Текст книги "Клан Кеннеди"

Автор книги: Георгий Чернявский

Соавторы: Лариса Дубова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 56 страниц)

По словам Феклисова, уже через три-четыре часа Скали пригласил его на новую встречу, которая на этот раз состоялась в кафе гостиницы «Статлер». Не тратя времени даром, американский журналист заявил от имени «высочайшей власти» о следующих условиях решения Кубинского кризиса: 1. СССР демонтирует и вывозит с Кубы ракетные установки под контролем ООН. 2. США снимают блокаду. 3. США берут на себя обязательство не вторгаться на Кубу. Журналист добавил, что такое соглашение может быть оформлено в рамках ООН. Затем «Фомин» попросил Скали уточнить, что означает «высочайшая власть». Чеканя каждое слово, тот произнес: «Джон Фицджералд Кеннеди – президент Соединенных Штатов Америки».

Как это нередко бывает, в дело вмешалась, чуть было всё не сорвав, бюрократия, на этот раз дипломатическая. Феклисов написал текст подробной телеграммы о встречах со Скали и поступивших американских предложениях и попросил посла Добрынина отправить ее за своей подписью в Москву. Тот отказался, так как МИД не уполномочивал его вести такие переговоры. Феклисов отправил телеграмму своему начальнику – руководителю разведки (Первого главного управления КГБ) генерал-лейтенанту А.М. Сахаровскому, который лишь подтвердил получение телеграммы. От высшего советского руководства ответа пока не поступало ^{875} .

27 октября Роберт Кеннеди вновь появился в советском посольстве. А.Ф. Добрынин намеревался беседовать с ним наедине. Но неожиданно для посла в кабинет вошел А.С. Феклисов, и встреча проводилась в его присутствии ^{876} . Роберт заявил, что кризис продолжает быстро набирать обороты. Он поведал, что из-за сбитого над Кубой американского самолета на его брата оказывается массированное давление. Он выразил печальную уверенность, что в случае начала войны в ней погибнут миллионы американских и советских граждан. А. Феклисов вспоминает: «Р. Кеннеди сидел наклонившись и исподлобья пристально глядел на меня изучающим, а может быть, и осуждающим взглядом. Он пришел в посольство, видимо, для того, чтобы лично посмотреть на советника Фомина и удостовериться, передал ли тот послу известное предложение президента» ^{877} . В этом мемуарист явно фантазировал, так как Роберт Кеннеди пришел не к нему, а к советскому послу. Феклисов явно стремился максимально зафиксировать свою личную роль в улаживании конфликта, которая состояла лишь в том, что он являлся доверенной передаточной инстанцией намерений, предложений и решений высшей власти, причем в определенной конкуренции с другой линией связи – представителем советской военной разведки Большаковым.

Правительство США, продолжал Кеннеди, стремится избежать термоядерной войны и уверено, что таково же стремление правительства СССР «Среди американских генералов много таких, которые только и стремятся подраться», – не очень уважительно в отношении Пентагона и вообще американских военных заявил он. Роберт Кеннеди завершил довольно долгий монолог главным – правительство США готово дать заверения, что никакого вторжения на Кубу оно не предпримет ^{878} .

Советский посол перешел в наступление. Он заявил о необходимости ликвидировать американские военные базы в Турции. Посол опирался на только что полученное и направленное президенту новое послание Хрущева, в котором выдвигалось это требование. При этом Роберт Кеннеди такой возможности не отклонил. Он сказал: «Президент Кеннеди уже давно стремится вывезти эти ракеты из Турции и Италии. Недавно он уже распорядился об удалении этих ракет, и мы считаем, что после этого кризиса ракеты действительно будут вывезены». Роберт, правда, высказал мнение, что для решения вопроса о базе в Турции потребуется несколько месяцев, так как она создана решением НАТО, и будет необходима соответствующая процедура для принятия решения.

Покидая посольство, Кеннеди еще раз подчеркнул, что время не терпит, и оставил послу номер прямого телефона Белого дома, добавив, что он в эти тревожные дни постоянно находится рядом с президентом ^{879} .

Вечером того же дня Добрынин был приглашен к министру юстиции, который на этот раз в более жесткой форме заявил, что, если до следующего дня США не получат твердых заверений о ликвидации советских баз, «мы сами их снесем». Перед этой встречей или после нее Роберт в очередной раз повидал резидента ГРУ Большакова и повторил ему американские предложения, а также фактический ультиматум ^{880} .

Вечером 27 октября в Москву было отправлено письмо президента, подтверждавшее условия компромисса: «1) Вы соглашаетесь устранить эти вооружения с Кубы под соответствующим контролем Объединенных Наций и воздерживаться, при соответствующем контроле, от поставок таких видов вооружения на Кубу.

2) Мы, со своей стороны, соглашаемся – при установлении адекватного режима со стороны Объединенных Наций – подтвердить и продолжить осуществление следующих обязательств:

а) быстро устранить введенные в настоящее время меры карантина и

б) дать заверения об отказе от вторжения на Кубу». Ответ Хрущева пришел в Белый дом утром в воскресенье,

28 октября. Встречные предложения Кеннеди принимались. Хрущев выразил понимание того, что вопрос об американских ракетах на турецкой территории будет решен, но не сразу. Выражалось одобрение конструктивной роли брата президента в его контактах с советским послом.

Джон тут же направил встречную телеграмму, еще раз подтвердив все три пункта, которые содержались в предложении, переданном через советского резидента, а теперь принятые лидером СССР. Хрущев в свою очередь тут же ответил, выразив удовлетворение «чувством умеренности, которое вы продемонстрировали, и пониманием ответственности за сохранение мира» ^{881} .

Обмен посланиями 28 октября завершил Кубинский кризис и в то же время открыл возможность для начала американо-советских переговоров в более или менее конструктивном духе. Более того, в письме Джона Кеннеди от 28 октября содержались предложения в ближайшее время завершить ранее начатые переговоры о нераспространении ядерного оружия и о запрещении его испытаний ^{882} .

В ресторане гостиницы «Оксидентал» появилась и в настоящее время находится там бронзовая мемориальная дощечка с надписью: «В напряженный период Кубинского кризиса (октябрь 1962 года) таинственный русский мистер “X” передал предложение о вывозе ракет с Кубы корреспонденту телекомпании “Эй-би-си” Джону Скали. Эта встреча послужила устранению угрозы возможной ядерной войны» ^{883} . Текст был примитивным и весьма неточным, хотя бы потому, что предложение об урегулировании конфликта исходило не от мистера «X», а от советского лидера Хрущева и президента Кеннеди. Табличка, однако, служит любопытным артефактом благополучного завершения тяжелейшего политического кризиса, к счастью, не переросшего в ядерную войну.

Вскоре по взаимной договоренности с правительством Турции из этой страны были вывезены американские ракеты, причем Кеннеди заверил, что в случае необходимости ракеты «Поларис» на подводных лодках вполне компенсируют устранение с территории страны ракет земного базирования «Юпитер». Как вспоминал А. Аджубей, Хрущев прокомментировал это окончательное завершение кризиса вокруг Кубы циничными словами: «Ну вот, свозили туда-сюда ракеты, а своего добились» ^{884} .

Можно полагать, что опасность термоядерной войны в результате ракетного кризиса в том, что касалось воли государственных руководителей, была несколько преувеличенной, ибо обе стороны конфликта отлично знали силу ядерных ударов, понимали, что в войне с применением ядерного оружия скорее всего не будет победителя, а завершится она, по всей видимости, всеобщей катастрофой.

Эта катастрофа действительно могла произойти в результате какой-либо случайности, ошибки, причем не только на самом высоком уровне. Некоторые авторы, однако, полагают, что мир действительно находился на краю термоядерного апокалипсиса. Американский профессор Г. Аллисон писал: «История не знает других периодов, подобных тринадцати дням в октябре 1962 года, когда Соединенные Штаты и Советский Союз остановились у грани ядерной пропасти. Никогда ранее не существовала столь высокая вероятность, что столь большое число жизней внезапно оборвется. Если бы война разразилась, это означало бы гибель 200 миллионов американцев и миллионов европейцев. По сравнению с этим природные катастрофы и массовое уничтожение людей в ранние эпохи показались бы незначительными» ^{885} . Впрочем, некоторые авторы, например дипломат Р. Хилсмен, сам участвовавший в принятии решений тех дней, полагают, что Соединенным Штатам опасность не угрожала, а «вот администрации наверняка» ^{886} . Действительно, примерно в это время Джон Кеннеди и бывший его соперник по президентским выборам Хьюберт Хэмфри (он являлся в это время лидером фракции Демократической партии в сенате) обменялись не очень оптимистичными шутками. Кеннеди произнес: «Если бы я знал, что президентская должность настолько тяжела, я бы не отбивал у вас Западной Виргинии». На это сенатор ответил: «Я знал это, и именно поэтому вам ее отдал».

В связи с завершением второго Кубинского кризиса Джон Кеннеди в кругу родных произнес тираду в том смысле, что теперь, когда он добился величайшего успеха в деле мира, ему следует отправиться в театр. «Если кто-нибудь собирается застрелить меня, это именно тот день, когда он должен это сделать» ^{887} , – произнес он. Джон напоминал этим судьбу Авраама Линкольна, который был убит во время театрального спектакля актером-южанином Джоном Бутом через пять дней после окончания Гражданской войны и капитуляции мятежной южной Конфедерации. Вряд ли кубинские эмигранты могли пойти на организацию покушения, но тот факт, что они считали президента Кеннеди предателем, бесспорен. Об этом свидетельствуют их многочисленные письма, исполненные негодования, которые поступали в Белый дом ^{888} .

В любом случае огромная заслуга Джона Кеннеди, как и его противника по Кубинскому кризису Н.С. Хрущева, состояла в том, что они оказались способными преодолеть сопротивление высших военных и безответственных провокаторов войны, осознать, чем грозит прямое столкновение двух сверхдержав, проявить сдержанность, ограничиться дипломатическим давлением и в результате выйти из кризиса с минимальными политическими потерями для обеих сторон. В действиях обоих руководителей возобладали здравый смысл и государственные интересы.

Более того, можно утверждать, что в результате Кубинского кризиса СССР даже выиграл, ибо с его южной границы – из Турции —по решению американского президента были вывезены ракетные установки, что, собственно, в грубовато-циничной форме и сформулировал, по воспоминаниям Аджубея, Хрущев.

На протяжении следующих десятилетий шли споры по поводу того, кто выдвинул и кто принял компромиссные предложения, – советская или американская сторона, Хрущев или Кеннеди ^{889} . При этом парадоксом, но только на первый взгляд, стало то, что представители обеих сторон отказываются от своей инициативы, перебрасывая ее возможному противнику. Это, однако, политически и психологически оправданно – ведь тот, кто выдвинул предложение, оказывается в положении обороняющегося, отступающего, а принявший получает соответствующий козырь.

И всё же приходится признать, что первое предложение, хотя и в самой общей форме, было выдвинуто Хрущевым, что Кеннеди его конкретизировал. Так что фактически инициатива принадлежала обеим сторонам конфликта, однако первый шаг сделал именно советский лидер. А.А. Фурсенко констатирует: «Свои послания Кеннеди Хрущев диктовал сам, не привлекая других членов Политбюро или военных. И на этот раз Хрущев действовал как единоличный правитель, добиваясь неуклонного проведения в жизнь своей линии. Но в данном случае его линия вела к выходу из конфронтации и урегулированию Кубинского кризиса» ^{890} .

К концу второго года пребывания в Белом доме Джон Кеннеди во всё большей степени стал проявлять себя как зрелый государственный деятель. Именно с его (и Хрущева) подачи миру становилось ясно, что ядерное оружие может быть весомым аргументом в соперничестве и дипломатической борьбе, но не должно стать реальным средством решения споров между государствами.

В ноябре 1962 года на Кубу явился первый заместитель председателя Совета министров СССР А.И. Микоян. Крайне хитрый и осторожный политик, умудрившийся, как говорили острословы, провести политическую жизнь на высоком советском уровне «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича», он должен был убедить Кастро в правильности советской позиции, вопреки мнениям кубинцев, что СССР предал их страну.

Микоян прилетел в Гавану из Нью-Йорка, куда он был направлен на заседание Совета Безопасности ООН, обсуждавшее вопрос о Кубе. В аэропорту «главного кремлевского переговорщика», как назвал Микояна А.А. Фурсенко ^{891} , встречал Фидель, который был необычайно сдержан и немногословен. Перед этим Кастро перестал принимать посла СССР А.И. Алексеева, с которым ранее беседовал часами ^{892} . Подчеркнуто официальным поведением кубинский вождь продемонстрировал недовольство советской политикой и действиями Хрущева по отношению к Кубе.

На встречах Микояна с кубинскими руководителями советскому эмиссару пришлось оправдываться по поводу секретной переписки Хрущева с Кеннеди, убеждать кубинскую сторону в отсутствии тайного сговора между Москвой и Вашингтоном и в том, что в результате компромисса была предотвращена термоядерная война и что Куба может спокойно жить, не опасаясь американского удара. Микоян использовал всю силу своей аргументации, по всей видимости, вполне чистосердечно, особенно если иметь в виду, что он был в свое время единственным членом Президиума ЦК КПСС, который осторожно выступил против размещения советских ракет на Кубе, а позже против отправки к берегам Кубы советских подводных лодок ^{893} .

В дни напряженных переговоров из Москвы пришло срочное сообщение о кончине жены Микояна и разрешение на его возвращение в советскую столицу. Кастро выразил соболезнование: он сам передал скорбную телеграмму, предварительно удалив всех из комнаты переговоров. По словам автора статьи об этих событиях, Микоян заявил: «Я не могу возвратиться в Москву даже на похороны своей супруги, когда мир стоит на грани термоядерной войны». На похороны отправился сын Микояна Серго (Сергей), сопровождавший отца в этой поездке. Это, по мнению С. Арутюняна, изменило настрой Фиделя и повернуло переговоры в более благоприятное русло ^{894} .

Думается всё же, что не поведение советского представителя, который к тому же вряд ли заявлял о непосредственной опасности термоядерной войны, когда она уже была предотвращена, а сама сложившаяся ситуация, понимание, что повернуть назад невозможно, а обострять отношения с Хрущевым не имеет смысла, убедили Кастро изменить свое поведение, считаясь с этими реалиями.

И всё же переговоры с Кастро были очень напряженными. «Микоян вернулся с Кубы еле живой, – говорил Хрущев. – Оказалось, что с кубинцами нам гораздо труднее договориться, чем с Кеннеди» ^{895} .

Формально-юридическим завершением Кубинского кризиса были официальное уведомление общественности президентом Кеннеди (20 ноября) о том, что он отдал приказ о снятии карантина, и последовавшее 21 ноября распоряжение правительства СССР о снятии режима боевой готовности с межконтинентальных баллистических ракет ^{896} . [63]63
  Вывоз советских ракет с Кубы продолжался по крайней мере до февраля 1963 года под проводимым в открытом океане контролем американских военно-воздушных и военно-морских сил. Для облегчения проверки ракеты находились на палубах кораблей.


[Закрыть]

Вполне удовлетворенный исходом дела, Хрущев послал Микояну телеграмму на Кубу: «Еще одно последнее сказание, и летопись окончена моя. Может быть, это последнее или предпоследнее послание тебе. У нас складывается впечатление, что американцы, видимо, действительно хотят ликвидировать напряжение. Если бы они хотели другого, то они возможности к этому имели… Видимо, Кеннеди сам не занимает крайней позиции» ^{897} .

Пойдя на оправданный компромисс, советский лидер опасался, как бы идея мирного сосуществования не распространилась на область идеологии и культуры, что могло подорвать тоталитарную систему На встрече с деятелями литературы и искусства 17 декабря 1962 года, то есть менее чем через два месяца после Кубинского кризиса, Хрущев, обрушиваясь на не вполне законопослушных литераторов, провозглашал: «С Кеннеди мы пошли на компромисс тоже разумный. Это было правильно. Но это не может быть перенесено на практику жизни нашего общества» ^{898} .

В свою очередь Кеннеди торжествовал. Он решил своеобразно отметить благополучное завершение Кубинского кризиса. Джон собственноручно набрал телефонный номер знаменитой ювелирной фирмы Тиффани и попросил сделать из пластмассы (красивой пластмассы, добавил он) 13 настольных календариков (по числу членов высшего руководства страны, которые участвовали в решении кардинальных вопросов Кубинского кризиса). Календарики должны были показывать только октябрь 1962 года, причем даты с 16 по 29 октября следовало выделить. На каждом из этих изделий предполагалось поставить в одном углу имя президента, а в другом – того лица, для которого оно было предназначено. Польщенный заказом президент фирмы предложил всё же изготовить календарики на часах из серебра, добавив, что компания берет все расходы на себя. В таком случае добавьте еще две штуки, ответствовал Джон, включив в число получателей этих подарков свою супругу и личного секретаря Эвелин Линкольн ^{899} .

Формально-юридической фиксацией завершения Кубинского ракетного кризиса явилось совместное письмо советских и американских представителей в ООН Генеральному секретарю этой организации от 7 января 1963 года, в котором говорилось, что, хотя обоим правительствам не удалось решить все проблемы, они считают достигнутую степень согласия между ними достаточной, чтобы исключить из повестки дня Совета Безопасности вопрос о Карибском (Кубинском) кризисе ^{900} .

Рассекречиваемые на протяжении следующих десятилетий документы всё более подтверждают действительную опасность того, что происходило в октябре 1962 года. Новые данные показывают, что если в октябре 1962 года мир и не стоял на грани термоядерной войны, то, во всяком случае, он был к ней очень близок. Речь шла не о намерениях наиболее ответственных государственных деятелей, каковыми являлись в первую очередь Кеннеди и Хрущев, а о вполне возможной случайности.

На состоявшейся в октябре 2002 года в Гаване международной конференции, посвященной сорокалетию Карибского кризиса, впервые были обнародованы некоторые советские и американские документы, с которых только перед этим сняли гриф секретности. Из материалов, озвученных российскими представителями, особый интерес привлекли ранее засекреченные мемуары посла СССР в США А.Ф. Добрынина, который цитировал Роберта Кеннеди, заявившего 27 октября 1962 года, после того, как над территорией Кубы советской ракетой был сбит американский разведывательный самолет, что вскоре может вспыхнуть война, «в которой погибнут миллионы русских и американцев». Кеннеди сказал, по словам Добрынина: «Ситуация вполне может выйти из-под контроля, и последствия этого предсказать невозможно».

На конференции были представлены также записи заседания Объединенной группы начальников штабов США 27 октября 1962 года, на котором руководству США было рекомендовано нанести авиационный удар по Кубе и начать вооруженное вторжение на остров ^{901} .

Хотя принципиальной новизны эти документы и не представляют, они всё же раскрывают новые подробности краткого, но насыщенного драматическими подробностями Кубинского кризиса, выход из которого был найден в первую очередь благодаря Кеннеди и Хрущеву, осознавшим истинную роль этого кризиса в возможных судьбах человечества.

После завершения кризиса Кеннеди принял постоянного представителя СССР в ООН В.А. Зорина и посла А.Ф. Добрынина, которым заявил: «Вы можете передать своему правительству, что обязательства Соединенных Штатов носят твердый характер – мы не будем нападать на Кубу, ни я, пока я президент, ни кто-либо из моих преемников» ^{902} .

Главным итогом Кубинского кризиса, наряду с предотвращением термоядерной войны, явилось укрепление чувства ответственности с обеих сторон.

Глава 5.
ХОЛОДНАЯ И ГОРЯЧАЯ ВОЙНЫ: НА ДРУГИХ ФРОНТАХ

Европейский тур

Для того чтобы рассказать о других направлениях напряженной внешней политики Джона Кеннеди, нам придется возвратиться назад.

Первая половина 1960-х годов была временем сложных международных кризисов и нетривиальных решений американского президента. Некоторые из них вызывали острую критику внутри страны, другие хоть и не встречались в штыки, но не проходили в рамках национального консенсуса. Неудивительно, что и в текущей информации, и в исторической литературе, посвященной Джону, превалирует (вслед за обстоятельствами гибели) именно международная тематика.

Немногие годы его президентства были временем, когда постепенно часть элитных кругов в обоих противостоявших блоках начинала убеждаться в бессмысленности и вредности всё большего наращивания вооружений. Действительно, обе стороны в 1950-е годы всерьез готовились к ядерной войне. Разница состояла в том, что в СССР это делалось тайно, под прикрытием громких предложений о всеобщем сокращении вооружений и даже утопических планов всеобщего и полного разоружения, в США, стране демократической и открытой, проблемы обороны и наступления становились предметом общественного внимания и обсуждения.

Широко известной была доктрина «массированного возмездия» правительства Эйзенхауэра, предусматривавшая в случае нападения на территорию США или на их владения, или же на их союзников применение ядерного оружия.

Правда, уже во второй половине 1950-х годов и в США, и в СССР стали появляться вначале робкие суждения, выражавшие откровенный скептицизм по поводу возможности выживания человечества в случае глобальной ядерной войны. Показательным было появление книги профессора Гарвардского университета Генри Киссинджера «Ядерное оружие и внешняя политика», выдвинувшей его на первый план не только научной, но и политической жизни ^{903} . Автор пришел к выводу, что в результате появления ядерного оружия масштаб вооружений стал превышать возможности и даже потребности внешней политики, что попытка добиться полной победы в ядерной войне чревата угрозой самоуничтожения человечества.

Тем не менее инерция в военно-экономической области господствовала и в начале пребывания Кеннеди на президентском посту. 30 января 1961 года, через десять дней после переезда в Белый дом, новый президент дал санкцию на ускоренное строительство стратегических подводных лодок «Поларис» и дальнейшее развертывание межконтинентальных баллистических ракет «Минитмэн». Так Кеннеди проводил в жизнь предвыборное обещание значительно усилить меры по обеспечению национальной безопасности, причем осуществлялись они со значительным превышением необходимости. Когда Кеннеди доложили, что на вооружение требуется поставить 950 ракет «Минитмэн», он вначале выразил сомнение в необходимости такого большого количества. Министру обороны Макнамаре был задан вопрос, зачем так много. «Потому что это наименьшая цифра, которую мы можем предложить на Капитолийском холме. Иначе нас там убьют» ^{904} , – последовал ответ.

С этими мерами была связана специфическая форма психологической войны – развертывание кампании за строительство в массовом масштабе убежищ, которые способны были бы защитить американцев не только от прямого удара, но и от радиоактивного излучения в случае термоядерной войны. 25 июля 1961 года президент выступил по телевидению и радио, призвав широко развернуть строительство бомбоубежищ на случай ядерной войны с соответствующим запасом пищевых продуктов, воды и медикаментов, «чтобы выжить». 15 сентября 1961 года, вновь выступая с кратким обращением к нации (в этот же день оно было опубликовано в печати), Джон Кеннеди повторил этот призыв, адресованный всем американцам. Он говорил: «Ядерное оружие и возможности ядерной войны являются фактами, которые мы не можем игнорировать. Я не верю, что война может решить какую-либо из проблем, с которой сейчас сталкивается мир. Но решаем не только мы. Правительство прилагает усилия, чтобы улучшить вашу защиту средствами гражданской обороны на местах. Мы начали и будем продолжать в следующие полтора года проверку всех общественных зданий, которые не имеют потенциальных убежищ, с тем чтобы оборудовать эти здания соответствующими убежищами с запасом пищи и медицинских препаратов и оборудования в расчете на одну неделю и запасом воды на две недели для всех находящихся в этих убежищах. В дополнение к этому я рекомендовал конгрессу создать запасы пищи в специальных центрах по всей стране, где они могут потребоваться в случае атаки. Наконец, мы развиваем улучшенную систему предупреждения, которая сделает возможным подавать звуковые сигналы в ваши дома и на места работы». За этим и следовал призыв к созданию домашних убежищ, который президент еще раз повторил в выступлении 6 октября ^{905} .

Началась массовая кампания по строительству убежищ, снабжению их пищей и водой, медикаментами и т. д. «Ученые и лжеученые спорили по поводу того, сколько человек переживет ядерную войну при наличии убежищ и в случае их отсутствия» ^{906} . Президент поддержал предложенный журналом «Лайф» «быстрый и легкий способ» строительства убежищ из готовых деталей ^{907} . Лишь после преодоления Кубинского кризиса 1962 года истерическая кампания по строительству домашних и общественных убежищ стала постепенно затухать.

Усиление гонки вооружений и соответствующий психологический настрой, однако, не были связаны с действительным отставанием США от СССР в области ракетно-ядерной техники, и Джон Кеннеди с первых месяцев пребывания на президентском посту имел на этот счет убедительные данные. В развитии военно-промышленного комплекса сохранялись традиции, проявлялись элементы консерватизма. Кроме того, весьма важно было сохранять быстрое развитие современных военных технологий и в интересах трудовой занятости, и в качестве стимула к общему научно-техническому прогрессу. М. Банд и писал Т. Соренсену в середине марта 1961 года, что так называемый «ракетный разрыв» между СССР и США в пользу СССР является заблуждением, и «президент может об этом сказать без опаски». По словам того же Банди, Кеннеди придерживался следующей точки зрения: «Наша военная мощь такова, что она в состоянии преодолеть любую атомную агрессию… Наша способность энергично действовать при помощи обычного вооружения в ситуациях, которые не требуют необходимости прибегнуть к всеобщей атомной атаке, должна быть существенно увеличена». Более того, «в ужасном случае всеобщей атомной войны мы должны сохранять способность действовать вполне рационально, поступать в соответствии с национальными интересами, оказывая на врага давление и предоставляя ему выбор» ^{908} .

В дальнейшем ракетно-ядерная стратегия Кеннеди претерпела определенные модификации.

В то же время от доктрины «массированного возмездия» администрация стала отказываться с самого начала своей работы. Ей на смену приходила стратегия «гибкого реагирования», которая исходила из того, что вполне вероятна неядерная фаза конфликта, в течение которой горячие головы могут несколько поостыть и появится возможность решения спорных проблем мирным путем на базе прекращения военных действий. Можно полагать, что на такой поворот советников Кеннеди по ядерной проблеме и его самого определенное влияние оказала работа Г. Киссинджера.

Правда, критики стратегии «гибкого реагирования» обращали внимание, что она по сути дела ставила США в положение постоянно обороняющейся страны, отдавала инициативу в руки вероятного врага, не предусматривала возможности упреждающего удара. Президенту приходилось оправдываться, отдавая в то же время новые распоряжения об увеличении военных заказов.

По инициативе Кеннеди в правительстве США был образован новый специализированный орган – Агентство по контролю над вооружениями и по разоружению, во главе которого был поставлен известный республиканец Джон Макклой. Вслед за этим под непосредственным наблюдением президента в июне 1961 года в Женеве были начаты соответствующие советско-американские переговоры.

Вынужденно идя навстречу советской пропагандистской шумихе по поводу всеобщего и полного разоружения, американская делегация представила на переговоры «заявление о принципах», которое, в перспективе соглашаясь с идеей разоружения, предлагало следовать по этапам, начав дело с реального контроля над вооружениями путем инспекций территории каждой договаривающейся страны.

Всё же после новых встреч в Москве и Нью-Йорке в июле и сентябре появилось совместное заявление о согласованных принципах, фиксировавшее благую, но недостижимую цель всеобщего разоружения. И тем не менее американская сторона по прямому указанию Кеннеди обращала основное внимание на вопрос о контроле над вооружениями при одновременном его сокращении. Советские лидеры, и прежде всего Хрущев, воспринимали это как стремление установить под ширмой международного контроля развернутую разведывательную сеть на территории Советского Союза ^{909} .

Став президентом, Джон Кеннеди, следуя примеру своих предшественников, особенно Эйзенхауэра, не только взял под прямое личное руководство решение проблем внешней политики страны, но и попытался двинуть вперед рассмотрение и по возможности решение конфликтных вопросов путем личных контактов на высшем уровне. Уже вскоре после вступления в должность новый президент собрался в Европу. Намечались две главные встречи – в Париже с президентом Шарлем де Голлем и в Вене с советским лидером Н.С. Хрущевым.

Незадолго перед этим возвратившийся к власти де Голль серьезно беспокоил американское руководство своими заявлениями о «Европе отечеств», то есть о частичном отказе от западноевропейской интеграции и соответственно от участия его страны в военной организации НАТО. В еще большей степени президента беспокоила предстоявшая встреча с советским лидером, у которого незадолго перед этим, как раз во время американской предвыборной кампании, произошел серьезный конфликт с Эйзенхауэром в связи с уничтожением шпионского самолета У-2 в районе Свердловска.

Перед поездкой Джон стремился собрать максимально доступную информацию о положении на старом континенте, в СССР, о личных свойствах Хрущева. У него сложилось впечатление, что Хрущев напоминает грубого, самоуверенного крестьянина, что он часто непредсказуем, может быть «удивительно очаровательным в данный момент и крикливым нахалом через мгновение», что он не против участия в дипломатической игре, в которой ведет энергичный торг ^{910} .