Текст книги "Голова (Империя - 3)"

Автор книги: Генрих Манн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

Но затем председательствующий Плоквурст, указуя пальцем на Терра, взвыл громче всех:

– Вы разоблачены!

Рев людского прибоя. Терра стоял посреди него, застигнутый врасплох. Он чувствовал, что бледнеет и начинает гримасничать. "Один ложный шаг – и пропасть безнадежно поглотит меня. Вцепиться в горло Плоквурсту? Безнадежно. Исчезнуть? Безнадежно". Он отчаянно взмахнул рукой в сторону двери и взревел страшнее Плоквурста:

– Полиция!

Молниеносное превращение. Плоквурст нырнул куда-то, директоров как не бывало. Офицеры смеялись. Когда смех, наконец, открыл правду, директора правления повыползли отовсюду. Они были разъярены, но все еще напуганы; следовало поскорее поставить точку.

– Простая шутка... – резким тоном заявил Терра. – Я хотел доказать вам, господа, что мы еще не настолько сильны, как, быть может, полагаем. – "Мы" было подчеркнуто.

– Тем не менее вы государственный изменник, – председательствующий Плоквурст, сильно раздосадованный, до тех пор таращил желтые белки на ближайшего офицера, пока тот не перестал смеяться.

Наступившую тишину прорезал голос Терра:

– Господа, если бы я действительно пожелал просветить общественность на наш, господа, счет, тогда, как вы сами понимаете, вместо войны у нас были бы очень плохие дела.

– Этому надо воспрепятствовать! – Глухой ропот.

Председательствующий Плоквурст впитал весь этот ропот своей чудовищной физиономией в красных трещинах, словно солнце при землетрясении, и, надвинувшись на Терра, глухо прорычал:

– Сумеете вы сделать выводы из сказанного? Нет?.. – Ужасающе тихо, но так, что было слышно на весь зал: – Тогда мы поможем вам в этом.

Молчание, но какое-то щелканье прорвалось сквозь него, и Терра уловил этот звук. Как будто выключили цивилизацию.

Но тут звонкий, приятный голос произнес:

– Не угодно ли вам сняться, господа!

Гедульдих, секретарь Плоквурста, овладел положением. Он уже устанавливал аппарат; все поспешили приосаниться. Отвага, наглость и высокомерие, каждый в отдельности на прямом пути к господству над миром, однако худые все-таки опередили остальных. "Господа, худых на передний план!" – попросил Гедульдих. Широко раздвинутые ноги расположились словно на шеях побежденных. На собственных шеях из-за насильственного поворота головы образовались резкие борозды, словно рассеченные ножом. Гедульдих попросил повернуться профилями, так к нему на пластинку попадали и борозды. Магний вспыхнул призрачно белым светом. Молодой Гедульдих поблагодарил.

– Господа, я запечатлел ваш сверхчувственный облик.

Терра поспешил уйти. На крыльце его остановил Гедульдих.

– Куда бы отправиться отсюда? – спросил он, как будто они условились раньше.

– Как вы относитесь к "Vogue"? – предложил Терра, словно был там завсегдатаем, и сказал, что намерен ждать, пока не проедет свободное такси.

– Вам, кажется, не по себе, господин тайный советник? – Юноша проявлял заботу и сочувствие:

– Я сильно перетрусил, скрывать нечего. Не будь вас... – начал Терра, но Гедульдих прервал его.

– Не стоит благодарности. Отложить – не значит отменить. – Он кивнул на окна, показывая, что наверху все еще творится недоброе, и продолжал говорить, бледный и пылкий, с насмешливым и вкрадчивым взглядом: – Так вот к чему вас привела ваша собственная политика? Вы разоблачены, – говорит Плоквурст. – Этого вы могли добиться и проще. Не стоило всю жизнь носить маску... Видите, ваше превосходительство, я хорошо изучил вас, – закончил он с подкупающей грацией.

– Не переоценивайте меня, я и в самом деле недалеко ушел от какого-нибудь директора правления. А в вас разве нет этой закваски? Тогда вам не на что надеяться, – заключил он разочарованным тоном человека, много пожившего.

– Я умею завоевывать симпатии. А вы, наверное, никогда не умели, возразил бледный, жадный к жизни юноша.

Сколько силы в этой беспечности! Невольно поддаешься насмешливому очарованию и в то же время чуешь силу и целеустремленность под милым скептицизмом. Какая приманка для тех, кто находится под ударом!

– Нет, никогда не умел, – подтвердил Терра. – А вы уж слишком умеете, бесцеремонно и язвительно добавил он.

Гедульдих сразу понял.

– Плоквурст от меня без ума, – откровенно признался он. – Плоквурст неверно судит обо мне, и я дам ему это понять. Он еще удивится, до чего я нормален! Я открыто выскажу ему в лицо и про социальную революцию и что я наставляю ему рога.

Большой собственный автомобиль сделал поворот, чтобы подъехать к крыльцу.

– Простите, господин тайный советник, я на минуту покину вас. Дождь идет, у меня ноги мерзнут. Не сразу привыкаешь к коротеньким батистовым кальсонам, но так нравится дамам.

Автомобиль подъехал. Гедульдих галантно подскочил к дверце.

– Сударыня! У господина председателя совещание.

Дама зрелых лет кивнула, молодой Гедульдих сел рядом с ней.

– Я вернусь к вам! – крикнул он, отъезжая. – Можете рассказать господину Плоквурсту, чем я занят!

Но Терра увидел другой собственный автомобиль, проезжавший мимо. Он крикнул, автомобиль остановился, Эрвин Ланна вышел из него.

– Я сопровождаю дам, только они сами не знают куда.

– В "Vogue"! – крикнул Терра шоферу. Он поцеловал руку госпоже фон Блахфельдер и своей сестре Лее. Обе, в чрезмерном возбуждении, кричали наперебой:

– Мы сегодня закутили!

– В одной Иегерштрассе она выпила семь рюмок.

– Да ведь их выдула та кокотка!

– Нет, шесть вылил на пол Эрвин.

– Эрвин – наш предохранительный клапан.

– Эрвин может на мне жениться, господин Мангольф разрешил.

– А я нет! – закричала Блахфельдер и бросилась царапаться.

Терра удержал ее.

– Дитя мое, – сказал он Лее, – хорошее воспитание до сих пор удерживало тебя от крайностей.

– Ах, оставь! – Она откинулась в угол. – Это прощание, скоро всему конец.

Эрвин с обычной серьезностью, с обычной нежностью сказал:

– Наконец-то мы оба созрели для Океании.

– Без водки? Без любви? – вкрадчиво спросила Блахфельдер.

– Без мужчин, без женщин, – утомленным тоном подтвердила Леа Терра.

– Но и без денег, – напомнила Блахфельдер.

– Ну, так в Америку. – Актриса глядела в одну точку. – Ты, милый, будешь делать рисунки для модных журналов. Я буду играть, как всегда. Ладно? – Она по-прежнему глядела в одну точку. Никто не ответил ей. Все с содроганием поняли, что совсем не ладно. Ничего больше не ладится, почувствовали они на мгновение вслед за той, кого так утомила жизнь.

Но тут они очутились на Потсдамерплац. По краям тротуаров копошились какие-то остатки жизни, а в ночном небе все еще жила призрачной жизнью световая реклама; огромные звезды загорались и гасли, над крышами скользили огненные фигуры.

– Днем все это серо и уродливо, – сказала Леа Терра. – Мы тоже. Но сейчас мы ослепительно прекрасны.

Они завернули за угол и остановились. Скорее в залитый светом дом!

Внизу были только вешалки и зеркала, сказочные миры в глубине зеркал. Лица входящих дам переносились в них и празднично преображались. Плоть становилась сверхплотью в свете, мягко лившемся с большой высоты. Лица сияли, как драгоценности, резко очерченный рот казался раскрывшимся в них искусственным плодом. Вместо рукавов вокруг дивных рук, отливавших серебром, развевались вуали, скрепленные у запястий. Цвет платьев назывался танго ярко-огненный. Платья были из тюля, узкие, длинные, но с разрезом сбоку, из которого выступала нога.

Дамы похвалялись друг перед другом формой ноги. На скамеечку была поставлена самая безупречная из всех, кавалер суетился подле нее. У дамы голубовато-зеленые волосы? Это Лили. Княгиня Лили с сыном. Терра и его сын поздоровались довольно сдержанно. Лили была шокирована, что актриса и богачка уже явно навеселе, но в конце концов она примирилась с этим, и все вошли в лифт. Лестницы не было видно, вверх шел только лифт.

На самом верху бархатные дорожки вели к широко раскинувшейся эстраде, под ней в музыке, в теплых ароматах и в свете, льющемся из скрытого источника, купался позолоченный зал, где ужинали. Кругом наподобие лож открывались гостиные – по нескольку в ряд, в дальних стояла тишина. "В увеселительных местах моей юности было меньше фокусов", – подумал Терра.

Издалека под сурдинку доносятся звуки танцевальной музыки, укромный шелковый приют, даже картины хорошие, словно вы в гостях у незнакомых, которые не показываются. Ливрейный лакей получил наказ быть в распоряжении гостей. Эрвин Ланна попросил крепкого кофе, – он надеялся отрезвить им Лею, если не ее приятельницу.

Обе тотчас стали танцевать. Лили была явно не в ладах с молодым Клаудиусом; Терра из своего покойного кресла видел и предмет их раздора, некоего молодого франта – верзилу с изжелта-белокурыми волосами. Вот он из передней комнаты перешел сюда и жадно припал к руке княгини. Тотчас ему вслед раздался голос разочарованной дамы, которую он бросил на других франтов.

– Эта женщина – живая загадка. Никто уже не помнит, сколько лет она ведет веселую жизнь, – ехидно сказала соперница.

Вероятно, княгиня Лили не слышала ее. У нее на губах играла обычная неприступная улыбка. Стройное великолепие тела увенчивалось голубовато-зеленой прической, на шее не было ни единого пятнышка, своим блеском она напрашивалась на сравнение с нежным жемчугом, обвивавшим ее. Как упруго сгибалась и выпрямлялась на ходу нога в разрезе платья цвета танго! О эта эластичная мягкость, плавное, манящее скольжение! Так она приблизилась к Терра; матово-белое лицо, густо накрашенный рот очутились подле него, горделивые, как всегда. Но Терра, очевидно, плохо видел. Он не увидел неугасимого сияния зрачков, они померкли. Разрушено нетленное великолепие плоти, закатилась звезда княгини Лили, что же сталось со всеми нами? Какой ветер повеял, из какой пустыни? Откуда этот ужас небытия?

– Почему ты вздумал жалеть меня?

– А что я сказал?

– Бедная Лили!.. А у самого сегодня такой вид, будто тебе сто лет.

Он извинился. Но она сейчас же приступила к делу, Ее сын Клаудиус бывает в доме франта, на сестре которого собирается жениться. Это семья Плоквурст.

– А родители согласны? – спросил Терра.

– Прежде всего несогласна я, – сказала она. – Обеспечение, ну да, конечно. Но наш сын слишком молод, внуши ему это, ведь ты же отец!

Терра не верил, что председатель правления Плоквурст даст согласие, но Лили опасалась, что даст, ничего в жизни она, по-видимому, не боялась так, как этого брака. Для себя? Для своего сына?

– Я не могу отдать его!.. Ему нет равного. Посмотри, как он носит монокль! Посмотри на впалую линию живота! Сколько в нем дерзкого очарования! Конечно же, им хочется заполучить его. Но мой мальчик не для Плоквурстов. Дочка, это тощее убожество, даже не способна желать его. Я скорее подозреваю в этом мать. Ее согласие на брак – ловушка, она хочет совсем другого.

Тогда ей нечего тревожиться, заметил Терра; но Лили стояла на том, чтобы он образумил Клаудиуса. Иначе она решится на крайние средства, чтобы расстроить помолвку.

– А такие средства у меня есть, сам увидишь! Я готова загубить карьеру мальчика!

Странное проявление материнской заботы! Значит, она и тут думала только о себе. Ее великолепный сын принадлежит ей одной, она не уступит его даже счастью. Неумолимая, безудержная страстность отражалась на многоопытном лице, в котором никто здесь не умел читать, кроме старого друга и соучастника.

– Ну, хорошо. Пошли его ко мне, – глухо и с запинкой сказал Терра.

Она ушла; но Клаудиус явился не скоро. Он танцевал именно с той дамой, которая назвала его мать живой загадкой. Лили тотчас завладела молодым Плоквурстом, который ничего лучшего и не желал. Две прекрасные пары; первый скрипач отделился от остальных и шаг за шагом следовал за танцующими, услаждая их слух тающими звуками своего инструмента.

Из соседних комнат, танцуя, влились посторонние. Эрвин Ланна вел в темпе танго госпожу фон Блахфельдер, невзирая на ее состояние: у него была одна цель – разлучить ее с Леей. Лею тотчас окружили. Господин, знавший ее брата, испросил разрешения представить ей нескольких дам, ее почитательниц. Это были кокотки; робко и по-детски серьезно сказали они актрисе, что восхищались ею сегодня вечером... Потом подошла еще одна дама.

Это была замужняя женщина и провинциалка, впервые привезенная сюда муженьком, который в сильнейшем волнении ждал ее поодаль. Молодая женщина принесла цветы, сверкающие белые цветы на длинных стеблях; она протянула их просительным жестом, опустилась на одно колено и склонила белокурую голову. Леа лежала в кресле и даже не шевельнулась. Только брови поднялись немного выше, губа вздернулась, обнажив зубы. Ее усталый пресыщенный скептический взгляд заскользил из-под выразительных век по нежному созданию.

Потом рот закрылся, ноздри чуть дрогнули. Леа взяла цветы, прижала их к обнаженной шее, встала и пошла танцевать с молодой женщиной.

Посторонние ушли из-за стола, и появился молодой Клаудиус.

– Господин Терра! – начал он, выронил стеклышко из глаза и придал себе суровый вид. Живота действительно все равно что не было. И сын, как мать, сразу же приступил к делу. – Я хочу рассчитывать на ваше содействие в весьма важном для меня вопросе.

– Это безнадежно, – сказал Терра. Он знает председателя правления Плоквурста. – Господину Плоквурсту, конечно, и в голову не придет отдать свою дочь за моего сына.

– Я нисколько в этом не сомневаюсь, – возразил Клаудиус. – Ваше имя, господин Терра, было бы непреодолимым препятствием. Поэтому я, разумеется, поостерегся назвать его. Наши взаимоотношения для Плоквурстов не существуют. Я просил бы вас обращаться со мной, как с посторонним. – И в ответ на высказанное отцом сомнение, долго ли можно поддерживать такой обман: – Эту заботу предоставьте мне. С самого своего совершеннолетия я всеми силами добиваюсь, чтобы меня официально признал мой высокопоставленный отец. – И так как Терра вновь собрался усомниться: – Хоть я и родился после развода моих родителей, но в пределах возможного срока. Я и не подумаю отказываться ни от одной из моих естественных привилегий.

– Оно и видно. Теперь скажи мне вот что, мой мальчик: ты уже вовлек молодого Плоквурста в дела?

– Странный вопрос, – заметил сын. – В дела мы вовлекаем всех, кого можем.

Терра бережно:

– Таким образом, вопрос сводится к тому, насколько глупы Плоквурсты. Будущему шурину и зятю они вряд ли позволят разорять себя. Им было бы желательнее увеличить свой капитал.

Юноша растерялся.

– Чего же они хотят, – спросил он, наконец, – раз они не хотят брака? Ведь я держал себя с ними, как джентльмен! А им во что бы то ни стало подавай князя! – Вопросы становились все тревожнее. Побледнев, с холодным бешенством: – Вы хотите сказать, что против репутации моей матери не поможешь никаким титулом? Именно поэтому я и люблю свою мать, имейте это в виду! – С ударением: – Я держусь за княжеский титул, и я держусь за репутацию моей матери. Вот я каков.

Терра налил ему вина. Юноша вытащил из рукава фрачной сорочки платочек и приложил его ко лбу. Его мать танцевала в объятиях плоквурстовского сынка. Они как раз исчезли в соседней комнате. Муженек из провинции тоже удалился туда из скромности, быть может даже польщенный, что жена его переходит из рук в руки. Когда ее отпускала госпожа фон Блахфельдер, она доставалась Лее. Эрвин прилагал все усилия, чтобы отвлечь Лею. Он обратился даже к муженьку, рекомендуя ему показать молодой жене другие достопримечательности, но муженек не понял его. В то время как Эрвин, разгоряченный, опечаленный, словно изгнанник на чужбине, кружился с Блахфельдер, молодая женщина, уже наполовину охмелевшая, попала к Лее. Леа держала в одной прекрасной руке папироску, другой соблазнительно подвигала бокал. Голова склонялась к плечу. Одна щека была затенена, тем белее и трепетнее выступали остальные черты, уже слегка одутловатые, уже поблекшие. Затуманенные глаза, один сощурен, и бровь подергивается над ним так же многозначительно, как улыбаются губы. Молодая женщина упала лицом на колени Леи – либо от выпитого шампанского, либо от невозможности противиться затуманенным глазам и подергивающейся брови, – упала и стала целовать колено.

Молодой Клаудиус выпил залпом несколько бокалов, страх и нерешительность были заглушены, он перешел в наступление.

– Вы ведь умный человек, господин Терра. Непонятно, как вы могли вести такую неверную игру. Сами видите! Война все-таки будет, я выиграл. Мы, молодые, выиграли.

Выиграл – он? Разве он не побледнел снова, и на этот раз окончательно? Разве не остекленели глаза? Впалая линия живота скользит наземь! Терра протянул на помощь руки...

– Что с вами? – изумленно спросил юноша.

Терра извинился и тут.

– Я уверовал в устойчивость нашего мира, с тех пор как стал активным участником того, что происходит в нем. Это заблуждение зрелого возраста, признался он. – В твои годы я явственно видел кровавый след, идущий через всю жизнь. Глупость моего поколения заключалась в том, что мы хотели стереть этот след.

Юноша сделал насмешливую гримасу при слове "глупость". Потом с величайшим подъемом заговорил о предстоящей войне. Многие погибнут, но еще больше будет таких, которые народятся заново. Она принесет с собой свободу, независимость, смелость, она избавит нас от унизительной погони за чинами и деньгами, всем явит великий ужас, многих научит великому дерзанию, а некоторым дарует великую жизнь!.. Юноша мечтал. Пил и мечтал. "И он тоже, сознавал его отец: – Извечный обман! Он мой сын и тогда, когда торгует своей матерью и когда витает в облаках", – и вдумчиво вместе с ним совершил возлияние.

Их прервал Гедульдих: он спросил, привести ли сюда дам из семейства Плоквурст, и при этом искоса поглядел на разошедшихся вакханок; Гедульдих обладал светским тактом. Молодой Клаудиус немедленно поднялся, оставив на время войну, и сам провел богатых дам сквозь ряды изумленных и полных зависти мужчин. Он усадил их в укромный угол, где уже восседала его мать с молодым Плоквурстом. Те не смутились. Богачка Плоквурст выставила свои формы, затянутые в огненные шелка, и подозвала к себе прекрасного юношу.

– Князь Вальдемар! – крикнула она, и огненные пятна проступили сквозь пудру на ее обрюзгшем лице.

Подчеркивая впалую линию живота, прекрасный юноша стоял перед младшей Плоквурст, которая, наоборот, выпячивала живот. Она делала это от усталости и оттого, что не была кокетлива.

У нее на длинном остове была мышиная головка и обведенные синевой глазки, в которых он давно, но тщетно старался вызвать что-нибудь, кроме скрытности и пустоты. Старуха энергично хлопала по дивану, приглашая его сесть. Он сел.

Терра был обеспокоен Гедульдихом, его появлением не только с матерью, но и с дочерью. "Прогулка по Тиргартену", – кратко пояснил Гедульдих. Была ли в автомобиле и дочь, когда мать подъезжала за ним? Гедульдих сделал утвердительный знак одними глазами.

– Чего только не увидишь теперь в Берлине!.. Сам я берлинец, но подобного еще не видал, – изрек он сентенциозно. Засунув руки в карманы брюк и развалясь, но как всегда начеку, сидел он на диване. Над лбом локон, нежная кожа с налетом жизнерадостного румянца, взор Люцифера. – Теперь черед вашего сына, господин тайный советник.

Терра строго:

– При таком положении вещей я вынужден воспротивиться женитьбе сына.

Гедульдих усмехнулся на это.

– Ваш сын всегда смотрит поверх жизни. Не от вас ли он это унаследовал, господин директор? – Он дал то объяснение, которого боялся отец. – Меня эти жены капиталистов одурачить не могут, я попросту развлекаюсь. А вашего бедного мальчика они сводят с ума.

Терра опустил взгляд; он сидел прямо, а не развалясь, как Гедульдих, ему было стыдно. Стыдно за наивность своего мальчика. "А какое разочарование ждет бедняжку! Беден и молод, – такими некогда были и мы. Считает себя невесть каким циником, а сам опорочит себя без всякой цели, сам будет беззащитной жертвой тех, у кого весь ум в деньгах. Это преемственность от отца к сыну. Неужто мы никогда не будем отомщены?.." Терра забыл все на свете, он кипел от бешенства.

Гедульдих, сидя на низком диване, наблюдал, как у Терра губы искривились, потом задергались от бешенства.

– Узнаю вас! – сказал кто-то. Терра встрепенулся. Это Гедульдих, он позабыл о нем. – Почему вы против войны? – спросил Гедульдих, впервые серьезным тоном. И кивнув в сторону Плоквурстов: – Я не пацифист, я мыслю реально. Смерть палача избавляет от жертв... Пускай они начнут, их война постепенно превратится в нашу.

– Чью? – спросил Терра.

А Гедульдих:

– Мы друг друга понимаем в тех странах, которые созрели для дела. – Он весь горел мрачным огнем, но не стал распространяться.

– А какие страны созрели? – спросил Терра.

Гедульдих захохотал.

– Я вам на удочку не попадусь, господин тайный советник. Скажем, Россия! Как по-вашему, Россия созрела? – спросил он насмешливо и поднялся. Скандал в кружке Плоквурстов привлек его внимание.

Князь Вальдемар защищал свою мать от поцелуев Берндта Плоквурста. Он терпел целый вечер и вдруг возмутился. Его всего передергивало от злобы, госпожа Плоквурст уже не находила его привлекательным. Она боялась за своего оболтуса, этот субъект мог вцепиться ему в горло. Она напустила на себя величественность и окликнула усталую дочь.

– Грета! Едем домой. Эта дама недостойно ведет себя с молодыми людьми. Такое родство не для тебя. – И торжественно удалилась. Грета следом. Оболтус мужественно смерил врага глазами и тоже поплелся за ними.

Тишина. Комната внезапно опустела. Очнувшись от своих переживаний, Терра сообразил, кого не хватает. Леи! А также Блахфельдер и той молодой женщины... Эрвин Ланна вернулся расстроенный.

– Где Леа? – спросил он, не обращаясь ни к кому. – Меня отвлекла эта ссора, а она тем временем исчезла. Мы с господином Гедульдихом искали повсюду.

Тут Терра припомнил, что видел ее. Но сам он тогда был отуманен своими чувствами.

Теперь он припомнил все: она стояла у портьеры, одной ногой уже на пороге, придерживала рукой платье, но пальцем украдкой манила в темноту. В соседних комнатах потушили огни. О! брат содрогнулся теперь, припомнив ее лицо, исполненное болезненного сладострастия, жалкого соблазна, безверия, разложения. Неужели незнакомая молодая женщина пошла за ней? Ведь Леа разлагалась у всех на глазах, разлагалась ее душераздирающая улыбка; вот она скользнула и исчезла за портьерой, как видение, вызванное чародеем. Ей нельзя было верить!.. Однако молодая женщина последовала за ней, и обе исчезли.

– Надо обыскать дом! – хватая Эрвина, испуганно шептал Терра. – Идемте! Вы не всюду побывали. Где Гедульдих?

– Он пошел домой. Ему пора, – сказал Эрвин.

Терра испугался еще сильнее.

– А муж? – прошептал он уже на ходу.

Княгиня Лили в своем укромном уголке поднялась с дивана. Сын все еще стоял, отвернувшись.

– Идем же!

Он подскочил.

– С тобой? После того как ты расстроила мою женитьбу? Это было умышленно!

– Разумеется, умышленно, – спокойно сказала она.

Он взглянул на нее, закрыл глаза и, поднимая стиснутые кулаки, застонал.

– Чтобы ты видел, на что я способна, – сказала она. – Ты мой навсегда. – Он с силой опустил кулаки, но и под его прямым, жестким взглядом она не поколебалась. – Мой маленький мальчик, – сказала она нежно и настороженно.

Он злобно нагнулся к ней.

– А деньги? – прошипел он. – Отдашь ты мне деньги за Плоквурста?

– Нет! Их я оставлю себе. Я их заработала.

– Шлюха! – И сын накинулся на нее.

Она быстро высвободила руку и шагнула в сторону, он за ней, но снова промахнулся... платье с разрезом распахнулось, прекрасная нога напряглась, скользнула. Назад, вбок, вперед, скользя, извивая бедра, она все еще увертывалась от него. Он следовал за каждым ее движением, как партнер в танце. Они порывисто метались по опустелой, забытой комнате, и у обоих было то же лицо, те же самозабвенные глаза, полные отчаянных решений, те же руки, ставшие чужими, из-за обнажившихся зубов вырывалось тихое шипение.

Чей-то голос произнес:

– Господи помилуй!

Тогда они остановились. Мгновенное беспамятство, затем пробуждение – и стройный высокий кавалер, пропустив вперед зеленоволосую ослепительную даму, прошел мимо ливрейного лакея, почтительно перегнувшегося пополам.

– В гардероб!

Старик вытянулся, как новобранец. Затем, дивясь, посмотрел им вслед.

Он собрался потушить свет и в этой комнате, но его в сильнейшем волнении остановил менее знатный посетитель.

– Где моя жена? – прохрипел он из размякшего воротничка.

– У меня вашей супруги нет, – ответил ливрейный лакей сдержанно, но слегка хмуря лоб.

– Тут были три дамы! – вскричал несчастный. – Три дамы, которые танцевали все время. Вы видели их?

Лакей с возрастающим удивлением:

– Вы ищете трех дам, сударь, или одну? И что, по-вашему, я должен был видеть?

Несчастный, со всей силой отчаяния:

– Да что ее увезли! Напоили, увезли, почем я знаю, может быть, убили! Он заплакал. Лакей попробовал утихомирить его добром.

– Сударь, вам, наверное, бросился в голову коктейль, не пейте его больше! – Но тут посетитель взбунтовался, он стал плести что-то о похищениях, о международной торговле женщинами, о подозрительных заведениях и полиции. Лакей перешел на холодный, исполненный достоинства тон: – Если вы заставите меня нажать кнопку звонка, швейцар, как ни прискорбно, придет выпроводить вас на улицу, сударь.

После этого посетитель удалился с громким плачем.

На улице в ярком свете июльского утра он столкнулся с двумя другими посетителями.

– Мыслимо ли это? – плакался он. – Скажите мне, милостивые государи, может ли случиться в Берлине, чтобы дама просто-напросто исчезла из ресторана?

– Я, кажется, знаю ее, – сказал один из тех двоих. – Ну да, с вами были три дамы!

– Одна-единственная, – возразил бедняга. Господин предположил, что случай самый безобидный. Он даже утверждал это. Его жена захмелела; вероятно, чтобы дать ей выспаться, ее взяли с собой другие две дамы, не знавшие, с кем она. Дамы принадлежали к высшему кругу; господин назвал фамилию и дал адрес далеко за городом.

– Только без шума! Вы сильно повредили бы своей жене! Отправляйтесь к себе в гостиницу! Выспитесь сами. Когда вы проснетесь, ваша жена будет стоять подле вашей кровати! – И господин подозвал такси.

Но затем Терра, дрожа и обливаясь потом, вернулся к Эрвину Ланна.

– Когда он проснется к вечеру, он поедет по тому неверному адресу, который я указал ему. Я позабочусь, чтобы там его послали по другому. Чем дольше я его задержу, тем счастливее он будет, увидя в конце концов свою жену, и даже не заикнется о ее похождениях.

– А если нет? – спросил Эрвин.

– Тогда все пропало, – сказал Терра.

Они пошли рядом, сперва медленно, потом их шаг ускорился сам собой. Вдруг они разом остановились.

– Нельзя терять ни минуты, – шепнул Эрвин.

– Вы хотите пойти к Лее? – хрипло спросил Терра.

Эрвин отвел взгляд. Они пошли дальше – в обратном направлении.

Глаза Эрвина Ланна, тусклые полудрагоценные камни, постепенно застилались страхом. Того и гляди разверзнется бездна. Вот она! Взор Эрвина Ланна перестал быть непроницаемым самоцветом.

– Я проводил ее на Иегерштрассе, она была так весела. Я проводил ее на Моцштрассе... Бедная Леа!.. – Он один помнил, что каждый час принес ей. Она проста душой, я знаю, я утверждаю это. Ни один порок не затрагивает ее. Она проходит сквозь них, она скользит мимо жизни. Она никогда не потеряет себя. Что для нее мир? Вынужденная прогулка... – Он перевоплощал ее в себя. Все лучшее, чем он обладал и что знал, дарил он ей. – А теперь она ушла. Куда же деваться мне? – В глазах разверстая бездна. Он снял шляпу, голова была уже вся седая. – Она больше не вернется. На этот раз не вернется, я чувствую. Я всегда только сопровождал ее, я – тот второстепенный персонаж, который поклоняется и сопутствует. Я должен быть там, где она! Где бы она ни была! – Движения у него стали беспорядочными.

Терра преградил ему путь.

– А скандал! – прошептал он. – Не забудьте про скандал!

Они взглянули друг на друга; бездна в глазах Эрвина Ланна сомкнулась.

– Я очень устал, – сказал он. – Я подожду ее. – Терра оставил его, а сам пустился бежать.

Улицы были еще пустынны и тихи, но дыхание катастрофы гнало его все дальше ясным, пустынным июльским утром. – "Какая она сейчас? – думал он неустанно. – Как не похожа на ту, какой видит ее этот мечтатель... Она конченый человек. Ей уже недолго маяться. Так и надо, довольно болтовни. Смерть палача избавляет от жертв... где я это слышал?" Он окликнул такси, но не знал, куда ехать, и отослал его.

"Какая она сейчас?.. Нам придется исчезнуть, если скандал разразится. Смерть палача избавляет от жертв. Мы исчезнем, любимая! Катастрофа надвигается. Смерть палача..." Он поднял глаза на дом напротив.

Стиль XVIII века со скупым орнаментом. Дом стоял несколько отступя в ряду других домов, плиты перед ним позеленели. Подъезд монументальный, барский; меньшая дверь рядом как раз раскрылась. Только воздух, повеявший из нее, заставил Терра вспомнить о Мангольфе. Это был дом Мангольфа.

Он поспешил на другую сторону. Там он, правда, не двинулся с места, топал ногой и не мог уйти. Куря, шагал он взад и вперед, взад и вперед. Рот ожесточенно извергал дым, все лицо дергалось во власти гнева. "Из-за него!" Из-за него Леа очутилась там, где была сейчас. Из-за него стала такой. Брат увидел ее в расцвете былых дней, с гордой осанкой и гордой душой, в светлом платье, вызывающе юной в каждом жесте, каждом телодвижении, а смех ее звучал торжествующим вызовом жизни... Теперь, наконец, она была побеждена. Еще недостойно цеплялась за жизнь и падала побежденная, ибо кто-то обезоружил ее. Непоправимо обезоружил... Терра отшвырнул десятый окурок и твердым шагом вошел в дом. Лакеи в вестибюле и на лестнице не посмели остановить его, он прямым путем направился в спальню хозяина.

Мангольф только вставал. Он был в пижаме и брился.

– Дорогой Вольф! – начал Терра, остановившись в дверях. – В твоем доме не пахнет любовью. Я давно собирался сказать тебе это. Если бы я мог втолковать тебе, какое действие ты оказываешь на людей, ты, без всякого сомнения, немедленно перерезал бы себе горло, – вся остановка за тем, что у тебя не бритва, а прибор Жиллета.

– Ты не в своем уме! – воскликнул Мангольф.

Терра потряс кулаками, у него было такое выражение лица, что Мангольф оставил бритье.

– Что тебе нужно?

Но Терра долго молчал; потом сухое рыдание и, наконец, взрыв. Мангольф расслышал только "Леа", слова глушили одно другое. Встревожившись, он хотел услышать больше, а Терра выкрикивал:

– Ты утратил право даже знать ее имя. На тебе лежит страшная ответственность. Ты осужден, – наконец-то, наконец я могу сказать тебе это! – осужден перед лицом собственной совести и перед лицом человечества. Ибо она умирает из-за тебя. И близится твоя война.