Текст книги "Клан Кеннеди"

Автор книги: Георгий Чернявский

Соавторы: Лариса Дубова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 56 страниц)

Вхождение в политическую жизнь

В 1946 году Джон решил непосредственно приступить к политической деятельности, причем немаловажную роль в его решении сыграли настояние отца и память о брате.

В юности Джон не считал себя политиком по призванию, это чувство пришло к нему значительно позже. И став сенатором, он был лишь отчасти и субъективно ретроспективно честен, объясняя свой общественный дебют соображениями, связанными с замыслами и интересами клана: «Я вступил в политику только потому, что погиб Джо, а если что-нибудь произойдет со мной, брат Бобби займет мое место в сенате, а если умрет и Бобби, на свой пост встанет Тедди» ^{363} .

Поначалу отец не очень высоко оценивал политический потенциал Джона. Сравнивая его с покойным старшим сыном, которого он еще до войны наметил в президенты страны, Джозеф полагал, что Джек (Джон) не обладает такими важными для политического деятеля качествами, как открытость, напористость, готовность ввязаться в схватку, короче говоря, по мнению отца, у него не было агрессивности и связанных с ней качеств.

Все эти свойства были присущи самому Джозефу, и он, вольно или невольно, переносил их на своих отпрысков. Критически оценивая возможности сына непосредственно после войны, отец считал его «довольно застенчивым, оторванным [от жизни], спокойным. Его мать и я не были в состоянии видеть в нем политика. Мы были уверены, что он станет учителем или писателем» ^{364} . Особых различий прямолинейный Джозеф между этими специальностями не видел.

Но, всячески стремясь к политическому продвижению семьи, Джозеф постепенно менял свое мнение, тем более что у сына всё более проявлялись явные политические амбиции. Они стали более заметными во время непродолжительной журналистской работы. Наблюдая действующих политиков, Джон Кеннеди со свойственной ему решительностью (отец был явно несправедлив, упрекая его в отсутствии таковой) счел, что, набравшись определенного опыта, он сможет заниматься государственными делами не хуже, чем находившиеся на виду американские и британские деятели военного и послевоенного времени. Его раздражали пожилой возраст этих людей, их крайняя осторожность в высказываниях и действиях. Он полагал, что сможет значительно лучше справляться с государственными делами, опираясь на свою энергию и молодой задор и постепенно набираясь опыта.

Позже отец и сын нередко противоречили друг другу в высказываниях по поводу того, кому принадлежала инициатива. «Я толкнул Джека в политику, – хвастал Джозеф через много лет. – Я был единственным, [кто это сделал]. Я говорил ему, что Джо мертв и поэтому он должен баллотироваться в конгресс. Он не хотел этого. Он чувствовал отсутствие способностей… но я сказал ему, что он должен это сделать». Совершенно иначе звучали воспоминания самого Джона: «Все мы увлекались политикой, но казалось естественным, что именно Джо будет бороться за [выборную] должность… Так что когда Джо утратил возможность, я захотел вступить в борьбу, и я рад, что смог это сделать» ^{365} . Никакого упоминания о роли отца здесь и в других подобных заявлениях не было. Видимо, истина лежала посередине. Джозеф действительно прилагал силы, чтобы его сын вступил в политику. Сам же Джон, независимо от мнения и настояний отца, чувствовал, что может и желает добиться успеха на этом беспокойном поприще.

Он решил баллотироваться в палату представителей конгресса. Наиболее удобным местом для этого был Бостон, где у семейства Кеннеди имелись нужные связи, где его кандидатуру могли поддержать ирландская община и все католики, где с уважением относились к его деду по материнской линии Джону Фицджералду.

Баллотироваться он намеревался по одиннадцатому избирательному округу – очень сложному с точки зрения состава избирателей, но тем более весомой была бы одержанная здесь победа. Сюда входил Кембридж с элитными Гарвардским университетом и Массачусетским технологическим институтом, сюда же относились несколько рабочих поселков с католическим населением, главным образом итальянского и ирландского происхождения. Необходимо было приспосабливаться к этой крайне разношерстной аудитории, причем так, чтобы обещания каждой группе избирателей не противоречили друг другу, по крайней мере внешне.

Место в палате представителей от этого округа вскоре должно было освободиться, так как депутат Джеймс Кёрли объявил, что будет баллотироваться на пост мэра Бостона (совмещение должности мэра и места в конгрессе не разрешалось законодательством и просто было нереальным, так как конгресс не собирается на краткие сессии, а заседает постоянно).

И всё же вначале Джона не покидали сомнения. Ему не нравился стиль предвыборной борьбы, особенно характерный для Массачусетса: бесчисленное пожимание рук и похлопывание по спине, сенсационные разоблачения, пышная риторика, когда элементарные обещания провозглашались самым высокопарным стилем. Джон не имел опыта публичных выступлений и сомневался, сможет ли справиться с этим нелегким делом.

Первый опыт был предпринят в Ротари-клубе в Хайаннис-Порте, где в сентябре 1945 года имел место ораторский дебют Джона. Он выступил с докладом «Англия и Германия: победитель и побежденный», то есть по теме, явно навеянной недавней поездкой в Европу. Сколько-нибудь серьезного впечатления на слушателей выступление не произвело. С трудом вспоминавшие его жители (в основном богатые соседи – собственники особняков на побережье) рассказывали с оттенком иронии, что молодой, крайне худой человек напоминал скорее школьника-выпускника, а не начинающего политика, вступающего в борьбу за место в высшем законодательном органе. Кто-то вспоминал, что галстук некрасиво болтался на его худой шее, пиджак и воротничок рубашки казались слишком широкими, в результате чего Джек представлялся самоуверенным слушателям «маленьким мальчиком, надевшим костюм отца». «Он скорее напоминал школьника из старшего класса… чем молодого человека на пороге политической карьеры», – высказывался другой очевидец ^{366} . Хотя в пренебрежительных суждениях не упоминалось о содержании выступления, было ясно, что мнение о нем немногим отличалось от впечатления, произведенного внешним обликом оратора.

Но Джон и на этот раз показал, что обладает способностью учиться, набираться опыта и делать это быстро.

В ноябре 1945 года Кёрли избрали мэром Бостона, а на 18 июня 1946 года были назначены первичные выборы на вакантное место в палате представителей. 22 апреля Джон Кеннеди официально объявил о выдвижении своей кандидатуры.

Для предвыборной борьбы он, по примеру других политиков, сравнительно быстро построил личную организацию, своего рода штаб, в который были привлечены профессионалы и, наряду с ними, энергичные любители. Особо полезной оказалась помощь Эдди Мура, многолетнего секретаря и доверенного лица отца, которого тот «одолжил» Джону на всё время кампании.

Мур ведал финансами, проявляя при этом удивительную осторожность, приобретенную опытом делового общения с Джозефом Кеннеди. Один из волонтеров Дейв Пауэре вспоминал, как Мур распределял наличные средства, когда в них возникала нужда. Однажды Пауэрсу понадобилась небольшая сумма – 40 долларов, чтобы заплатить за аренду помещения. «Мур повел меня в мужской туалет, где просунул 10центовую монету в щель, ввел меня в кабинку и здесь, где никто не мог нас видеть, передал мне наличные, сказав: “Необходимо быть крайне осторожным в политике, особенно передавая деньги”» ^{367} .

Началась изнурительная избирательная кампания, основным лозунгом которой были слова: «Новое поколение предлагает лидера», причем в центр внимания была поставлена военная биография Джона. Первая в жизни предвыборная битва особенно осложнялась тем, что Джон, только недавно в очередной раз поднявшийся с больничной койки, стянутый тугим корсетом, испытывавший постоянную боль в спине, должен был проводить целые дни, разъезжая по домам избирателей, приветливо улыбаться, поднимать на руки детишек, в общем, делать то, что до него и после него делали, делают и будут делать все те, кто желает получить поддержку населения на выборах.

Типичный день Джона в эти месяцы проходил так. Он поднимался в половине седьмого и уже через полчаса стоял у ворот военно-морской верфи в пригороде Бостона Чарлстаун (или возле другого крупного промышленного предприятия, входившего в его округ), пожимая руки и вступая в краткие беседы с тысячами рабочих, шедшими на работу. После быстрого завтрака (часто не выходя из машины, пользуясь новинкой – обслуживанием потребителей через окошко их автомобиля) он несколько часов вместе с кем-то из помощников курсировал по улицам округа, заходя в магазины, аптеки (напомним, что американская аптека – это маленький универмаг, где собственно лекарства составляют лишь небольшую часть товаров), почтовые отделения – везде, где мог встретиться с людьми. Возвратившись в гостиничный номер, он погружался в горячую ванну, которая чуть облегчала боль в спине. Затем продолжались встречи у ворот предприятий, краткие выступления на улицах и в магазинах. А вечером Джон выступал на специально организованных ужинах или собраниях общественных организаций, быстро овладевая ораторским искусством. Обычно такие ужины использовались для сбора средств в предвыборный фонд – плата за участие была во много раз выше действительной стоимости еды и напитков.

Джон уже не производил впечатления старшеклассника. Наоборот, его худоба и юношеский вид в сочетании с набиравшим силу мастерством вести диалог с аудиторией являлись теперь преимуществом. Он как бы воплощал политические надежды нового поколения американцев, выросшего и возмужавшего во время войны и стремившегося стать важной политической силой. «Джек своим примером заставлял работать энергичнее, потому что сам прилагал все силы, стремясь всё время добиваться наилучших результатов», – вспоминал Дейв Пауэре ^{368} .

Немалое внимание Джон и его штаб обращали на внешний облик кандидата. Друг юности Чарлз Спэлдинг позже рассказывал, какое большое внимание уделялось «публичному имиджу» Кеннеди. Он стремился подражать манерам знаменитых актеров Гарри Купера, Спенсера Трейси, Кларка Гейбла и спрашивал, обладает ли таким же «личным магнетизмом» ^{369} .

В ходе избирательной кампании Джон произнес около 450 речей, не говоря уже о непродолжительных выступлениях на улицах, возле предприятий и т. д. Обычно после краткого вступления он рассказывал о своем боевом опыте на Тихом океане, о товарищах по торпедному катеру, их мужестве, а затем, подчас довольно неуклюже, переходил к современной тематике, обращал внимание на поражение британских консерваторов на парламентских выборах и призывал американцев проявлять больший интерес к политике и государственному управлению, выдвигать во власть таких людей, которые не допустят недальновидности тори, но будут проводить взвешенную политику.

Постепенно в выступлениях Джона всё большее внимание уделялось повседневным нуждам населения: он обещал в качестве члена палаты представителей приложить все силы, чтобы обеспечить сограждан, прежде всего жителей родного штата, лучшей работой, более высокой платой за труд, лучшим жильем, более благоприятными условиями социального обеспечения. Особое внимание обращалось на точное соблюдение льгот, предназначенных ветеранам Второй мировой войны, на выполнение «солдатского билля о правах».

Эта тактика, однако, оказалась не вполне удачной, хотя предполагалось, что избирателей должны были в первую очередь интересовать их непосредственные жизненные нужды. Время было такое, что американцы, испытывавшие гордость и радость по поводу достигнутой недавно победы в великой войне, пользовавшиеся благами еще не завершившегося военного экономического бума, с б ольшим вниманием и уважением слушали рассказы Джона о его участии в тихоокеанской битве. Проведенный по инициативе отца опрос населения показал, что кандидата в конгресс воспринимают прежде всего не как государственного деятеля, а как ветерана и героя войны.

Учитывая это, штаб Кеннеди сосредоточил внимание именно на «героической» стороне предвыборной пропаганды. Исходя из анализа реальной ситуации, Джон Кеннеди учился менять, порой довольно круто, характер своей агитации. Отныне все рекламные материалы, сообщения для прессы, выступления раскручивали именно образ ветерана и героя войны, подчас существенно преувеличивая масштабы того, что было сделано лично Кеннеди, но таково уж свойство почти любой рекламы. Привлеченный к кампании бывший матрос торпедного катера ПТ-109 Уильям Джонстон многократно повторял, что, если 11-й округ «нуждается в конгрессмене с действительными способностями, с великолепными качествами руководителя и обладающего необыкновенной храбростью», таковым может быть только Джон Кеннеди ^{370} .

Предвыборной кампании помогали братья и сестры, разносившие агитационные брошюры и листовки, убеждавшие избирателей, что их брат – самая лучшая кандидатура из всех, кто только возможен. Особенно отличалась Юнис, которая напористо и остроумно стремилась опровергнуть многочисленные нападки на брата. Джозеф-старший оценил ее поведение, как-то заявив в своем грубо-вульгарном стиле: «Если бы эта девушка родилась с яйцами, она была бы классным политиком» ^{371} .

Разумеется, немаловажную роль сыграло и материальное положение кандидата, возможность не считаться с расходами, тем более что отец, видя в Джоне будущего президента страны, воплощение своей мечты о Белом доме, не скупился на расходы. Разумеется, предвыборный штаб использовал и другие пути «поднятия средств». По подсчетам журналистов, на выборы ушло не менее четверти миллиона долларов.

Избирательная борьба увенчалась полной победой. Вначале на первичных выборах 18 июня, а затем и на окончательных 5 ноября Джон Кеннеди обеспечил себе место в палате представителей. Победа над республиканским кандидатом Лестером Боуэном была сокрушительной: за Кеннеди было подано 60 тысяч голосов, а за его соперника 26 тысяч ^{372} .

В 1948 и 1950 годах Джон Кеннеди также побеждал на выборах в палату представителей, которая, как известно, переизбирается каждые два года. Вряд ли есть необходимость рассматривать ход этих кампаний. Модель была выработана в 1946 году, и ей следовали почти неуклонно.

На повторных выборах были лишь два существенных отличия. Во-первых, несколько меньше внимания уделялось боевому тихоокеанскому прошлому кандидата, во главу угла агитационной работы ставились проблемы внутренней жизни и нужды массачусетских избирателей, в значительно меньшей мере вопросы внешней политики. Во-вторых, подчеркивалось, что Джон – уже не новичок в политической практике, а конгрессмен со стажем, хотя и небольшим, но стяжал себе определенную известность и выступил с несколькими законодательными инициативами.

В нижней палате конгресса

Джону не исполнилось и тридцати лет, когда он впервые появился в зале заседаний палаты представителей. Хотя по своим интересам и образованию Джон был скорее историком международных отношений, он предпочел работать в тех структурах конгресса, которые казались ему более приближенными к нуждам широкой массы американцев. Он стал членом комитета по труду и просвещению.

Но всё же молодой человек тяготился долгими скучными заседаниями, нередко просто пренебрегал ими, предпочитая развлечения, приятные морские прогулки, пикники и т. п. Нарушая принятые нормы, он являлся на заседания небрежно одетым и даже в не очень хорошо отутюженных брюках, а однажды коллеги обратили внимание, что у него носки разного цвета. Не обращая внимания на мелочи, Джон часто забывал положить в карман носовой платок и обычно протирал очки, которые он, правда, надевал крайне редко, концом рубашки, вытащенной из брюк. Однажды он так и произнес речь – фотограф запечатлел его с торчащим наружу «хвостом» сорочки.

Очень худой, весивший всего 60 килограммов с небольшим при росте 186 сантиметров, он производил впечатление «человека» из низшего обслуживающего персонала. Однажды произошел казус: вошедшие вместе с ним в лифт конгрессмены попросили высадить их на четвертом этаже, что Джон и сделал, так и не признавшись, что он – их коллега, а не лифтер ^{373} .

Джон Кеннеди полностью перебрался в Вашингтон из Нью-Йорка в начале января 1947 года вместе со своей сестрой Юнис, которая получила работу в отделе детской и юношеской преступности министерства юстиции. Они поселились вместе в трехэтажном доме в комфортабельном районе большого Вашингтона Джорджтауне. Этот район считается самостоятельным городом, не входит в так называемый округ Колумбия, не принадлежащий ни к одному штату и считающийся столицей страны, но фактически отделенный от собственно столичных районов только условной границей. Очевидцы вспоминали, что дом был похож на голливудский отель, где постоянно толпились всякие гости, появлявшиеся без приглашения в любое время дня и ночи, которых приветливо принимали и угощали ^{374} .

Одним из частых гостей стал молодой республиканский конгрессмен из Калифорнии Ричард Никсон. На длительное время между двумя законодателями установились дружеские отношения. Джон тепло поздравил Никсона с избранием в сенат в 1950 году ^{375} . Дружба сменится отчаянной конкуренцией с навешиванием всевозможных ярлыков в 1960 году, когда Кеннеди и Никсон (он к этому времени уже восемь лет пробудет в вице-президентском кресле и получит международную известность) столкнутся в борьбе за Белый дом.

Всеми домашними делами занималась бывшая кухарка Джозефа Маргарет Амброз, которую отец «уступил» сыну. Знавшая Джона еще с детских лет и относившаяся к нему по-матерински, Маргарет считала своей главной задачей хорошо кормить молодого хозяина, чтобы он выглядел посолиднее. Немалыми усилиями ей постепенно удалось этого добиться ^{376} . Но Джон по-прежнему выглядел значительно моложе своих лет.

Годовое жалованье конгрессмена составляло 20 тысяч долларов. Всю эту сумму Джон Кеннеди передавал в благотворительные фонды. Средства на текущие расходы он получал в виде процентов на тот капитал, который был внесен отцом в банки на его имя. В 1951 году после уплаты налогов этот доход составил около 50 тысяч долларов, что по тем временам было суммой немалой, хотя она и не позволяла роскошествовать. Собственно говоря, к этому Джон и не привык. К тому же в нью-йоркском офисе отца, сотрудники которого внимательно следили за его «финансовым поведением», предупреждали, чтобы он не тратил слишком много денег, ибо это могло привести к вторжению в основной капитал.

Отец считал это важным. Он жаловался, что Джон совершенно не разбирается в собственных денежных делах. Молодой конгрессмен часто забывал взять с собой кошелек, его спутники вынуждены были платить за него в ресторане или за такси, и он нередко не отдавал долг – не по «злому умыслу», а просто не вспомнив об этом. Более того, дамы, которых конгрессмен приглашал в рестораны, иногда были просто потрясены, когда оказывалось, что у их высокопоставленного кавалера нет с собой денег, чтобы расплатиться, и они должны были оплачивать счета. В таких случаях, правда, Джон стремился расквитаться сполна ^{377} .

Помимо случайных знакомств в это время у Джона появилась женщина, с которой он время от времени встречался до последних месяцев своей жизни. Это была Флоренс Притчетт, работавшая в той же газете «Нью-Йорк джорнэл-америкэн», для которой он писал корреспонденции во время учредительной конференции ООН и командировки в Великобританию (Флоренс была редактором отдела мод). Случайно познакомившись в редакции, они понравились друг другу. Флоренс была женщиной опытной, она уже побывала замужем, развелась и вела теперь свободный образ жизни.

Во второй половине 1940-х годов Джон нередко в конце недели отправлялся в Нью-Йорк, чтобы провести выходные дни с Флоренс. Иногда они вместе ездили отдыхать, чему она была откровенно рада. Она писала Джону 5 июня 1947 года в весьма игривой манере: «Лето будет долгим и жарким. Я думаю, что тебе следовало бы присоединиться ко мне и сделать его еще жарче. Я надеюсь, что ты думаешь таким же образом, и когда ты появишься, мы сможем вдоволь поиграть» ^{378} .

Это свободное поведение не означало, что конгрессмен не чувствовал политической ответственности. Он часто встречался с избирателями, внимательно их выслушивал и стремился помочь бостонцам в их конкретных просьбах и подчас нелегких заботах.

В центре внимания начинающего политика стояли социально-экономические проблемы: повышения заработной платы, улучшения жилищно-бытовых условий наемных рабочих и служащих, социального обеспечения ветеранов и людей пожилого возраста. Он активно выступал за внесение изменений в законодательство о жилье, стремясь добиться таких дополнений и формулировок, а затем и новых актов, которые отвечали бы интересам малоимущих, сократили бы возможность их изгнания из арендуемых домов и квартир за неуплату. Именно этой цели служил внесенный его коллегами-демократами сенаторами Робертом Вагнером и Алленом Эллендером законопроект о жилище, предусматривавший строительство за государственный счет полумиллиона квартир для наиболее нуждавшихся граждан, которые должны были бы вносить лишь символическую плату. Критики называли этот законопроект «социалистическим», хотя, разумеется, ничего социалистического в нем не было – он не покушался ни на свободный рынок, ни на частную собственность. Речь шла лишь о материальной поддержке неимущих, то есть о социальной помощи за счет государства, но не более того.

В 1948 году внесенный проект закона был провален республиканцами, а также частью демократов (в основном из южных штатов, где сильнее чувствовались консервативные настроения), но позиция Кеннеди стала хорошо известна, прежде всего в Бостоне, и повысила его авторитет среди низших слоев населения ^{379} .

Учитывая традиционные связи Демократической партии с организованным рабочим движением, Джон в палате представителей более или менее активно занялся и этим вопросом. Он несколько раз выступал за улучшение условий труда, за признание роли профсоюзов как равноправных участников трудовых споров. Такая их роль была вроде уже признана в середине 1930-х годов (специальный закон Вагнера появился в 1935 году), но после Второй мировой войны стала нарушаться.

В особо сложном положении из-за этого Джон оказался в связи с внесением в конгресс явно антирабочих и антипрофсоюзных законопроектов, в частности проекта республиканцев, сенатора Роберта Тафта и члена палаты представителей Фрэда Хартли.

Именно при обсуждении законопроекта Тафта—Хартли впервые четко проявились недюжинные качества Кеннеди-политика. Организованные рабочие считали этот законопроект грубым антипрофсоюзным актом, крайне затруднявшим стачечные выступления за улучшение условий труда. Акт требовал отмены практики «закрытого цеха», введенной Рузвельтом (то есть найма рабочей силы только через профсоюзы), 60-дневного предупреждения перед объявлением забастовки и еще более длительного срока (до 80 дней) перед объявлением забастовки на предприятиях, которые были бы признаны связанными с национальной безопасностью.

При обсуждении билля Кеннеди продемонстрировал свое умение в политическом лавировании. Он выступил с заявлением, которое, казалось бы, решительно осуждает законопроект: «Принятие закона Тафта—Хартли приведет к жестокой и опасной войне с профсоюзами и будет выгодно профсоюзным радикалам, которые проповедуют доктрину классовой борьбы» ^{380} , – утверждал он. Это было хитрое заявление, осуждавшее законопроект не в принципе, а только за то, что он приведет к полевению профобъединений. При голосовании Кеннеди в числе семидесяти девяти членов палаты представителей (то есть незначительного меньшинства) подал голос против принятия закона. Закон Тафта-Хартли вступил в силу 23 июня 1947 года, несмотря на вето президента Трумэна. Вето было преодолено подавляющим большинством голосов членов обеих палат конгресса. Позже, когда профсоюзные лидеры потребовали отмены закона Тафта—Хартли, Кеннеди их не поддержал.

В то же время Джон выступил против законопроектов, усиливавших роль государства в экономической жизни страны. Небезынтересно, что при этом он подчас голосовал вместе с республиканцами, нарушая солидарность демократической фракции. Джон всё более проявлял себя как политик самостоятельный, действовавший в соответствии с теми принципами, которые считал справедливыми или своевременными.

В качестве члена комитета по образованию и трудовым отношениям палаты представителей Кеннеди волей-неволей вынужден был включиться в обсуждение противоречивых предложений о государственной помощи частным школам. Спор шел по вопросу о том, следует ли в стране, где церковь отделена от государства, выделять средства религиозным учебным заведениям.

Джон решительно поддержал целесообразность такой государственной поддержки в тех случаях, когда частные школы дают своим ученикам необходимый минимум знаний, соответствующий уровню образования в учебных заведениях, подчинявшихся властям штатов. По крайней мере, заявлял Кеннеди, такие школы должны получить помощь на оплату расходов по доставке учеников в учебные заведения на специальных автобусах.

К огорчению конгрессмена, это его предложение было блокировано, и религиозные частные образовательные учреждения никакой поддержки не получили. Тем не менее позиция Кеннеди была высоко оценена в различных кругах, особенно католиками родного Бостона. Местная газета, связанная с кардиналом Кашингом, писала: «Мистер Кеннеди уже показал себя государственным деятелем в лучшем смысле этого слова, человеком, которого приятно назвать почтенным» ^{381} .

Видимо, столь лестной оценки своей позиции Кеннеди бы не получил, если бы он высказался в комитете по-иному. Так что здесь, как и в массе других случаев, приходилось балансировать, находя равнодействующую между собственными взглядами, мнением коллег по законодательному корпусу и позицией избирателей, по крайней мере их большей части. Таким всегда было и остается положение почти любого политика, стремящегося сохранить свой выборный пост или получить новый, более высокий, и Джон Кеннеди следовал этому правилу или этой модели, как предпочитают говорить американцы.

В значительной части с этим была связана, так сказать, «открытая» позиция Джона по основным политическим вопросам. Он не был упертым догматиком, не принадлежал ни к лагерю прогрессистов, ни к консерваторам, за что его подчас упрекали и те и другие, соглашаясь, что в своих выступлениях Кеннеди стремится самостоятельно, без оглядки на авторитеты, обосновать свою позицию. Во всяком случае, в беспринципности молодого конгрессмена почти никогда не упрекали.

Были, правда, отдельные эпизоды в самом начале его работы в конгрессе, когда Кеннеди-старший пытался повлиять на позицию сына. М. О'Брайен рассказывает, что однажды Джозеф в присутствии Джона демонстративно заявил его приятелю Кею Хэлле: «Я хотел бы, чтобы ты сказал Джеку, что он собирается неправильно голосовать. Я считаю, что Джек допускает ужасную ошибку». Джон резко вмешался в разговор: «Отец, обрати внимание, что у тебя свои политические взгляды, а у меня свои. Я собираюсь голосовать именно так, как я чувствую необходимым. Я отношусь к тебе с большим уважением, но когда речь идет о голосовании, я делаю то, что считаю нужным» ^{382} . «Нет каких-либо прямых доказательств непосредственного отцовского влияния на позиции сына; его архивы содержат ряд писем отца, но почти все они касаются семейных и финансовых дел. Его отец ныне прямо утверждает, что он никогда не просил своего сына голосовать за или против какого-либо билля в конгрессе» ^{383} , – обоснованно пишет биограф.

Более того, когда в конгрессе обсуждался проект закона о добыче и эксплуатации природного газа, к Джону стали обращаться лоббисты, просившие его внести в проект поправки, соответствовавшие, по их словам, коммерческим интересам отца (любопытно, что никаких свидетельств о прямом обращении по этому поводу отца к сыну не было). Не исключая, что здесь имела место элементарная провокация, Джон и по этим соображениям, и по существу дела решительно высказался против поправок, которые бы облагодетельствовали нефтяной и газовый бизнес, включая компании, связанные с Джозефом Кеннеди.

Позже, будучи уже сенатором, Джон выступил против снижения налогов на коммерческие объединения кинотеатров, что прямо противоречило финансовым интересам отца и других близких родственников.

А в то время, когда он уже собирался баллотироваться на президентский пост, Джон Кеннеди говорил, что его разногласия с отцом по политическим (по сути дела, имелись в виду и экономические) вопросам были «тотальными». «Мы никогда не обсуждали эти разногласия. В этом не было необходимости, потому что мы не смогли бы согласиться» ^{384} .

Как следовало ожидать, Джон Кеннеди проявлял значительный интерес и к вопросам международной политики. В этом случае он также акцентировал внимание на тех проблемах, которые в наибольшей степени волновали его избирателей. Имея в виду то, что он прошел в конгресс от округа, в котором значительную часть населения составляли католики ирландского происхождения, Кеннеди перенес внимание на те европейские страны, основное население которых состояло из приверженцев католической церкви. Таковыми были прежде всего сама Ирландия, а также Италия и Польша.

Не случайно первую официальную зарубежную поездку в качестве члена конгресса Джон совершил в сентябре 1947 года именно в Ирландию. Было объявлено, что его целью является изучение трудностей с продовольствием и топливом в этой стране, что он намерен встретиться для обсуждения этого вопроса с премьер-министром Ирландии Имоном де Валерой.

Джон действительно вылетел в Ирландию в начале сентября, побывал у премьер-министра и обсудил с ним финансово-экономические проблемы его страны. Это дало Джону возможность затем отчитаться перед конгрессом о положении дел в Ирландии и выступить за оказание ей значительной экономической помощи ^{385} . Однако эта поездка чуть было не завершилась катастрофой. Из Дублина Кеннеди прилетел в Лондон, где собирался провести несколько дней, но в тот же день, 21 сентября, заболел какой-то непонятной болезнью. Вызванные врачи сочли необходимой его немедленную госпитализацию. Состояние было настолько тяжелым, что дежурный врач доверительно заявил сопровождавшей Джона его лондонской знакомой: «Этот ваш американский друг вряд ли выживет» ^{386} .

Вскоре врачи диагностировали малоизученную болезнь Аддисона, причиной которой являлся низкий уровень адреналина, а проявлениями – резко пониженное кровяное давление, анемия, склонность к простудным заболеваниям и в целом крайне низкий уровень иммунитета. До конца 1930-х годов болезнь Аддисона считалась неизлечимой, и больные, страдавшие ею, умирали в течение нескольких лет после заболевания. В последующем были найдены средства, позволявшие укрепить адреналиновые железы, но и тогда прогнозы продолжали оставаться неутешительными.