Текст книги "Грозный год - 1919-й. Огни в бухте"

Автор книги: Георгий Холопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

3

Рядом с Кировым, намотав на головы рубахи, в одних трусах, разгоряченные трудом и солнцем, работали студенты, швейники, металлисты. Они рыли канаву, перекидывались шутками, и каждый старался работать лучше и больше соседа. И канава, которую рыли для спуска в море воды из заболоченных мест бухты, с каждым часом все больше и больше приближалась к берегу.

Мимо землекопов, высматривая кого-то, прошел высокий, худой, как жердь, мужик. Вот он остановился, спросил:

– Кто здесь будет товарищ Киров?

– Что, поговорить хочешь? – спросил студент, веснушчатый молодой парень с насмешливыми глазами. – Иди вон туда, тот крайний с лопатой и будет Киров.

– Доброго здоровья, товарищ Киров, – сказал мужик, подойдя к Сергею Мироновичу.

– Здравствуй! – Киров выпрямился, смахнул пот со лба, оперся на лопату. – Вон лежит свободная лопата. Возьми, становись рядом. За рытьем канавы и потолкуем.

Мужик сбросил с себя ватную куртку, взял лопату, стал рядом с Кировым.

– Посоветоваться хочу… Я плотник. Приехал из Саратова и вот целый месяц болтаюсь без дела.

– Вот и запишись в бригаду плотников. Здесь будут строить буровые вышки, ты и поможешь.

– А может, на Северный Кавказ податься, товарищ Киров? Там, говорят, сытнее. Дорога вот только трудноватая, на крышах вагонов ездят. Посоветоваться хочу.

– Сытное, теплое местечко ищешь? Ты что – кулачок, хозяйчик какой-нибудь? Если ты честный пролетарий, то останешься здесь, на новой земле. Посмотри, тысячи работают. Это только начало. Здесь такое будет строительство, что к нам понаедут отовсюду. Дело новое, горячее, сам видишь, какое дело. Здесь не просто работают, а с песней! Где ты еще найдешь такую веселую работу? Нет, милый человек, никуда тебе не советую уезжать. Ты плотник, золотая у тебя профессия.

– Какая там, к черту, золотая. Всю жизнь бедствую.

– Золотая, чисто золотая профессия! С топором и рубанком плотник может чудеса творить. Он и табуретку сделает, и дом построит. Это ли не чудо? А если на этих болотах ты построишь первую буровую вышку, да засверкает она у тебя свежим тесом на удивление людям, да в этой буровой ударит первый нефтяной фонтан… Это ли не будет чудом? Да я первый приеду к тебе с благодарностью!

– Так и приедете! – улыбнувшись, сказал плотник и с любопытством посмотрел на болота, точно желая представить себе будущую бухту и ту сверкающую тесом вышку, о которой говорил Киров.

Но тут к ним подошел бородач в заплатанной военной гимнастерке, прогудел зычным голосом:

– У кого есть свободная лопата?

К бородачу подбежал студент – тот, с насмешливыми глазами, – отдал свою лопату.

– Сергей Миронович! Я думаю, стоит еще лопат двадцать принести. Правда, стоит? – Глаза у студента горели лукавым огоньком, точно говорили: «А я что-то знаю!» Он знал, что к этой канаве придет еще много народу, потому что здесь Киров. Полчаса тому назад он принес двадцать лопат, и вот они все уже были разобраны…

– Стоит, конечно, – улыбнувшись, сказал Киров. – Поговорить еще придется.

Студент ушел. Бородач засучил рукава гимнастерки, отошел шага на три вперед, очертил лопатой квадрат на земле на одной линии с канавой и стал рыть землю. С удивительной ловкостью он орудовал лопатой, размашисто швыряя землю то вправо, то влево от себя.

– Ай да дядя! – Киров был в восхищении. И все остальные бросили работу и смотрели на бородача.

Бородач вдруг выпрямился, прищуренным глазом взглянул на Кирова.

– Что, товарищ Киров, в самом деле не узнал меня?

Киров внимательно посмотрел на бородача.

– Погоди, погоди… Кажется, узнаю…

– А помнишь – я бензин привозил в Астрахань?

– На этих, на «туркменках»? Петрович?

– Угадал, товарищ Киров!

Это было три года назад. Зеленокрылые английские самолеты внезапно появились над Астраханью, и небо грохотало от рева моторов. Город приходил в смятение: на кораблях тревожно завывали сирены, народ носился по улицам в поисках убежищ, на озверелых конях с трезвоном неслись пожарные телеги.

Самолеты спокойно кружились над городом и с небольшой высоты бомбили дома и пристани. Посеяв пожары, они летели к аэродрому, покачиванием крыльев «приветствовали» летчиков авиаотряда 11-й армии и, сбросив на ангар остаток бомб, снова безнаказанно кружили над городом, на этот раз выкидывая за борт пуды прокламаций; после этого они скрывались за Волгой.

Бензина в Астрахани давно не было. Летчики из заброшенных мазутных ям выгребали грязь, добытую из нее нефть смешивали со спиртом и на этом «горючем» поднимались навстречу врагу и гнали его за город; самолеты летали с «чихающими» моторами, оставляя в небе густой след черного дыма.

Но врага надо было не только отгонять от города, но и уничтожать: залетать к нему на аэродромы, топить корабли, пускать под откос эшелоны.

Горючее было залогом скорейшего наступления и успеха в войне в волжском бассейне, освобождения Кавказа. Все возможное в самой Астрахани Кировым было сделано. И теперь оставалась одна надежда на Баку.

Был девятнадцатый год. В Баку хозяйничали мусаватисты. В Петровске стоял английский флот, и корабли интервентов рыскали по Каспию, доходя до двенадцатифутового рейда. Подступы к Астрахани с моря были отрезаны.

На суше с севера наступало белое донское казачество под командой генерала Улагая, с юго-востока берегом Каспия шли казаки астраханские и уральские, с юго-запада – войска с Терека и Кубани.

Астрахань была окружена со всех сторон, и оставалась надежда только на помощь подпольного Баку.

Киров организовал Особую Морскую экспедицию. Это было в бытность его председателем Астраханского ревкома, в апреле 1919 года. Возглавлял экспедицию командир матросского отряда большевик Михаил Рогов. Команда его рыбницы благополучно доставила в Баку деньги для закупки оружия и организации побега арестованных бакинских большевиков, привезла в Астрахань первые пятьсот шестьдесят пудов авиационного бензина.

Через месяц с ответным рейсом пришла «туркменка» из Баку, за ней – вторая…

– Что, товарищ Киров, трудно меня узнать? Здорово изменился? – спросил Петрович.

– Нет, почему же, можно! Вот если сбрить бороду…

– Да скинуть эти три года! – рассмеялся в кулак Петрович.

– Эти три года, видимо, дорого тебе обошлись? В крепких переплетах бывал?

– Было дело, – задумчиво ответил бородач, опустив голову. – Но голыми руками меня не возьмешь. Я крепко кован!

– А мы еще долго тогда ждали тебя из второго рейса, – сказал Киров. – Думали, в шторм попал или англичан встретил… Я потом и у Микояна справки наводил: твоя «туркменка» везде значилась как без вести пропавшая.

– Да, второй рейс был неудачен. Ребят жаль…

– Рассказывай, рассказывай!

– Вначале как будто и хорошо все шло. Но только отвалили от берега, стал нас нагонять сторожевой катер. Подошел вплотную. Кричат: «Куда держите курс? Кто хозяин?» Отвечаю: «Безымянная номер тридцать один, документы проверены». А у самого сердце вот как колотится. Думаю: пропали! На лодку навели прожектор. Кричат: «Груз какой? Кто хозяин?» Я им в ответ: «Я хозяин. Везем бензин в Энзели». Снова кричат: «Разрешение на рейс есть?» – «Вот разрешение, а вот и судовой журнал», – отвечаю им… «Сволочи, будто правил не знают», – поругались они, прожектор погас, и катер повернул обратно. Вот радости-то было у нас! Ну, думали, теперь и до Астрахани дойдем. И не дошли!

– Дальше, дальше!..

– Ну, обогнули остров Нарген и при попутном ветре пошли на север. На третий день, у порта Петровск, перед самым носом нашей «туркменки» из воды показалась английская подводная лодка. Меня, как «капитана», они взяли к себе в лодку, а с «туркменкой» и командой – сам понимаешь, как поступили… Учти – на подбор были ребята, все коммунисты.

– Взорвали «туркменку»? – вздрогнув, спросил Киров.

– Взорвали.

– Я так и догадывался. – Киров достал кисет, раздумчиво набил трубку. Петрович свернул козью ножку.

– Ну, а как сам остался жив?

– С месяц сидел в Петровской тюрьме. Компания подобралась. Все бакинцы. Сделали подкоп, убежали. Потом в армии служил.

– Что думаешь теперь делать? – Киров зажег спичку, задымил трубкой.

– Прослышал про бухту – и потянуло на старую работу. Работать, думаю, надо.

– Правильно думаешь, – сказал Киров. – Богомолову надо помочь. Слепой он, а здесь надо в оба глядеть. Сам понимаешь, какое здесь окружение.

– Понимаю, товарищ Киров.

– На бухте развернутся большие работы. На этих болотах будет построен лучший нефтепромысел. Здесь нужна крепкая партийная организация. И закаленный секретарь!.. Коммунисты должны быть цементирующей силой всего трудового коллектива. Запевалами трудовых подвигов!.. Мне кажется, что твоя кандидатура будет самой подходящей для секретаря…

– Грамоты мало, товарищ Киров, – опустив голову, ответил Петрович.

– Если ты в подполье умел неплохо руководить бухтинской организацией, то теперь, при нашей власти, вполне сможешь. А грамота придет! Это дело наживное! Я помогу, не бойся. Приди завтра пораньше в ЦК. Подробно обо всем потолкуем.

– Приду.

– Как квартира? Как семья, Петрович? В чем нуждаешься?

– По правде говоря, товарищ Киров, заново надо жизнь начинать.

– Квартиру мы тебе подберем. Какой-нибудь там особнячок миллионера, – шутливо сказал Киров. – А жену сам найдешь. Не горюй. Давай по рукам! И за работу. И брата своего Фому Матвеича возьми на буксир. Он чего-то уж очень медлит с землесосом.

– Фома? Да, испортился братец. Барином каким-то сделался. Говорит: «Хватит, наработался в своей жизни, теперь и отдохнуть пора». Дружит с какими-то типами из анархиствующей матросни… и вообще ведет жизнь какого-то царька.

– Анархию, говоришь, признает, анархистом стал? – Киров рассмеялся. – Ай да Фома… Несмотря на все это, хороший у тебя братец. А удивительная вещь, Петрович… Как только человек становится эгоистом, хочет жить в свое удовольствие, так сразу же тогда хватается за полы анархизма… в поисках оправдания своему этому эгоизму и себялюбию. Что стало бы у нас в стране, если анархизм пустил бы в народе глубокие корни? – И сам же себе ответил: – Началось бы такое хуторянство, такая гульба… страшно и подумать.

– Страшно, товарищ Киров.

На мгновение Киров задумался. Положил руку Петровичу на плечо.

– Давай, Петрович, принимайся за дело. Иди к Богомолову, обрадуй его, скажи, что будешь работать. Помоги ему понять наше дело, смысл нашей борьбы за нефть… Тут зрячему трудно разобраться, обстановка сложная, а он слепой. Тебя он любит и верит тебе, и ты во многом ему можешь помочь. Дело мы тут задумали – сам видишь какое.

– Большое дело задумали, товарищ Киров. Чувствуется такой, знаешь, размах.

– Большевистский размах! Мы, Петрович, не нефтепромышленники. Нам тут нечего канитель разводить, растягивать работу на десятилетие. Нам нужна нефть. Если бы ты только прочел письма Ильича!.. Знал бы, как он нас торопит!..

– Нет, чего же, я все тут понимаю. Я это еще понял, когда бензин в Астрахань возил. Понял, из-за чего ребята погибли. Поседел весь. Я знаю, что такое нефть, очень хорошо знаю. Иначе и тебя бы, товарищ Киров, не послали сюда.

– Ну, раз такое дело, тогда мне остается только радоваться! – Киров протянул руку Петровичу, и они обменялись крепким рукопожатием.

– К Павлу Николаевичу пойду. Будем вместе работать.

– Петрович! Захвати с собою и товарища плотника. Запиши его первым кадровым рабочим бухты. Ну как, остаешься, будем вышки строить? – Киров подмигнул плотнику.

Тот поднял с земли ватную куртку, закинул через плечо.

– Остаюсь. Народ вы заслуженный, за честь сочту работать с вами.

Петрович посмотрел на него прищуренным глазом, поскреб бородку.

– А он что – еще сомневается? Ему с его ростом сам бог велел вышки строить. Пошли, браток!

И они направились к конторе Богомолова.

Сергей Миронович посмотрел вслед Петровичу.

– Каков дядя, а? – обратился он к соседям.

– Здоровый, черт! – протянул щупленький портной.

– Он тут один гору своротит. Нет, видимо, нам в самом деле повезет на бухте. Уж очень все хорошо идет для начала. Главное – найдены Богомолов и Петрович. Старые руководители! – Киров снова взялся за лопату. – Эх, если бы вы знали, ребята, сколько пережил этот Петрович, из какой он породы большевиков!..

Через некоторое время Петрович вернулся к Кирову вместе с Богомоловым и Серебровским. У начальника Азнефти белый костюм весь был перепачкан землею. Видимо, он тоже немало поработал лопатой.

– Какая удача, Мироныч! – Серебровский всегда отличался ровным характером, а тут не мог скрыть своего волнения. – Нашелся старый бухтинский прораб! Прямо чудо какое-то.

– Да, нам везет, Александр Павлович. – Киров воткнул лопату в землю и широко улыбнулся. – Чертовски везет! Это и Павел Николаевич может подтвердить.

– Это правда – определенно везет! – сказал Богомолов. – Если я сам даже не смогу работать, то меня прекрасно заменит Петрович. Бухту он знает не хуже меня, практик он большой… ну, и карты ему в руки.

Киров сделал вид, что не понял Богомолова, поздравил его с приездом помощника Петровича (он подчеркнул – помощника), спросил, как нравится ему субботник, что, по его мнению, надо сделать еще.

– Для начала – хорошо. Работают дружно. С песней. Прямо удивительно. Если сумеем преодолеть трудности, а их много, то дело у нас быстро подвинется вперед.

– Какие трудности? – Киров оперся на лопату.

– Ряд трудностей, Сергей Миронович.

– Говорите смелее! Вместе с Серебровским мы тут же разрешим все вопросы. Что вам необходимо? В чем особенно нуждаетесь?

– Как быть с рельсами и шпалами? Их очень мало, и ветку не дотянуть до Ковша.

– Рельсы и шпалы надо перебрасывать с места на место. Сделали работу на одном участке – перебрасывайте на другой. Рабочая сила на это дело найдется. Ну, а потом кое-что самим надо подыскать. Мне помнится, порядочно рельсов валялось на Петровской площади. Если они принадлежат частнику, можно будет купить, в крайнем случае – конфисковать. Для бухты мы ни перед чем не остановимся. Ни перед чем! Еще что?

– Да мало ли всяких мелочей, – смущенно ответил Богомолов и стал тростью чертить на песке замысловатые фигуры.

– Давайте, Павел Николаевич, договоримся: когда я или Серебровский будем бывать здесь, то можно и нужно обращаться к нам по всем вопросам.

– Да не всегда это удобно, Сергей Миронович.

– Ну что же, в таком случае инициативу я буду брать на себя, – сказал Серебровский. – Согласны?

– Согласен, – усмехнулся Богомолов. – Хотя бы в первое время. А там будет видно.

– Хорошо, что эта договоренность не относится ко мне. – Петрович с хитрецой посмотрел на Серебровского. – Я-то уж вам покоя не дам.

– Кстати, его никогда у меня и не было. С самого детства!.. – с грустью ответил ему Серебровский.

Киров взял Богомолова под руку, и они вчетвером направились берегом Ковша.

Вода в Ковше была покрыта густым слоем нефти. На ржавых цепях покачивались лодки нефтяников, и среди них та, небольшая, на которой в ту памятную ночь Зейнал зажигал газовые фонтаны в бухте.

Киров долго и сосредоточенно смотрел на горловину Ковша.

– Неужели нельзя что-нибудь придумать такое… чтобы одним махом покончить с Ковшом? – задумчиво произнес он. – Землесосом долго засыпать.

– Что же тут придумаете, Сергей Миронович? – ответил Богомолов, опершись двумя руками на трость. – Видимо, надо засыпать.

– Жаль! Я бы поддержал любое смелое начинание.

– Мне помнится, – сказал Петрович, – это было давно, в начале работ на бухте, тому минуло, пожалуй, лет пятнадцать, геологи говорили, что основной нефтеносный пласт Биби-Эйбата как раз проходит под Ковшом.

– Мне это ясно и без геологов. Не может же нефтеносный пласт обрываться перед самым Ковшом? Несомненно, пласт проходит по дну моря, и как раз под Ковшом. Ты посмотри, как кучно собраны промыслы «старой площади» на одном уровне с Ковшом… Нет, нефтепромышленники совсем не были дураками!.. – сказал Киров. – Предприимчивости у них хватало… и капиталу, пожалуй, было больше нашего, и энергии было достаточно, но вот раздоры, конкуренция – это и была палка в колеса. У нас же с вами не личные интересы, не интересы одного Павла Николаевича и не мои, Кирова, или Серебровского интересы. Здесь интересы всего нашего народа, всей страны. Интересы нашего настоящего и нашего будущего, а потому и другой подход ко всей бухтинской проблеме.

– Государственный подход, – сказал Богомолов. – Так я вас понимаю?

– Вот именно, Павел Николаевич!

Киров и Петрович направились к землекопам, а Серебровский с Богомоловым – в северную часть бухты.

Серебровский осторожно вел под руку Богомолова по рытвинам и ухабам бухты. Вскоре они оба умаялись и шли неторопливо, часто останавливаясь и переводя дыхание. Серебровский Богомолову был симпатичен. Если бы у него сейчас спросили – чем, он вряд ли ответил бы. Но, видимо, и мягкостью характера, которая в нем угадывалась, и знанием дела, что в человеке он ценил выше всего. Ах, как ему хотелось быть зрячим и увидеть человека, который шел с ним рядом и мог так поэтично говорить о нефти, о бухте, о настоящем и будущем не только нефтяной промышленности Баку, но и всей страны.

– Скажите, Александр Павлович, вы случайно не инженер?

– Инженер, инженер-механик. Хотя по специальности мне почти что не пришлось работать, – с сожалением ответил Серебровский.

– Кончали в Петербурге?

– Начинал в Петербурге! В Технологическом. Но был арестован и выслан в Уфу.

– За что же? – Богомолов остановился.

– Видимо, за революционную работу, – рассмеялся Серебровский. – За что же тогда студентов высылали из столицы?

– Ах, вот оно что! – Богомолов покачал головой и постучал тростью. – И в каком это было году?

– Давно, в тысяча девятьсот втором. Тогда я был семнадцатилетним мальчишкой!

– Но революционную работу, догадываюсь, не бросили?

– Нет, зачем же… Наоборот, в Уфе я вступил в партию и всю свою жизнь связал с партией.

– Значит, вы в прошлом – профессиональный революционер?

– Да, так выходит, Павел Николаевич.

– И в тюрьмах сидели, наверное?

– К тому же – многократно. И в ссылке был. Работать ведь мне приходилось в разных городах, в разных условиях, куда пошлет партия.

– Например?

– Ну, Москва, Иваново-Вознесенск, Николаев, Одесса, Уфа и даже Баку.

– И даже Баку?

– Да, Баку, это было в девятьсот пятом году. Работал я тогда в Балахано-Сабунчинском районе. Но после августовской стачки вернулся в Петербург. О продолжении учения, Павел Николаевич, конечно, не могло быть и речи. Работал на Путиловском заводе. От завода потом был избран членом Исполкома Совета рабочих депутатов.

Серебровский поймал себя на мысли, что вопросы Богомолова как-то удивительно располагают его к откровенности. Может быть, потому, что они коллеги, оба инженеры? Нет, видимо, просто хорошо расположены друг к другу. В Богомолове есть что-то романтическое и загадочное. Возможно, что такое же чувство и он вызывает у него? Наверное, уж азнефтинские инженеры рассказали о нем всякие небылицы.

– А дальше как у вас сложилась судьба? – Богомолов двинулся вперед, нащупывая себе тростью дорогу, но Серебровский взял его под руку.

– Снова сидел в тюрьме, Павел Николаевич. Потом перевозил для нужд революции оружие из Финляндии. Но в конце девятьсот восьмого года вынужден был уехать за границу: боялся нового ареста и ссылки. На первое время поселился в Париже. Здесь мне довелось некоторое время работать с Лениным.

– С самим-самим Лениным? Владимиром Ильичем?

– Да, с Владимиром Ильичем… Впервые я с ним встретился в Петербурге… По настоянию Владимира Ильича потом я из Парижа переехал в Брюссель, поступил в Высшее техническое училище. Помню, он говорил, что, когда будет свергнуто самодержавие, рабочему классу понадобится своя техническая интеллигенция, и советовал мне не терять времени – учиться. Со званием инженера-механика я через несколько лет и вернулся нелегально в Россию.

– А дальше, дальше? Как же вы попали обратно в Баку?

– Это случилось не сразу. Была война, революция, годы гражданской войны, служба на Украинском и Южном фронтах и лишь потом – Баку.

– Послал вас сюда Ленин? Как и Кирова?

– Вы угадали, Павел Николаевич.

– Он далеко у вас видит, ох, и далеко! – Богомолов усмехнулся. – Кто бы мог еще несколько месяцев тому назад даже подумать, что на бухте я попаду в окружение таких старых революционеров, как вы, Киров, Петрович? Чудеса и только!

– Не рады?

Богомолов отшутился:

– Радоваться, конечно, еще рановато. Поработаем, а там будет видно.

Они оба рассмеялись и пошли уже более энергичным шагом.

– Мне кажется, Павел Николаевич, вам бы хорошо иметь… (Серебровский хотел сказать: «поводыря», но не решился) человека – нет, не взрослого, лучше мальчика, помощью которого вы могли бы воспользоваться в любую минуту – пойти или поехать куда…

– Да, это мне бы очень помогло. А то усидеть в конторке мне будет трудно. Спасибо.