Текст книги "У птенцов подрастают крылья"

Автор книги: Георгий Скребицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

ПАМЯТЬ О СТАРОМ ДРУГЕ

Итак, у меня есть верный друг – Миша Ходак. Новый друг, думал я, и при этой мысли мне как-то невольно вспомнился другой – мой старый друг Петр Иванович. Вот уже пришла и проходит без него четвертая весна, четвертый год. Часто ли за это время я вспоминал о нем? Нет, очень редко. А на могиле с тех пор и вовсе не был ни разу.

«Пойду, завтра же схожу», – решил я и с самого утра отправился на кладбище.

Я там был только один раз, ранней весной, когда хоронили Петра Ивановича. Тогда все деревья стояли еще совсем голые. А теперь они оделись молодой, сочной листвой.

Ища могилу Петра Ивановича, я внимательно осматривался по сторонам.

«А ведь на кладбище ничего нет ни страшного, ни печального, – подумал я, – наоборот, так тихо и хорошо, как в лесу».

Кругом на могильных холмиках и возле них зеленела трава. Над головой слегка шумели, будто перешептывались, старые клены, березы, вязы. В их кронах щебетали и перекликались разные птицы. Где-то совсем близко насвистывала иволга, словно выговаривала: «Фитиу-лиу, фитиу-лиу».

Побродив среди могил, я наконец нашел могилу Петра Ивановича. Она вся густо заросла травой, казалась совсем зеленой и мохнатой.

«А хорошо, что никто тут не выщипывает траву, не посыпает вокруг песком, – подумал я, – так лучше. И Петру Ивановичу, конечно, так больше нравится».

«Больше правится»… – поймал я себя на этой мысли. – Да разве ему может теперь что-либо нравиться или не нравиться? Ведь он же умер. А что такое «умер»? А когда я умру, мне тоже ничего не будет нравиться? Нет, не может этого быть. И вообще лучше об этом не думать».

Стараясь прогнать эти непрошеные мысли, я стал внимательно осматривать все кругом. Какая огромная липа растет возле его могилы! Сколько ей лет? Может, сто, а может, и больше. А вон дупло в стволе. Верно, там кто-то живет, чье-нибудь гнездо?

Я присел на краешек могилы и стал ждать, не покажется ли кто-нибудь из обитателей этого дупла. Ждать пришлось недолго. К липе подлетел скворец. В клюве он держал большую зеленую гусеницу. Скворец сел на краешек дупла. В тот же миг изнутри показалась головка скворчихи. Она широко раскрыла рот. Скворец сунул туда гусеницу и, очень довольный, засвистел и полетел куда-то, верно, за новой добычей.

«Как хорошо, что скворцы поселились именно тут, около Петра Ивановича, подумал я, – он так любил птиц!» И мне вспомнился озорник скворушка, как он проказничал, как залез в варенье, как искупался в полоскательнице. А вот теперь и скворушки давным-давно уже нет. Зато есть другие, такие же веселые, озорные. Наверное, если приручить любого из них, будет так же бедокурить.

Вот и опять прилетел, опять принес скворчихе еду. Молодец! Скоро у них скворчата выведутся, тогда уж оба будут летать детям за кормом.

Какое-то сердитое жужжание отвлекло мои мысли. Оса, как бы не ужалила… Но я не стал от нее отмахиваться. Лучше сидеть неподвижно – скорее улетит. Однако оса не улетала. А вот и вторая… Да их здесь не одна, не две… Я поглядел в сторону, куда они летели. Вот в чем дело: осиное гнездо на суке, совсем еще маленькое, как серый шарик. И эти осы тоже еще совсем молодые. Они недавно вывелись в этом самом гнезде. Его построила старая оса – их матка. Она перезимовала, а весной устроила гнездо, снесла в него яички и вывела детей. А теперь они сами трудятся, надстраивают, увеличивают гнездо для своих младших сестер. Они тоже выведутся из яичек, которые отложит старая оса. За лето у нее родится много-много детей. Об этом рассказывал мне Михалыч.

Я сидел тихо, наблюдая за тем, как трудились молодые осы, надстраивали свое родное жилище.

А вот и скворец снова к дуплу подлетел с гусеницей для скворчихи. Сколько же гусениц он за день переловит?

По моему сапогу ползет муравей. Он волочит какую-то соломинку. Для него это целое бревно. Муравей тащит его в свой дом – в муравейник. Навстречу спешит другой муравей. Встретились, оба ухватились за соломинку, потащили вместе.

«Сколько кругом всякой живой твари, – подумал я, – хлопочут, строят жилища, выводят детей… И все это на кладбище, как странно!»

Я вспомнил, что Михалыч очень любил одно стихотворение Пушкина. Я его хорошо запомнил, но не очень хорошо понимал:

 
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
 

А теперь эти стихи показались мне такими понятными. Вот здесь, под этим холмиком, похоронен Петр Иванович. А около его гроба живут скворцы, и муравьи, и осы… Это все молодая жизнь. Правда, они не играют, они все трудятся, но как хорошо, дружно, весело! И природа, какая она красивая: трава, кусты, деревья, и небо с облаками, и солнышко… Ведь это все природа. Она так и сияет и будет сиять и на будущий год, и еще через год, и через сто лет… Как все это верно! Как хорошо написал Пушкин! Только вот почему он сказал: природа равнодушная? Этого я тогда так и не понял.

МИХАЛЫЧ ПОКАЗЫВАЕТ КЛАСС

До новой поездки на рыбалку с Михалычем осталось еще два дня. Это время мы с Мишей посвятили подготовке к серьезному походу.

Старые Ходаки немножко ворчали на сына, что он все лодырничает. Но ворчали больше для порядка. Идя к Мише, я всегда просил маму дать мне с собой чего-нибудь вкусного для старичков: кусок пирога, копченой колбасы или котлет… Принесу и вручу Матрене Ивановне:

– Это мама просила вам передать.

– Ах она баловница, матушка ваша! – весело восклицала Ходачиха. – Все балует нас, стариков. Hy, спасибо, спасибо ей.

И она тут же посылала Тимофея Ивановича за «попом».

– Без него никак не возможно, – как бы оправдываясь, говорила Матрена Ивановна. – Без попа и кусок в рот не полезет, беспременно размочить полагается…

– Ну вы тут закусывайте, – включился в разговор Миша, – а мы с Юркой на полчасика на речку смотаемся.

– Ох уж и лодырь! – сокрушалась Матрена Ивановна. – Где ж это видано: поп на стол, а он из избы вон. Ну да уж шут с тобой, пойдите промнитесь. И правду сказать: дело молодое, ноги на месте никак не стоят.

И мы с Мишей, выскользнув из душной комнаты на волю, бежали рыть червей, или на реку за раками, или в сотый раз проверяли давно налаженные снасти.

Наступил наконец и желанный день – суббота. Погода была отличная: солнце, теплынь, уже совсем по-летнему.

Михалыч пришел из больницы пораньше. Мы пообедали и начали собираться в путь.

На этот раз сборы оказались куда сложнее, чем в первое мое путешествие с Мишей. Прежде всего, теперь мы не шли пешком, а ехали на тележке. Чего-чего туда только не нагрузили: и одежду, и целую корзину с провиантом, и даже складную кровать. Она складывалась и убиралась в специальный ящик. Называлась она «раскладная походная кровать системы Гинтера». Для нас с Мишей, как мы ни протестовали, положили в тележку два огромных мешка, с тем, чтобы мы их на месте набили сеном или соломой. Наконец, все собрали, уложили, и мы отправились на рыбалку.

На лошади ехать – не пешком идти: даже не заметили, как и докатили до речки. Место ловли выбрали неподалеку от мельницы. Прямо на лугу стоял пустой сенной сарай. Возле него распрягли лошадь, в сарай внесли все вещи на случай дождя, потом захватили с собой удочки и отправились на бережок.

– Ну, я вас поучу сегодня, как голавлей таскать, покажу класс! – посмеивался Михалыч, насаживая на крючок раковую шейку.

Мы все трое закинули удочки и уселись рядком.

Я, как и в прошлый раз, две удочки закинул на раков, а одну на червяка – для мелочи. Именно на эту удочку сразу и начало клевать. Вот и ерш, а вот и второй, и третий…

Потаскиваю разную мелочишку да украдкой поглядываю на своих соседей. Те сидят сосредоточенно, совсем неподвижно, выжидают. Мне хорошо видны их поплавки на воде. У нас с Мишей они серенькие, самодельные, из пробок, а у Михалыча что ни поплавок – картинка. Нижняя часть каждого поплавка окрашена зеленовато-серой краской, под цвет воды, чтобы не выделяться на общем фоне, не отпугивать рыбу. Зато верхняя половина у одного ярко-красная, у другого оранжевая, у третьего желтая. Прямо будто цветы на воде.

Я сижу и любуюсь этими «цветами», так красиво распустившимися на тихой поверхности реки. «Нужно и нам с Мишей сделать поплавки поаккуратнее и тоже покрасить масляной краской», – думаю я и в тот же миг замечаю, как Михалычев средний – оранжевый поплавок – вздрагивает, слегка окунается в воду и потом медленно движется куда-то в сторону.

– Клюет, повела, повела! – предупреждаю я.

Но Михалыча предупреждать не нужно. Он схватил удилище и, вытягивая руку, дает рыбе «свободный ход». Пусть получше заглотит приманку.

Оранжевый поплавок исчезает под водой. Пора! Михалыч подсекает, пытается тащить. Удилище сгибается в дугу.

– Ого, здорова! – восклицает он.

 ^{– Ну, я вас поучу сегодня, как голавлей таскать…}

Хочет поводить на кругах, утомить добычу – не тут-то было. Попавшаяся рыба не поддается на эту уловку. Она, как мертвая, затаилась на дне. Только туго натянутая леска да легкое подрагивание поплавка говорят о том, что добыча не сорвалась с крючка.

– Сазан это, – волнуется подбежавший Миша. – Голавль рвется, он стоять не будет.

Михалыч пробует потащить заупрямившуюся рыбу. Она слегка поддается. Идет медленно, упираясь.

– Как рванет, леска – к черту! Разве такую вытащишь? – с отчаянием бормочет Михалыч. От волнения лицо и шея у него даже побагровели. На лбу капли пота.

«Боже мой, неужели уйдет? – с ужасом думаю я. – Что тогда будет, что тогда будет?» И мне кажется, что мы не переживем такого несчастья.

Миша хватает лежащий рядом с Михалычем подсачек и осторожно, крадучись, забредает по колено в воду.

Мне помогать нечем. Я просто стою рядом с Михалычем, и мы оба взволнованно кряхтим: Михалыч – от напряжения, я – из солидарности.

– Оборвет, сейчас оборвет! – твердит Михалыч, а сам полегоньку тащит добычу все ближе и ближе.

И вдруг на поверхности показывается что-то диковинное, какие-то огромные скользкие темно-зеленые щупальца.

Осьминог! В нашей реке? Быть не может!

Щупальца, как бы цепляясь за воду, медленно подвигаются к берегу.

– Коряга! – восклицает Миша. Он хватает рукой за «щупальца» и с трудом вытягивает на берег огромную корягу, всю сплошь облепленную скользкой водорослью – бодягой.

К одному из сучков прицепилась леска, и на ней трепещется попавшийся на крючок небольшой окунь, виновник нашего переполоха. Попался на удочку, а когда Михалыч потащил, окунишка случайно и зацепился леской за подводную корягу.

– У, паршивец! – заворчал Михалыч, снимая с крючка окунишку, и сердито бросил в ведро.

Мы с Мишей еле удерживались от смеха, вспоминая только что пережитое волнение. Но смеяться нельзя: Михалыч обидится. Он и теперь как-то подозрительно поглядывал на нас: чувствовал, что мы над ним подтруниваем.

Больше всего Михалыч был сконфужен тем, что не смог отличить попавшуюся корягу от живой рыбы. Такая оплошность и новичку не простительна.

– Все этот поганец виноват… – смущенно оправдывался Михалыч. – Ишь за какую тоненькую веточку зацепился! Чуть отпущу леску – он и дергает, и к себе тянет. Сразу чувствуется что-то живое. – Михалыч сокрушенно покачал головой. – Ну хоть бы приличный взялся – не обидно бы, а то этакий паршивец, а ведь тоже на рака схватил…

Долго мы не могли разойтись, все обсуждали забавное происшествие.

– Зря только портки вымочил, – усмехнулся Миша, – хорошо еще – тепло. Раз-два – и высохнут.

Наконец успокоившись, мы разошлись по местам. Вот и мои удочки – одна, вторая. А где же третья? Я и изумлении огляделся по сторонам. Посмотрел на берег, на траву. Да нет, не может быть. Помню хорошо – все три были закинуты, ни одной на берегу не оставалось.

– Миша, Михалыч, – крикнул я, – удочка пропала!

– Да вон она! – воскликнул Миша, указывая на противоположный берег под кусты.

Я пригляделся и тоже увидел удилище. Оно лежало на воде, у самых кустов.

– Голавль стащил, – пояснил Миша. – Пока мы тут возились, он попался на крючок да и утащил.

Но как же теперь быть?

Может, голавль и не сорвался, так и сидит на крючке. Наверное, не маленький, раз всю удочку уволок. Мы стояли в полной растерянности.

– Нужно бежать на мельницу, – предложил Михалыч, – через плотину на тот берег. А там уж как-нибудь сквозь кусты проберетесь.

Верно, мы с Мишей побежали к мельнице, оставив Михалыча следить за нашими удочками. Перебрались через плотину – и по другому берегу, стежкой, прямо к месту происшествия.

Вон Михалыч стоит на том берегу, машет нам рукой:

– Правее, левее… Вот здесь лезьте через кусты!

Полезли. Еле-еле добрались до воды. Берег крутой, кусты, крапива, да еще, того гляди, в речку свалишься.

Миша первым подобрался к воде. Глянул через кусты, высматривая удилище:

– Э, брат! Вон где оно. С берега не дотянешься. Ну-ка поищи какую-нибудь рогульку с сучком, я зацепить попробую.

Я принялся разыскивать подходящую рогульку. Нашел. Передал находку Мише.

– Вот это подходящая, – одобрил он, пытаясь подцепить удилище. – Стой, стой, куда ты! – вдруг закричал Миша. – Поехала, поехала…

– Кто, куда поехал? – не понимал я. Мне из-за кустов ничего не было видно.

– Удилище поехало, прямо к тому берегу, – взволнованно заговорил Миша. – Рыба там, не сорвалась, только как ее взять? К вам, к вам, держите! – тут же закричал он Михалычу.

Противоположный берег мне был хорошо виден. Там на возвышении стоял Михалыч, как полководец, руководящий боевой операцией.

И вдруг сам «полководец» поспешно соскочил со своего бугра, подбежал к реке, выхватил одну из удочек и начал ею, как кнутом, хлестать по воде, стараясь зацепить леской и крючком плывущее удилище.

– Ага, зацепил! – радостно крикнул он, вытаскивая из реки пойманную удочку. Вот он нагнулся, схватил удилище, поднял над водой. Удилище гнется, будто кланяется, совсем как живое.

– Не тяните, не тяните сильно! – закричал я. – Оборвется, уйдет.

Ах, зачем я побежал сюда вместе с Мишей, зачем не остался на том берегу! Сейчас упустит!..

Послышался сильный всплеск воды. Что-то забилось, затрепыхалось под берегом у самых ног Михалыча.

– Иди-ка сюда! – послышался его торжествующий голос. – Хорош, хорош, негодяй! – И Михалыч высоко поднял вверх крупного голавля.

– От воды, от воды подальше! – не своим голосом завопил я.

– Теперь не уйдет, – торжествовал Михалыч. – Ну, вы, ловцы-удальцы, возвращайтесь назад, нечего по кустам лазать!

Мы вернулись к Михалычу, рассмотрели пойманного голавля. Хорош! Фунта два будет.

– Ну кто кому класс показал? – подмигнул нам Михалыч.

– Тут и моя доля есть, – возмутился я, – на мою удочку попался!

– Неважно, на чью, а важно, кто его вытащил! – не сдавался Михалыч.

– Ладно, ладно, – примиряюще сказал Миша. – Ловля еще не кончена.

Ho предвечерние часы не принесли с собой ничего интересного. Миша поймал пару некрупных голавликов, а мы с Михалычем – по одному.

Солнце уже совсем склонилось к горизонту, стало прохладно. Снова, как и в прошлый раз, в лугах закричали коростели, по заводям заквакали лягушки, и, как бы солируя в этом весеннем концерте, защелкал, засвистал соловей.

Изредка то там, то тут в реке слышались громкие всплески. Это речные хищники – шересперы – охотились за мелочью. Особенно сильно плескались они в мельничном омуте у песчаной отмели.

– Вот бы кого поймать!.. – сказал я, когда один из шересиеров всплеснул невдалеке от нас.

– Да как его поймаешь-то? – ответил Миша. – Ишь хитрый какой: все посреди речки бьет, к берегу и не подходит.

Михалыч ничего не говорил. Он посидел еще с полчасика, покурил, потом неторопливо встал.

– Ну, на сегодня эту ловлю я приканчиваю, берусь за другую.

– За какую другую? – спросил я.

– Пойду на брод, половлю пескарей.

– На что они вам? – удивился Миша. – Голавль ночью лучше всего на рака берет.

– Может, и понадобится, – уклончиво ответил Михалыч. Он взял ведерко для рыбы, червей, легкую удочку и удалился на брод.

– Чудит старичок, – подмигнул ему вслед Миша.

Мы посидели еще с часок. Уже начало смеркаться.

– Куда-то наш дед пропал, – забеспокоился Миша, – в речку бы еще не свалился.

Но в это время зашелестели раздвигаемые кусты лозняка, и из них вылез Михалыч целый и невредимый.

– Ну, пескариков я наловил, – объявил он, – а теперь, ребятки, идемте к мельнице, к омуту.

– Зачем? – изумились мы.

– Поможете мне переметик на пескарей поставить. Ужотко на ранней зорьке шереспера и поймаем.

– Перемет? Откуда он? – удивились мы.

– Как – откуда? Из дома прихватил. – Михалыч торжествующе взглянул на нас. – Опытный рыбак всегда учтет, какая снасть где пригодиться может, учтет и прихватит с собой, – назидательно закончил он.

Мы с Мишей не без зависти глядели, как Михалыч не торопясь вынимал из своего рыболовного мешка аккуратно намотанный на дощечку перемет.

Как же мы-то не догадались смастерить такой же? Снасть самая простая: длинный прочный шпагат и к нему посредине, на некотором расстоянии друг от друга, привязаны поводки. На каждом поводке крючок. Вот и вся снасть.

Действительно, на этот раз Михалыч оказался куда предусмотрительнее нас. Нечего делать: пришлось признать свою недогадливость. Хорошо хоть, Михалыч догадался. На утренней зорьке обязательно шереспера поймаем, а может, и не одного.

Придя к омуту, к тому месту, где у песчаной отмели шересперы особенно «зверствовали», мы надели на крючки пескарей, затем перетянули шпагат через всю отмель с одного берега на другой, так что наши пескари на крючках могли отлично разгуливать по мелководью. Концы шпагата мы крепко привязали к сучьям прибрежных кустов.

Снасть поставлена. Теперь, речные разбойники, милости просим, хватайте наших пескарей и попадайтесь на крючки! Очень довольные мы отправились к месту ночевки, к сенному сараю.

– Ну-с, после трудов праведных не худо и закусить, – объявил Михалыч, – да и соснуть часок-другой тоже не вредно.

Сухих поленьев около сарая валялась целая груда. Мы мигом развели костер, попили чаю, закусили.

В сарае нашлось немного прошлогоднего сена. Им мы набили наши спальные мешки, а Михалычу разложили его кровать. Но тут у нас произошло небольшое разногласие. Мы с Мишей хотели лечь спать под открытым небом. Михалыч же распорядился поставить свою кровать в сарай и нам тоже посоветовал тащить туда же наши мешки.

– Нечего Робинзонов разыгрывать, – сказал он. – Еще пойдет ночью дождь, вымокнете, потом возись с вами.

Мы решили не спорить и покорно втащили все наши постели в сарай.

– Ну вот и отлично! – одобрил Михалыч. – А теперь живо спать.

Он улегся на свою кровать. Не прошло и пяти минут, как весь сарай задрожал от богатырского храпа.

– Ого, вот это заворачивает! – одобрил Миша и тут же последовал примеру Михалыча.

Разница заключалась только в том, что Михалыч вел басовую партию, а Миша подтягивал ему слабеньким тенорком.

Чтобы не слушать своеобразный дуэт, я укрылся курточкой с головой, по и это не помогло. Наконец, промучившись больше часу, я заснул.

– Вставайте, Алексей Михайлович, вставайте, всю зорю прозеваем! – услышал я сквозь сон и тут же открыл глаза.

В сарай заглядывали первые лучи солнца. Неподалеку от меня стоял Миша и тряс за плечо Михалыча.

– Рано еще. Поспим немножко, – бормотал тот.

– Да куда же спать? Уже солнце встало.

– Немножко поспим, рано еще, совсем рано, – в полусне отвечал Михалыч.

– Подожди, Миша, – сказал я, вскакивая с постели. – Так у тебя ничего не выйдет. Вот я его сейчас возьму за пятку и пощекочу – мигом вскочит.

– Я те возьму за пятку, – послышался неожиданно совсем бодрый голос Михалыча, – я те возьму! – И он сразу сел.

– Вот это другое дело, – одобрил Миша.

Михалыч сидел на своей кровати, плотно прижав пятки к земле. Но вставать ему, видимо, очень не хотелось.

– Ребятушки, – как-то заискивающе проговорил он, – вы бы сходили одни на отмель, осмотрели бы перемет. А я живенько вслед за вами.

– Нет, не выйдет, – сурово заявил я. – Мы уйдем, а вы тут до обеда проспите. Нечего тогда и на рыбалку ехать. Советую немедля вставать. – И я бросил выразительный взгляд на землю, где сиротливо белели голые, ничем не защищенные пятки Михалыча.

– Изверг, бесчувственный изверг! – почти простонал он и, повинуясь горькой необходимости, начал обуваться.

– А хорошо, братцы мои! Поглядите, какое утро! – весело сказал Михалыч, когда мы уже совсем готовые вышли из сарая. – Всегда рекомендую вставать как можно раньше, – назидательно добавил он, будто забыв, с каким трудом мы только что подняли его с постели.

Бодро шагая по росистой траве, Михалыч начал декламировать:

 
Ясно утро. Тихо веет
Теплый ветерок;
Луг, как бархат, зеленеет,
В зареве восток.
 
 
Окаймленное кустами
Молодых ракит,
Разноцветными огнями
Озеро блестит.
 

Действительно, из-за ракит и кустов ивняка показался мельничный омут. Он весь горел и переливался и утренних солнечных лучах.

 
Тишине и солнцу радо,
По равнине вод
Лебедей ручное стадо
Медленно плывет,  —
 

вдохновенно читал Михалыч. И это тоже была сущая правда. Только перед нами плавали не лебеди, а целое стадо белых пекинских уток. Они шлепали и суетились на отмели.

 
Вот один взмахнул лениво
Крыльями,  – и вдруг!.. —
 

Михалыч замер на полуслове, остановился в недоумении.

Мы с Мишей тоже остановились, не понимая, что перед нами происходит. Дело в том, что ретиво взмахивала крыльями не одна, а сразу три утки. Они метались по воде, казалось, хотели взлететь и не могли. Остальные в замешательстве плавали вокруг них.

– Ребята, беда, – наконец произнес Михалыч. – Утки на перемет попались.

Дальше объяснять было нечего. Утки мельника проглотили наших пескарей и попались на крючки.

– Живо на ту сторону, отвязать шпагат! – скомандовал Михалыч.

Миша со всех ног пустился к плотине и дальше по берегу – прямо к отмели.

Михалыч тем временем отвязал от куста свой конец шпагата. Вот и Миша отвязал другой конец.

– Бросай! – скомандовал Михалыч.

Миша бросил. Пойманные утки рванулись вперед, замахали крыльями, взлетели над водой. Но предательская привязь их не пускала. Они то взлетали, то вновь шлепались на воду. Перепуганная стая с громким криком металась вокруг своих злополучных собратьев.

И среди всего этого невероятного шума, хлопанья крыльев, кряканья, плеска воды Михалыч, как некий сказочный чародей, казалось, одним своим взглядом притягивал к себе отчаянно сопротивлявшихся птиц. Наконец он подтянул одну из них, поймал за крыло.

– Юра, отцепляй, а я – другую.

Вот и вторая утка в наших руках. На привязи осталась только третья. Не чувствуя помехи, она поднялась в воздух и закружилась над нами.

Миша, перебежав через плотину, уже спешил нам на помощь.

Еще минута – и все кончилось бы вполне благополучно, и никто бы даже и не узнал об этом маленьком недоразумении. Но не хватило именно одной этой минутки.

Небывалое оживление уток, видимо, удивило мельника, и он вышел из дома взглянуть, почему так расшумелись его питомцы.

Он взглянул как раз в тот момент, когда мы с Михалычем пытались освободить от крючков двух пойманных птиц, а Миша подтягивал к себе третью.

– Стой, стой! – завопил мельник и, схватив огромный кол, бросился к нам.

Мы с Мишей хотели пуститься наутек, но Михалыч остановил:

– Куда? Спокойно!

В этот миг он походил уже не на сказочного волшебника, а на полководца, готового принять неравный бой.

Действительно, силы были неравные: в руках мельника огромный кол, а у нас никакого оружия. И, кроме того, у каждого по утке – явное доказательство нашей далеко не безукоризненной честности.

Задыхаясь от гнева, мельник стремительно приближался к нам.

– Послушайте, дорогой мой, – бесстрашно выступил навстречу врагу Михалыч, – я сейчас объясню вам, в чем дело.

– Я те объясню, я те благословлю дубиной! – вихрем налетел мельник, взмахивая над головой Михалыча своим страшным оружием.

Мы с Мишей окаменели от ужаса, не выпуская из рук злосчастных уток.

– Я те по башке как двину!.. – завопил, да так и не закончил своего приговора неприятель. Изумление, даже какой-то мистический страх отразились на его лице. Поднятый кол застыл в воздухе. – Господии доктор, господин доктор!.. – видимо не веря собственным глазам, пролепетал он. – Вы… вы… моих уточек потаскиваете? Господи, боже мой, да как же это?! Да неужто нужда заставила?..

Он опустил кол, оперся на него, как на жезл, и замер, видимо все еще не веря тому, что видит.

– Нет, нет, совсем не то, – заторопился Михалыч, – какая там нужда… Мы не уток, мы рыбу ловим, шересперов, на перемет… И вот видите, что получилось.

– Понимаю, понимаю, – начиная наконец приходить в себя, забормотал мельник. – Ловили рыбку, а поймали уточек моих. Бывает. Оно, конечно, всяко бывает: Каждую ночь то одной, то двух недосчитаешься…

– Но это уж вы зря! – возмутился Михалыч. – Мы тут ни при чем. Мы вообще здесь в первый раз.

– Да я разве что говорю? – тяжело вздохнув, ответил мельник. – Может, и другие рыбачки тоже шересперов ловили. Каженную ночь то одной, то двух нет. Разве я что говорю…

– Подождите, – перебил его Михалыч, – давайте сперва попытаемся этих освободить. Я за них заплачу, сколько скажете. Попробуем только крючки отцепить.

– Ну что ж, попытайте, ваше дело рыбацкое, – охотно согласился мельник. – Вы и на крючки ловите, и с крючков сымаете, ваша уж специальность такая.

Но, увы, «специальность» помогла плохо. От крючка удалось освободить только одну утку. Крючок зацепился ей за самый краешек клюва. Выпущенная на волю, птица опрометью бросилась к воде, начала купаться, полоскаться, всячески выражая свою радость. Зато две ее подруги оказались куда более незадачливы. Крючки засели у них глубоко в глотках. Обеих уток пришлось определить на жаркое.

– Сколько я вам за них должен? – спросил Михалыч.

– Да уж и сам не знаю, – развел руками мельник. – Утки-то племенные, пекинские. Опять же каженную ночь то одной, а то и двух не хватает…

– Ну, уж за тех я платить не буду! – возмутился Михалыч. – Этих двух мы поймали, за них и плачу.

– Оно, конечно, воля ваша, за тех-то разве получишь… Недаром говорится: не пойман – не вор.

Мельник долго чесал в затылке, раздумывал. Наконец заломил за каждую утку такую цену, как за хорошего барана. Но торговаться не приходилось. Михалыч тут же расплатился.

Получив деньги, мельник сразу повеселел:

– А не прикажете ли одну ощипать да поджарить? Жена мигом сообразит.

Михалыч на секунду задумался.

– А ведь это идея: жареная утка на свежем воздухе…

– У меня и моченые яблочки, и огурчики соленые имеются, – подхватил мельник.

– Яблоки моченые! – воскликнул Михалыч. – Ну тогда и речи им мм, не может. Конечно, зажарьте.

Мельник побежал хлопотать насчет утки, а мы вернулись на берег и принялись за ловлю. Но после пережитых волнений рыбалка как-то не налаживалась. Скоро начало припекать солнышко, рыба клевать перестала. Мы просидели все утро почти задаром. На том и кончилась наша рыбалка.

Зато обед получился на славу.

Уезжая, мы простились с мельником совсем по-приятельски.

– Приезжайте почаще, – приглашал он, – вместе переметик поставим, авось и еще попадется какая пожирней…

– Прекрасно, прекрасно, обязательно приедем, – отвечал Михалыч, трогая лошадь.

И мы покатили в обратный путь.

– А ведь совсем неплохо получилось, – заговорил Михалыч, когда мы отъехали от мельницы. – С мочеными яблочками вкусна, каналья! Дома попросим тетку Дарью и вторую так же приготовить. – Михалыч немного помолчал и вдруг, улыбаясь, добавил: – Я ж вам обещал показать класс ловли. Разве не показал?!