Текст книги "Грозный год - 1919-й. Огни в бухте"

Автор книги: Георгий Холопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

4

А в это время у Приморского бульвара, в третьеразрядном кабаке «Париж Востока», ели, пили, предавались бесшабашному веселью.

Пианистка, откинувшись на спинку плетеного кресла, играла на дребезжащем рояле, а Черт, хозяин кабака, буйствовал на скрипке; в поту, хмельной и веселый, он играл и пел куплеты «на злобу дня».

За столами моряки и грузчики, портовые дельцы и жулики звенели стаканами, притопывали ногами, ругались, играли в кости, перемигивались с девицами.

И вдруг Черт сорвал смычок со струн, отвел назад руки, держа в одной скрипку, в другой – смычок, и, поднявшись на носки, что есть мочи крикнул на весь кабак:

– Гой ты Русь моя родная! – и помахал скрипкой кому-то неведомому.

Многие привстали с мест, обернулись к дверям.

На пороге, освещенные раскаленным солнечным светом, в оранжевых рубахах, с зелеными фанерными чемоданами в руках, подстриженные под горшок, стояли два парня: высокие, плечистые, рыжеволосые, голубоглазые.

– Ставлю, ребята, водку, заходите, пляшите, гуляйте – у меня все можно! – крикнул Черт.

Столики все были заняты.

Черт отвел рыжеволосых парней в дальний угол кабака, к столу, за которым сидел Карл Гюнтер, немного поодаль – тартальщик с Зубаловского промысла Федор Быкодоров и девушка по имени Ада. Девушка была красива, пьяна и дерзка.

– Ставлю водку, ребята, пейте, гуляйте, пляшите! – Черт усадил парней за другой конец стола. – Ах вы милые! Люблю глядеть на вас. И откуда вы, с каких краев?

– Работать приехали? В грузчики? В матросы? – уставившись пьяными глазами на парней, спросил Гюнтер.

– Две недели уж без толку шляемся, на любую работу согласны. В грузчики – так в грузчики, в матросы – так в матросы, – ответил старший, Остап.

– А чего же на бухту не идете? Работы там на десять лет хватит, – сказал Гюнтер.

– На дармовщину там работают. Мы уже были там.

– Бухта, брат, это нефть, золото…

– Кому золото, а нашему брату погибель одна. С утра до ночи в воде работать. Мы про все уже пронюхали.

– Значит, легкую работу ищете?

– Не легкую, но денежную. Хозяйство поднимать надо.

Официант, отбиваясь от мух салфеткой, принес на тарелке два стакана водки. Аркаша, младший, открыл свой чемодан, достал краюху черствого хлеба и кусок заплесневелой колбасы и так, в бумаге, положил на стол.

Два друга кивнули всей компании, сидевшей за столом, чокнулись и большими глотками, точно воду, опорожнили стаканы… Гюнтер поставил перед ними бутылку вина, пододвинул тарелку с закуской, пачку сигар.

Парни ели, пили, курили, задыхаясь дымом сигары, благодарили.

– На здоровье, – говорил Гюнтер. – Город у нас солнечный, вина много. Пейте, ребята.

– Пьем!

– Сами откуда? С Кубани, с Дона?

– Из Черного Яра, с Волги, – сказал Остап и, отвернувшись от Быкодорова и девушки, подвинул под ноги свой зеленый чемодан…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Низко склонившись над столом, Богомолов дописывал страницу. Вот он услышал скрип двери, шуршание ладони по обоям (в поисках выключателя; значит, уже темно) и поднял голову.

– Ты, Лида?

– Это я, барин, – робко отозвалась Матрена Савельевна. – Там пришли к вам, просят принять их. Назваться не назвались, сказали – сами скажут.

– Дорогая нянюшка, – Богомолов устало откинулся на спинку кресла, – я уже говорил вам – никого не принимать. – Он опустил руку в стоящее рядом с креслом ведро, достал со льда бутылку, налил пива, выпил и, погладив шершавую бумагу, выровняв линейку на ней, продолжал выводить каракули.

Старуха постояла на пороге и, не решившись сказать, что посетитель-то уж очень настойчивый, потушила свет и вышла.

– Опять начинается паломничество! – усмехнулся Богомолов. – Им только разреши, они и работать не дадут. Вот и вчера…

Вчера вечером к нему неожиданно из Азнефти пришел инженер, присланный в будущие первые помощники. Богомолов у него спросил: «Разве о бухте уже есть решение?» – на что инженер ответил: «Ну, знаете, раз Киров уверен в этом деле, то можно считать, что решение есть… Еще пытаются спорить, но все уже идет к концу, и все знают, что работы надо начинать. Да они и начаты! Тысяча людей уже работает!»

Богомолов на всякий случай проэкзаменовал старого инженера и отослал его обратно, попросив передать в Азнефть, что ему, Богомолову, кроме Петровича, пока никакие помощники не нужны.

Инженер ушел обиженный, хлопнув дверью. А Богомолов уже не мог больше сосредоточиться и работать.

За работу над проектом он садился сразу же, как только приходил с бухты, и за вечер исписывал чуть ли не стопу бумаги, которая потом, переписанная мелким почерком Лиды, укладывалась в четыре-пять страниц. Работа подвигалась медленно, и он нервничал.

По сравнению со старым, в новом проекте Богомолов намечал большие и коренные изменения, ускоряющие засыпку всей бухты. Царское правительство, издав закон о сдаче бухты в аренду, в то же время строжайше запрещало всем арендаторам начинать разведку и эксплуатацию участков до засыпки всей площади. Этим законом правительство оберегало интересы каждого владельца акций. Теперь же надо было (он знал, что надо большевикам!) немедленно подготовить засыпанную часть бухты под эксплуатацию, а на остальном водном пространстве произвести разведку морского дна и начать засыпку. И эти две большие задачи должны были лечь в основу проекта и сметы.

Матрена Савельевна снова вошла в кабинет, зажгла свет, стала на пороге.

– Что, нянюшка?.. – спросил Богомолов.

– Они говорят, по срочному делу видеть вас хотят, барин. Очень просят. Еще сказали, что не мое собачье дело знать, зачем к вам ходят. Страсть как ругаются.

Богомолов удивленно пожал плечами:

– Да разве он еще не ушел? – и, подумав: «Похвальное упорство: не писака ли какой-нибудь вроде того, из «Огонька», который сравнивал меня с арабом Массуди? Новая история!», сказал раздраженно: – Зовите, нянюшка!

– Они уже здесь, барин… – изумилась Матрена Савельевна.

– Здравствуйте, господин Богомолов! – Голос незнакомца несколько дрожал от волнения. – Вы, кажется, работали? Я вам помешал?

– Ничего, ничего! – Богомолов скрестил руки на исписанных листах. – С кем имею честь разговаривать? Садитесь.

– Как вам сказать… – замялся незнакомец.

Матрена Савельевна вышла, прикрыла дверь, но не уходила из коридора: гость-то уж очень был ей не по душе.

– Как вам сказать… Назовусь хотя бы… ну… Иван Иванычем или Неизвестным. Так лучше. Вы никогда не узнаете, кто я, да это, пожалуй, никакого отношения к делу не имеет.

– Какие странности! – добродушно усмехнулся Павел Николаевич, взял со стола четки и начал их перебирать в руке. Но тут же зажал четки в кулак и стал напряженно сосредоточенным.

– Надеюсь, нас никто не слышит? – учтиво спросил Неизвестный.

– У меня в доме не подслушивают. Не принято. У вас что – государственная тайна?

– Да нет же!

– Вы ко мне, собственно, по какому делу?

Неизвестный сел к столу.

– Я буду краток. Возможно, даже очень краток. Вы меня поймете с полуслова… Из авторитетных источников нам стало известно, что вы взялись руководить засыпкой бухты. Или, вернее, уже руководите. Кстати, вы работаете над новым проектом? До сих пор вы не признавали никаких партий, всех называли «политиками». Как же теперь судить о ваших отношениях с большевиками?

– Это интервью? Вы журналист? Разве о бухте уже есть решение Москвы? – поставив локти на стол, спросил Богомолов. – Вчера приходил инженер, прислали его в помощники… – Он осекся и замолчал.

Неизвестный тяжело дышал.

– Мы не желаем, чтобы вы тревожили бухту! – вдруг крикнул он слепому инженеру. – Не же-ла-ем!

– Ах, вот оно что! – Богомолов мгновенно все понял.

Неизвестный зашелестел бумагой. Он трогал разбросанные на столе исписанные страницы, и тут Богомолов впервые за эти два года особенно остро ощутил весь ужас своего положения. Он не слышал слов этого Ивана Иваныча, хотя тот что-то возбужденно говорил и, как казалось по интонации, доказывал, грозил и уговаривал.

– Кто вы такой? Чье поручение вы исполняете?

– Все это вместе взятое и именуется политикой, от которой вы бежите, как от черта!

Богомолов попробовал было представить себе выражение лица неизвестного ему человека. Как жаль, что дома не было Лиды. Он разыскал бы его потом хоть на краю света…

– Ничего не понимаю. Абсолютно не разбираюсь в политических интригах. И никакие намеки на что-то и где-то до меня не доходят.

– Наш орден, состоящий из людей почтенных, не позволит вам работать в бухте. Мы никогда не примиримся с тем, чтобы этот ценнейший нефтяной участок разрабатывали варвары.

«Опять они преследуют меня. Опять заговоры и всякая пинкертоновщина…» Богомолов нетерпеливо встал, открыл окно. Ветер с моря ворвался в комнату. Кругом все зашелестело. Он подошел к стенным часам, открыл дверцу, потрогал стрелки, по их расположению определил время. Лида должна была скоро вернуться из студии. И, немного успокоившись, снова сел в кресло. Ему все хотелось как-нибудь задержать гостя…

Но гость, угадав его намерение, встал.

– Я почти кончил, господин Богомолов. Зная ваш характер, догадываюсь, что вас все это не устраивает. Я, по-моему, прав? Несомненно. Предлагаем вам более выгодную сделку. За это мы вам будем платить сто миллиардов в месяц. Вы должны будете работать по старому проекту. По немецкому проекту! Вы хорошо знали Людвига Гюнтера, автора проекта. Он жив, здоров, беспокоится за судьбу бухты. О бухте беспокоятся Нобель и Манташев. «Пылающее сердце» с этого дня становится опекуном бухты. Учтите это. Мы богаты. Можем платить марками, фунтами, долларами. Нити от нас идут во все концы, во все столицы мира. Слушайте меня внимательно. Мы от вас требуем одного: работайте по старому проекту. По этому проекту бухта может быть засыпана в пятнадцать – двадцать лет. А за это время… Вы меня понимаете? За это время произойдут десять переворотов, и бухта попадет в наши руки. Еще два слова. Вы, конечно, нуждаетесь, наша касса совершенно упустила вас из виду… Вот тут небольшая сумма. Это вам хотя бы за выслугу лет на бухте… Мы всем старым инженерам платим. На всех промыслах и нефтеперегонных заводах. Деньги не мои, берите их смело. – Он положил перед Богомоловым десять пачек. – Здесь сто миллиардов. Это на месяц.

– Так дешево? Они, владыки мира, – и эти гроши!

Неизвестный был смущен.

– Мы вам потом прибавим. Вы будете работать или по старому, немецкому проекту, или совсем оставите бухту в покое. Ни один геолог, от самого главного до последнего промыслового, не раскроет бухтинской тайны. За них я ручаюсь, это интеллигентные люди, и на службу к большевикам они не пойдут. Если вам будет трудно работать по старому проекту, сошлитесь на свою слепоту и не работайте совсем.

Богомолов вскочил с кресла, вместе с листами исписанной бумаги смахнул деньги со стола.

– Купить меня хотите? – крикнул он и весь задрожал от гнева. – Кто вы? Что это за «Пылающее сердце»? Кто вас послал ко мне? Кто может мне приказывать?

– Ах так… Значит, с вами все… кончено?

– Со мною ничего не было и начато. Я инженер, и только инженер!

– Запомните, – невозмутимо спокойно произнес Неизвестный. – Вы или работаете по старому, немецкому проекту, или совсем не работаете. Учтите: мы все видим и все знаем. – Он подобрал деньги с пола.

– Грозить мне?.. Я русский человек и буду работать по моему – да, да, по моему, русскому проекту! А вы… лизоблюды этого авантюриста… казнокрада и подобной ему сволочи, вон из моего дома! – Рука его стала шарить по столу и, нащупав массивное пресс-папье, остановилась.

– Я здесь, барин, – раздался голос Матрены Савельевны.

– Вы скоро забыли тюрьму. Вам мало этого! – Неизвестный вышел, хлопнув дверью.

Слова эти были подобны камню, брошенному в Богомолова. Он снова весь задрожал от гнева.

Вечер был испорчен. Он понял, что работать и сегодня ему не удастся, что он зря будет мучить себя, и ушел на балкон.

Матрена Савельевна вернулась в комнату.

– Ах и ругал же он меня, барин!

Богомолов молчал.

Старуха на цыпочках вышла из комнаты.

Через улицу на крыше соседнего дома, на одном уровне с балконом Богомолова, женщины на ночь стелили ковры. Плакали дети.

Он ушел в комнату, лег на оттоманку.

Размышляя о происшедшем, он понял, что за эту неделю он уже вышел из состояния покоя, в котором пребывал эти полтора года, что за ним даже следят, его будущая работа кому-то уже приходится не по душе.

Нет, он ничего не забыл.

Это случилось в позапрошлом году, в первые дни советизации Азербайджана. Богомолов был арестован вместе с группой инженеров-нефтяников и арендаторов бухты, подозреваемых в разрушении оборудования на промыслах и обводнении богатейших нефтеносных пластов.

Поводом для ареста Богомолова послужили наговоры этой же арестованной группы инженеров-нефтяников, некоторых управляющих промыслами «старой площади» Биби-Эйбата, а также арендаторов бухты – друзей Людвига Гюнтера. Они на это пошли из боязни, что Богомолов, человек труда и, по их мнению, нетвердых политических убеждений, согласится служить большевикам и докончит засыпку бухты.

Ожидая со дня на день переворота, враги арестом Богомолова хотели прежде всего вызвать в нем такую же ненависть к большевикам, какая была у них самих, а изоляцией его от внешнего мира предать забвению «бухтинскую проблему». Этим путем они надеялись сохранить в целости богатейший нефтяной участок для арендаторов, бакинских нефтепромышленников. Ну, а Людвиг, или Гюнтер-старший, думал о сохранении нетронутых площадей, но только уже для будущей немецкой колонии на Кавказе. Это подтверждалось следующим фактом: когда в сентябре 1918 года в Баку вошла турецкая армия, вместе с турками прибыла большая группа немецких «ученых» и колонизаторов; в числе других немцев был и Гюнтер-старший, уехавший в Турцию в 1917 году. Однажды с группой офицеров и каких-то немецких дельцов он приехал на бухту. Туда вызвали Богомолова. Гюнтер представил его своей компании и предложил ему (вернее, приказал!) продолжать работы по засыпке бухты, всерьез думая о будущей немецкой колонии.

Так как Богомолов никакого отношения ни к разрушению оборудования на промыслах, ни к обводнению нефтеносных пластов не имел, то на предварительном же следствии дело о нем было прекращено и он был освобожден из-под ареста.

Но враги его все же своего достигли, если не прямым, то косвенным путем…

На Богомолова так удручающе подействовали арест и две недели, проведенные среди врагов и злобствующих специалистов, что, вернувшись домой, он слег в постель. У него началось воспаление нервной ткани глаз. Болезнь быстро прогрессировала, и к августу он ослеп на левый глаз, а потом постепенно начал слепнуть на правый.

Близились октябрьские торжества. Из Баку в подарок московским рабочим готовили эшелон рыбы и фруктов, и Богомолов, устроившись через начальника станции комендантом поезда, поехал в Москву.

После двухмесячного лечения (навсегда ему запомнилось это утро 5 января) он встал и… не увидел света.

В Баку Богомолов возвратился с поводырем. В городе о нем стали говорить как о мученике, его жалели, к нему приходили с соболезнованиями старухи, попы, торговцы, гимназисты – и тогда он переехал в Крепость, закрыл двери своей новой квартиры для друзей и недругов. И вскоре о нем забыли: другие события становились злобой дня.

2

Ночью из Астрахани прибыли еще три парохода с беженцами. Киров вместе с Серебровским встречал этих людей, гонимых голодом с Поволжья.

Пламя факелов трепетало на ветру. Из мрачных трюмов выходили тысячи людей, измученных долгой дорогой, качкой, бессонными ночами, и пристань гудела от разноплеменного говора, от плача детей, от грохота вагонеток.

Сергей Миронович переходил с парохода на пароход. Его окружали тесным кольцом босые, в лаптях, в одних портянках, в пропотелых полушубках, шинелях и армяках казанские татары, чуваши, мордвины, казачья беднота. Слушали Кирова внимательно, многие его знали по Астрахани. Потом взбирались на ящики и корзины, на паровой кран, на капитанский мостик и, перебивая друг друга, забрасывали вопросами о работе, питании, жилище, и сквозь гул голосов Киров отвечал беженцам, успокаивал их, говорил, что бакинский пролетариат сделает все возможное для помощи.

Среди приезжих попадались бойцы героической 11-й армии. К ним Киров был особенно внимателен.

На пристани стояли походные кухни с горячей пшенной кашей. Члены бакинского Совета распределяли среди беженцев ордера на квартиры. Серебровский со своими помощниками тут же вербовал на бухту и на «Солдатский базар» желающих работать. Было много больных. Санитары на фаэтонах и машинах развозили их по больницам.

В четвертом часу утра пристань угомонилась, и Киров поехал домой.

Машина плавно шла по берегу, мимо пустынных пристаней и улиц, и потревоженные голуби, хлопая крыльями, поднимались на крыши и карнизы окон.

Горизонт на востоке полыхал заревом. Было уже светло, и дворники тушили фонари.

У самого берега со стоном кружились чайки, ныряя в волны. Где-то шел караван верблюдов, и далекий колокольный перезвон звал в степь и пустыню.

Приоткрыв глаза и оглядевшись, Сергей Миронович нетерпеливо расстегнул ворот рубахи, вздохнул:

– В такую рань хорошо бы по лесу побродить. Где-нибудь у реки или озера… Травинка не шелохнется…

– Надо бы пострелять, Сергей Мироныч, съездить куда-нибудь, – сказал шофер.

– Вот выберем свободный денек, поедем за утками.

– Все обещаете! Дни приходят и уходят, так и ружья заржавеют.

– Поедем бродить… Мы уж побродим…

Сон опять одолел Кирова, и он замолк. Тигран искоса посмотрел на Сергея Мироновича и понял, что он очень и очень устал, – с ним никогда ничего подобного не бывало. И он укоризненно сказал:

– Люди по ночам спят, а вы все ездите и ездите…

Киров сквозь дремоту ответил:

– Беженцев видел?.. Тысячи их… без крова… голодные… Нет, спать в такое время никак нельзя…

Перед глазами, занесенная снегом и в сугробах, вставала Астрахань совсем недавних дней. Мелькали предместья с низенькими бревенчатыми домами, рыбачьи поселки, мерцающие огоньки на пригорках. Тянулись волжские берега и осевшая на них отступающая армия и беженцы с Кавказа. Слышался грохот пушек, двуколок, походных кухонь, тревожные сирены на кораблях флотилии, церковный перезвон, храп коней, топот отрядов, идущих то на отдых, то – в бой; брань и стоны тифозных и раненых, приглушенное рыдание матерей и крики детей: «Хлеба!..» Виделись, словно наяву, озаренные пламенем лица бойцов, склонившихся над кострами; дроги с мертвецами; братские могилы… Вспомнились заговоры, белогвардейские мятежи, расстрелы, митинги на фабриках, в судоремонтных мастерских, в армии, в ревкоме; вспоминались друзья и враги…

Машина прошла мимо утопающих в цветах могил двадцати шести бакинских комиссаров и остановилась у углового дома.

Киров позвонил.

Парадную дверь открыла Мария Львовна.

– Наконец-то приехали, полуночники, – сказала она, кутаясь в шаль.

Киров взял жену под руку, и они стали подниматься по лестнице.

Шофер остался внизу, принявшись за осмотр мотора.

Из окна вскоре раздалось:

– Тигран, чай пить!

– Я поеду в гараж, Сергей Мироныч. Спасибо!

– Есть виноград и пироги. Давай, давай!

Возражать было бесполезно. Тигран поднялся наверх. Умылся. Зашел в столовую…

В какой бы час ночи Киров ни приезжал домой, его всегда ждала горячая пища. Сегодня было жаркое. Стол был уже накрыт. Сели ужинать. Компанию составила и Мария Львовна.

Сергей Миронович ел без аппетита. Сказывалась утомленность. Но только ли утомленность?

– Нет, не буду есть… не могу… – сказал он, отодвигая от себя тарелку.

– Может, мясо жирное? – спросила Мария Львовна, вставая. – Я переменю.

– Нет, Мария, не надо. – Киров усадил жену на место. – Если бы ты была на пристани… видела бы голодающих с Поволжья…

Тигран смутился, положил вилку на тарелку.

– А ты ешь, – сказал Киров. – Тебе надо есть… Сегодня нам предстоит большая поездка…

Тигран взял вилку, сказал нерешительно:

– А вам бы хорошо, Сергей Мироныч, винца выпить. Так, чуточку – рюмочку, для аппетита…

В это время зазвонил телефон.

Киров вошел в кабинет. Прикрыл дверь. Взял трубку.

– Простите за такой ранний звонок… – раздался в трубке голос Богомолова.

– Я уже выспался, Павел Николаевич. Даже успел позавтракать, – сказал Киров, немало удивленный этим звонком.

– Сегодня мне подали фаэтон, и я хотел вас искренне поблагодарить, Сергей Миронович…

– Благодарить надо Серебровского. Это он распорядился. Сегодня с утра должны были прислать и мальчика для помощи вам.

– Да, да, благодарю, и мальчик приехал, славный мальчик, я устрою его жить у себя, это временно мне поможет… В конторке пока у нас нет телефона, и я решился позвонить к вам из квартиры, Сергей Миронович. Вы уж извините…

По взволнованному голосу Богомолова Киров понял, что с ним что-то произошло. Он сел на угол стола.

– Я слушаю вас внимательно, Павел Николаевич.

– Помните, при последней встрече со мной вы сказали, что поддержите любое смелое начинание. Я говорю о Ковше.

– Помню, помню, как же!

– Ковш – самый нефтеносный участок в районе Биби-Эйбатской бухты. Я разрешил… Знаете, ночью у меня было такое хорошее настроение… Я разрешил и проблему, и судьбу Ковша. В этом деле мне необходима ваша помощь, многим мой проект может показаться рискованным.

– Проект ускоряет сроки засыпки?

– Если вы меня поддержите, то к Новому году нефть будет!

– Вы шутите!..

– Нет, я говорю всерьез.

– Ну, если это так… Вы сейчас едете на бухту?

– Да, сейчас выезжаю. Сегодня должно работать много народу.

– Вот что, Павел Николаевич. Я тоже сейчас выеду на бухту. Нагоню вас где-нибудь на Баилове.

– Хорошо, Сергей Миронович. С утра пораньше, на свежую голову все и обсудим.

– Так и решим! – Киров повесил трубку, вошел в столовую улыбающийся, с хитринкой в глазах, обнял жену за плечи. – Значит, дело наше верное, Мария. Звонил Богомолов. Предлагает проект, который сразу нам даст нефть. Прямо с Ковша. Со дна моря. Будет чудесно, если к Новому году на бухте ударит фонтан. – Он обернулся к Тиграну: – Едем на бухту.

Шофер взял с подоконника свое промасленное кепи и вышел в коридор. Но вернулся, стал в дверях.

– А он, выходит, того… понимающий инженер, Сергей Мироныч… И человек, выходит, честный… Что-то придумал такое, что не выдержал, позвонил вам так рано…

– Твоя правда, Тигран. По этому поводу – заводи машину.

Тигран сорвался с места и побежал вниз.

Держа на вытянутых руках по кисти винограда, для себя и шофера, Киров стал спускаться по лестнице. Остановился, сказал жене:

– Спи, пожалуйста. Не жди меня.

Богомолов был уже на месте. Высокий, сутулый, с тростью в руке, он нервно разгуливал по берегу Ковша. Следом за ним шли мальчик Коля и дочь Лида с толстой папкой бумаг и чертежей.

Море было неспокойно, волны шумели на прибрежных камнях. Кричали петухи в Шихове. Где-то весело перекликались буксиры.

И шум моря, и крик петухов, и гудки буксиров – все это Богомолову было хорошо знакомо с первых дней работы в бухте. Но никогда, как казалось ему, он не прислушивался к ним с таким наслаждением. Настроение у него было поэтическое, победное, бодрое, хотя он со вчерашнего дня еще не спал и впереди ожидался напряженный рабочий день с новыми бригадами рабочих.

С тростью в руке Богомолов ходил по берегу, все еще думая о вчерашнем посещении неизвестного, о том, что в конечном счете он инженер, и только инженер, а потому ему до «политиков» нет никакого дела.

– Я работать и жить хочу! – сказал он вслух. – Работать! Ко всем чертям всякую политику!

Где-то вдали раздался гудок автомобиля.

– Едет! – почти одновременно крикнули Лида и Коля.

Переваливаясь с боку на бок, словно судно при бортовой качке, фордик с рокотанием пробивался через ухабы и рытвины «новой площади». Вот он остановился, из него вышли трое.

– Их трое, папа, – сказала Лида.

– Интересно, кто еще… – Богомолов снял панаму, стал разглаживать волосы.

Киров подошел, крепко пожал ему руку.

– Явился с небольшим военным советом. Со мной Серебровский и управляющий будущим бухтинским промыслом – инженер Дадашев. Прошу знакомиться. Пока будил их, к вам опоздал.

Богомолов нерешительно протянул Дадашеву руку.

Киров рассмеялся:

– Вот и сосватали вас! Я его, Павел Николаевич, решил утащить с «Солдатского базара».

– Сосватать-то сосватал, Мироныч, но ни у жениха, ни у невесты пока нет приданого! – сказал Дадашев.

– Сирота! Бедный сирота! – смеялся Киров.

– У товарища Богомолова еще нет земли, тут огромная работа впереди, – пришел в ужас Дадашев, глядя на пустынные болота. – А у меня не только ни одной буровой вышки, не только рабочих, но здесь вообще ничего нет.

– Бедность не порок. Вы скоро наживете богатство. Богомолов – богатый жених, у него триста десятин земли! И такая привлекательная невеста, как ты, Дадашев, с твоим умением и чутьем находить нефть, – прекрасная партия!

– Я думал, что вы шутите, Сергей Миронович, – теперь рассмеялся и Богомолов, до этого несколько неловко чувствовавший себя в этой веселой компании.

– Хороши шутки! – не без огорчения сказал Дадашев. – Я на этом «Солдатском базаре» в течение года создавал образцовый промысел, ночи не спал, там, где нефтепромышленники добывали одну только воду, нашел нефть, утер нос всем этим нобелевским оракулам, провел нефтепровод… узкоколейку… весь промысел электрифицировал, и вдруг – бросай все это и давай все начинать сначала на этой бухте!

Богомолов протянул руку Дадашеву.

– Если я жених, тогда смело положитесь на меня.

Всей группой они направились к Ковшу. В отдалении шли Лида и Коля.

Когда они приблизились к горловине Ковша, Богомолов сразу же перешел к делу, стал объяснять сущность своего проекта:

– По моему новому, русскому проекту – я подчеркиваю: русскому – я сокращаю сроки засыпки первой очереди бухты до трех месяцев. Это, конечно, ориентировочно. Возможно, что и раньше можно будет сделать, и соответственно с этим смета с двух миллионов сократится до ста тысяч золотых рублей. Я смею думать, что большевиков это устроит…

– Эту сумму я легко найду. И в Москву не надо будет обращаться, – сказал Серебровский.

– Ну и прекрасно!.. Я не думаю одновременно засыпать всю площадь, все триста десятин. Да и не нужна для создания промысла вся бухта сразу. – Богомолов обратился к Дадашеву: – Что думает на этот счет управляющий будущим промыслом?

– Мне бы только несколько островков твердой земли. Чтобы поставить первые буровые вышки, – ответил Дадашев.

– Правильно! Важно как можно скорее дать эти островки. На днях они уже будут, мы это сделаем силами энтузиастов на субботниках. Но важнее соединить разделенные Ковшом южный и северный участки «новой площади» в единое целое, оградить всю бухтинскую землю надежной плотиной от моря, а потом уже начать работы внутри всей площади. Я это дело так представляю себе: Ковш занимает двадцать восемь десятин водного пространства. В центре он доходит до пятиметровой глубины. Чтобы засыпать Ковш, сровнять его с остальной территорией «новой площади», нужно до одного миллиона кубических метров земли и камня. Надо где-то срыть целую гору, перевезти ее сюда и засыпать Ковш. Это дело растянется в лучшем случае на пять – семь лет… Это – дорогостоящее предприятие.

Богомолов сделал паузу.

– Я предлагаю расправиться с Ковшом иначе. Накинуть на горловину петлю и отделить Ковш от моря. Под петлей я подразумеваю великолепную плотину, настоящую китайскую стену. Чтобы ни одна капля морской воды не могла просочиться в Ковш! А дальше – все проще. Мы установим три центробежных насоса и в течение двух месяцев выкачаем из Ковша в море сто миллионов ведер воды. На месте Ковша останется только обнаженное дно. Можно будет его немного засыпать землей… Вот, пожалуй, и все! Вот вам первая очередь бухты, первые двадцать восемь десятин нефтеносной площади. Ставьте себе на здоровье сотню-другую вышек и ищите нефть.

Проект был прост, и в нем так неожиданно разрешалась проблема Ковша. Наступило неловкое молчание. Каждый соображал, прикидывал в уме возможности претворения в жизнь богомоловского проекта. Молчание было долгое; это смутило слепого инженера, дало ему повод к различным догадкам и предположениям о возможных погрешностях в проекте – ведь он для него возник как-то неожиданно.

Первым нарушил молчание Киров:

– А что, Павел Николаевич, если вместо трех насосов поставить шесть?..

У Богомолова отлегло от сердца: «Раз Киров задает такой вопрос – значит, проект ясен».

– Здесь простая арифметика, – ответил он, – тогда мы воду откачаем в месячный срок. Будет превосходно, если вы найдете шесть центробежных насосов.

– Трудная задача, – сказал Серебровский.

– А что, Павел Николаевич, если (с каким-то ребяческим задором, улыбаясь, не сводя взгляда с Серебровского) мы вместо шести насосов поставим двенадцать?

– Ну и аппетит же у вас, Сергей Миронович, – рассмеявшись, сказал Богомолов. – Дай вам возможность – вы бы в один день выкачали всю воду из Ковша. Поставили бы сто насосов и выкачали!

– Выкачал бы! – вполне серьезно ответил Киров. – Беда в том, что сотню насосов не достать. А двенадцать мы как-нибудь уж подберем и воду из Ковша выкачаем в две недели. Был Ковш – и поминай его как звали.

– Ты всерьез? – спросил Серебровский.

– Какие тут могут быть шутки? Разрешается проблема нефти.

– Хорошо. Тогда скажи, где ты достанешь двенадцать насосов?

– А у тебя же на складах Азнефти, Александр Павлович. Я как-то побродил по ним… кое-что в них можно найти.

– Но с условием, что на этот раз такую экскурсию мы совершим вместе. – Серебровский печально улыбнулся. – К сожалению, все это хламье требует капитального ремонта.

Киров дружески обнял Серебровского за плечи:

– Что ж, готов хоть сам приняться за ремонт. Кое-что ведь в этом деле я понимаю.

Кирову было весело. Радовал его проект Богомолова. Он уже видел осушенный Ковш и сотню фонтанов на нем. Он спросил у Дадашева:

– Что ты по существу можешь сказать о проекте?

– Мне он нравится. Смелый проект! – ответил Дадашев. – Я бы даже сказал – дерзкий! А ежели так, тогда мы с Богомоловым хорошо сработаемся. В нашем деле без дерзости погибнуть можно. Мне все ясно. Мы пока установим несколько буровых на северном участке, а потом, когда построят плотину, перекочуем сюда. По мере снижения уровня воды будем строить дамбу и ставить буровые вышки.

– Меня немного только смущает плотина, – сказал Серебровский. – Не будет ли у нас переливания из пустого в порожнее? Мы будем откачивать воду, а море будет делать свою разрушительную работу и вода – обратно просачиваться в Ковш? Не придется ли нам вечно откачивать воду?

– Плотина будет совершенно непроницаемая, – ответил Богомолов. – Для большей надежности мы к внутренней стороне плотины присыплем земляную насыпь с глинистым слоем, поставим диафрагму из двойного шпунтового ряда. В проекте все это ясно указано, можете ознакомиться с деталями…