Текст книги "Клан Кеннеди"

Автор книги: Георгий Чернявский

Соавторы: Лариса Дубова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 56 страниц)

Более того, сам Джон Кеннеди непосредственно включился в проводимые мероприятия. 18 мая он прилетел в Алабаму якобы для выступления в городе Масл-Шоалз (графство Колберт). Кеннеди демонстративно выбрал маленький провинциальный городок, не отличавшийся ни историческими памятниками, ни крупными предприятиями. Формально не проявляя особой заинтересованности в улаживании возникшего конфликта, он самим фактом своего присутствия в штате послал сигнал губернатору и его группе, что может повторить использование федеральных ресурсов для наведения порядка.

Обычай и просто долг вежливости потребовали, чтобы губернатор встретился с президентом. Уоллес прибыл в Масл-Шоалз, выслушал речь президента, а затем провел 35 минут в разговоре с ним на борту вертолета по дороге в еще один малый городок Хантсвилл. В беседе участвовал П. Сэлинджер, который по ходу делал заметки. Как видно из этих записей, президент оказывал на Уоллеса давление, требуя «интеграции» в Бирмингеме, то есть предоставления черным реальных равных прав с белыми. Губернатор пытался отделаться общими фразами по поводу того, что держит ситуацию под жестким управлением и не допустит беспорядков с чьей бы то ни было стороны. Кеннеди отвечал, что никакого контроля и достойного управления там не наступит, пока не будет достигнут реальный прогресс. «Почему черных не берут на работу в центральных магазинах города?» – спросил Кеннеди. Ответ прозвучал нелепо: «У тех самых людей, которые сейчас протестуют, дома есть черные слуги».

Продолжая оказывать давление на туповатого губернатора, Кеннеди напомнил ему, что в 1962 году тот обещал своим белым согражданам, что не допустит ни одного черного студента в университет штата. Не считает ли губернатор, что его заявления расходятся с федеральным законодательством, что он нарушает конституцию страны? И у Кеннеди, и у его советника создалось впечатление, что Уоллес сознает неизбежность «интеграции», но стремится сохранить лицо и немедленно пойдет на примирение, фактическую капитуляцию, как только правительство сделает вид, что использует силу ^{1075} .

Именно так и произошло. 11 июня состоялся своего рода спектакль – то ли водевиль, то ли трагикомедия, а скорее всего смесь того и другого. В этот день в университет штата в городе Таскалуза явились для зачисления два молодых негра – двадцатилетние Вивиан Мелони и Джеймс Худ. Губернатор, как он и обещал, гордо стоял в дверях регистрационного корпуса, всей своей позой демонстрируя решимость не пропустить черную девушку и черного юношу в здание.

Но в это утро Кеннеди объявил о «федерализации» национальной гвардии штата, то есть о переводе частей местного подчинения в полное распоряжение федеральных властей, и приказал начальнику национальной гвардии использовать все силы, чтобы обеспечить свободный доступ студентов в университет. На всякий случай в соседней Джорджии в вертолетах сидели 400 «зеленых беретов» – солдат федеральных сил, прошедших «антипартизанскую и антиповстанческую» подготовку. Посылать их в Алабаму не пришлось, хотя братья Кеннеди были готовы пойти на вооруженное подавление бунта. Роберт «закатал свои рукава и превратил свой кабинет в командный пункт», – пишет М. О'Брайен ^{1076} .

Вначале прибывший в университетский кампус заместитель министра юстиции Николас Катценбах объявил губернатору, что «федерализированная» национальная гвардия применит силу, чтобы двое студентов были поселены в общежитии. Уоллес упрямился. Он стоял в воинственной позе, восклицая: «Это незаконное, предосудительное, насильственное вторжение федерального правительства!»

Однако, когда солдаты национальной гвардии по приказу Катценбаха приблизились к губернатору, чтобы просто отодвинуть его в сторону, тот решил не выставлять себя на посмешище и отошел без применения силы ^{1077} . После благополучного поселения тот же Катценбах почти в тех же словах объяснил губернатору, что будет применена сила, чтобы студенты смогли оформить необходимые бумаги для зачисления в университет, и Уоллес вновь отступил. В сопровождении чиновников министерства юстиции Мелони и Худ проследовали в регистрационный офис, где всё было оформлено в соответствии с законом [75]75
  Time. 1963. June 21. P. 13—14. Аналогичные сообщения и репортажи были опубликованы во всех центральных американских газетах и еженедельных журналах.


[Закрыть]. Так началась подлинная десегрегация в одном из самых расистских штатов.

Антирасистское наступление

Кеннеди рассматривал оказавшуюся в конце концов мирной победу в штате Алабама важным достижением своей администрации. Он решил воспользоваться ею, чтобы развернуть новое наступление в пользу гражданских прав. Он намеревался выступить по радио и телевидению с соответствующим обращением к нации. Некоторые советники отговаривали его от демонстративного выступления, полагая, что оно может привести к обострению напряженности. Однако Джон, пользуясь полной поддержкой Роберта и, скорее всего, с его подачи, считал момент политически выгодным: он действовал с позиции победителя, причем мог опереться не только на конституционные, но и на моральные ценности ^{1078} .

Речь президента вечером 11 июня 1963 года, в тот самый день, когда двое черных молодых людей были зачислены в университет Алабамы, по признанию подавляющего большинства наблюдателей и биографов, была одной из самых эмоциональных, с которыми он когда-либо появлялся перед аудиторией.

В наибольшей степени запомнился и выделялся в публикациях следующий фрагмент: «Мы сталкиваемся прежде всего с моральной проблемой. Она так же стара, как Священное Писание, и так же ясна, как американская конституция. Существо вопроса состоит в том, предоставлены ли всем американцам равные права и равные возможности, рассматриваем ли мы всех наших собратьев-американцев так, как мы бы хотели, чтобы рассматривали нас. Если американец не может пообедать в общественном ресторане потому, что у него черная кожа, если он не может послать своих детей в наилучшую доступную ему общественную школу, если он не может голосовать за представляющих его интересы выборных лиц, короче говоря, если он не может пользоваться полными и свободными жизненными правами, к которым все мы стремимся, тогда кто из нас может быть уверен, что при другом цвете кожи он занимал бы то же место в обществе?» Кеннеди объявил, что намерен в ближайшее время внести на рассмотрение проект нового законодательства, включающего право всех американцев на пользование всеми существующими общественными учреждениями – гостиницами, ресторанами, театрами, магазинами и пр. ^{1079}

Опросы общественного мнения показали, что подавляющее большинство населения страны смогло преодолеть предубеждения, воспринять логику президента, осознать увязывание им моральных проблем с конституционными. По данным Института Гэллапа, проводившего соответствующий опрос, 32 процента респондентов выразили согласие с Кеннеди, 18 процентов сочли, что он решает проблему «недостаточно быстро», и 36 процентов – что он «движется слишком быстро». Поразительно, но вообще против предоставления гражданских прав черным высказалось настолько ничтожное меньшинство опрошенных, что оно не поддавалось учету ^{1080} .

Можно полагать, что результат не был вполне репрезентативным, что сказалось временное увлечение моральной риторикой Кеннеди, общее настроение подавляющего большинства населения, своего рода инстинкт толпы. Однако ведущая тенденция, вектор движения становились всё более очевидными. Белые американцы постепенно, хотя и с немалым трудом, особенно на Юге, привыкали к тому, что они составляют с черными единую нацию, в которой все граждане обладают равными правами и возможностями.

Именно в этих благоприятных условиях 19 июня 1963 года президент внес в конгресс очередной законопроект о гражданских правах. Он охватывал значительно более широкие сферы, нежели предыдущие аналогичные законы. Подтверждая то, что уже было достигнуто в области гражданского равноправия, законопроект вторгался в ту область, которая еще не была охвачена, – место общего пользования населения (десегрегация начала проводиться к этому времени только на транспорте и в учебных заведениях). Теперь же сегрегацию предполагалось категорически запретить во всех общественных местах – театрах и кинотеатрах, барах, кафетериях и ресторанах, гостиницах и мотелях. Наблюдатели отмечали, что этот документ содержал максимум того, на что в реальных условиях могла пойти администрация.

На следующий день после внесения законопроекта Кеннеди вновь выступил по телевидению и радио. Он опять перенес вопрос на морально-религиозную почву. Отмечая продолжавшиеся нарушения уже существующей официальной десегрегации, дискриминацию в оплате труда и другие проявления расизма, Джон говорил: «Мы стоим перед проблемой морального характера. В этой проблеме проявляется наш моральный кризис как страны и как нации» ^{1081} .

В конце июня законопроект о гражданских правах начал свой путь по подкомитетам и комитетам конгресса. Наиболее активным его «свидетелем» (так именовались должностные лица, выступавшие в поддержку внесенного законодательства) являлся Роберт Кеннеди. Министр юстиции по несколько раз в неделю посещал заседания парламентских органов, где страстно и аргументированно выступал в поддержку тех или иных положений документа.

Роберту приходилось рассеивать сомнения законодателей главным образом не по существу, а в связи с соотношением прав федерации и отдельных штатов. Многие члены палаты представителей и сената полагали, что при всей обоснованности равенства гражданских прав этот вопрос не находится в общенациональной компетенции, что он вполне может быть решен на уровне отдельных субъектов федерации. Роберт убеждал, что на местах решить проблему невозможно, что после тайм-аута расисты и сегрегационисты Юга вновь перейдут в наступление. «Мы полагаем поэтому, – говорил он в конгрессе, – что федеральное правительство не имеет иного выбора, кроме как взять инициативу на себя. Как мы можем сказать негру в Джексоне: “Когда начнется война, ты станешь американским гражданином, а пока ты – гражданин Миссисипи и мы не можем помочь тебе”» ^{1082} .

Именно в это время организация Кинга «Конференция христианского руководства на Юге» решила провести массовый поход на Вашингтон, который ставил целью не только поддержать внесенный Кеннеди законопроект и добиться его быстрейшего проведения через конгресс, но по ряду позиций достичь его еще большего расширения, хотя по существу дела законопроект был достаточно полон – важно было не плодить новые статьи, а добиться реализации существующих.

Вначале Кеннеди, как осторожный политик, выступил против похода, полагая, что он может привести к крайне нежелательному обострению внутриполитической ситуации в стране и даже к кровавым столкновениям на расовой почве.

Приняв 22 июня руководителей движения за гражданские права, Джон отговаривал их от организации многотысячного мероприятия. Он выразил опасение, что столь массовое сборище может вызвать отрицательные эмоции у конгрессменов и это отразится на внесенном законопроекте. «Мы хотим добиться успеха в конгрессе, – пытался убедить присутствовавших Кеннеди, – но не огромного шоу возле Капитолия. Некоторые из этих людей (имелись в виду конгрессмены. – Л. Д., Г. Ч.) ищут предлог, чтобы выступить против нас. И я не хочу дать им возможность сказать: “Да, я за этот закон, но, черт меня побери, если я проголосую за него под дулом пистолета”. Марш только создаст атмосферу угрозы и может встретить сильное недовольство в конгрессе». На это присутствовавший на беседе Кинг ответил, что марш драматизирует ситуацию и будет способствовать мобилизации поддержки законопроекта ^{1083} .

Вначале президент остался при своем мнении. Однако, проконсультировавшись с председателем профсоюза рабочих автомобильной промышленности Уолтером Рейтером, а затем и со своим братомминистром, он пришел к выводу, что поход может сыграть положительную для него роль и в смысле проведения закона в жизнь, и для расширения собственного политического влияния. Рейтер внес остроумное предложение – превратить этот поход из негритянского в общегражданский с широким участием белых американцев, считающих необходимым реальное осуществление всеобщего гражданского равенства, членов профсоюзов, прихожан различных церквей во главе со своими священниками.

Кинг охотно пошел на такое сотрудничество, означавшее, что на его сторону переходит б ольшая часть Америки, включая президента. 28 августа почти полторы тысячи автобусов, а также поезда доставили в столицу участников «марша на Вашингтон за работу и свободу» ^{1084} .

В этот же день, 28 августа, в городе состоялся грандиозный митинг, в котором участвовало до четверти миллиона человек.

С одобрения Кеннеди эта огромная масса людей разместилась на зеленом пространстве от подножия Капитолийского холма до мемориала Линкольна. Люди стояли, сидели и даже лежали на земле. По распоряжению президента полицейскому комиссариату Вашингтона был дан приказ – рассредоточить стражей порядка так, чтобы они не были особенно заметны, чтобы у них не было огнестрельного оружия и собак, чтобы они вели себя дружелюбно по отношению к собравшимся. Это была рискованная затея, но сработала она великолепно. За время митинга не произошло не только ни одного острого конфликта демонстрантов с полицией, но вообще ни одного инцидента – ни единой драки.

В связи с прибытием участников марша в столицу по предложению Роберта Кеннеди была проведена остроумная операция с целью не допустить огромных людских скоплений. Служащие правительственных учреждений были отпущены с работы раньше времени девятью потоками, покидая «правительственный треугольник» между Белым домом, Капитолием и Пенсильвания-авеню каждые 15 минут.

Выступивший перед собравшимися у мемориала А. Линкольна Кинг произнес историческую речь, которая вошла в летопись американской истории и ораторского искусства под названием «У меня есть мечта» («I have a dream»). Мечта состояла в достижении полного равенства всех американцев, независимо от цвета кожи, от расы, национального происхождения. Кинг говорил: «Мы не успокоимся, пока негры остаются жертвами невиданных расправ полиции. Мы не успокоимся, пока нас, уставших от длинной дороги, будут отказываться принимать в мотелях и гостиницах. Мы не успокоимся, пока основное направление движения масс негров лежит из малых гетто в большие. Мы не успокоимся, пока топчут самосознание наших детей, отбирают у них чувство собственного достоинства вывесками вроде “только для белых”. Мы не успокоимся, пока негры Миссисипи не участвуют в голосовании, а негры Нью-Йорка убеждены, что им и не за что, и не за кого голосовать. Мы не успокоимся, пока справедливость не превратится в ручей, а равноправие – в мощный поток.

…Я говорю вам, мои друзья, что, несмотря на все трудности и неудачи, у меня есть мечта. Эта мечта глубоко укоренилась в американскую мечту. Я мечтаю о прекрасном времени, когда наша могучая страна поднимется, чтобы воплотить в жизнь подлинный смысл нашего кредо: “Мы считаем самоочевидной ту истину, что все люди рождаются равными”. Я мечтаю о том великолепном дне, когда сыновья бывших рабов и бывших рабовладельцев сядут рядом за одним братским столом. Я мечтаю о том прекрасном дне, когда четверо моих детей будут жить в стране, в которой о них будут судить не по цвету кожи, а по их характеру» ^{1085} .

Кеннеди, знавший толк в силе живого слова, был восхищен речью Кинга. После митинга Кинг и его ближайшие сотрудники были приглашены в Белый дом, где состоялась дружеская встреча с президентом, который, поздоровавшись с негритянским лидером, произнес первые слова: «И у меня есть мечта!» ^{1086} Слова эти можно было понимать как угодно – и как стремление добиться скорейшего принятия закона о гражданских правах, и как надежду на действительное преодоление расовой дискриминации, и даже как расчет добиться переизбрания на президентскую должность. Что бы ни скрывалось за загадочными словами, восприняты они были как признак солидарности с движением Кинга и его сторонников. В любом случае американский президент демонстрировал стремление к осуществлению мирным путем глубоких демократических изменений в обществе.

Поход на Вашингтон был крупнейшим успехом движения за гражданское равноправие. После него в законопроект о гражданских правах были внесены некоторые дополнения, углубившие и уточнившие его. При жизни Кеннеди закон не успели принять. Он был введен в действие в 1964 году, но по сути это был именно закон Кеннеди.

Закон запрещал дискриминацию при регистрации избирателей, расовую сегрегацию в общественных местах, включая все виды транспорта и учебные заведения, предприятия общественного питания и развлечения, торговые заведения и вообще все места, посещаемые людьми с целью выполнения личных или общественных задач. Закон уполномочивал министерство юстиции возбуждать гражданские иски и преследовать в уголовном порядке тех, кто нарушает эти положения.

В преддверии его принятия Кеннеди издал несколько исполнительных приказов, включая приказ о запрещении любой дискриминации в государственных учреждениях, в аэропортах и других транспортных узлах страны, в спортивных командах и на состязаниях и т. д.

С середины 1960-х годов в США постепенно, но довольно быстро стало вводиться реальное гражданское равноправие, впрочем, даже с элементами «обратной дискриминации», когда при прочих равных условиях (а иногда и без таковых) афроамериканцы пользуются преимуществом при поступлении на работу, в учебные заведения, в последнюю очередь увольняются с работы и т. д.

Отдавая должное Джону Кеннеди в том, что реализация гражданских прав двинулась вперед быстрыми шагами, Соединенные Штаты Америки особенно отмечают в этом процессе роль Мартина Лютера Кинга. Он оказался единственным американцем, кроме Джорджа Вашингтона, в честь которого в 2000 году был введен общенациональный праздник – выходной день для служащих государственных и других административных учреждений – третий понедельник января.

Недолгое президентство Джона Кеннеди можно считать временем рождения подлинного гражданского равноправия в США. Именно он вместе с Мартином Лютером Кингом стоял у его истоков.

Глава 7.
ГИБЕЛЬ И ПАМЯТЬ

На пути в Даллас

Тем временем бурный первый срок президентства Джона Кеннеди подходил к концу. Приближался очередной високосный год – год президентских выборов. Собираясь баллотироваться на второй срок, Кеннеди осенью 1963 года начал свою избирательную кампанию, хотя по сути дела собирающийся баллотироваться во второй раз президент вел подготовку к таковому избранию с первых дней своей власти. Вся его государственная политика проводилась именно с таким прицелом. Джон был почти убежден в том, что будет переизбран. Его популярность оставалась высокой. В истории Соединенных Штатов Америки за предыдущие три с половиной десятилетия не было ни одного случая, когда бы действующий президент проигрывал повторные выборы (Гарри Трумэн, ставший президентом в апреле 1945 года после смерти Франклина Рузвельта и избранный на высший пост в 1948 году, просто не выдвигал своей кандидатуры в 1952 году).

Но, как и во время всех прежних кампаний, в которых участвовал клан Кеннеди, Джон, его родные и окружение отлично понимали, что избирательная борьба в демократическом мире таит массу подводных камней, неожиданных поворотов. Необходимо было иметь «запас прочности» и продолжать укреплять свои позиции.

Джон вроде бы не исключал, что он не сможет добиться победы, и сокрушался, как нам кажется, притворно, чтобы «обмануть судьбу», по поводу того неопределенного возраста, в котором он окажется вне высшей государственной политики. Правда, эти рассуждения относились и ко второму президентскому сроку. «Прослужу я один или два срока президентом, – говорил он, – так или иначе, мой возраст окажется неудобным – я буду слишком стар, чтобы начать новую карьеру, и слишком молод, чтобы засесть за мемуары» ^{1087} . На тот маловероятный случай, если он не будет избран вторично, продумывались разные варианты. Речь шла о покупке крупной газеты или основании нового периодического издания, в котором он совмещал бы функции собственника и главного редактора ^{1088} . Рассматривался и вопрос о президентской библиотеке. Собственно говоря, основание Библиотеки Джона Фицджералда Кеннеди как комплексного учреждения – архива, библиотеки и музея – стояло на повестке дня. Начиная с Ф. Рузвельта, впервые создавшего библиотеку собственного имени в родном городке Гайд-Парке, образование президентских библиотек или еще при выполнении высшим исполнительным лицом своих функций, или после его ухода в отставку виделось как необходимое дело.

Ясно было, где разместится это учреждение – район родного Бостона, а еще лучше городок Кембридж – фактическая часть Бостона, где располагался Гарвардский университет – альма-матер Джона.

В начале октября 1963 года были начаты переговоры с Гарвардским университетом о предоставлении необходимого участка земли, где началось бы строительство мемориального комплекса. Джон рассуждал о том, что часть года будет проводить в этой библиотеке, организовывать здесь встречи ученых и политических деятелей, разного рода семинары, читать лекции студентам. Именно здесь, на базе хранящихся в библиотеке документов, он собирался писать воспоминания. Но работу над мемуарами Кеннеди считал для себя преждевременной, он не чувствовал, что его политическая жизнь близится к завершению. Тем не менее научно-публицистической деятельностью он намеревался заняться, причем первой возможной темой, которую он мог бы осветить, являлось собственное президентство. Он говорил Эвелин Линкольн, что по числу публикаций когда-нибудь попытается опередить таких плодовитых авторов, как его помощники – видные историки-исследователи Банди и Шлезингер. Более того, он не исключал возможности, что будет избран президентом Гарвардского университета ^{1089} .

Однако все эти мысли сразу отходили на второй план, просто забывались, когда президент включал свой рабочий механизм и приступал к текущим делам. Именно характер этих дел и являлся по сути подготовкой к будущей избирательной кампании.

Хотя до выборов оставался год, к осени 1963 года Джон не то чтобы постарел, но во всяком случае не выглядел уже тем юношей, которым казался, будучи сенатором. В начале ноября он послал свою фотографию одному из старых знакомых, а в телефонном разговоре с ним по этому поводу обратил внимание на «те боевые шрамы и морщины, которые у меня появились, хотя я не воюю. Я уже не тот худощавый мальчик, которого ты когда-то знал. На фотографии я выгляжу смотрящим вперед, в вечность» ^{1090} . Можно полагать, что эти невеселые слова отчасти были своего рода кокетством – Кеннеди отнюдь не чувствовал себя стареющим. Он был полон бойцовской энергии.

Перед Джоном стояли, как он считал, две важные проблемы самого общего и в то же время конкретного характера.

Первой из них был вопрос о вице-президенте. Некоторые ближайшие советники считали, что Линдон Джонсон фактически не участвует в деятельности исполнительной власти. Они неоднократно с раздражением обращали внимание президента на то, что второе лицо на заседаниях по кардинальным вопросам политической жизни (Кубинский кризис, гражданские права чернокожих, ядерные испытания и пр.) вообще не высказывает мнения, и только в случае, если его спросят, бросит неопределенную реплику, причем подчас с обиженной интонацией – как, мол, я могу что-то рекомендовать, если не получаю необходимой информации. Неприязненное чувство к Джонсону сохранил на протяжении трех десятилетий М. Банди. В интервью 1991 года он ехидно произнес: «Я радовался бы, если бы Джонсон сказал что-нибудь, что не было бы одобрено, по крайней мере в общих чертах, президентом» ^{1091} .

Детально обдумав вопрос о кандидатуре вице-президента, Кеннеди всё же остановился на Джонсоне. Основанием было прежде всего то, что Джонсон, в прошлом известный сенатор, лидер демократической фракции, оказался в роли молчаливого второго лица вполне лояльным. Он ни разу не выступил с каким-либо заявлением, которое не соответствовало бы намерениям и воле президента. Он не мешал, и это было главное. Имелось, однако, еще одно обстоятельство, благоприятствовавшее сохранению Джонсона. Он представлял крупнейший штат Юга Техас, и устранение его с политического Олимпа могло подорвать шансы президента на будущих выборах на получение голосов населения штата, где Джонсона любили, а к Кеннеди относились враждебно или с прохладцей.

Однажды Чарлз Бартлетт, вашингтонский журналист, который в свое время познакомил его с будущей женой и позже стал доверенным лицом Кеннеди, задал ему прямой вопрос: «Почему бы тебе не пригласить другого вице-президента в 1964 году?» Бартлетт был очень удивлен, увидев, с какой злобой набросился на него Джон: «Почему я должен делать такие вещи? Это было бы совершенно глупо. Это разорвало бы всякие отношения и повредило бы мне в Техасе. Это была бы самая глупая вещь, которую я только мог бы совершить» ^{1092} .

Вопрос о вице-президенте, таким образом, дальнейшему обсуждению не подлежал.

Вторая проблема состояла в том, как путем политического маневрирования, спланированных закулисных ходов «подобрать» такого политического противника из Республиканской партии, которого можно было бы надежно победить на выборах.

Среди республиканцев в 1963 году котировались три наиболее вероятных претендента. Двое из них были опасны, хотя и в разной степени, третий считался весьма уязвимым. В качестве серьезных игроков рассматривались губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер и губернатор штата Мичиган Джордж Ромни.

Нельсон Рокфеллер, несмотря на свою принадлежность к могущественной финансовой династии, относился к либеральному крылу Республиканской партии. Он провел в «имперском штате», как часто называют Нью-Йорк американцы, ряд полезных реформ и пользовался высокой популярностью, которую, правда, несколько понизили его развод с женой в 1962 году и почти немедленная вторая женитьба. Советники Кеннеди вспоминали, что он внимательно следил за политической карьерой Рокфеллера, интересовался малейшими подробностями его жизни и быта, стремясь найти слабые места, которые можно было бы использовать в предвыборной борьбе ^{1093} .

Джордж Ромни (отец кандидата в президенты США от Республиканской партии, потерпевшего поражение на выборах 2012 года) имел значительный опыт административной и хозяйственной деятельности в качестве президента корпорации «Америкэн моторз». В 1962 году он стал губернатором штата Мичиган и уже успел проявить себя в качестве сторонника жесткого сокращения административно-бюрократического аппарата ^{1094} .

Кеннеди считал обоих этих республиканских деятелей весьма нежелательными, опасными соперниками. Он предпочитал, чтобы его противником в следующем году стал консервативный республиканец Барри Голдуотер, отставной генерал-майор, губернатор штата Аризона, упорно рвавшийся вперед, буквально расталкивая локтями возможных конкурентов. Антикоммунистическая риторика Голдуотера, который видел практически во всем происки «красных», стала объектом исследования психологов, которые даже построили «модель мира» по Голдуотеру, проявляющуюся в различных риторических стратегиях ^{1095} . Общественность, и не только либеральная, высмеивала Голдуотера, издевалась над ним, но он упорно продолжал по-военному гнуть свою линию.

В этих условиях Джон Кеннеди поручил своим помощникам создать через прессу и посредством слухов представление, что он весьма опасается конкуренции Голдуотера. Таким провокативным путем близкие к Белому дому круги пытались содействовать выдвижению кандидатом от республиканцев именно его. «Дайте мне доброго старого Барри, – говорил Кеннеди. – В этом случае я никогда не покину Овального кабинета» ^{1096} .

Всё же между общими подготовительными мероприятиями, то есть всем характером проводимой политики, включая предупредительные меры против возможных кандидатов соперничавшей партии, и непосредственной агитационно-пропагандистской деятельностью существует немалое различие.

Именно к этой прямой подготовке и приступил Джон Кеннеди примерно за год с лишним до выборов.

Свою первую крупную агитационную поездку Джон Кеннеди предпринял в конце сентября 1963 года. Он вылетел из Вашингтона 24 сентября, в тот самый день, когда сенат ратифицировал договор о запрещении ядерных испытаний в трех сферах, который считался большим достижением президента. Предполагалось посетить 11 штатов, в основном на западе страны. Подбор штатов не был случайным. В восьми из них Джон на прошлых выборах потерпел поражение, в девяти штатах в ноябре следующего года предстояли выборы сенаторов, причем во всех места в верхней палате занимали демократы, которые уже начинали острую борьбу, чтобы не потерять их. От этого зависел характер сенатского большинства, а следовательно, прочность позиций Кеннеди в законодательной ветви власти, если он останется президентом ^{1097} .

Формально поездка была связана с проблемой охраны окружающей среды. Именно так она анонсировалась в прессе, ибо до официального начала предвыборной кампании было еще далеко. Но вскоре стало ясно, что сам Джон и его советники не лучшим образом выбрали тематику. Довольно слабо знакомый с консервацией природы, будучи закоренелым урбанистом, неспособным искренне радоваться естественным красотам, Кеннеди вел себя не очень естественно. Первые выступления не вызвали энтузиазма слушателей и, как полагал корреспондент журнала «Ньюсуик», были скучны для оратора ^{1098} .

Положение изменилось во время выступления в городе Биллингсе, штат Монтана. Здесь президент, быстро покончив с природно-охранными делами, заговорил на более близкую ему тему – он похвалил обоих лидеров сенатских фракций – демократа Майка Мэнсфилда и республиканца Эверетта Дирксена – за то, что они проявили гражданскую зрелость, поддержав ратификацию договора о прекращении испытаний ядерного оружия. М. О'Брайен пишет по этому поводу: «Как только он упомянул о договоре, толпа встрепенулась, раздались громкие крики одобрения и аплодисменты. Казалось, что он удивлен такой реакцией. Но обладая верно настроенными политическими антеннами, он почувствовал, чтб хочет услышать аудитория. И – немедленно сконцентрировался на теме мира, повышая темп речи и ее интенсивность» ^{1099} .

Кеннеди осознал, что население не очень интересуется его маловыразительными выступлениями по поводу консервации природы, что людей значительно больше волнуют вопросы войны и мира. Начиная с третьего дня пятидневной поездки, речи концентрировались на этой жгучей проблематике.