаевич, разберетесь лучше нас, – сказал Киров. – При вашем опыте, с таким помощником, как Петрович, дело у вас должно выйти наверняка.

– Да, пожелаем вам успеха в вашей нелегкой работе, – сказал Серебровский. – Я лично окажу вам всяческую помощь.

– Значит, благословляете?.. – настороженно спросил Богомолов, обернувшись к Кирову.

– Не раз, не два, а трижды! Благодарим вас, Павел Николаевич. Партия не забудет вашего подвига… да, да, подвига. Этим проектом вы на бухте устроите целую революцию, это будет хорошей пощечиной всем нашим явным и тайным врагам. («И Неизвестному!» – хотел сказать Богомолов, но передумал, решил, что не будет он вводить Кирова в какую-то грязную, несерьезную и в конечном счете личную историю.) Начните работу, дайте ход делу и поезжайте в Москву. Там уже знают о вас. С лечением нечего медлить!

– Сейчас? В Москву? Нет, пока на бухте не ударит фонтан, я никуда не уеду. И думать не посмею.

– Взвесьте все «за» и «против» и решитесь.

– Нет, нет, и думать не посмею.

Киров взял Богомолова под руку, и все направились обратно.

Чтобы скрыть как-то свое волнение, Богомолов спросил:

– Это правду говорят – прибыли глубокие насосы для буровых скважин?

– К тому же – абсолютную, – ответил Киров. – Прибыла и вторая партия вращательных станков. Это чудо техники. Работы у нас должны быстро продвинуться вперед. На новой земле мы будем работать и на новой технике. А желонку и все дедовские методы бурения сдадим в музей на память нашим внукам. Не так ли, Александр Павлович?

Начальник Азнефти сдержанно улыбнулся.

– Бедноваты мы еще пока для этого, Сергей Миронович. Ведь все нам достается с невероятными трудностями. За все приходится господам капиталистам платить золотом, чистым золотом.

– Ну, а через несколько лет?

– Ну, тогда, я надеюсь, мы наладим собственное производство всей буровой техники…

Позади раздались отрывистые озорные гудки. Киров обернулся. Недалеко от бухтинского берега шел буксир и тянул… шаланду? Нет, на шаланду не было похоже…

– Да это же наш землесос! – воскликнул Киров. – Это же Фома Матвеич идет в бухту. Идемте, идемте, товарищи, встречать героя!

Вскоре к берегу причалил буксир, а потом и землесос. На борту среди матросов, обнявшись, улыбаясь, махая шапками, стояли два брата – Фома и Петрович.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Придя домой, пообедав и приготовив все нужное для охоты, братья Крыловы еще засветло легли спать – во дворе, на паласе, среди зелени. В половине третьего ночи Ирина их разбудила. Было темно. Фонарь покачивался над столом, самовар шумел.

Через полчаса братья уже шли в город. С Петровичем была только его фляга; остальное ему обещал дать Сергей Миронович. Ну, а Фома был в полном охотничьем снаряжении, в соломенной широкополой шляпе, с биноклем поверх подозрительно тяжелой сумки.

Дойдя до управления Азнефти, они пошли Приморским бульваром. Уже занималась заря, светало. С бамбуковыми удилищами в руках на берег шли старые и малые рыболовы. Садовники, засучив до колен штаны, волочили за собой шланги и широкой струей поливали и цветы на клумбах, и кустарники, и деревья. То там, то сям, растянувшись на скамейках, спали бездомные. Какие-то старцы с четками в руках степенно разгуливали мимо скамеек. Ватага шумных цыганок гадала засидевшейся парочке. А там дальше, на небольшой поляне, обложившись десятком фонарей «летучая мышь», гуляла пьяная компания лодочников, и два ночных сторожа в белых фартуках, с начищенными медными бляхами на животах, опираясь на увесистые палки, стояли позади лодочников, пили и закусывали вместе с ними, радуясь этой бесшабашной попойке.

Два брата шагали по бульвару, с интересом наблюдая за неизвестной им ночной жизнью города.

В четыре часа, немного запоздав к условленному времени, они подошли к дому Кирова. У парадного подъезда стоял знакомый кировский фордик. Он был вымыт и вычищен. Не видя нигде шофера, братья прошлись по пустынной улице, вернулись к парадному и сели на скамейку, не решаясь подняться к Сергею Мироновичу, думая, что в такую рань он, наверное, еще спит. Посидели, закурили.

Киров жил на втором этаже, и все окна квартиры были распахнуты.

– Вы что же это, ребята, сидеть пришли у моего дома или же на охоту собрались? – вдруг раздался сверху строгий голос.

Братья подняли головы и увидели Кирова.

Он встретил их в коридоре, побранил за опоздание.

– Думали, спишь, Мироныч, – крепко пожимая руку Кирову, сказал Фома Матвеевич.

– Ну, будет он спать в такое время! – Из столовой вышла Мария Львовна и пригласила гостей к столу.

Сергей Миронович познакомил Крыловых с женой, все вместе зашли в столовую, и он увел Петровича в другую комнату.

Вскоре они вышли оттуда. Петрович был в кировской кожанке и в полном охотничьем облачении; в руках он держал ружье и любовался им.

Фома взял у брата ружье, осмотрел его.

– Да, из такого ружья стрелять – одно удовольствие.

В дверях показался Тигран – растрепанный, запыхавшийся, с румяными чуреками в руках.

– Успел! – сказал он радостно. – Доброе утро!

– Здравствуй, Тигран!

– Ты что же это так? Слетал бы на машине, – сказал Киров.

– А вот что я думал, Сергей Мироныч: раз они опоздали, то, значит, должны были идти к вам нерешительно, гадая – уехали вы или нет? И если бы увидели, что машины нет у подъезда, они могли решить, что вы уже уехали, подниматься тогда наверх им было бы незачем, и… компания могла расстроиться. А так – машина была внизу, и это значило, что все в порядке! – сверкнув лукавыми глазами, сказал Тигран. Положив чуреки в корзину, сунул ее под мышку, захватил одной рукой кувшин с водой, другой – сверток брезента и умчался вниз.

Мария Львовна еще раз пригласила Крыловых к столу. Они отказались. Тогда Сергей Миронович сам усадил братьев за стол. Мария Львовна принесла им блинов, яиц и черного кофе.

Вещи уже были снесены вниз, и Тигран заводил мотор. Киров посмотрел на часы: четверть пятого. «В шесть будем на месте, – подумал он, – поздновато, но еще не поздно. Жаль, Теймуров занят. Без него придется ехать». Вынул кисет, набил трубку, закурил, сложил руки на груди и невольно стал наблюдать за братьями. Любил он их, исконных пролетариев, людей самоотверженных, которые сейчас так много делали для скорейшей засыпки бухты. Сильные духом, они были сильными и физически, закаленными солнцем и ветрами, тяжелой работой с детства, и эта сила чувствовалась во всех их движениях, немного неуклюжих и угловатых, что тоже нравилось Сергею Мироновичу. Вот Петрович: всегда малоразговорчивый, сосредоточенный, немного грубоватый. Суровую жизнь он прожил, в суровых переплетах бывал, ему больше, чем Фоме, приходилось думать и страдать, и это сказалось на его характере. «Тяжел, – подумал Киров. – А такие люди, как Петрович, решали судьбу подполья и революции. У него даже имя настоящее забыто: так и живет в народе как «Петрович»… Такие, как он, с открытыми глазами шли на смерть, побеждали ее, как герои, так же героически, преданные идее, умирали за дело своего класса. У них третьего пути никогда не могло быть». Он хорошо знал эту категорию людей; они были ему известны с детства, с далекого Уржума, и потом он их сотнями видел в подполье, тысячами в годы революции и гражданской войны. И целая галерея лиц всех возрастов и национальностей живой воскресала перед Кировым. Он закрыл глаза, словно оглянувшись в прошлое, и вновь открыл их, уйдя от воспоминаний, от дней таких близких и дорогих сердцу.

Петрович покончил с блинами и, обжигаясь, пил кофе. Фома все еще ел блины и, казалось, никуда не торопился.

Киров невольно сравнил братьев. Фома хотя и был старше Петровича лет на пятнадцать, но выглядел рядом с ним цветущим юношей. «Ему еще прожить целую жизнь, – подумал Сергей Миронович. – Легок в жизни, ему и вправду много не надо – на одной ухе и «водичке» проживет. Вот он сидит с биноклем На груди. Зачем ему на охоте понадобится бинокль? Оригинал! И эта старомодная выгоревшая шляпа, и этот перстень на обрубленном мизинце. Оригинал, оригинал!» – сказал он себе и спросил у Фомы Матвеевича о бинокле.

– Глаз у меня правый немного игрючий, – шуткой ответил багермейстер, – не всегда правильно примечает цель. Перед тем как выстрелить, погляжу в бинокль. Так оно без промаха получается.

– Охотник он с приспособлениями и удобствами, – пошутил Петрович.

– Я тут вспомнил про одного охотника. Зимой дело было, с Ильичем он охотился под Москвой… – сказал Сергей Миронович и готов был уже рассказать об этом, как зазвонил телефон. Он быстро пошел в кабинет.

На улице раздался шум мотора, потом короткий гудок.

Пора было ехать.

Братья стояли в дверях, выходивших в коридор, и ждали Кирова. Тигран снова засигналил, потом явился наверх.

Закончив разговор, Киров вышел в столовую. Он был нахмурен и чем-то взволнован.

– Не случилось ли чего? В какую рань звонят! – удивился Петрович.

– Случилось? – точно прислушиваясь к своему голосу, переспросил Киров, идя коридором. – Нет, пока не случилось. Но могло случиться! – Он взял с вешалки фуражку, перебросил через плечо плащ.

Тигран с сумкой, патронташем и ружьем вышел на лестницу; вслед за ним вышли Крыловы; Киров с порога помахал жене рукой:

– В шесть вечера будем дома, – и побежал по лестнице вниз.

Все расселись в машине, и фордик тронулся.

Сергей Миронович обернулся к Крыловым.

– Звонил инженер Мартиросов, управляющий третьим Балаханским промыслом. У него арестовали одного из сторожей: спит сторож по ночам, а по промыслу шляются какие-то люди! Управляющий просит освободить сторожа, ручается за него, говорит, что это первый случай. А трудно ли спящему сторожу прозевать поджигателя? Мало у нас врагов? В такое время, когда каждый пуд нефти достается нам ценою таких лишений, пожары страшны. И спать на вахте – величайшее преступление. – Он махнул рукой. – Инженер он честный, и я ему охотно верю. Но никому никаких поблажек!

2

Дорогой Киров повеселел, рассказывал занятные истории, и улыбка не сходила с его лица. Весело и легко было и Петровичу и Фоме.

Сергей Миронович про охоту и природу говорил с таким увлечением, что Петрович решил (и об этом он сказал Кирову), что, видимо, охотник он опытный и тягаться сегодня с ним будет трудно.

– Нет, охотник я молодой, можно сказать даже – начинающий, – весело отозвался Сергей Миронович.

Тигран обернулся.

– Лучшего охотника, чем Сергей Мироныч, здесь никогда и не было. От старых охотников сам слышал. И стреляет Сергей Мироныч с левой руки, а как пальнет, так и попадет. Ружье у него – что магнит.

– Ай да Тигран!

Смеялся и Киров.

– Ружья у меня такие, что они и впрямь притягивают свою цель. Тигран это верно подметил. Но вот, ребята, кто, говорят, хорошо стреляет, – так это наш Ильич. Мне в Москве рассказали такой случай. Как-то Ильич – дело было прошлой зимой – целый день ходил с егерем по лесу. Охота у них была не совсем удачная, и они решили обратно на станцию не возвращаться – заночевать у лесника, а рано утром снова уйти в лес. Только это они поужинали и собрались ко сну, в сторожку вошел еще один охотник, неведомо где успевший выпить. Он сел за стол, стал ужинать и давай ругаться. Видать, день у него тоже был неудачный. Ильич натянул треух на уши и сел в сторонку. Он не любил пьяных и не вмешивался в разговор, который затеял егерь с охотником. Потом зашел разговор об Ильиче. Егерь и спрашивает охотника: «А ты его знаешь?» Охотник говорит: «Нет, видеть его не приходилось, но, говорят, охотник он, и даже будто бы неплохой». Егерь посмотрел на Ильича, и тот лукаво ему подмигнул. «А ты хотел бы поохотиться с Ильичем?» – спросил егерь. Охотник задорно ответил: «Говорят, он здорово стреляет, но я бы все-таки посмотрел, как он со мной постреляет!..» Утром Ильич подошел к охотнику и говорит: «Ну что же, товарищ, давай постреляем». Охотник вгляделся в Ильича, узнал его и сказал: «Знаете, товарищ Ленин, я плоховато стреляю, глаз у меня немного игрючий…» – со смехом закончил свой рассказ Сергей Миронович и обратился к Фоме: – А теперь ты вот с биноклем и тоже с «глазом игрючим». Я дома про этот случай и вспомнил. Ты уж не обижайся, Фома Матвеич, это я так, шутя. Не обиделся, нет?

– Чего же ему обижаться, – сказал Петрович, – охотник он хороший, не чета мне…

Метрах в трехстах вдоль дороги лежало железнодорожное полотно, а там, дальше, простиралось зеленое море.

В Баку мчались товарные составы с лесом, скотом, машинами; в обратную сторону – только цистерны с нефтью.

Стало веселее от этого движения поездов. Своим шумом и свистом они оживляли пустыню.

– Вот что такое Баку, – Киров кивнул на нефтяные эшелоны, – и вот что такое Россия, – указал он на встречные поезда. – Вы видите, как жизненно необходимы друг другу север и юг. Но нефть надо гнать и гнать без конца, чтобы хоть немного утолить топливный голод. Без нефти нам нечего и думать о восстановлении, а тем более о поднятии нашей промышленности. Простая, кажется, вещь нефть, а вот подите-ка попробуйте без нее построить социализм.

– Да, нефть – это государственное дело! – вздохнув, сказал Петрович.

– Но многие этого у нас еще не понимают. К нефти относятся только как к хозяйственному продукту.

– Потому многие, Мироныч, по правде говоря, и не понимают до сего дня, почему это ты, секретарь Центрального Комитета, и вдруг занимаешься нефтью, не вылезаешь с промыслов. Я знаю одного крупного инженера, к тому же коммуниста, который как-то при мне даже сказал, что ты просто не своим делом занимаешься, что это чисто хозяйственное дело… и всякое такое в этом роде.

– Хотел бы я видеть такого коммуниста!

– Я его так распек, что, пожалуй, теперь он больше и не появится на бухте.

По полю на запад шли караваны верблюдов.

– Вот и пригодился, Фома Матвеич, твой бинокль. Что они везут?

– Нефть.

В некоторых местах в пути встречались ослики. Опять Фома Матвеич смотрел в свой бинокль.

– Нефть, нефть в бурдюках! Вот богом проклятая местность; кроме нефти и песка, ничего здесь не встретишь. Хоть бы деревцо какое попалось!

– Ну, теперь скоро и до места доберемся, там увидим целую рощу.

Проехали невзрачную и пустынную станцию Сумгаит; куры гуляли по платформе, сторож заправлял фонарь. Потом проехали такую же маленькую станцию Яшма. За Яшмой берег моря стал удаляться все дальше и дальше, а вскоре и совсем исчез. Перед Килязами пересекли железнодорожное полотно и то проселочной дорогой, то полем поехали ко вновь приближавшемуся Каспию, до которого теперь осталось не более пяти верст.

Было половина шестого. Солнце еще не успело подняться высоко, но уже было белое, раскаленное, день опять ожидался душный и горячий.

В лощине у самого берега росли до двадцати низкорослых гранатовых и инжирных деревьев. Севернее по берегу виднелись скалы. Много скал, покрытых побуревшим мхом, выступало и из воды.

Среди деревьев мелькала палатка, чья-то легковая машина.

– Нас уже опередили. Кто-то здесь с ночи, с ночевкой. Это очень даже разумно: выспаться на вольном воздухе, а на зорьке пострелять. – И, весь в нетерпении, Сергей Миронович открыл дверцу, опустил ногу на подножку.

– Не понять только, чья машина… – Тигран выехал на берег, круто развернул автомобиль и почти влетел в гущу деревьев, на излюбленное место стоянки Кирова. – Ахундовская машина!

Да, это был лимузин главного геолога Азнефти Балабека Ахундова. Из машины, протирая глаза, вышел шофер и направился к Тиграну.

– Доброе утро, Ибрагим! – весело приветствовал его Тигран. – Хозяина привез? Одного? С компанией?

– С компанией. – Ибрагим остановился на полпути и стал раскланиваться.

– Что, давно ушли? – Киров нагнул ветку и стал выбирать спелый инжир.

– Спят еще немножко, – кивнул Ибрагим на палатку.

В это время из палатки – она стояла тут же, недалеко, шагах в сорока, – показалось заспанное лицо молодой женщины. Она равнодушно оглядела приезжих, зевнула и крикнула Ибрагиму:

– Шофер, где у нас нарзан? Принесите бутылочку.

Ибрагим поспешил к морю, вынул из воды нарзан, откупорил бутылку и поднес женщине, которая тотчас скрылась в палатке, плотно задернув за собой пикейное одеяло, висевшее над входом. Ибрагим вновь стал на прежнее место, на полпути от одной машины к другой, и все наблюдал за приезжими охотниками, готовый отвечать на все их дальнейшие расспросы.

Но охотники спешили, им было некогда. Киров раздевался и объяснял Петровичу условия местной охоты. Он скинул сапоги, засучил брюки до колен и, закинув на плечо сумку и патронташ, взял ружье, пошел к морю.

Вода была чистая и теплая. У самого берега блестели ракушки, рыскали мелкие рыбешки.

Разглаживая рукой волосы, жадно вдыхая морской воздух, Киров вошел в воду, крикнув Крыловым:

– Потом покупаемся? Хорошая вода. Ах и вода! – И обернулся к шоферу: – Идем, Тигран!

– Дела у меня, Сергей Мироныч, мне никак нельзя.

– Потом все вместе займемся хозяйством. Пошли!

– Я догоню вас, вы идите.

– Тогда жди сигнала. Приходи за дичью! – Киров крикнул Крыловым: – Я пойду берегом, вы идите в обход!

Фома Матвеевич достал из машины свою тяжелую сумку, подозвал Тиграна, открыл сумку; там были две бутылки красного вина и бутылка зеленоватой карабахской араки.

– Это к обеду. Ты возьми и закопай бутылки на дно, в песок, там будут как в леднике.

– Да я прямо в воду положу!

– Ты меня слушайся, старого пьяницу. Я всегда на охоте так делаю. – И, похлопав Тиграна по плечу, захватив пустую сумку, багермейстер побежал вслед за братом.

– Вот я и остался один! – сказал Тигран.

Он положил бутылки на брезент и сел, скрестив ноги.

Ибрагим подошел и прилег рядом.

– Что – с девками приехали? – спросил Тигран.

– С девками, – уставившись в одну точку, глухо ответил Ибрагим.

– А кто там еще, кроме хозяина? Тоже из Азнефти?

– Нет, чужой, какой-то рыжий… Карлом зовет его, колбасник какой-то. Нового друга нашел. Только и развозишь их по ночам.

– Раньше вас здесь никогда не видели, – сказал Тигран.

– А мы всегда дальше Килязей едем. Туда, кроме нас, никто не ездит. А меня даже подальше отсылает. В позапрошлый раз выдумал, говорит: «Езжай в Хачмас (до Хачмаса, сам знаешь, восемьдесят верст!), яблок привези». В тот раз и в Дербент погнал – узнать, не поспел ли виноград.

Вид у Ибрагима был болезненный, усталый и безразличный. Ему было лет сорок, но выглядел он много старше. Кое-что Тигран знал из его жизни – большая семья, больные дети, но о главном горе и не догадывался.

– Почему такой бледный? Ты что, больной? – спросил Тигран.

– Если правду сказать, Тигран, замерз я в машине. Ночь была холодная, а сам я видишь как легко одет. Хорошо бы чего-нибудь сейчас выпить!.. Покушать бы хорошо!.. Они все, что привезли с собой, в палатку забрали. А я все в машине. Я все молчу. Молчу, потому что нигде нет другой работы, Тигран.

Тигран подержал в руке бутылку с аракой и решительно протянул руку:

– Давай пробочник!

– Нет, не надо, Тигран. – Ибрагим отстранил его руку.

– Давай, давай! Сергей Мироныч не такой человек.

Он вытащил из машины корзину, отрезал чурека, сыру, достал огурцов и, налив рюмку араки, все это поставил перед Ибрагимом.

С жадностью Ибрагим выпил и стал есть хлеб с сыром.

«Как голоден человек!» У Тиграна такая злость поднялась против главного геолога, спящего сейчас в палатке, что он выругался по его адресу; потом, вскочив, нервно заходил около машины и, думая о том, чем бы помочь Ибрагиму в его беде, решил, что обо всем расскажет Сергею Миронычу. И, подумав, что, конечно, Сергей Мироныч не оставит человека в беде, велит Ибрагима перевести на машину к хорошему начальнику, он успокоился сам, успокоил и шофера, предложив ему еще хлеба и сыру.

– Надо веточек набрать… Разобрать вещи… Раков наловить… Настругать шомполы… Бутылки закопать… Пойти за дичью и потрошить ее. Вот, Ибрагим, сколько у меня хлопот!

– Хорошо тебе, Тигран, у Кирова. Ты у него что сын родной. Еще в прошлом году бегал с беспризорниками, а теперь ты вон какой, вон у кого работаешь.

– А с нового года я и учиться пойду, Ибрагим, – похвастался Тигран. – Сергей Мироныч посылает. У меня и учитель есть, в рабфак готовит. Буду знаешь кем? Архитектором! Дома буду строить, такие красивые и большие, какие никогда и никто не строил.

Где-то раздался выстрел.

Тигран вскочил.

– Слышишь? Сергей Мироныч начал!

Раздался второй и третий выстрел.

Из палатки, натягивая на себя рубаху, вышел Балабек Ахундов – грузный, широколицый, в пенсне. Вслед за ним в купальных костюмах выбежали две молодые женщины и, схватившись за руки, запрокинув головы, побежали к морю.

Из палатки вышел Карл Гюнтер. В руках у него была гитара и салфетка. Помахав салфеткой, он крикнул:

– Шофер, наберите инжира!