Текст книги "Грозный год - 1919-й. Огни в бухте"

Автор книги: Георгий Холопов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

Киров потребовал от астраханских большевиков изгнать с промыслов бывших хозяев, укрепить аппарат областного рыбного управления, смело выдвигать на руководящую хозяйственную работу способных людей из рабочего класса, из среды самих рыбаков.

После перерыва выступил Шляпников.

Он вышел на трибуну с ворохом заметок, справок, с папками переписки с командованием 11-й армии, которые ему срочно привезли из Реввоенсовета. Вид у него был победоносный и наглый. Наглость во многих случаях помогала ему в жизни. Вот и сейчас, вместо того чтобы признать свои ошибки, он стал нападать на всех, начиная с Федоровой и кончая Кировым.

Но удивительное дело, Шляпников метал громы и молнии на трибуне, а делегаты конференции входили и выходили из зала, передвигали стулья, громко переговаривались, курили: они не хотели сегодня его слушать.

Шляпников попробовал возмутиться «поведением» делегатов, потребовал навести «порядок» на конференции. Федорова встала, зазвенел колокольчик, но это не помогло.

С минуту Шляпников смотрел в зал ненавидящими глазами. Потом елейным, архиерейским голоском стал оправдываться, признавать некоторые свои ошибки, объяснял их трудностями военного времени, «особыми астраханскими условиями».

Но и эту тактику быстро разгадали делегаты конференции. В зале снова стало шумно:

– Говорите по существу!

– Из каких соображений вы скрыли от коммунистов правду о положении дел на фронте?

– Почему никто в Астрахани не знал о телеграмме Орджоникидзе? – кричали с мест.

– По многим причинам! – нашелся Шляпников. – Во-первых, чтобы не испортить настроение членам «кавказской экспедиции». Как-никак им предстоит тяжелая поездка по калмыцкой степи. Потом – в телеграмме совсем не говорится, что армия будет отступать на Астрахань. Там даже сказано, я на память знаю всю эту телеграмму, там сказано, что «среди рабочих Грозного и Владикавказа непоколебимое решение сражаться, но не уходить!». Я надеялся и сейчас надеюсь, что армия последует примеру Стальной дивизии и отступит на Царицын! Там, там будет решаться судьба революции! – патетически закончил он.

Объяснение Шляпникова вызвало только смех у делегатов: как может раздетая и разутая армия, без продовольствия и транспорта, в условиях таких морозов и снегопадов, с Северного Кавказа дойти до Царицына?

Шляпников попытался снова перейти в атаку и обвинить во всех бедах, постигших армию, само армейское командование, а в городе – губком партии и губисполком. Но никто ему не поверил: в зале то в одном конце, то в другом кричали:

– Позор!

Шляпников ушел с трибуны и демонстративно покинул конференцию.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

После закрытия конференции Кирова на лестнице остановила большая группа делегатов. Со всех сторон приглашали на чаек (слово «ужин» никто не произнес!). Киров благодарил, отказывался, ссылался и на позднее время, и на то, что на рассвете ему с товарищами ехать в степь. Но тем настойчивее гостеприимные астраханцы звали его к себе. Раз в дорогу, тем более надо подкрепиться, не ели ведь целый день.

Внизу его дожидались Лещинский и Атарбеков.

– Что же делать, ребята? – взмолился Киров, когда поравнялся с ними.

– Мы – домой… Займемся упаковкой вещей, а ты – иди, – сказал Лещинский.

На улицу вышли вместе.

Оскар взял Атарбекова под руку, и, подняв воротники, они пошли навстречу снежному вихрю.

Киров, окруженный делегатами, направился к Братскому саду.

Мела метель. На улице – ни живой души. Тусклый свет угольных лампочек еле-еле пробивался сквозь залепленные снегом стекла фонарей.

– К кому же мы идем на чаек? – обратился Киров к соседу.

Снова со всех сторон раздались приглашения. Но когда стали перебирать адреса, то оказалось, что ближе всех живет Афонин – на Эспланадной.

– Угощу чаем калмыцким и чаем русским. Ну и что соберет старуха на стол, – не без смущения предупредил старый механик.

– Нам же ведь поговорить о делах, Петр Степанович, – успокоил его Чугунов. – По случаю окончания конференции и отъезда товарища Кирова не грех, конечно, малость выпить, да ладно, сегодня обойдемся и чайком.

К Афонину пошли Аристов, Чугунов и Мусенко. С остальными делегатами Киров тепло распрощался.

– Надо вас познакомить, товарищ Киров, с Петром Степановичем, – сказал Мусенко. – Помните, говорил вам вчера: если кого благодарить за мотоциклы, так это Афонина, нашего заводского механика.

– За мотоциклы – спасибо! – Киров крепко пожал руку Афонину. – Вы нас очень выручили!

– А вам, товарищ Киров, спасибо за добрые слова… Хорошо сказали об Астрахани! – Аристов оттеснил плечом Мусенко, пошел слева от Сергея Мироновича. – В устах человека, приехавшего из центра, они приобретают особое значение.

– Громадное значение! – поддержал Чугунов.

– Вы оба сегодня хорошо выступали, – ответил Киров. – Резковато, правда, но ничего, ничего, пойдет на пользу!.. Вообще, как мне пришлось понаблюдать за эти десять дней, о вас иногда говорят несправедливо, хотя, конечно, хорошо понимают вашу роль в астраханских делах… Обвиняют иногда черт знает в чем!.. Вот, например, Мина Львович, – обратился он к Аристову, – в январских боях пожгли гостиный двор, – говорят, не было необходимости, можно было бы не прибегать к этой крайней мере… Не могут этого простить!..

– Но они простят! – Аристов остановился у ограды Братского сада и указал на могильный холм, занесенный снегом. – Спят вечным сном герои январских боев. Сто восемьдесят человек!.. Погибло – триста… Они – немые свидетели этой н е о б х о д и м о с т и!.. Они простят!

– Мы знаем цену этим критиканам, товарищ Киров, – поддержал Аристова Чугунов. – Нагляделись на них в январе!

– Критиковать им, конечно, нас легко! – снова горячо проговорил Аристов. – Но где были эти «критики» в январе?.. Мы вот все четверо здесь участники этих боев – я в то время был командующим всеми советскими войсками в Астраханском районе, – мы чего-то не видели их в те тяжелые дни – ни в крепости, ни где-либо поблизости. Правда, ребята?.. Сидели они в это время у себя в домах за закрытыми ставнями, распивали чаи и ждали исхода поединка. А рабочие, рыбаки, крючники – астраханская беднота – кровью своей защищали завоевания Октября!..

– Кстати, Мусенко как раз пожег гостиный двор и соседние с ним дома! Он возглавлял штурмовую группу! – сказал Чугунов. – Спросите, он расскажет.

– Чего там рассказывать? – ответил Мусенко. – Белых надо было выбить оттуда любой ценой! Укрываясь в гостином дворе и в соседних домах, они блокировали главные крепостные ворота, закрыли нас, как в мышеловке. Позиция у них была отличная, напротив ворот, рукой подать… Выкурили мы их темной ночью бутылками с горючим…

Налетел снежный вихрь, закружил вокруг, и разговор на время сам собою прекратился… Возобновился он через некоторое время, когда, залепленные снегом, они переступили порог афонинской квартиры…

– Чем я вас угощать-то буду? – всплеснув руками и посмеиваясь, проговорила жена Афонина при виде гостей.

– Что уж бог пошлет! – ответил Петр Степанович. – Ставь, мать, самовар. У нас сегодня гость из Москвы.

– Самовар-то горячий, все ждала тебя… Что – не наговорились на конференции-то?

– Нет, мать… За чаем наговоримся. – И Афонин подал Кирову веничек.

Пока на галерее все шумно отряхивались от снега, Сергеевна, как запросто звали ее соседи и знакомые, посетовала мужу, что тот не догадался предупредить ее, и пошла хлопотать на кухню. Серьезную задачу задал ей муженек, хотя и не привыкать ей было принимать в такую позднюю пору гостей. И в особенности – за последний год!.. Не раз после собрания или конференции приходил Петр Степанович домой с ватагой почаевничать и «поговорить». Бывали у них и отрядники, и делегаты… А когда в январе шли бои в городе, то дом их превратился чуть ли не в красногвардейский штаб и в ремонтную мастерскую оружия, благо теперь, переехав на новую квартиру, они жили недалеко от крепости… В последнее время, правда, в связи с нехваткой продуктов, бывало и так, что каждый, приходя в гости, что-нибудь приносил с собой. Кто вытащит из кармана завернутый в газету кусок хлеба, кто несколько кусков сахару, кто жареной рыбки, а кто и горсточку чилима… Дом их хорошо был знаком астраханским большевикам еще задолго до революции… Тогда Афонины жили на Косе. Спрятать ли кого надо было в надежное место от полиции, достать или отремонтировать оружие боевикам, устроить ли какую передачу ссыльным – обращались к Афониным. Петр Степанович был одним из ветеранов революционной Астрахани. И первой помощницей мужа во всех тайных делах была она, Сергеевна… Детей у них не было. Недавно они приютили у себя сироту, Толей звали его, по фамилии – Семячкин…

Петр Степанович заправил «молнию» и погасил горевшую красноватым светом электрическую лампочку. В комнате сразу стало светло и уютно. Обставлена она была скромной мебелью, и если что и украшало ее, так это горшки с цветами, которые вплотную стояли на окнах, выходивших на улицу и галерею.

Только теперь, при свете лампы, Сергей Миронович разглядел хозяина. Был он среднего роста, щупленький, с небольшой рыжеватенькой бородкой. Умные его глаза изучающе смотрели сквозь стекла очков в металлической оправе. Киров хорошо знал эту породу русских мастеровых, среди которых бывали удивительные умельцы, люди с золотыми руками. Видимо, любил Афонин и дома поработать, выточить на досуге что-либо диковинное, починить что-нибудь немыслимое. Для этого у него во второй комнате рядом с диваном, на котором спал Толя Семячкин, стоял небольшой верстачок с прикрытыми тряпочкой тисками и маленький токарный станок, напоминающий ножную швейную машину…

Пока хозяева хлопотали на кухне – им помогал Чугунов, – Киров с Мусенко растапливали камышом «буржуйку». Аристов нервно ходил по комнате своей легкой, упругой походкой, скрестив ладони на рукоятке кинжала…

– А результаты?.. Почему никто из этих «критиков» не говорит о результатах? – вдруг продолжил он прерванный на улице разговор, который, видимо, не давал ему покоя. – Только явный недоброжелатель может ставить в вину рабочим и рыбакам, оторванным от всего мира, с палками и деревянными пиками борющимся против хорошо вооруженного и организованного противника… противника, которым командуют не какие-нибудь там унтеры, прапорщики или есаулы, вроде меня или вот унтера Чугунова, а кадровые царские офицеры, капитаны и полковники… так вот, ставить борцам революции в вину это вынужденное дьявольскими обстоятельствами – я повторяю: в ы н у ж д е н н о е, Мусенко это подтвердил, – ставить им в вину сожжение зданий в центре города, где укрывались белогвардейцы. А результаты?.. Почему никто из них не говорит о результатах?.. – гневно сверкнул цыганскими глазами Аристов. – Почему никто из них не говорит, что в этих жестоких январских боях мы отстояли Советскую власть в Астрахани? Сохранили этот город для революции?.. Сами видите, Сергей Миронович, каково его значение сейчас…

– Да, это я вижу, – задумчиво ответил Киров, вставая с колен и вытирая руки.

Мусенко махнул рукой:

– Мина Львович все еще переживает!.. А я давно перестал, товарищ Киров. Кто орудует против нас?.. Шляпников и его друзья – это раз, казачья братия – это два… Ну и плюс господа рыбники, их подхалимы и прихлебатели!..

Вошел Чугунов, прислушался к разговору, вздохнул:

– Эх, дела астраханские! Послушаешь со стороны – и не все так уж просто здесь выглядит… Правда, товарищ Киров?.. Иной приедет из центра и не сразу во всем у нас разберется… Ну, к тому же еще предрассудочки… Известное дело – Астрахань, азиатчина! А в этой самой Астрахани есть и рабочий класс, и партийная организация, здесь, как и всюду, идет отчаянная классовая борьба…

– И на меня, и на Чугунова с Мусенко, и на других коммунистов, конечно, можно вешать всех собак, – рассмеялся Аристов, подойдя к Кирову. – Я, знаете ли, Сергей Мироныч, все перевидал в нашей Астрахани. Можно сказать, ее живая история… Я первый губернский военный комиссар (потом меня заменил Чугунов), первый председатель прошлогоднего временного ревкома, первый командующий местными войсками, а теперь вот – новая затея! – начштаба Коммунистических отрядов Астрахани…

Взяв стул и садясь к весело гудящей «буржуйке», Киров примиряюще сказал:

– Надо думать, что после сегодняшней конференции улягутся многие из ваших астраханских страстей… С ними, во всяком случае, надо кончать… Организация должна спаяться, стать единой, чтобы встретить те трудности, которых, видимо, вам не миновать… Кстати, Мина Львович… Чем вы сейчас заняты?.. Должность у вас – внушительная.

Чугунов тоже подсел к печке, сказал:

– Начальник Коммунистических отрядов Астрахани! Это что-нибудь да значит. Не какой-нибудь там губвоенком!

– Да, должность внушительная! – с усмешкой согласился Аристов.

– Раз есть штаб, то надо думать, что есть и отряды? Сколько их?.. По скольку штыков в каждом? – заинтересованно спросил Киров.

– Нет, отрядов у меня пока нет, – тяжело вздохнул Мина Львович. – Вернее – есть закваска для трех отрядов, так человек по тридцать для каждого.

– Что же мешает вам… развернуться, стать действительно внушительной силой в городе?

– Мало оружия, Сергей Мироныч. Мало народу. Все разбрелись по мелким отрядам. В каждой судоремонтной мастерской, на каждом заводе – свой отряд. Вот как, например, у Мусенко… Задача такого отряда известная: охрана завода. Когда в городе назревает какая-нибудь заварушка, эти отряды, правда, тоже участвуют в боях. Так было с отрядом Мусенко в январе. Тогда он был командиром, потом уж его заменил Нефедов. Так вот, когда события происходят в городе, мы еще с ними справляемся. Ну, а если завтра бои начнутся где-нибудь в низовье? Или в степи? Или где-нибудь в другом месте губернии? Как тогда быть? Ведь заводской или промысловый отряд туда не пошлешь? Они и малочисленны, и плохо вооружены… Когда мы создавали наш штаб, я это дело мыслил себе так: отряды наши укомплектовываются лучшими коммунистами из рабочих, рыбаков, работников советских учреждений. Потому-то мы их и называем Коммунистическими!.. Это должны быть железные отряды. Собрать туда надо народ огневой, беззаветно преданный делу… одним словом – коммунистов! И где бы какая ни назрела необходимость – такой отряд немедленно перебрасывается туда для борьбы с белыми! Но для этого, конечно, он должен быть и щедро вооружен! Это первое условие.

– А как к вашей затее относится губвоенком?

– Хорошо, товарищ Киров, – ответил Чугунов. – Губерния у нас большая. Как говорит Федорова, она равна чуть ли не Франции. А силенок – маловато!.. Какие части имеются у нас в Астрахани?.. Сто пятьдесят шестой полк неполного комплекта и некоторые подразделения со штабами… но без войск. А вокруг города на сотни верст простираются казахские и калмыцкие степи, потом – низовье Волги с казацким и в большей части – кулацким населением. И Коммунистические отряды нам бы очень помогли! Они создаются добровольно, и в этом их сила. Кроме того, эти отряды делают два полезных дела: и работают, и воюют. При наших теперешних возможностях это большое подспорье. Содержать эти отряды государству ничего не стоит. Ведь у них все основано на самодеятельности! Они сами себе даже изготовляют боеприпасы. Вон один Петр Степанович сколько наделал всяких гранат… А вот переведи завтра эти отряды в мое ведомство, включи их в воинское расписание – и тогда получится другая картина. Тут уж все бери на себя, товарищ Чугунов! Подавай солдату и махорку, и патроны, и обмундирование, и харчи…

– Я их, чертей, всех зову к себе, а они все еще раздумывают! – кивнул Аристов на Мусенко. – Сами хотят командовать!

– Может, боятся вас? – спросил Киров.

– Да нет, товарищ Киров, – вмешался в разговор Мусенко. – Не в этом дело!.. Народ просто не хочет раствориться в общей массе. В своем заводском отряде, где все знают друг друга как облупленного, каждый чувствует себя как-то по-семейному…

– А как вы ко всему этому относитесь, Сергей Мироныч? – спросил Аристов и выжидательно уставился на Кирова.

– Я, пожалуй, за ваше предложение… По-моему, это разумная инициатива – создание ударных Коммунистических отрядов. Коммунистические – это многое значит…

– Коммунистические – по своему духу, устремлениям! – горячо подхватил кировскую мысль Аристов. – В эти отряды потом, конечно, могут пойти и комсомольцы, и беспартийные рабочие, но цементирующей силой должны быть коммунисты! Бывалые солдаты! Бывалые фронтовики! Участники подавления двух астраханских мятежей…

– Ну как, не заговорили они вас, товарищ Киров? – спросил Афонин, поставив на стол кипящий и поющий самовар. – Прошу присаживаться к столу.

Вскоре на столе появился и котел с горячим, вкусно пахнущим калмыцким чаем, татарские широкие чашки, сахарница с удивительно мелко наколотым сахаром, блюдце с горсточкой черного персидского изюма, в плетенке – окаменевшие, неведомо какой давности сморщенные рыбацкие витушки из темной муки, тарелка с мелко нарезанной янтарной воблой.

Подавая Кирову чашку с калмыцким чаем, Афонин сказал:

– У астраханца, товарищ Киров, может ничего не быть дома. Ни хлеба, ни масла, ни даже… соли! Но калмыцкий чай всегда найдется.

– И еще – вобла! – сказал Мусенко. – А после воблы астраханец любит и чайком побаловаться. Сперва калмыцким, потом и русским. Хорошее это занятие! – смеясь, заключил он и потянулся к тарелке с воблой.

– Хорошо, конечно, калмыцкий чай заваривать на молоке, – печально сказала Сергеевна, – да где его взять?

– Да пить с бараньим салом! – подмигнул ей Чугунов.

– Да со свежими булочками!.. – расхохотался Аристов. – Да с брынзой!..

– Да с блинчиками совсем неплохо, – рассмеялся Петр Степанович.

За столом царило веселое оживление, это было настоящее астраханское чаепитие! Кирову и чай очень понравился, понравились хозяева и гости. Много нового и полезного он узнал для себя, новые человеческие судьбы раскрылись перед ним за нехитрым занятием – чаепитием…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Во втором часу ночи одним из последних с партийной конференции ушел командир Н-ского полка Савва Ионов.

– Погодка, будь ты проклята! – то и дело ругался Ионов. Ветер пригоршнями швырял в лицо мелкий, зернистый снег, слепил глаза, пробирался за воротник.

Командир полка проклинал все: и погодку, и эти темные астраханские улицы, и затянувшуюся до полуночи конференцию. Ко всему этому Ионова страшно мучило ощущение голода. С самого утра он почти ничего не ел. Во рту было гадко от махорки, нестерпимо болела голова.

Несмотря на темноту и метель, Ионов шагал к Агабабову переулками, опасаясь встречи со знакомыми.

Вчера он не стал бы этого делать, но после сегодняшней партийной конференции он был растерян.

В доме миллионера его давно ждали. Надеялись, что конференция, начавшаяся в двенадцать часов дня, наверняка закончится к семи. А она вон как затянулась!

Столовая в агабабовском доме была просторная. Посреди стоял огромный стол, рассчитанный человек на пятьдесят. И стол, и стулья с высокими резными спинками, и буфет большой, и буфет маленький – все было мрачным, тяжелым, из орехового дерева. Стены в столовой были выкрашены под цвет мебели, с потемневших от времени портретов глядели предки Агабабовых. Среди них особенно выделялся портрет Григория Агабабова, написанный неизвестным голландским художником. За несколько лет до смерти старик Агабабов долго путешествовал по Европе, заключая контракты на поставку паюсной и зернистой икры, белорыбицы, соленой и вяленой рыбы, изучая заграничные методы рыболовства. Он смотрел с портрета как живой – хищник с орлиным взглядом и крепко сжатыми губами.

После смерти Григорий Агабабов оставил сыновьям в наследство крупные волжские промыслы: Епраксинский, Василисинский, Никитинский, Ильинский, Больше-Бузанский, Шараповский, Ново-Тобольский и другие. Из трех братьев Агабабовых только старший, Акоп, был рыбником по призванию. Это был невзрачный, некрасивый и горбатый человек. При ходьбе он заметно припадал на правую ногу. На изъеденном оспой лице хищно поблескивали маленькие глазки.

Средний брат, Давид, был присяжным заседателем Астраханского окружного суда и гласным земской управы. В дела Акопа он не вмешивался, да и не любил их.

Младший, Артемий, скотопромышленник, имел в Астрахани и в Царицыне хорошие конные заводы, ему принадлежали многотысячные отары овец в калмыцкой и киргизской степях.

Кроме трех братьев Агабабовых в столовой присутствовал один из главарей астраханской контрреволюции, крупный купец и рыбник Винницкий.

Находился в столовой и астраханский «рыбный король» – Павел Беззубиков, сын известного в то время рыбопромышленника. Беззубиковым еще совсем недавно принадлежали Ново-Рачинский и Чуркинский станы, Басаргинский водный участок, один из самых крупных и богатых в дельте Волги, рыбокоптильные заводы, шаланды, морские суда, судоремонтные мастерские и много другого движимого и недвижимого имущества.

Были здесь также недавние миллионеры – Солдатов и Сторожев.

Присутствовал и страж интересов английских торговых фирм английский вице-консул А.-Р. Хоу.

Много миллионов было вложено английскими промышленниками в торговые фирмы «Колесников и сын», «Каспийское товарищество», в нефтепромышленное общество «Мазут», в астраханские предприятия фирм «Братья Нобель» и «М. Г. Волков и сын».

На диване сидел высокий, грузный человек с квадратной челюстью и мелкими глотками пил кофе с коньяком и лимоном. В Астрахань он прибыл три дня назад. Это был мистер Чейс – представитель американской фирмы по производству холодильных машин. Из далекой Америки сей коммивояжер в год сильных морозов и снегопадов, разрухи, голода, эпидемий, через фронты гражданской войны, с помощью черноярских казаков, ездивших от берегов Волги к берегам Кубани за мукой и мануфактурой, через калмыцкую степь тайно пробрался в одно из сел под Енотаевкой. Оттуда с обозом мороженой рыбы он был переправлен в Астрахань, к вождям астраханского Казачьего Круга, и казаками водворен в самый безопасный в Астрахани дом – Агабабова. Ради ли холодильников претерпел столько невзгод и мучений мистер Чейс? Он был простужен, сильно кашлял, и теперь его лечили черным кофе с коньяком и лимоном. Там, в далекой Америке, мистер Чейс считался специалистом по «русским делам». В свое время он работал во Владивостоке и Архангельске, в первом случае прикрываясь должностью сотрудника консульства, во втором – агента крупной импортной лесной фирмы.

Гости Агабабовых и сами хозяева давно успели и сытно поужинать и вдосталь наговориться. В конце огромного стола был накрыт ужин специально для командира Н-ского полка. На другом конце, откинув угол скатерти, Акоп Агабабов раскладывал пасьянс. Позади него молча, с хмурыми лицами стояли братья Давид и Артемий.

Мистер Хоу и мистер Чейс, сидя на диване, о чем-то тихо разговаривали. Винницкий, заложив руки за спину, нервно расхаживал по столовой, дымя папиросой. Солдатов, уединившись в дальнем углу, что-то старательно высчитывал красным карандашом, исчеркав столбиками цифр газетный лист, – не убытки ли свои за прошлый, 1918 год?..

Но вот в коридоре раздался звонок. Акоп Агабабов швырнул карты на стол и побежал встречать Ионова.

Раздевшись, потирая окоченевшие руки, Ионов вошел в столовую, общим поклоном поздоровался со всеми.

Обняв Ионова за плечи, мистер Хоу, подвел его к мистеру Чейсу и, воркуя по-английски, в самых лестных выражениях представил командира Н-ского полка.

– Что это у вас есть за полк? – спросил мистер Чейс, не выпуская из своей ладони ледяную руку Ионова.

Мистер Хоу, улыбаясь, стал объяснять ему истинное назначение полка Ионова в планах астраханских рыбопромышленников и в его, Хоу, планах.

– О, это есть очень остроумно! – сказал американец.

Все рассмеялись. Только братья Артемий и Давид недоуменно пожали плечами: что тут смешного?

– Господа, прошу извинить меня, но я умираю с голоду! – Ионов сел за стол.

Акоп Агабабов налил ему коньяку. Ионов выпил и поперхнулся.

– У нас в доме сытый разумеет голодного, – засмеялся Агабабов, суетливо ставя перед Ионовым тарелки с холодной осетриной, паюсной и зернистой икрой, сыром, колбасой. – Догадываюсь: на этой вашей конференции кормили какой-нибудь бурдой… пшенной кашей или отварной селедкой? Не так ли?

Ионов молча кивнул головой.

– Нет, мы до такой жизни еще не дошли! – И хромой Акоп засеменил на кухню.

Ионов жадно и быстро ел. За ним внимательно наблюдали, терпеливо ждали, когда он поест. И в особенности – Хоу и Чейс.

Командиру Н-ского полка было лет тридцать пять. На его крохотном, птичьем лице поблескивали голубоватые, бесцветные глаза, на губах вечно змеилась саркастическая улыбка. Казалось, он знает такие тайны мира, которые навечно скрыты от простых смертных.

В Астрахань Ионов вернулся с остатком казачьего полка в конце 1917 года. Здесь полк расформировали, и все разошлись по домам. Ионов целый месяц слонялся без дела. Ходил в гости к однополчанам, сутками отсыпался, вдосталь ел и пил, участвовал в шумных попойках. Но вскоре он устал от всего этого. Друзья надоумили было поехать на Северный Кавказ, но им в это время заинтересовались в Казачьем Круге. Усатый Безбородько, негласный наказной атаман Астраханского казачьего войска, предложил ему участвовать в заговоре против Советов. Но Ионов отказался. Силенок, чувствовал он, маловато у Безбородько, не поверил он в этот очередной заговор. Человек он был трезвого расчета.

В ночь на 12 января 1918 года контрреволюционная часть казачества при участии меньшевистского «комитета безвластия» накануне губернского съезда Советов совершила нападение на кремль, где размещались 156-й полк и различные учреждения. Начались уличные бои в городе. Рабочие и Коммунистические отряды под руководством Аристова выдержали четырнадцатидневную осаду кремля, потом сами перешли в наступление.

Савва Ионов, трезво оценив обстановку в городе, за день до разгрома мятежников пробрался в кремль, заменил раненого командира одного из красноармейских отрядов, в день ликвидации мятежа разогнал гимназистов, обстреливавших улицу с крыши гостиницы, и так оказался не в стане контрреволюции, а среди революционных рабочих, матросов, солдат, среди победителей. Через неделю он был назначен командиром роты, через другую – батальона. Боевых командиров было очень мало в ту пору. В гарнизонной партийной ячейке Ионов потом вступил в Коммунистическую партию, а совсем недавно приказом Шляпникова был назначен командиром полка. Он сделал сумасшедшую карьеру за какой-нибудь год!

– А ты, братец, оказывается, голова! – сказал ему как-то при встрече Безбородько и однажды на квартире Агабабовых свел Ионова с мистером Хоу и купцом Винницким…

Плотно поужинав и принявшись за кофе, Савва Ионов начал подробно рассказывать о работе партийной конференции, о выступлении Кирова.

– Я хочу предупредить вас, господа, – усталым голосом проговорил Ионов, заключая рассказ. – С сегодняшнего дня многое изменится в судьбе города и края. И в вашей судьбе!.. Надо думать, что национализация промыслов и заводов теперь будет доведена до конца. Ну и вас самих, видимо, экспро… экспро… экспро-оприируют, – выговорил он с трудом. – В этих вопросах конференция была единодушна. Учтите это и готовьтесь ко всяким неожиданностям. Такие сборы, как сегодня, вряд ли стоит устраивать. Могут вас всех шутя накрыть во время ночных обходов или обысков. Следить за порядком в городе поручено рабочим отрядам и военкому Чугунову. А этого форпостинского бондаря вы хорошо знаете. От него не откупитесь ни деньгами, ни икоркой.

Внешне как будто бы все спокойно слушали Савву Ионова, но тревога была написана на лице каждого. Астраханские миллионеры хорошо были осведомлены о «кавказской экспедиции» и ее задачах.

– Как долго еще Киров задержится в Астрахани? – спросил Винницкий.

– Экспедиция утром выезжает в степь, – ответил Ионов.

– Слава богу! С отъездом москалей улягутся и все астраханские страсти! – Акоп Агабабов шумно вздохнул и перекрестился.

– Не думаю! – Ионов скривил рот. – Если экспедиции удастся помочь армии – упрочится и положение Советов в Астрахани. Тут одно связано с другим.

– Я тоже подумал об этом, господа, – сказал Хоу. – Савва Калистратович, учитывая ваши широкие связи, нельзя ли придумать что-нибудь такое, чтобы задержать экспедицию в Астрахани? Хотя бы на неделю?.. Денег на это мы не пожалеем! Правда, господа? – обратился он к сидящим. – Поездка экспедиции по калмыцкой степи полностью зависит от транспорта. Насколько мне известно, экспедиционные машины все находятся в ремонте…

– Для задержки экспедиции было сделано все возможное, мистер Хоу. Как говорил Киров на конференции, они надеялись здесь пробыть три-четыре дня, а задержались на целых десять! Шляпников пообещал им походные лазареты, оружие, продукты, – захихикал Ионов, прикрыв рот рукой, – даже два пехотных полка, но дать ничего не дал! К сожалению, выиграв в одном, Шляпников проиграл в другом. Киров повел на него атаку и обвинил чуть ли не в сознательной задержке здесь экспедиции и во многих других грехах.

– Как отнеслась к этому конференция? – спросил Хоу.

– Она целиком на стороне Кирова и во всем поддерживает его. Не все, конечно, но большинство… Однако Шляпников свое дело сделал, и все мы должны быть благодарны ему до гроба! Да, господа, это так! – повысил голос Ионов. – Помощь армии уже бессмысленна, армия оставила свои позиции на Северном Кавказе и отступает в степь, на Астрахань. По пути ее косит и тиф, и черная оспа, и холод, и голод. Кстати, вот вам живая запись радиограммы Орджоникидзе, из нее вы все поймете…

– Ну и прекрасно, господа, чего же вы все приуныли? – сказал Хоу, прочитав радиограмму вслух. – Главное – армия, а ее уже нет! Остальное довершат войска Деникина, наш королевский флот и авиация.

– Но вы упускаете из виду другое, мистер Хоу, – возразил Ионов. – В Астрахань придут остатки армии, вернется и экспедиция Кирова! Учтите, у Кирова большие полномочия от Центра. У него в экспедиции много опытных партийных и хозяйственных работников. Вы не слышали про некоего Атарбекова? Он был председателем ЧК в Пятигорске…

– Вы уверены, что Шляпникова и его друзей уберут из Астрахани? Какие у вас основания? Доводы Кирова? – перебил его Беззубиков. Его совсем не интересовал состав экспедиции.

Ионов молча кивнул головой.

– Шляпников, наверное, очень опечален всем этим? Вот несчастье! – И Акоп Агабабов сказал по-армянски брату Давиду: – Надо ему послать еще бочонок икры, потом балычку, сахару, меду, варенья, муки. Распорядись и сам отвези. Не забудь про коньячок. Захвати ящичек.

Давид переглянулся с Артемием, и они рассмеялись.