Текст книги "Грозный год - 1919-й. Огни в бухте"

Автор книги: Георгий Холопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Поздно ночью вместе с корабельными шифровальщиками Сергей Миронович нашел ключ к загадочному шифру «Альбатрос». Шифр действительно был головоломным, по пять цифр в группе. Помог опыт Кирова, знание им десятка самых различных шифров, применяемых в переписке с подпольными комитетами в тылах Деникина.

В восемь утра Басов включил динамо. В эфир понеслись позывные станции форта Александровский.

Первым откликнулся Гурьев. Калиновский принял несколько радиограмм открытым текстом, передал их в Порт-Петровск. Вдруг он сорвал с головы наушники, вскочил:

– Петровск вызывает начальника станции!

Сергей Миронович положил руку ему на плечо:

– Отвечайте: «Подпоручик Михайлов у аппарата».

Калиновский удивленно посмотрел на Кирова, но застучал ключом.

Из Порт-Петровска ответили: «Под личную ответственность начальника радиостанции немедленно передать Гурьеву следующую шифровку…»

Калиновский стал записывать текст: на бумагу ложились цифры по пять в группе.

– «Альбатрос»! – сказал Киров. – Видимо, еще не догадываются, что форт в наших руках.

– Сейчас узнаем, о чем сообщают контрики! – Басов подмигнул радисту.

Киров сел за стол и расшифровал радиограмму. В ней было сказано: «Паровом баркасе «Лейла» сопровождении сторожевого корабля выехал из Петровска Гришин-Алмазов. Примите меры быстрейшей доставки его через Гурьев ставку верховного правителя».

– Кто такой Гришин-Алмазов? – спросил Киров. – Не генерал ли?

– Генерал, – ответил Калиновский. – Близкий друг Деникина. Командующий одной из армий.

Сергей Миронович от имени генерала Толстова составил ответную шифровку: «К встрече «Лейлы» готовы. Сообщите координаты».

Калиновский передал радиограмму в Порт-Петровск. Киров стал торопливо одеваться. Калиновский бросил на него быстрый взгляд и понял, что случилось что-то очень важное…

Вскоре последовал ответ на шифровку. Сторожевой корабль, сопровождающий «Лейлу», назвал координаты.

«Карл Либкнехт» развернулся в бухте, лег на курс и полным ходом пошел на северо-запад.

«Лейлу» не пришлось долго искать в бурных водах Каспия. Ее должен был сопровождать английский флагманский корабль «Президент Крюгер», на борту которого находился сам командующий английским флотом на Каспии коммодор Норрис. Но, считая, что «Лейла» уже миновала опасную зону, флагман повернул в сторону Порт-Петровска.

Ульянцев смотрел в бинокль… Пулемет на носу «Лейлы»… Тент на палубе…

К нему подошел командир корабля, стал рядом, посмотрел в свой бинокль.

– Могли бы взять «Лейлу» на абордаж? – спросил Ульянцев.

– Почему же нет! Стоит и рискнуть. Случай исключительный. Чувствую, что напали на крупного зверя. Важно захватить его живым.

– Вы всегда придерживаетесь этого правила?.. Насчет риска?

– Это у меня железное правило. Всегда!

– Завидую вам! – Ульянцев с уважением посмотрел на командира миноносца.

«Лейла» спокойно шла навстречу «Карлу Либкнехту». На ней, наверное, миноносец приняли за корабль сопровождения, предусмотрительно высланный из Гурьева или из форта Александровский.

Но вот на «Лейле» спохватились. Стали разворачиваться, пытаясь уйти. Попытка эта была бесполезна: «Лейла» обладала значительно меньшим ходом, чем миноносец, и находилась уже на расстоянии выстрела.

«Карл Либкнехт» сделал из носового орудия предупредительный выстрел. «Лейла» сбавила ход, а вскоре и совсем остановилась.

«Карл Либкнехт» вплотную подошел к «Лейле». С нее раздались беспорядочные винтовочные выстрелы.

– Стрелять, гады? За мной! – крикнул Ульянцев и первым перемахнул через борт на палубу «Лейлы». За ним бросились матросы его отряда.

Ульянцев вдруг схватился за плечо, закачался и, чтобы не упасть, прислонился к стенке капитанской рубки. Плечо и левая рука онемели, в груди стало нестерпимо жарко, точно к ней приложили кусок горячего металла. Потом все поплыло перед его глазами.

Когда Киров поднялся на палубу миноносца, его встретила ликующая команда во главе с командиром. Еще бы не ликовать!.. Хотя Гришин-Алмазов застрелился, но остальные офицеры из свиты генерала были захвачены в плен и на «Лейле» же доставлены в форт Александровский.

Командир миноносца увел Сергея Мироновича к себе в каюту. Там находился раненый Ульянцев. Судовой врач уже сделал операцию, извлек пулю. Тимофей Иванович лежал тихий, присмиревший.

– Ничего опасного? – спросил Киров у врача.

– Абсолютно, товарищ член Реввоенсовета, – ответил тот. – Но только ему нужен покой и еще раз покой! Много крови потерял наш храбрейший Тимофей Иванович!

– Слышишь, Ульянцев? – Киров наклонился над ним.

Ульянцев молча кивнул головой.

Матросы принесли в каюту большую кипу документов, захваченных на «Лейле». Киров взял стул, сел рядом с Ульянцевым, стал просматривать их.

В одной из толстых папок ему попался конверт за семью сургучными печатями.

– Ого! – произнес Ульянцев и попытался приподняться на диване. – Тут должно быть что-то очень важное, Сергей Мироныч.

Но судовой врач осторожно уложил его на подушки.

Кирову подали ножницы. Он аккуратно срезал край толстого конверта. Извлек из него письмо. Пробежал страницу.

Это было письмо Деникина, адресованное Колчаку.

– Ты угадал, Тимофей Иванович! – Киров с удовольствием прочел ему вслух: – «Неуспехи наши кроются в разрозненности наших армий, а также в том, что союзники не дают нам достаточной помощи. Англичане помогают нам снабжением, но французы противодействуют. Главное сейчас – не останавливаться на Волге, а бить дальше, на сердце большевизма, на Москву. Поляки будут делать свое дело, что же касается Юденича, он готов и не замедлит ударить на Петроград».

Дальше в письме излагался подробный стратегический план комбинированного похода Деникина, Колчака и Юденича на Москву и Петроград. Главный удар, судя по письму, должна была осуществить Добровольческая армия Деникина.

– Выходит, не зря плыли в этот чертов форт Александровский? – спросил Ульянцев.

– Из-за одного этого письма, Тимофей Иванович, стоило плыть на край света. Такое письмо стоит иного выигранного сражения. Представляю себе, как обрадуется Ильич!..

И, посмотрев в сторону иллюминатора, в овале которого виднелись раскаленный на солнце холмистый форт, люди, стекающиеся со всех сторон к миноносцу, Киров на мгновение унесся мыслями в такую далекую отсюда Москву, в Кремль, в его тихие коридоры, где круглосуточно стучат ключи телеграфистов, связывая Ленина со всеми фронтами, в загроможденный книгами и картами кабинет Ленина, которого наряду с множеством неотложных дел особенно занимало и беспокоило положение на Астраханском фронте, на Каспии, судьба грозненской нефти, взятие Петровска…

Киров решил срочно выехать с захваченными документами в Астрахань. Заодно – увезти Ульянцева.

Вечером военный катер с погашенными огнями отчалил от берега. Его сопровождал миноносец «Карл Либкнехт».

Среди ночи, миновав опасную зону на траверзе Гурьев – Петровск, миноносец повернул обратно. А вскоре катер вошел в устье Волги, где стояли наши плавучие батареи.

В полдень Киров прибыл в Астрахань. Прямо с пристани он вместе с Басовым повез Ульянцева в госпиталь. Но после перевязки тот отказался остаться на лечение, все твердил:

– Полежу дома. Буду ходить на перевязки. Из госпиталя убегу.

Пришлось Ульянцева везти домой.

В Реввоенсовете Кирова ждала радиограмма из форта Александровский, – флотилия подверглась налету английской авиации.

Это известие очень расстроило Сергея Мироновича.

– Во всей этой истории с походом флотилии, надо думать, известную роль сыграли предатели.

– Несомненно! – сказал Мехоношин. – Видимо, еще в Астрахани кто-то выдал врагам наши планы.

– Меня очень беспокоит судьба дагестанских товарищей. Боюсь, что с восстанием у них ничего не вышло. Но в то же время для меня очевидно, что с походом флотилии мы, во-первых, сорвали десант англичан под Астраханью, а во-вторых, – Киров похлопал по папкам с документами, захваченными на «Лейле», – в результате этого похода знаем замыслы противника. Ознакомьтесь с ними, Константин Александрович. Особую ценность представляет письмо Деникина Колчаку. Надо его зашифровать и сегодня же передать в Москву.

Мехоношин сел за чтение документов, а Киров ушел к себе.

Вызвал Атарбекова. Коротко рассказал ему о походе флотилии. Спросил:

– Не приехал ли Рогов? Нет ли весточки от него?

– Нет, от Рогова никаких вестей.

– Долго тянется его поездка! Не случилось ли что в море?

– Трудно сказать, Мироныч. Подождем еще недельку. Потом можно будет послать вторую лодку, она готова к рейсу. А вообще у меня есть кое-какие новости, которые будут тебе приятны.

– Ну-ну, рассказывай! – нетерпеливо попросил Киров.

– Ну, прежде всего есть неплохие успехи в распутывании проклятого клубка с цианистым калием. Любопытное дело! – Атарбеков загадочно улыбнулся. – Есть телеграмма Дзержинского по делу Северина. Видимо, мы поступили благоразумно, что отправили Северина в Москву. Там во всем внимательно разобрались, прибавили к нашим свои материалы, расстреляли этого гада… Я показал телеграмму Ивану Завгородному. Он сразу же снарядил двух конников в Лагань: пусть порадуются кочубеевцы!

– Ну, а еще что у тебя?

– На днях будем смотреть премьеру горьковских «Врагов». Интересно, как спектакль прозвучит на сцене? Я видел его на домашней репетиции. Ну, и последнее, что тебе будет особенно приятно услышать: прибыл Мусенко с двумя партизанами. Еле-еле ушли от разъезда белых…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Николая Мусенко и прибывших с ним через линию фронта партизан – Петрова, командира второго отряда камышан, и Чепурина, лесовика из Георгиевских лесов, – Киров принял ночью.

На встречу с партизанами пришли Атарбеков, командир эскадрона Иван Завгородный. Пришел Мехоношин с начальником штаба армии Ремезовым. К этому старику, бывшему генералу, не раз доказывавшему свою преданность делу революции, Киров относился с большим доверием и уважением. Наштарм явился с ворохом штабных карт с нанесенной на них разноцветными карандашами обстановкой.

Мусенко вытащил свою карту. Все склонились над нею. Стали подсчитывать соотношение сил. Превосходство белых было очевидным.

Части противника располагались в степи и в тылу – на Кубани и Северном Кавказе – в виде треугольника, направленного острием в сторону Астрахани. Это отчетливо было видно. За две недели, судя по данным Мусенко, у белых появились новые части: в район Кизляра подошел 2-й Кизлярско-Гребенский полк, в село Величаевку – 4-й Кабардинский полк, в корпус генерала Улагая, расположенный в районе Ставрополя, прибыли два кубанских кавалерийских полка. На остров Чечень, базу английской авиации, прилетело пятнадцать новых самолетов…

– Что говорят пленные? – спросил Киров.

– Особенно верить им не приходится, но все же… – сказал Мусенко. – Говорят, после занятия Царицына – а это у них сейчас главная забота – они двинут на Астрахань один кавалерийский полк, город будет со всех сторон окружен белыми и быстро сдастся. Уже назначен будущий генерал-губернатор Астрахани – Эрдели.

Киров усмехнулся.

– А что думает народ? Что говорят в селах и станицах о Деникине, о его летнем наступлении, о Красной Армии? – Киров сложил карты и передал их наштарму.

– Что думает народ? – Мусенко насупил брови. – Народ ждет прихода Красной Армии и готов по первому сигналу подняться на борьбу с белыми. Трудно приходится народу под игом Деникина, товарищ Киров. Кругом аресты, расстрелы. За каждую провинность беляки сжигают дома крестьян, отбирают землю, которую они получили от Советской власти, и высылают их в неизвестные края. Вернулись помещики. За аренду земли они снимают семь шкур. В придачу – мобилизация в Добровольческую армию. От этой мобилизации крестьянин готов бежать хоть на край света. Бежит он в леса, в горы, скрывается в наших камышах.

– Вы, товарищ Мусенко, расскажите о камышанах. Многие из сидящих здесь не совсем ясно представляют себе, что это за народ. Расскажите, как вы живете, как воюете, в чем нуждаетесь.

– Ну что же, – начал Мусенко, – могу рассказать, товарищ Киров. Народ у нас в камышах золотой, верный Советской власти. Деникин многое бы дал, чтобы покончить с нами. Но он с партизанами ничего не сделает. Ему ни днем ни ночью не будет от нас покоя. Не будет!.. Мы его солдатню, офицерье будем истреблять, как бешеных собак. О, если бы вы только знали, что они творят в захваченных городах и станицах, как глумятся над народом! – Мусенко стиснул челюсти и от волнения не смог больше выговорить ни слова.

Киров налил воды и подал ему. Мусенко сделал глоток и сел.

– Ты поспокойнее, комиссар. – Петров наклонился к Мусенко, погладил его по плечу.

Все знали, что в Величаевке белые вырезали всю семью Мусенко – жену, троих детей – мальчика и двух девочек, хворого старика тестя, – и понимали, как трудно ему спокойно говорить о деникинцах.

– О чем это я рассказывал? – после напряженной паузы стал вспоминать Мусенко. – Ах да, про камышан!.. В дни отхода армии на Астрахань многие красноармейцы, что отставали от своих частей, приходили в прикумские камыши. Здесь их гостеприимно принимали командир камышанских партизан товарищ Гулай и комиссар Моисеенко. Когда я прибыл к ним как уполномоченный ревкома, в камышах было уже много народу. Вскоре стали приходить и крестьяне, человек двадцать привел вот товарищ Петров. Теперь в камышах собралась целая партизанская бригада. Разбили мы ее пока на три отряда.

– Сколько человек в бригаде? – спросил Киров.

– Тысяча пятьсот сорок шесть.

– Как же вы размещаетесь в камышах?

– А живем мы, товарищ Киров, на острове. Там у нас землянки, шатры, киргизские кибитки. Кругом – непроходимые заросли камыша, вечный разлив воды из озер Прикаспийской низменности. Оттуда мы выходим и на операции.

– На какие это операции?..

– А вот, например, на какие, товарищ Киров!.. В пасхальную ночь, когда весь народ в Величаевке пошел в церковь освящать куличи, на село совершил налет карательный отряд полковника Пузанкова. Беляки думали, что по случаю пасхи партизаны вышли из камышей и находятся у себя в домах. И ошиблись! Не такие мы дураки!.. И тогда, в злобе, они как шакалы стали носиться по селу. Без крови ведь они не могут!.. Жертвами их оказались совсем невинные люди: подслеповатый старик – все пиликал на своей скрипочке на свадьбах и гулянках – и еще какая-то женщина по фамилии Защепина. Беляки обвинили их в связях с партизанами – а мы с ними никак не были связаны! – и тут же их повесили напротив церковных ворот. Ну, вскоре народ стал выходить из церкви с куличами, увидел повешенных и страшно возмутился…

– Так что же я сижу здесь, в Астрахани, товарищ член Реввоенсовета? – вскочив с места, обратился к Кирову Иван Завгородный. – Зверь лютует на свободе!..

– А мы этому зверю уже обломали когти, – со сдержанной радостью проговорил Мусенко. – Когда наши партизаны узнали про смерть двух невинных людей, заволновался весь остров. Все требовали расправы с карателями! Потом пришла депутация из села. Ну, тут нам стало ясно, что надо активнее действовать, оправдать доверие народа…

Киров кивнул ему:

– Правильно, товарищ Мусенко!

– Мы тоже решили, товарищ Киров, что действуем правильно. Договорились с партизанами Урожайного, соседнего села, и двумя отрядами утречком раненько окружили Величаевку… Подняли с постелей загулявших карателей, говорим им: «Давайте, гады, похристосуемся, что ли?»… В бою мы изрубили двести двадцать кадетов, в том числе и полковника Пузанкова! Этого гада я сам срубил! Рассчитался за жену, за детишек, за все!.. И двести двенадцать человек захватили в плен…

– Ай да партизаны! Ай да молодцы! – Киров был в восхищении от рассказа Мусенко. И все остальные слушали его с большим вниманием и интересом.

– Но и это еще не все, товарищ Киров. Из тюрьмы мы освободили сто тридцать заключенных. Среди них – двадцать четыре смертника. Их должны были казнить в день Первого мая. Ну, радость по поводу разгрома белых сами понимаете какая была в селе. Отовсюду сбежался народ на митинг. А митинг мы устроили на церковной площади, недалеко от виселицы… Выступали крестьяне-бедняки, потом – партизаны… Я выступил и сказал, что и впредь красные камышане будут беспощадно расправляться с деникинцами, что Красная Армия живет и борется с белыми на всех фронтах… одним словом, все рассказал! К нам, партизанам, тут же на площади присоединилось более ста человек. – Мусенко перевел дыхание. – На этом митинге решено было послать делегацию в Астрахань, просить помощи у Реввоенсовета. Выбрали нас двоих – меня и вот товарища Петрова, командира нашего отряда…

Киров посмотрел на Петрова. Перед ним сидел среднего роста полный, рыжеватенький мужичок в застиранной и сильно выгоревшей домотканой рубахе, в залатанных, когда-то франтоватых голубых брюках, в стоптанных и порыжевших сапогах, давно или никогда не видевших мази и щетки. Это был тот знаменитый прикумский охотник, о котором как-то уже давно, еще до отъезда в Величаевку, рассказал ему Мусенко.

Киров видел Петрова впервые, но казалось, что он знает его давно. Вид у грозного партизанского командира был добродушный и очень располагающий к себе.

– Может быть, послушаем вас, товарищ Петров? – спросил Киров.

– Да что мне говорить? – Петров развел руками, которые до этого покойно, по-крестьянски, лежали у него на коленях. – Комиссар мой все рассказал. Добавить мне нечего. Нам вот только нужна помощь, чтобы чаще повторять такие вылазки. А чтоб легче бить белых, надо убедить народ: Красная Армия жива и час освобождения близок. Вот и все, пожалуй. – И руки его снова покойно легли на колени.

– Мы вам поможем, – сказал Киров и обратился к третьему партизану, Чепурину: – А что расскажете вы?

– Я из Георгиевских лесов, – поднявшись с места, ответил партизан. – Лесовик!

– Слышал, слышал! – Киров оживился. – Лесовики, а говорят, деникинцам не даете покоя и на открытой местности.

– Бьем их и в лесу, и на поле, это правда! – не без удовольствия проговорил Чепурин. – Лесовики – народ боевой. И с камышанами мы дружим, помогаем друг другу. Я вот поехал пообщаться с ними и попал в самую заваруху. Посмотрел, как воюют камышане. Молодцы, ничего не скажешь. После митинга Мусенко и меня захватил в Астрахань, говорит, как раз удобный случай, сделаешь доклад товарищу Кирову. А какой из меня докладчик? Говорить я не умею, товарищ Киров. Вы уж спросите, что надо, я вам отвечу.

– Хорошо, – сказал Киров. – Кем вы были раньше?

– Был я красноармейцем.

– Как же стали партизаном?

– Я за Советскую власть, товарищ Киров, и никакой другой власти не признаю. А раз так, я должен защищать свою власть. Когда армия уходила на Астрахань, я, как и многие другие, лежал в тифу, в Георгиевске. Пришли беляки. Многих они перестреляли прямо на койках, многих выбросили из окон лазарета. Меня, стервецы, раздели, связали и выставили на мороз. Но нашлись добрые люди, темной ночью подкрались ко мне, перерезали веревки на руках и ногах, дали валеночки и шубенку и говорят: «А теперь тикай, братец!» Хотя и был я еле живой, но дополз до леса… А там меня уже ждали, подобрала лесная братия… Отогрели, накормили, стали лечить… С месяц провалялся в землянке, и выходили! Снова вот могу держать в руках винтовку и бить белых гадов!..

– Значит, лесовик?

– Лесовик! – хитро сощурившись, ответил партизан. – Мы как яблочко. Сперва зеленое, потом, глядишь… покраснеет, станет красным!

Киров рассмеялся.

– Много ли в отряде народу? – спросил Мехоношин, заинтересовавшись рассказом лесовика.

– Поболее, чем у камышан. Леса вокруг Георгиевска полны партизанами. Народ боевой, люто ненавидящий белых. Много у нас и крестьян, иногородних. Убежали из станиц.

– В чем вы нуждаетесь? Чего вам не хватает, чтобы еще лучше бить белых? – спросил Мехоношин.

– Командиров и комиссаров, товарищи. Оружие у нас есть, патроны добываем при налетах, а вот без командиров и комиссаров трудно, не знаем, как действовать лучше.

– У нас тоже просьба, – от всей бригады! – обратился к Мехоношину Петров. – Помогите выбить из Величаевки четвертый Кабардинский полк. Он вошел в село после разгрома гарнизона деникинцев.

– Поможем, привлечем к этому делу наших кавалеристов. – Киров кивнул в сторону Завгородного.

Иван Завгородный лихо закрутил усы:

– Чую, позвали меня сюда не зря. Будет дело!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В десятом часу вечера Кирову позвонили из порта о прибытии Михаила Рогова…

Сергей Миронович был у себя в кабинете, когда раскрылась дверь и неторопливой, грузной походкой, в брезентовом плаще с откинутым капюшоном, вошел Михаил Рогов. Киров долго и горячо жал ему руку, помог снять плащ, усадил на диван и сам сел рядом в нетерпеливом ожидании новостей, которые привез Рогов. Но Рогов первым делом вытащил из кармана кисет, неторопливо набил трубку, закурил, выпустив облако дыма, и, закинув ногу на ногу, уставился на ковер, словно изучая на нем узоры.

– Ну-ну, рассказывайте! – потрепал его по колену Киров. – Как съездили? Как вас приняли? Как дела в Баку?

– С чего же начать?..

– А хотя бы с зажигалки! Она горит у вас светлым пламенем. Сразу видно – заправлена чистым бензином. Это такая здесь редкость! Надеюсь, про ленинский наказ не забыли?

– Бензин привез. Авиационный!

– Много?

– Пока, может быть, хватит. Пятьсот шестьдесят пудов!

– Да что вы!.. – изумился Сергей Миронович.

– Бензин в жестяных банках. Пудовик!.. Очень удобен для транспортировки. Можно хоть завтра отправлять в Москву.

– Рассказывайте, рассказывайте!

– Ничего особенного не было, товарищ Киров. Да и рассказчик я плохой… Значит, как выехали из Астрахани, так прямичком и пришли в Баку!..

– Так-таки прямичком? – Сергей Миронович подмигнул ему. – И шторма не было? И белых не встретили?

– Ну, это само собой! Англичане попались навстречу, но приняли нас за рыбаков… Два дня штормило, немного потрепало нашу лодку, пришлось ее ремонтировать в Баку, но в основном обошлось благополучно… В Баку пришли на двенадцатые сутки, рано утром. Остановились за Баиловым мысом. Место пустынное и глухое. Там в карьерах, откуда берут камень для бухтинского мола, закопали оружие, потом сменили место стоянки. Решили переехать поближе к городу, встать в ряд с другими парусниками и моторками, их там пропасть: с рыбой, солью, фруктами…

– Были у товарища Микояна?

– Был, товарищ Киров, в тот же день. Отвел меня к нему «маркировщик» Мухтар. Нашел я его на явке, на Баиловской пристани. Живет Микоян на нелегальной квартире, где укрывается после недавнего побега из тюрьмы. Анастас Иванович много расспрашивал о положении в Астрахани, о российских делах, о вас… Благодарил за оружие и деньги. Просил передать вам, что на присланные миллионы Бакинский комитет приобретет моторные лодки и баркасы – для помощи Астрахани у них создана своя «морская экспедиция» – и на них будут доставлять горючее в низовье Волги…

– Дальше, дальше!

– От товарища Микояна мы ушли поздно. За нами следили какие-то типы. Но мы благополучно оторвались от них, а как только я вернулся к себе на лодку, сразу же переехал на новую стоянку, поближе к нефтяным складам… В дальнейшем все делал Мухтар и его товарищи азербайджанцы. Они подкупили чиновников – это дело у них налажено хорошо! – принесли мне самый настоящий наряд, а заодно и разрешение доставить пятьсот шестьдесят пудов бензина в персидский порт Энзели… Имея наряд, мы благополучно погрузились, потом день чинили лодку, запаслись продуктами в дорогу и на рассвете четвертого дня ушли в море… Сперва мы взяли курс на Энзели… Дважды нас останавливали сторожевые катера, проверяли документы и устраивали целый допрос… Но ничего, нервы у нас оказались крепкими!.. Потом, когда вышли в открытое море, повернули на восток, в сторону Красноводска, а там – снова круто на север, на Астрахань… Так все время и шли серединой моря, вдали от берегов… Вот, пожалуй, и все, – заключил свой рассказ Рогов.

– Как город? Как ведут себя англичане? Каково положение рабочих? – спросил Киров.

Рогов снова набил трубку, весь утонул в облаке дыма. Потом достал из-за пазухи пакет с письмами Бакинского комитета партии и последними номерами бакинских газет и рассказал о положении в Баку.

– В городе голод, хлеба мало, все очень дорого. Хозяйничают англичане, на перекрестках стоят английские часовые, по улицам маршируют английские войска. Народ их ненавидит и с нетерпением ждет дня, когда они уберутся из города. Во главе бакинского пролетариата стоят исключительно большевики, авторитет партии очень высок. Как только изменится положение на фронтах, бакинцы сразу же возьмут власть в свои руки. А сейчас рабочие Баку готовятся к большой стачке. Они выставляют два требования: заключение коллективного договора и товарообмен – вывоз нефти в Россию через Астрахань.

Проводив Рогова, Киров долго сидел над письмами Бакинского комитета партии, просматривал бакинские газеты. Среди многих новостей его особенно радовали события на Мугани, где была установлена Советская власть и куда бакинцы убедительно просили направить верного человека, оружие, деньги и литературу.

Вторую лодку, которая была подготовлена для Баку, конечно, можно было бы отправить на Мугань. Но вот кого послать туда?

Киров вызвал Баранова, попросил его принести личные дела коммунистов Реввоенсовета. Через некоторое время тот притащил гору папок.

Перелистав десяток дел, Киров развернул папку Ульянцева. И сразу же был захвачен его героической жизнью, как увлекательной книгой. Надо же такое прожить, такое повидать!..

Еще юношей Тимофей Ульянцев вступил в ряды РСДРП(б). Тогда он работал слесарем на заводе. Потом его взяли на флот, в 1-й Балтийский флотский экипаж. Служил на броненосном крейсере «Россия». Как руководитель главного кронштадтского коллектива РСДРП(б) Ульянцев был связан со всеми большевистскими организациями флота. Это он вместе с другими матросами-революционерами поднял восстание на линкорах «Гангут» и «Петропавловск», на крейсере «Россия». Приговоренный к восьми годам тюрьмы, он отбывал срок в Петропавловской крепости вплоть до Февральской революции… А потом – активный участник Октябрьской революции, руководитель продовольственных отрядов матросов-кронштадтцев, военный комиссар одного из районов Донбасса, организатор воинских частей на Северном Кавказе… Ну и наконец – Астрахань!.. Деятельность его здесь на посту председателя трибунала и командира матросского отряда была у всех на виду…

«Муганцы полюбят Тимофея Ивановича! Лучшей кандидатуры нам не найти! – с радостным чувством подумал Киров и тут же решил: – Вызову-ка я его сейчас для предварительного разговора. Это ничего, что поздняя ночь! Живет он поблизости, ко всему мается бессонницей»…

Ульянцев пришел в Реввоенсовет в третьем часу ночи. Хотя он был накрест перевязан бинтами, которые виднелись из-за ворота его матросской рубахи, и казался несколько осунувшимся после ранения, но вид у него был бравый, весь он был какой-то крепко сбитый, ладный и энергичный. Чувствовалось, что дело у него идет на поправку.

Киров усадил Ульянцева рядом с собой на диван, а Баранов принес чайник с горячим чаем и тарелку с бутербродами.

Тимофей Иванович охотно выпил стакан, второй, попробовал и бутербродов, вспоминал подробности абордажа «Лейлы», о которых ему как-то все не удавалось рассказать Сергею Мироновичу, а на третьем стакане вдруг стал проситься… в Баку, за бензином.

– От кого ты прослышал про Рогова? – Киров был удивлен.

Ульянцев рассмеялся:

– От него самого! Узнал, что ранен, – зашел проведать дружка. Ну, а заодно спросить про «Лейлу»… Он только что ушел от меня.

– И позавидовал Рогову?

– Позавидовал, Сергей Мироныч!.. Оказывается, можно доставлять бензин из Баку?

– Можно, хотя это связано с риском. Рассказывал тебе Рогов, какой у них был тяжелый рейс?

– Рассказывал, между прочим… Со второй лодкой еду я, Сергей Мироныч. Бензин сейчас важнее, цены ему нет. А в трибунале – меня заменят.

– Посмотрим, посмотрим, Тимофей Иванович! Сперва надо вылечиться, а потом уж думать о такой дальней поездке. – Киров подошел к висящей на стене карте, утыканной красными флажками, и остановился перед ней.

Ульянцев ждал: не чаевничать же в самом деле пригласил его к себе в такую позднюю пору член Реввоенсовета?

Киров выдвинул ящик письменного стола, взял вчетверо сложенную карту Каспийского моря. Развернул карту, склонился над ней. Ульянцев сел по эту сторону стола.

– Я думаю, что недалеко то время, когда мы начнем освобождение Кавказа. Весь ход событий говорит за это, хотя Деникин пока еще всеми силами рвется к Донецкому бассейну и Царицыну и у него есть успехи… Но я твердо уверен, что в скором времени на Южном фронте будет перелом в нашу пользу. Для этого много делается, но еще больше должно быть сделано. Разгромить Деникина – это главная, общая задача революции. – Киров провел карандашом вокруг Апшеронского полуострова. – А вот наша задача, в помощь главной: наступление на Баку! Его можно производить с севера – с суши и с моря. Но это только одна сторона дела. В Баку можно зайти и с тыла, с юга…

Ульянцев прищурил глаза, с интересом и любопытством посмотрел на Сергея Мироновича: «Какой тыл? Откуда в Баку тыл?»

Киров провел карандашом южнее Баку, по Муганской степи.

– Провинция Мугань – вот тыл Баку. Сейчас там развернулась борьба между мусаватистами и деникинцами. Город Ленкорань, в особенности порт, представляет важную базу для военного флота. Бакинцы пишут, что на Мугани сейчас партизанские отряды свергли власть Муганской управы, организовали Временный ревком и роздали землю крестьянам. Когда Деникин начал решительное наступление, в далеком тылу у него возникла небольшая Советская республика…

– Молодцы муганцы! – Ульянцев еще ниже склонился над картой, пощипывая свои жесткие усы.

– Молодцы, слов нет, – сказал Киров, – но им надо помочь. Мугань может стать центром партизанского движения, эти отряды будут непрерывно беспокоить войска мусаватистов и деникинцев, отвлекать их силы из районов Дагестана и Северного Кавказа. А это даст нам возможность разжечь пламя партизанской войны на Тереке, Кубани и в Прикумье.

– Правильно, Сергей Мироныч, Кавказ – это такой пороховой погреб революции, что достаточно поднести фитиль…

– И поджечь! – стремительно выпрямился Киров.

– И все эти деникинцы, англичане, «горские правители» полетят к чертовой матери! – Ульянцев стукнул кулаком по столу. – Чем я, Сергей Мироныч, могу быть полезен в этом деле? – Он подался вперед и застыл в нетерпеливом ожидании, положив руку на карту.

– Горяч! – Киров покачал головой и отошел от стола.

– Горяч! – признался Ульянцев. – Хочется бить и крушить всю эту белую сволочь. Одним словом… еду на Мугань!