Текст книги "Голова (Империя - 3)"

Автор книги: Генрих Манн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

– Дядюшка Ланге, Альма исправится.

– Это вы всегда говорите, – вздохнул отец и, еле волоча ноги, потащился к себе в темную каморку.

– Зейферт, вы, я вижу, тоже неудачник, – заметил Терра, оставшись наедине с кассиром.

– Мне достаточно взглянуть на девушку, как у нее уже готов ребенок, – с убитым видом сказал Зейферт.

Терра конфиденциально перегнулся над загородкой.

– Для человека, невинно пострадавшего, как вы, я не хочу сказать, что оправдал бы, но мог бы оправдать временный заем в кассе.

Зейферт уже снова запустил пальцы в волосы.

– Не хватало мне еще этого!

– И что сталось бы тогда с "Главным агентством по устройству жизни"? добавил Терра. – Ведь господин Морхен себя не обижает.

Зейферт перестал метаться.

– Это вы тоже успели пронюхать? – Он принес из несгораемого шкафа целую пачку бумажек. – Вместо денег у меня хранятся только его расписки. Для себя-то он берет по двадцать марок, а для директора тысячи. Куда это все девается?

– Будем надеяться, что наш директор помещает их в блестящие предприятия.

– На это можно только надеяться.

– Я составил себе о нем совершенно ясное представление, – сказал Терра. – Я считаю его гением спекуляции.

– Да, выкручиваться он мастер. А утешать здесь людей приходится мне.

– Собачья жизнь, нечего сказать, – поддержал его Терра.

– Сегодня Морхен потребовал у меня семьдесят тысяч, – чуть слышно прошептал кассир.

– Вы послали его к черту?

– После обеда он придет опять.

– Дайте ему достойный отпор.

– Тогда он донесет директору, что я беру из кассы деньги и даю ему взаймы. Он вертит стариком как вздумается.

– Мы сами так с ним расправимся, как ему, при всем его хитроумии, и не снилось, – заявил Терра с такой непреложной уверенностью, что Зейферт, ни о чем больше не спрашивая, просто потряс ему руку. Но появившаяся публика снова бурно атаковала кассира.

В приемной скопилось много народа, и настроение, царившее там, ясно говорило, что люди пришли за своими деньгами и беспокоятся, что пришли напрасно. Терра понимал, что малейший толчок вызовет стихийное возмущение этих людей против того, кто систематически уносит их деньги, и таким образом избавит директора от его злого гения. С каждым часом директор казался ему все более достойным доверия.

Не входя к себе в кабинет, он снова спустился на улицу, так как приближался момент выхода "Локальпрессе". Редактор биржевого отдела почуял, что статья сулит сенсацию, и хотел напечатать ее сейчас же, в вечернем выпуске. Бодро шагал Терра по Фридрихштрассе. Меньше суток он в Берлине – и уже чувствует себя во всеоружии. В быстром мелькании толпы он не различал отдельных лиц, но ощущал каждого из прохожих, как и разогретую их шагами торцовую мостовую. Надо действовать и приступом взять успех. Кругом нищета, роскошь, мошенничество, и все они уравнены в правах взаимной борьбой. Торговые дома пропускают столько покупателей, сколько могут, и эксплуатируют своих служащих, тоже как только могут. Борьба разрастается, невзирая на тебя и твои терзания. Возьми ж ее в свои руки, сделайся ее вожаком.

Получив у первого разносчика газету, он развернул ее, словно в чаду, но, пробегая столбцы при свете газовых фонарей, быстро отрезвился: в отделе торговли не было ничего. Все же он нашел свою статью, напечатанную в виде фельетона; он прочел ее у подъезда "Главного агентства". Господи, как она искорежена, скомкана! Редактор с присущей ему проницательностью вычеркнул все, что могло пойти на пользу "Главному агентству": допущение на биржу последних акций, а также деятельность "Главного агентства по устройству жизни" в интересах оперы, написанной высокой особой. Правда, литературно-музыкальная оценка произведения частично сохранилась.

Терра поднялся по ступенькам с сознанием: "Первая неудача! Но второе дело стоит двух. В атаку на Морхена!" Пробравшись через толпу к своей двери, он решительно распахнул ее – и так же быстро снова закрыл со словами: "Прошу прощения". Он увидел даму с фиалками в объятиях какого-то господина, но отнюдь не директора. Господин поддерживал ее за талию, а она откинула голову и весь стан так, что его лицо приходилось над ее лицом. Эта картинная поза не оставляла сомнения в том, кто она. Хотя ее наполовину скрывала фигура мужчины и она еще не успела поднять глаза, но как было не узнать в ней женщину с той стороны!

Они отодвинулись друг от друга, однако без излишней поспешности. Женщина с той стороны кивнула Терра так, будто лишь вчера назначила ему свидание.

– Как вам жилось это время? – спросила она по-приятельски.

– Великолепно, – ответил он ей в тон. – Иначе и не может житься заведующему отделом рекламы.

– А наше дело? Ведь у нас всех троих, по-моему, одно общее дело, заметила она своему партнеру.

– Да ну! – воскликнул Терра, искренно удивленный. А у того лицо совсем вытянулось. Он был еще выше женщины с той стороны, казался непомерно широкоплечим и каким-то деревянным, физиономия у него была бульдожья, с глазами навыкате, коротким носом и с обвисшими, несмотря на молодость, щеками.

– Дело? Мне ничего неизвестно, – громким, но пискливым голосом произнес великан.

Княгиня Лили сказала презрительно:

– Оставьте при себе дипломатические ухищрения, господин фон Толлебен. Господин Терра – заместитель господина фон Прасса. Вы можете ошеломить его полной откровенностью, в духе вашего бывшего начальника. Господин фон Толлебен состоит в министерстве иностранных дел, – пояснила она, обращаясь к Терра.

Только теперь Терра заметил, что этот человек, когда у него на голове останется еще меньше волос, а брови станут еще кустистее, будет как две капли воды похож на Бисмарка. Сделав это открытие, он поклонился, как подобало заведующему отделом рекламы, словно отдавая себя в полное распоряжение клиента. Здесь речь несомненно шла о высочайшей опере. Но, увы, фон Толлебен, неприступный по-прежнему, с таким презрением воззрился на Терра, будто перед ним была по меньшей мере побежденная Дания{100}. Терра внутренне вскипел.

– Я вполне в курсе дела, – раболепно заверил он, приложив руку к сердцу.

– В интересах господина фон Прасса будем надеяться, что это не так, нелюбезно возразил фон Толлебен.

"Скотина!" – всей своей закипевшей кровью ощутил Терра. Он склонился еще ниже сначала перед ним, затем перед ней.

– Княгиня! – обратился он подчеркнуто-почтительно к женщине с той стороны. – Имею честь доложить вашей светлости, что я ради успеха высочайшей оперы трудился целый день до полного изнеможения, – проговорил он, запинаясь.

– Как? Что такое? – пропищал фистулой Бисмарк.

– До полного изнеможения.

– Высочайшая опера вас совершенно не касается, поняли?

– Ваше доверие, господин барон, обязывает, – ответил Терра и протянул фон Толлебену газету с литературно-музыкальным дифирамбом.

– Вы мне неприятны, – сказал Бисмарк с той же пресловутой прямотой. Враги обменялись взглядом, который был яснее всяких слов.

В то время как фон Толлебен подошел к лампе, чтобы прочесть статью, княгиня неслышно приблизилась к Терра.

– Государственная тайна, мой друг, – прошептала она беззвучным движением губ. – Высочайшая опера создана здесь, на месте, она существует только для того, – произнесла она с полуусмешкой, взглянув на Толлебена, кто в нее верит.

Терра безмолвно и очень ловко скривил в гримасу рот и все лицо. Женщина с той стороны засмеялась своим звонким, равнодушным смехом. Дипломат подозрительно покосился на них и поспешил подойти ближе.

– Бойкое перо, – сказал он почти вежливо, обращаясь к Терра. Музыкальную тему божественной благодати я охотно просмотрел бы в партитуре. Нет ли ее случайно при вас?

– К моему величайшему сожалению, она в кабинете у господина фон Прасса.

Тогда дипломат потребовал, чтобы Терра принес ее, а Терра очень учтиво предложил ему самому попытаться это сделать. Фон Толлебен, в самом деле, попробовал открыть обитую войлоком дверь или же докричаться, чтобы ее открыли изнутри. Но у него не хватило голоса, и высочайшая опера осталась недоступной. Свою досаду он выместил на Терра.

– Сударь! Вы бессовестный обманщик, – сказал он откровенно.

Терра ответил холодно и корректно:

– Я забочусь о делах моей фирмы. Если бы я предоставил вам партитуру, возможно, вас, господин барон, осенила бы гениальная мысль захватить ее с собой.

– Дерзкий мальчишка! Мы с вами еще посчитаемся в другом месте.

– Например, у меня, – сказала княгиня примирительно. Она не может уйти с бароном, у нее есть маленькое дельце к этому заведующему отделом рекламы. Закрывая дверь, барон бросил на них пытливый взгляд из-под отечных век.

Терра отошел к письменному столу и принялся вертеть большой разрезной нож. Княгиня удобно уселась по другую сторону стола.

– Итак, мы встретились, – сказала она и спокойно ему улыбнулась.

Он ничего не ответил; тогда она сняла перчатку и протянула ему через стол руку.

– Я мог присягнуть тогда, что наутро вы исчезнете. Я не спал, и все-таки вы сбежали, – с усилием выговорил он.

– Все еще сердитесь? – спросила она.

Он злобно засмеялся.

– Я не желаю самому отъявленному злодею того состояния духа, в каком я, невинная жертва, вашими стараниями шатался по миру все эти годы.

– Я охотно сохраняю старые привязанности, конечно, по обоюдному желанию.

– Авантюристка! – И лицо его исказилось злобой.

– Того, что вы под этим подразумеваете, не существует вовсе. – Она презрительно скривила рот. – Условия жизни делают нас такими, призванием это не бывает.

Она встала. Она была высокого роста, лицо очень белое с темными бровями; прежняя покачивающаяся походка и голос, который он теперь назвал бы пустым. Но все же сердце его судорожно сжималось, когда он слышал этот голос.

– А вы действительно производите самое невинное впечатление, – сказал он насмешливо. – Как будто вы с тех пор вели себя примернейшим образом.

– Неужели вы все еще думаете, что у женщин моего типа нет другой цели, как губить гимназистов?

– Разумеется, есть, сударыня. Волосы у вас пожелтели, в вашей программе теперь другой номер – княгиня Лили на туго натянутой проволоке. Той дамы, которую я знал, уже нет на свете, а потому прошу вас ни минуты не сомневаться, что я не стану болтать.

– Меня совсем не интересует этот Бисмарк; он в долгу как в шелку.

– Так, значит, вас интересует директор?

– Да, вот кто, – подхватила она. – Как вы полагаете, вернул бы он меня в варьете и сделал бы звездой первой величины, если бы я не была тем, что есть? Он не предается сантиментам, и его мне незачем обманывать. – И через плечо, небрежно: – Иначе я, конечно, не собиралась бы за него замуж.

Терра стоял неподвижно. Вдруг он направился к ней и протянул руку.

– С этого вам следовало начать.

– Я знала, что в конце концов мы поймем друг друга.

– Чего мы здесь ищем? – сказал он резко. – Успеха. У вашей светлости, по-видимому, имеются основания душой и телом быть преданной "Агентству по устройству жизни".

– Мы оба держимся им, – сказала она, и лица обоих приняли сосредоточенное выражение. Терра подвинул ей кресло, а свой стул поставил напротив. Положив руки на колени, он начал вполголоса:

– Сначала этот человек показался мне плохим мистификатором, затем несколько лучшим. Но в конце концов я дошел, бог весть почему, чуть ли не до восхищения. А чего он стоит в действительности?

– Он человек огромных возможностей, – ответила она, тоже вполголоса. Во-первых, он хочет жениться на мне. А на это способен либо незрелый юнец...

– Благодарю, – ввернул Терра.

– ...либо, – закончила она, – человек, которого уже ничем не проймешь.

– Во-вторых, – подхватил Терра, – он так окрыляет души, которые входят с ним в соприкосновение, что недостатка в больших деньгах у него не будет никогда. Ради его несуществующей оперы я сегодня обломал себе все ногти, как будто хотел собственноручно проложить себе путь к вечному блаженству.

– А я, – она ударила его по колену, – устрою так, что наш Бисмарк будет больше уверен в существовании высочайшей оперы, чем в существовании ее державного творца.

– После этого "Главное агентство по устройству жизни" может спокойно рассматривать устройство жизни как свою единоличную монополию, даже если опера никогда не будет написана. Но есть шанс, – добавил Терра, – что наша реклама вытянет оперу из ее творца. Всякий, кого назвали гением, спешит оправдать это звание.

Взглянув друг на друга, они засмеялись счастливым смехом.

– Право же, в нашу единственную ночь любви у нас не было так радостно на душе, – заметил Терра, и она ничего не возразила. Он перестал смеяться. Но на этот прекрасный мир падает одна тень – Морхен.

– Да, – ответила она, – он и меня беспокоит.

– Какие отношения у фон Прасса с Морхеном? – шепотом спросил Терра.

– Даже мне не удается выведать это у него, – шепотом ответила она. – Я знаю одно: зависимость от Морхена гложет его больше, чем деньги, каких он ему стоит.

– Я постараюсь разузнать больше, – пообещал Терра и предложил: Вскружите голову этому негодяю. Он постоянный посетитель кафе "Националь". Она задумалась. – Хорошо бы заполучить какие-нибудь улики против него.

Стеклянная дверь чуть задребезжала; взглядом они сказали друг другу, что их подслушивают. Вдруг лицо княгини изобразило задорный вызов, как на сцене. Поняв ее намерение, Терра поднес руку к сердцу и что-то залепетал.

Он сохранил эту позу до момента, пока дверь открылась и появился Морхен.

Морхен щурился еще хитрее, чем обычно. Мимоходом он поклонился в сторону княгини, слегка погрозил пальцем Терра и собрался уже воткнуть ключ в обитую войлоком дверь.

– Господин Морхен! – воскликнула княгиня мелодичным голосом.

– Такому зову противостоять нельзя, – сказал он деловитым тоном и подошел к ней.

Она указала ему на стул, с которого встал Терра.

– Директор занят, – промолвила она и откинула голову, соблазняя его своим белым лицом, как земным раем. – Вы можете все сказать мне.

Морхен заржал; казалось, он смеется над ней.

– Здесь творятся забавные дела, – заявил он. – Поверите ли вы, касса пуста!

Она поморщилась.

– Мой милый, кого вы думаете провести?

Но он вынул ордер директора и стал уверять, что ему отказались выплатить семьдесят тысяч.

Она заявила, не задумываясь:

– Я тоже не намерена терять свое состояние. У меня все, до последнего гроша, помещено в "Главное агентство". Я докажу вам свое доверие. Вот... Она стала тянуть из-под шубки жемчуг, блестевший у нее на шее, нитка становилась все длиннее. Она бросила ее в услужливо подставленные руки Морхена. – Расплатитесь ею!

Морхен немедленно поднялся, он сразу стал серьезен. Низко поклонившись, он собрался уйти. Она подождала, пока он дойдет до двери.

– Который час? – бросила она звонко в тишину и посмотрела на свой браслет. – Четверть седьмого. Если вы до семи не вернетесь, мне придется предположить, что я никогда в жизни больше не увижу вас.

– И вас бы это очень огорчило? – насмешливо сказал Морхен.

– Но как мне быть? – ответила она. – Не могу же я оставить своего будущего мужа в беде.

Захихикав, Морхен исчез.

– Я достаточно ясно намекнула, что ему пора бежать, – остальное в ваших руках.

– А если директор не вынесет такого удара?

– Этого не бойтесь, – сказала она, после чего и он перестал сомневаться.

Она ушла. Он энергично зашагал по комнате, дымя папиросой и рисуя себе победоносное завершение дня: директор "Главного агентства по устройству жизни" избавлен от своего злого гения, он сам – Терра – компаньон, власть завоевана в один день... Время приближалось к семи; он вошел в приемную, там стоял шум и гул.

Зейферт прыгал по своей клетке как заведенный. Увидев Терра, он зашептал:

– Немыслимо с ними справиться, семьдесят тысяч скоро придут к концу, деньги рвут у меня из рук.

– Терпение, – успокаивал его Терра уверенным тоном.

В толпе он наткнулся на Куршмида, разделявшего общее беспокойство. Ходили темные слухи, и шли они из недр самого предприятия.

– Уж не вы ли будоражите тут всех? – спросил он Терра, но Терра ничего не понял.

Еще не старый, но обросший бородой человек, который держался подле Куршмида, тоже проявлял сильное волнение.

– Господин Гуммель и его друзья вложили сюда капитал общества "Всемирный переворот", – пояснил Куршмид.

– Всемирный переворот может свершиться, здесь к нему готовы, – сказал громко Терра и огляделся. Вдруг он заметил Элиаса.

Элиас стоял у двери комнаты, где помещалась касса, он следил за Терра смиренно-недоверчивым взглядом и, увидев, что тот его заметил, пошел навстречу.

– Ну? – осведомился Терра. – Где он?

– Неужели сбежал? – в свою очередь спросил Элиас. – Этого я от него не ожидал. – Он был искренно удивлен.

– Вы, значит, не следили за ним, – грозно произнес Терра.

Элиас же – хладнокровно:

– Разве это нужно, господин комиссар? Я и так знаю, что делает Морхен. Он играет.

Терра не сразу вник в смысл этих слов. Значит, Морхен играл по поручению директора на деньги "Главного агентства". С выигрыша он получал проценты, проигрыш его не касался. Тайна открывалась так просто.

– Я выследил его, – объяснил Элиас. – Тогда он стал мне давать время от времени по десять марок. Ну что ж, я и держал язык за зубами.

– Банк, где лежат ваши сбережения, скоро лопнет, – прорычал Терра.

Элиас шарахнулся.

Зейферт, который разрывался на части, в отчаянии подозвал Терра. Тот вместо него подошел к рупору, Оттуда раздался голос директора:

– Неужели Морхен до сих пор не вернулся?

– Господина Морхена здесь не было, – сказал Терра, подражая голосу кассира. – И касса пуста.

Директор, громко и уверенно:

– Значит, он придет сейчас. Именно сегодня должно закончиться одно грандиозное дело.

Терра взволнованно, голосом Зейферта:

– Господин директор, господин Морхен пришел. Одну минуту! – Затем, предпослав утробный смешок, сказал, подражая голосу Морхена: – Господин директор, не повезло.

– Все потеряно?

– Не волнуйтесь, господин директор. Для себя я выиграл.

– Негодяй, ты меня ограбил!

– Это вы говорите мне? – прозвучал обиженный голос Морхена. – Вот вы какой, господин директор! Семьдесят тысяч вы прощаете, а мои пятьсот марок разорили вас. Я ухожу в частную жизнь. Всего хорошего, господин директор.

И Терра больше не отвечал ни слова, сколько ни звал директор своего Морхена.

– Что вам угодно, господин директор? – спросил он, наконец, собственным голосом.

– Я разгадал вас, – ответил сейчас же директор. – Вы пролезли ко мне, чтобы шпионить. Я тоже велел следить за вами. Где Морхен?

– У него есть основания больше не показываться, – пояснил Терра и прибавил, что жалеть о Морхене не стоит. Отныне "Главное агентство по устройству жизни" может работать на здоровой основе. Но директор не поддавался уговорам.

– Вы отказываетесь вернуть мне Морхена? – упорно твердил он. – Без Морхена ничего не выйдет. Вы отказываетесь... – Голос смолк. Затем вдруг сухой треск. Терра отпрянул и огляделся.

Положение было критическое. Загородка, защищающая кассу, лежала сломанная на полу, и в нарастающем шуме преобладал крик: "Полицию!" Терра, которого окружила толпа, требуя сведений, пытался все свалить на плутовство одного из служащих; самому предприятию, по его словам, не угрожало никакой опасности. При этом он с дрожью в сердце оглядывался, ища лазейки. Что там случилось с директором?..

"Народ" вывел его из тяжелого положения, – он так вопил, что привлек к себе общее внимание.

– Проклятая еврейская шайка! – кричал он. – Довольно уж народ терпел от вас!

Все поддержали его: вкладчики, спекулянты, актеры, зрители и заблудившиеся мечтатели.

Глубоко потрясенному поэту Гуммелю пришлось усомниться в мировом перевороте из-за отказа "Главного агентства по устройству жизни" от платежей. Только Элиас являл собой оазис беспечности.

– Чего надрывается этот парень? – спрашивал он, показывая большим пальцем через плечо на шумевший "народ". – Вольно ж ему было всему верить!

Терра энергично протиснулся в комнату. Он и сам верил в директора, верил настолько, что не принял никаких мер предосторожности и таким образом ускорил катастрофу!.. В темную каморку вторглись беснующиеся дикари, а между тем дядюшка Ланге, глухим воем выражавший скорбь о потере столь тяжко заработанных грошей своей дочери Альмы, орудовал топором. Рама обитой войлоком двери затрещала, наконец дверь поддалась и толпа ввалилась в комнату. Но взятая с бою тайна оказалась иной, чем все ожидали. При виде комнаты с бутафорией вместо книг, с люком, с пустыми стенами вместо несгораемых касс, наполненных награбленным добром, многим стало смешно. Но, заглянув за один из бутафорских книжных шкафов, люди перестали смеяться. Безмолвно толпились они, обмениваясь вполголоса краткими соображениями, а затем дружно удалились.

Терра закрыл дверь и для безопасности припер ее самыми тяжелыми креслами. Только тогда он прошел за створку. Директор сидел в кресле у письменного стола, навалившись на один из локотников. Правая рука с револьвером свешивалась вниз; казалось, что она хочет потихоньку засунуть оружие под ковер. Голова склонилась набок и упиралась подбородком в плечо; таким образом, некогда пламенный, а теперь стеклянный взгляд директора приходился, как обычно, на уровне рук посетителей. Казалось, ему по-прежнему важнее всего, что они принесли.

– Несчастный шарлатан, – заговорил Терра, – больше ждать нечего. Все это было лишь плодом твоего шарлатанства, плодом нашего общего шарлатанства. Чем сильнее я и мне подобные верили в существующий социальный строй, тем несокрушимее казался и ты. Временами чувствовалось, что в делах не все ладно, но никто не задавался вопросом, совместимы ли миражи с делами. Ты жертва всеобщей потребности в несбыточном. Те, кто ее удовлетворяет, гибнут, не дождавшись признательности. Мир праху твоему! – заключил он, услышав шаги.

Из люка появилась княгиня Лили.

– Я не любопытна, – заявила она, когда Терра хотел провести ее за бутафорскую стену. – Кроме того, я боюсь новых разочарований.

– Он совсем не страшен.

– У него было все, чего я тщетно искала в мужчинах.

– Неправда, – сказал Терра в приливе ревности. – У него не было будущности.

– Смерть – единственное, чего нельзя простить. – С этими словами она повернулась к выходу. У самой лестницы она, однако, остановилась и схватилась за перила, у нее дрожали колени. – И я собиралась за него замуж. – Она содрогнулась. – А как раз теперь мне было бы особенно некстати попасть впросак.

– Мое восхищение растет с часу на час, – как я понимаю, вы у нового поворота жизненного пути.

Она вдруг протянула ему руку.

– Я должна быть благодарна вам, Клаудиус.

– А я несказанно поражен, что вы еще помните мое имя, – произнес он смиренно.

– Мне сообщили, какую деятельность вы развили сегодня, чтобы вызвать здесь взрыв.

– В этом вы мне ни на йоту не уступали, ваша светлость. Вы пожертвовали даже своими жемчугами.

– Деньги не имеют значения там, где речь идет о более важном, ответила она горделиво. И торжественно, почти с нежностью: – Вы, милый друг, уберегли меня от такого скандала, который никак не может быть на пользу женщине. Этого я не забуду никогда. Рассчитывайте на меня. Я приду вам на помощь при любых обстоятельствах. Клянусь в этом памятью покойного, закончила она и стала спускаться впереди Терра по ступенькам.

– Ваша квартира носит отпечаток изысканного вкуса, – констатировал он внизу.

Она поджала губы.

– Он вас уже не слышит. К счастью, все записано на мое имя и полностью оплачено.

В одной из комнат, весело взвизгивая, без устали бегал из угла в угол ребенок, совсем еще крошка. Няня исчезла при их появлении.

– Мама! – радостно крикнул малыш, бросил куклу, которую таскал за собой, и повис на матери.

– Он умеет радоваться, – заметил Терра. – И у меня, говорят, была сильно развита эта способность.

– Он все еще неразрывно связан со мной, – сказала мать. – Когда я волнуюсь, его невозможно унять.

– До сих пор? А сколько ему лет?

– Ему два года и три месяца, мой друг, – ответила она и посмотрела на него. Взгляд Терра, выдержавший ее взгляд, дрогнул, он сам не знал, больно ли, или сладостно. Он засмеялся.

– И три года прошло со времени нашего близкого знакомства. Вы строго выдержали законный срок, Лили.

– Это мальчик, – деловито пояснила она, – зовут его Клаус, как и полагается. Дай ручку дяде, Клаус!

Терра наклонился, чтобы взять ручку ребенка. Его темные глаза с жгучим вниманием впились в карие глаза ребенка, в личико с красками блондина. Он едва удержался, чтобы не покачать головой. В конце концов это могло быть даже и правдой. Факт, не менее невероятный, чем многие другие. Нетрудно принять эту версию, как и всякую другую... Испуганный ребенок поспешил ускользнуть от назойливого гостя. Он поплакал минутку, а потом, весело взвизгивая, снова принялся бегать по комнате.

– Позвольте выразить вам мою искреннюю, глубокую признательность, произнес Терра и с изысканной любезностью поцеловал унизанную кольцами руку княгини.

– Благодарность взаимная, – ответила она и налила ему ликера.

– Разрешите задать вам только один скромный вопрос: почему именно на мою долю выпало это незаслуженное счастье?

– Оно было не так уж не заслужено, – ответила она, пожимая плечами. Ведь вы настоятельно требовали ребенка.

– А до меня? – начал он злобно.

– До вас, если вам угодно знать, никто этого особенно не требовал.

Тяжело дыша, он устремил взгляд в одну точку.

– Каковы же будут дальше наши отношения? – миролюбиво спросила она.

– Проще всего было бы нам остаться добрыми друзьями, – живо предложил он.

– Итак, если я ваш добрый друг: как у вас с финансами? Я не имею права оставить вас на произвол судьбы. Вы были заведующим отделом рекламы в агентстве, которое вряд ли будет существовать впредь.

Он поспешил отклонить всякую заботу.

Но она:

– Мне вы ничего нового не скажете о том, как гнусна жизнь. В свое время вы всем пожертвовали для меня.

Он возразил, что то было другое дело.

– А кроме того, вы отец моего ребенка.

За это он категорически не примет платы.

– Но вы меня оградили от нелепого скандала.

В ответ он засмеялся, и она вместе с ним. Это как будто разрядило атмосферу, и она дала волю слезам. Когда она встала, он поднялся вслед за ней. Они прошлись еще раз по комнате; ребенок стоял и злыми глазами следил за каждым их шагом. Терра держал ее под руку. Лили снова касалась его бедром; ее щека нежно льнула к его плечу, он чувствовал ее дыхание.

– Мне кажется, случилось не такое уж большое несчастье, – сказал он резким тоном.

– Ах, милый друг, вы еще не понимаете, что случилось. – Всхлипывая: Господин фон Толлебен ускользнет теперь из моих рук.

– Этот Бисмарк? Да пусть его! Он в долгу как в шелку.

– Но его положение! Реклама! Клаудиус, помогите мне.

– Он же не человек, а недоразумение, – рассуждал Терра. – У него нет темперамента. Что привязывало его к вам, мой друг? Высочайшая опера. Следовательно, нужно, чтобы этот шедевр был в вашем распоряжении. После смерти директора опера перешла к вам. Или, еще лучше, покойный хотел унести ее с собой в могилу и бросил в огонь. Вы с опасностью для своих прекрасных рук выхватили ее из пламени.

– Какое пылкое воображение! – сказала женщина с той стороны и обняла его.

– Если и после этого он не будет раболепствовать перед вами, то я готов стать вашим рабом.

– Но вы как-нибудь натолкните его на это.

– Возможность, пожалуй, представится, – сказал он и поджал губы. Он вспомнил о графине и тут же осознал, что ни разу не подумал сегодня о ней, о той, ради кого он вынес столь богатый событиями день. Она отдалилась от него за этот один день так, словно их прошло не меньше ста. Рядом с ним стояла женщина с той стороны и выжидательно смотрела на него. В это время к ним подбежал ребенок и первый раз прижался к его колену. В приливе еще не изведанного чувства Терра сел, чтобы приласкать ребенка, а кроме того, у него ослабели ноги.

– Вы, вероятно, прервали учение, но, конечно, не забросили совсем? спросила Лили. – Это было бы недостойно вас. Тот, кто поддержит вас, пока вы не закончите образования, отнюдь не прогадает. Скажем, вот я... Как знать? заключила она мечтательно, положив руку ему на плечо.

Он понял: "Может быть, вы женитесь на мне, скоро я приду и к этому, и сделаете карьеру при помощи моих сбережений и связей". Ему предлагалась комбинация, которая оскорбляла буржуазные приличия и была сама по себе унизительна. Ни под каким видом нельзя соглашаться – и все же это предрешено судьбой, приведшей его сюда. "Иди на унижение! Дерзай ради меня!" – твердила его судьба. Рука женщины с той стороны все еще покоилась на его плече. Он схватил эту руку, приблизил к ней лицо и вдруг в необузданном порыве прижал ее сначала к своему влажному лбу, а потом к скорбным губам.

Куршмид и писатель Гуммель все еще стояли в подъезде.

– Какие здесь разыгрались потрясающие сцены! – сказал поэт. Социальный вопрос – самая благодарная из тем.

– Хорошо, что хоть вы не потерпели ущерба, – заметил Терра. Это относилось, правда, только к моральной стороне дела. Как Гуммель, так и Куршмид предвидели, что на заседании общества "Всемирный переворот", куда они направлялись, начнется форменная паника. Они пригласили Терра пойти с ними. Ему было не по себе, – ведь он немало содействовал катастрофе. Но Куршмид представил Гуммелю Терра как слушателя, способного оценить ту драму, которую Гуммель собирается прочесть нынче вечером членам правления "Всемирный переворот". В толпе Куршмиду и Терра удалось отстать на несколько шагов от Гуммеля.

– Вы сегодня здорово похозяйничали, – сказал Куршмид чуть не с благоговением. – Директор будет не единственной жертвой.

– Меня самого как обухом по голове ударило, – сознался Терра.

– Умоляю вас, со мной не нужно маски! Ваша неутолимая потребность в нравственном совершенстве создает катастрофы, куда только ни ступит ваша нога. Но если бы это сразило даже меня самого, я все же предан вам до конца! – с пылким рукопожатием заключил Куршмид.

Общество "Всемирный переворот" заседало в "Асканийском подворье". В большом неуютном помещении за длинным трактирным столом собралась полностью вся корпорация модернистов, мужчин в возрасте до сорока лет. Более пожилые были адвокаты, их положительный ум служил поправкой к отвлеченным дерзаниям литературных схимников. Увы, и они доверились "Главному агентству по устройству жизни" и были жестоко обмануты. Теперь, правда, они заявляли, что никогда не верили в этот вздор и только уступали пристрастию своих более наивных собратьев к социальным веяниям.

– Что может быть общего у Грюнфельда с веяниями? – заметил кто-то, указывая на человека, сидевшего напротив Терра и явно страдавшего желудком. Слова здесь были такие же острые, как и умы. Требования предъявлялись высокие: находчивость, смелость, ультрасовременные взгляды в области искусства и социальные убеждения. За сарказмом выражений чувствовалось твердое верование – у одних искреннее, у других наигранное, но оно чувствовалось повсюду, в каждом разговоре: скоро предстоит ни больше ни меньше как решение социальной проблемы. В связи с этим наступала эра нового духа, так что обществу "Всемирный переворот" открывалась широкая дорога; но пока что оно устраивало спектакли в отдаленных пригородных театрах, для чего требовались средства – во имя настоящего и будущего блага.