Текст книги "Американец"

Автор книги: Генри Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Именно потому, что вы их не любите. Скажите же правду, я не обижусь.

– Ну, видите ли, трудно, конечно, сказать, что я люблю вашего брата, – ответил Ньюмен. – Теперь я вспоминаю наш разговор. Но какой прок повторять сказанное. Да я уже и забыл.

– Вы слишком добродушны, – серьезно проговорила мадам де Сентре и, словно не желая, чтобы он принял ее слова за приглашение позлословить насчет маркиза, отвернулась и жестом предложила ему сесть.

Но Ньюмен остался стоять перед ней.

– Гораздо важнее другое, – проговорил он, помолчав, – вашей матушке и брату не по вкусу я.

– Да, не по вкусу, – согласилась мадам де Сентре.

– А вы не думаете, что у них странный вкус? – спросил Ньюмен. – Не могу понять, чем я им не пришелся?

– Ну, полагаю, каждый человек кому-то по вкусу, а кому-то нет. Вы не сердитесь… на моего брата? – Она запнулась и добавила: – И на мою мать?

– Иногда.

– Но ни разу не подали вида.

– И прекрасно.

– Что тут прекрасного? Вот они и считают, что обращаются с вами наилучшим образом.

– Не сомневаюсь, что они могли бы вести себя со мной гораздо хуже, – ответил Ньюмен. – Но я им очень признателен. Серьезно.

– Вы чрезвычайно великодушны, – сказала мадам де Сентре. – Но в итоге получается какое-то ложное положение.

– Для них? Не для меня.

– Для меня, – пояснила мадам де Сентре.

– Нисколько. Пусть их! – воскликнул Ньюмен. – Они считают, что я им не ровня. Я так не считаю. Но не ссориться же из-за этого?

– Я даже согласиться с вами не могу, не нанеся вам обиды. Обстоятельства с самого начала были против вас. Но вы этого, видно, не понимаете.

Ньюмен сел.

– Нет, наверно, не понимаю, – сказал он, глядя на нее. – Но раз вы так говорите, я вам верю.

– Это не причина, – улыбнулась мадам де Сентре.

– Для меня – причина, и вполне основательная. У вас возвышенная душа, вы занимаете высокое положение, однако держитесь всегда естественно и ненапыщенно, у вас никогда не бывает такого вида, будто вы позируете перед фотографом, сознавая себя богатой собственницей. Вы считаете меня человеком, у которого в жизни один интерес – делать деньги и заключать рискованные сделки. Что ж, это довольно справедливо, но далеко не все. Нет такого человека, который не интересовался бы чем-то еще, неважно чем, чем угодно. Я любил не сами деньги, мне нравилось их делать. Просто больше заняться было нечем, а бездельничать я не умею. Всем всегда было легко со мной, и мне самому с собой – тоже! О чем бы меня ни попросили, я всегда рад был все выполнить. О мошенниках я, разумеется, не говорю. А что касается вашей матери и брата, – добавил Ньюмен, – поссориться с ними я могу только в одном случае: я не прошу их восхвалять меня перед вами, я прошу предоставить вас самой себе. Если я узнаю, что они вам на меня наговаривают, им не поздоровится.

– Они и предоставили меня самой себе и ничего на вас не «наговаривают», как вы выражаетесь.

– В таком случае, – вскричал Ньюмен, – я заявляю, что ваши родные слишком хороши для этого света!

Казалось, его восклицание чем-то поразило мадам де Сентре, и, вероятно, она отозвалась бы на него, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге вырос Урбан де Беллегард. Очевидно, он не ожидал застать у сестры Ньюмена, но удивление лишь легкой тенью скользнуло по его непривычно довольной физиономии. Ньюмену еще не случалось видеть маркиза в таком превосходном расположении духа, казалось, его тусклое бледное лицо преобразилось. Он придерживал дверь, давая дорогу кому-то еще, и вслед за ним, опираясь на руку джентльмена, которого Ньюмен видел впервые, в комнату вошла старая мадам де Беллегард. Сам Ньюмен уже встал с кресла, поднялась и мадам де Сентре, она всегда вставала, когда входила мать. Маркиз, едва ли не радостно поздоровавшись с Ньюменом, отошел в сторону, медленно потирая руки. Его мать со своим кавалером подошла к мадам де Сентре. Коротко и величаво кивнув Ньюмену, она высвободила руку из-под локтя незнакомца, дабы он мог поклониться графине.

– Дочь моя, – сказала старая маркиза, – хочу представить вам нашего новоявленного родственника, лорда Дипмера. Лорд приходится нам кузеном. Только сегодня он удосужился сделать то, что ему надлежало сделать давным-давно, – навестить нас и познакомиться с нами.

Мадам де Сентре улыбнулась и протянула кузену руку.

– Чрезвычайно странно, – проговорил сиятельный кузен, – но до сих пор я ни разу не мог выдержать в Париже больше трех, много – четырех недель.

– А сколько вы здесь на этот раз? – спросила мадам де Сентре.

– О, целых два месяца, – доложил лорд Дипмер.

Эти его высказывания можно было расценить как дерзость, если бы одного взгляда на лицо лорда не было довольно, чтобы понять, как и поняла мадам де Сентре, что он просто naivete. [96]96
  Простоват (франц.).


[Закрыть]Когда все уселись, Ньюмен, не принимавший участия в беседе, занялся изучением нового знакомца. Правда, лорд Дипмер вряд ли являл собой объект, достойный особого изучения. Это был маленький тщедушный человечек лет тридцати трех, лысый и коротконосый, с круглыми, доверчивыми голубыми глазами. У него не хватало верхнего переднего зуба, а подбородок был усеян угрями. Он определенно сильно конфузился и без конца хохотал, издавая при этом какой-то странный, пугающий звук, будто давился, – вероятно, полагал, что наилучшим образом имитирует непринужденность. Судя по его лицу, он был весьма простоват, не чужд жестокости и, видимо, не раз оказывался в дураках при всех преимуществах, данных ему образованием. Он заявил, что в Париже ужасно весело, но по сравнению с потрясающими увеселениями Дублина Париж – ничто. Дублин он предпочитает даже Лондону. А мадам де Сентре бывала в Дублине? Нет? Они все должны как-нибудь приехать туда, он покажет им настоящие ирландские развлечения. Сам он постоянно ездит в Ирландию на рыбную ловлю, а в Париж приехал послушать новые сочинения Оффенбаха. Премьеры обычно привозят и в Дублин, но он просто не имел сил дожидаться. Он уже девять раз ходил на «La Pomme de Paris». [97]97
  «Яблоко Париса» – имеется в виду «Прекрасная Елена», оперетта французского композитора Жака Якоба Оффенбаха (1819–1880).


[Закрыть]Мадам де Сентре, откинувшись в кресле и сложив руки, глядела на лорда Дипмера, и лицо ее выражало явное недоумение, чего она обычно в обществе себе не позволяла. На лице же мадам де Беллегард застыла доброжелательная улыбка. Маркиз заметил, что его любимая оперетта – «Gazza ladra». [98]98
  «Сорока-воровка» (1817) – комическая опера великого композитора Джоаккино Антонио Россини (1792–1868).


[Закрыть]Затем он приступил к расспросам о герцоге и кардинале, о старой графине и леди Барбаре, и, послушав с четверть часа весьма невнятные ответы лорда Дипмера, Ньюмен поднялся и стал прощаться. Маркиз, как всегда, спустился с ним на три ступеньки лестницы, ведущей в вестибюль.

– Он что, ирландец? – кивнул Ньюмен в сторону нового гостя.

– Его мать, леди Бриджит, была дочерью лорда Финукана, – ответил маркиз. – У него большие поместья в Ирландии. А поскольку наследников мужского пола ни прямых, ни по боковой линии у лорда Финукана, как это ни удивительно, не оказалось, леди Бриджит унаследовала их все. Лорд Дипмер – его английский титул, и у него огромные владения в Англии. Обаятельный молодой человек!

Ньюмен ничего на это не ответил, но задержал маркиза, который уже вознамерился изящно ретироваться.

– Пользуясь случаем, – проговорил он, – хочу поблагодарить вас за точное соблюдение нашего уговора, за то, что вы помогаете мне завоевать доверие вашей сестры.

Маркиз удивленно на него уставился.

– Откровенно говоря, мне тут похвастаться нечем, – сказал он.

– О, не скромничайте, – засмеялся Ньюмен. – Я не смею льстить себе: разве я добился бы таких успехов благодаря собственным заслугам? И поблагодарите за меня вашу матушку! – с этими словами Ньюмен повернулся и вышел из дома, а маркиз де Беллегард с недоумением поглядел ему вслед.

Глава четырнадцатая

Когда в следующий раз Ньюмен появился на Университетской улице, ему повезло – мадам де Сентре была одна. Он пришел с определенным намерением и не мешкая принялся его осуществлять. Тем более, что вид у мадам де Сентре был выжидающий, так, во всяком случае, он, обрадовавшись, его истолковал.

– Я бываю у вас уже полгода, – начал Ньюмен, – и ни разу не заговаривал о женитьбе. Такова была ваша просьба. Я выполнил ее. Можно ли было проявить большее послушание?

– Вы вели себя крайне деликатно, – подтвердила мадам де Сентре.

– Ну а теперь я думаю вести себя иначе, – продолжал Ньюмен. – Не хочу сказать, что стану неделикатным, но я желал бы вернуться к тому, с чего начинал. Собственно, можете считать, уже вернулся. Совершил круг и снова нахожусь в исходной точке. Вернее, с нее и не сходил. Я по-прежнему хочу того же, чего и тогда. Только теперь я, если это возможно, более уверен – более уверен в себе и в вас. Теперь я знаю вас лучше, хотя не узнал ничего такого, о чем не догадывался три месяца назад. Вы для меня – все, к чему я стремлюсь, о чем мечтаю, и даже больше. Но за это время и вы меня узнали, не могли не узнать. Не скажу, что вы видели меня с лучшей стороны, но с худшей, несомненно, познакомились. Надеюсь, за эти месяцы вы все обдумали. Вы должны были заметить, что я просто жду, у вас не было оснований предполагать, что мои планы изменились. Так что же вы ответите мне теперь? Скажите ж: теперь все яснее ясного. – Я оказался завидно терпеливым и верным слову и заслуживаю вознаграждения. И не отказывайте мне в вашей руке. Прошу вас, мадам де Сентре. Скажите мне «да». Решайтесь!

– Я знаю, что вы лишь ждали своего часа, и была уверена, что этот час придет. За последнее время я много передумала. Поначалу я ждала сегодняшнего разговора с некоторым страхом. Но теперь уже не боюсь. – Она помолчала и добавила: – Даже стало легче на душе.

Мадам де Сентре сидела в низком кресле, а Ньюмен на диване, стоявшем рядом. Он потянулся и взял ее руку. Мадам де Сентре не сразу отняла ее.

– Значит, я ждал не напрасно, – проговорил он.

Мадам де Сентре посмотрела на него, и он увидел, что ее глаза полны слез.

– Со мной, – продолжал он, – вы сможете жить, ни о чем не заботясь, как будто… – он запнулся, потому что, несмотря на волнение, хотел выразить свои мысли поточнее, – как будто, – произнес он с наивной торжественностью, – под крылом у отца.

Она не отводила от него глаз, до краев наполненных слезами. И вдруг, быстро отвернувшись, зарылась лицом в подушки дивана, стоявшего по другую сторону, и разразилась беззвучными рыданиями.

– Я слабая, я такая слабая! – только и донеслось до Ньюмена.

– Тем больше оснований довериться мне, – убеждал ее Ньюмен. – Чего вы боитесь? Вас ничто не должно тревожить. Я предлагаю вам только одно – быть счастливой. Неужели так трудно в это поверить?

– Вам все кажется просто, – подняла она голову. – Но это совсем не так. Вы мне очень нравитесь. Понравились сразу, еще полгода назад, а теперь я уверена в себе так же, как, по вашим словам, уверены в себе вы. Но решиться на брак с вами только поэтому вовсе не просто, нужно принять во внимание еще тьму разных обстоятельств.

– Принимать во внимание нужно только одно – мы любим друг друга, – сказал Ньюмен и, поскольку она ничего не ответила, быстро добавил: – Что ж, раз вам трудно признать это, ничего не говорите.

– Как бы я хотела ни о чем не думать! – сказала она после долгой паузы. – Не думать совсем, закрыть глаза и довериться вам. Но я не в силах. Я холодная, старая, я трусиха. Я никогда не думала, что выйду замуж еще раз, и мне самой странно, что я согласилась тогда вас выслушать. Когда, еще девушкой, я мечтала, как буду выходить замуж – без принуждения, по собственному выбору, – в моих мечтах мне представлялся совсем другой человек, нисколько на вас не похожий.

– Ну меня это ничуть не задевает, – широко улыбнулся Ньюмен. – Просто у вас тогда еще не сформировался вкус.

Поглядев на его улыбку, заулыбалась и мадам де Сентре.

– Вы хотите сказать, что теперь он сформировался благодаря вам? – спросила она и добавила уже другим тоном: – А где вы предполагаете жить?

– В любой точке земного шара, где вам захочется. Устроить это ничего не стоит.

– Собственно, я не знаю, зачем об этом спрашиваю, – заметила мадам де Сентре. – Меня это очень мало беспокоит. Если я выйду за вас, мне кажется, я смогу жить где угодно. У вас обо мне какие-то ложные представления. Вы считаете, что я нуждаюсь во множестве вещей, что я должна вести блестящую светскую жизнь. И пожалуй, вы уже собрались осыпать меня подобными благами, чего бы это вам ни стоило. Но вы сильно заблуждаетесь, и я не подала вам никакого повода так думать. – Она снова замолкла, глядя на Ньюмена, и звук ее голоса, прерываемый этими паузами, был для него так сладок, что ему даже в голову не приходило торопить ее, как не хочется торопить золотой восход солнца. – Вы знаете, поначалу то, что вы так не похожи на других, очень меня тревожило, ставило в тупик, но в один прекрасный день я поняла, что это замечательно, просто замечательно. Я радовалась тому, что вы совсем не такой, как мы. Но скажи я об этом кому-нибудь, меня бы не поняли, я говорю не только о своих родных.

– Они бы, небось, объяснили, что я – чудище заморское, – заметил Ньюмен.

– Мне бы объяснили, что я никогда не смогу быть с вами счастлива, ведь мы слишком разные, а я бы ответила, что именно потому, что мы разные, я была бы с вами счастлива. Но мне привели бы более веские доводы против. У меня же единственный довод… – она опять запнулась.

Но на этот раз – в разгар золотого солнечного восхода – Ньюмен почувствовал возможность ухватиться за розовое облачко.

– Ваш единственный довод, что вы меня любите! – красноречиво глядя на нее, тихо проговорил он, и, не имея в запасе никаких других доводов, мадам де Сентре вынуждена была согласиться.

Ньюмен пришел на Университетскую улицу на следующий день и, войдя в дом, увидел в вестибюле свою благожелательницу – пребывающую в почетной отставке миссис Хлебс. Как только он встретился с ней глазами, миссис Хлебс сделала свой всегдашний книксен и, повернувшись к слуге, впустившему Ньюмена, объявила:

– Ступайте. Я буду иметь честь сама проводить месье.

Сказано это было с величием, идущим от сознания своего национального превосходства, что усугублялось еще и рубленым английским акцентом. При всей внушительности такого сочетания Ньюмену послышалось, что голос миссис Хлебс слегка дрожит, словно она не привыкла отдавать распоряжения. Слуга ответил ей дерзким взглядом, но послушно ушел, и она повела Ньюмена наверх. Не доходя до второго этажа, лестница делала поворот, и в этом месте была небольшая площадка. На ней в стенной нише стояла невыразительная статуя нимфы, относящаяся, видимо, к восемнадцатому веку. Статуя потрескалась, потускнела и пожелтела. Здесь миссис Хлебс остановилась и обратила на своего спутника робкий ласковый взгляд.

– Я слышала, у вас хорошие новости, сэр, – произнесла она вполголоса.

– Вы заслуживаете узнать их первой, – ответил Ньюмен. – Вы приняли во мне такое участие.

Миссис Хлебс отвернулась и начала сдувать пыль со статуи, будто решила, что над ней подсмеиваются.

– Наверно, вы хотите меня поздравить, – сказал Ньюмен. – Весьма вам признателен, – и добавил: – В прошлый раз вы меня очень порадовали.

Видимо, удостоверившись, что Ньюмен говорит искренне, миссис Хлебс снова повернулась к нему.

– Не думайте, мне никто ничего не говорил, – пояснила она, – я просто догадалась. А как увидела вас сегодня, сразу поняла, что догадалась верно.

– Ишь какая вы наблюдательная! – сказал Ньюмен. – Уверен, от вас ничто не скроется – все заметите, хоть и тихоня.

– Ну, слава Богу, я не дура, сэр. Только я еще кое о чем догадалась, – продолжала миссис Хлебс.

– О чем же?

– Мне не положено об этом говорить, сэр. Да, думаю, вы мне и не поверите. И уж, во всяком случае, вам вряд ли будет приятно.

– А тогда не говорите ничего, – засмеялся Ньюмен. – Я хочу слышать только приятное. Как в прошлый раз, помните?

– Ну, надеюсь, я не слишком вас встревожу, если скажу, что чем скорее у вас все сладится, тем лучше.

– Чем скорее мы поженимся? Конечно, для меня это лучше, что и говорить.

– Для всех лучше.

– Да и для вас тоже, пожалуй. Вы же знаете, что будете жить у нас.

– Премного вам благодарна, сэр, но я беспокоюсь не о себе. Я одно хочу сказать, если позволите: я бы советовала вам не терять времени.

– Кого вы боитесь?

Миссис Хлебс посмотрела вверх, потом вниз и остановила взгляд на запыленной нимфе, будто та была наделена слухом.

– Всех, – сказала она.

– Помилуйте, к чему такая подозрительность! – воскликнул Ньюмен. – Неужели решительно «все» жаждут помешать моему браку?

– Боюсь, я и так уже наговорила, чего не следует. Обратно я своих слов не возьму, но и не добавлю ничего. – И миссис Хлебс, снова двинувшись вверх по лестнице, сопроводила Ньюмена в покои мадам де Сентре.

Увидев, что мадам де Сентре не одна, Ньюмен позволил себе мысленно чертыхнуться. В комнате сидела старая мадам де Беллегард, а перед ней стояла молодая маркиза в накидке и шляпе. Старая дама метнула на Ньюмена пристальный взгляд, но даже не шевельнулась; откинувшись в кресле, она крепко сжимала руками подлокотники, казалось, она напряженно что-то обдумывает. Она словно даже не заметила, что Ньюмен с ней поздоровался. Ньюмен объяснил себе ее состояние тем, что дочь, наверное, как раз объявила матери об их помолвке и переварить это известие старой леди было не так-то легко. Но когда мадам де Сентре протянула ему руку, он прочел в ее взгляде, что должен о чем-то догадаться. На что она намекала? Был ее взгляд предостережением или просьбой? Что от него требовалось – молчать или включиться в разговор? Ньюмен был в недоумении, а приветливая улыбка молодой мадам де Беллегард ни о чем не говорила.

– Я еще не сказала матушке, – отрывисто заметила мадам де Сентре, заглянув ему в глаза.

– Не сказали? Чего не сказали? – встрепенулась маркиза. – Вы вообще слишком мало мне рассказываете. Вы должны говорить мне все.

– Вот как я, – с коротким смешком заметила мадам Урбан.

– Разрешите, я скажу вашей матушке, – попросил Ньюмен.

Старая леди снова бросила на него пристальный взгляд и повернулась к дочери.

– Вы решили выйти за него замуж? – тихо воскликнула она.

– Oui, ma mere, [99]99
  Да, матушка (франц.).


[Закрыть]– ответила мадам де Сентре.

– К моей величайшей радости, ваша дочь приняла мое предложение, – объявил Ньюмен.

– И когда же была достигнута эта договоренность? – спросила мадам де Беллегард. – Видно, я обо всем узнаю последней и по чистой случайности.

– Моя пытка неопределенностью закончилась вчера, – пояснил Ньюмен.

– А моей когда предстоит окончиться? – потребовала ответа у дочери старая маркиза. В ее голосе не было раздражения, лишь холод и неприязнь.

Мадам де Сентре молчала, опустив глаза.

– Ну вот все и решилось, – проговорила она наконец.

– Где мой сын? Где Урбан? – воскликнула маркиза. – Пошлите за братом и объявите ему.

Молодая мадам де Беллегард взялась за шнурок звонка.

– Мы собирались нанести несколько визитов. Я должна была подойти к дверям кабинета маркиза и тихо, очень тихо постучать. Но теперь уж придется ему самому прийти сюда. – Она потянула за шнурок, и почти сразу в комнату вошла миссис Хлебс. Ее лицо выражало спокойную готовность выслушать и исполнить любое распоряжение.

– Извольте послать за вашим братом, – сказала старая леди дочери.

Но Ньюмена неудержимо потянуло вмешаться, и вмешаться с достаточной твердостью.

– Передайте маркизу, что мы хотим его видеть, – сказал он миссис Хлебс, и та тихо удалилась.

Молодая мадам де Беллегард подошла к золовке и обняла ее. Потом обернулась к Ньюмену и широко улыбнулась.

– Она – прелесть. Я вас поздравляю.

– И я поздравляю вас, сэр, – холодно и официально проговорила старая мадам де Беллегард. – Моя дочь редкостная женщина. Если у нее и есть недостатки, то мне они неизвестны.

– Матушка шутит редко, – сказала мадам де Сентре. – А если шутит, то неудачно.

– Да, Клэр восхитительна, – заключила маркиза Урбан, склонив голову к плечу и глядя на золовку. – Вас, несомненно, следует поздравить.

Мадам де Сентре отвернулась, подобрала свое вышивание и взялась за иглу. Несколько минут они сидели молча, пока не появился маркиз де Беллегард. Он вошел уже в перчатках, держа в руке шляпу, за ним следовал Валентин, который, по-видимому, только что вернулся. Маркиз оглядел собравшихся и с обычной, тщательно отмеренной любезностью приветствовал Ньюмена. Валентин поздоровался с дамами и, пожимая руку Ньюмену, вперил в него исполненный жгучего любопытства взгляд.

– Arrivez done messieurs! [100]100
  Входите же, господа! (франц.)


[Закрыть]– воскликнула молодая мадам де Беллегард. – У нас для вас большие новости!

– Дочь моя, сообщите свои новости брату, – распорядилась старая маркиза.

Мадам де Сентре сидела, склонившись над вышиванием.

– Я приняла предложение мистера Ньюмена, – подняла она глаза на брата.

– Да, ваша сестра дала мне согласие, – объявил Ньюмен. – Как видите, я знал, что делаю!

– Я в восторге, – с величавой снисходительностью промолвил маркиз.

– Я тоже, – сказал Ньюмену Валентин. – Мы с маркизом в восторге! Сам я жениться ни за что бы не решился, но понимаю ваши чувства – аплодирую же я ловкому акробату, хотя сам не умею стоять на голове. Дорогая сестра! Благословляю ваш союз!

Маркиз стоял, вглядываясь в подкладку шляпы.

– Конечно, мы были к этому готовы, – наконец произнес он, – но перед лицом такого события невольно испытываешь непредвиденные эмоции, – и губы его раздвинулись в на редкость унылой улыбке.

– Я, напротив, ничего непредвиденного не испытываю, – возразила его мать.

– Не могу с вами согласиться, – воскликнул Ньюмен, расплываясь в улыбке совсем иной, нежели та, какой одарил его маркиз. – Я и не думал, что буду так счастлив! Верно, это оттого, что вижу, как счастливы вы.

– Не впадайте в преувеличения, – сказала мадам де Беллегард. Она встала и положила руку на руку дочери. – Вряд ли можно ожидать, что старая женщина, привыкшая быть честной, станет благодарить вас, когда вы лишаете ее единственной дочери-красавицы.

– Вы забыли обо мне, мадам, – с притворной робостью заметила молодая маркиза.

– Да, дочь у вас красавица, – согласился Ньюмен.

– А когда свадьба, позвольте осведомиться? – поинтересовалась молодая мадам де Беллегард. – Я должна знать за месяц, чтобы обдумать фасон платья.

– Это надо обсудить, – заметила старая маркиза.

– Мы обсудим и сообщим вам о нашем решении, – воскликнул Ньюмен.

– И мы, разумеется, с ним согласимся, – сказал Урбан.

– Не согласиться с мнением мадам де Сентре было бы весьма неразумно.

– Поехали, Урбан, поехали, – заторопила мужа мадам де Беллегард. – Мне пора к портному.

Старая дама так и стояла, положив руку на руку дочери и пристально глядя на нее. Тихо вздохнув, она пробормотала:

– Нет, этого я все же не ждала! Вам очень повезло, – обернулась она к Ньюмену, кивая в подтверждение своих слов.

– О, понимаю! – отозвался тот. – Я горд как не знаю кто! Готов кричать с крыши или останавливать всех встречных на улице, чтобы сообщить им о своем счастье.

Мадам де Беллегард поджала губы.

– Нет уж, пожалуйста, воздержитесь! – сказала она.

– Чем больше народу узнает, тем лучше, – заявил Ньюмен. – Здесь я еще никому объявить не успел, а в Америку утром дал телеграммы.

– Телеграммы? В Америку? – переспросила старая маркиза.

– В Нью-Йорк, в Сент-Луис и в Сан-Франциско – самые важные для меня города. А завтра сообщу моим здешним друзьям.

– И много их у вас здесь? – вопрос был задан тоном, язвительность которого Ньюмен, боюсь, не совсем сумел уловить.

– Хватает. В рукопожатиях и поздравлениях недостатка не будет. Тем более, – добавил он, – если прибавить те, что я получу от ваших друзей.

– Ну эти-то обойдутся без телеграмм, – обронила маркиза, выходя из комнаты.

Маркиз де Беллегард, жена которого уже унеслась воображением к портному и била шелковыми крылышками в стремлении затмить всех, попрощался с Ньюменом за руку и произнес более, чем когда-либо, убедительно:

– Можете на меня рассчитывать, – и, влекомый женой, удалился.

Валентин перевел глаза с сестры на нашего героя:

– Надеюсь, вы все серьезно обдумали?

Мадам де Сентре улыбнулась.

– Мы, конечно, не обладаем столь глубоким умом и не столь серьезны, как вы, братец, но все же обдумали, что смогли.

– Поверьте, я очень высоко ставлю вас обоих, – продолжал Валентин. – Вы оба удивительные люди. Но все же я не удовлетворен. Вам бы остаться в небольшой, но достойнейшей группе лиц – в узком кругу избранных, не сочетающихся браком! Редкие души! Соль земли! Не желаю никого оскорбить: и среди вступающих в брак можно встретить людей вполне достойных.

– Валентин придерживается мнения, что женщины должны вступать в брак, а мужчины – нет, – сказала мадам де Сентре. – Не знаю, как у него сходятся концы с концами.

– Они сходятся на том, что я обожаю тебя, сестра! – пылко вскричал Валентин. – До свидания.

– Лучше бы вы обожали кого-нибудь, на ком могли бы жениться, – заметил Ньюмен. – Я это еще устрою, дайте срок. Дайте срок – и я превращусь в ярого проповедника брака.

Уже в дверях Валентин на секунду обернулся, и лицо его стало серьезным:

– Я и обожаю одну особу, но жениться на ней, увы, не могу, – сказал он, опустил портьеру и ушел.

– Наши новости им не понравились, – заметил Ньюмен, оставшись наедине с мадам де Сентре.

– Да, – согласилась она, – не понравились.

– Ну а вам разве не все равно?

– Нет, – помолчав, сказала она.

– Напрасно.

– Ничего не могу поделать. Я бы предпочла, чтобы матушка обрадовалась.

– Объясните мне, ради всего святого! – воскликнул Ньюмен. – Почему ей это не нравится? Она же разрешила вам выйти за меня.

– Совершенно верно. Я тоже не понимаю. И однако, мне вовсе не «все равно», как вы выражаетесь. Можете считать меня суеверной.

– Придется, если вы, не дай Бог, поддадитесь вашим страхам. Но я отнесусь к этому как к досадному осложнению.

– Я оставлю свои страхи при себе, – сказала мадам де Сентре. – Не буду вам досаждать.

Они заговорили о свадьбе, и мадам де Сентре беспрекословно согласилась с Ньюменом, что день надо назначить как можно скорее.

Телеграммы Ньюмена вызвали большой интерес. В ответ на свои три отправленные по проводам депеши он получил целых восемь поздравлений. Он спрятал их в бумажник и, когда в следующий раз появился у старой мадам де Беллегард, достал и показал ей. Надо признаться, похвалялся он ими не без легкого злорадства – предоставим читателю самому судить, насколько это было оправданно. Ньюмен чувствовал, что его телеграммы раздражают маркизу, хотя не мог найти достаточно убедительных объяснений почему. Мадам де Сентре, напротив, телеграммы понравились, и, так как большинство из них носило шутливый характер, она от души смеялась над поздравлениями и расспрашивала Ньюмена, что представляют собой их авторы. Ньюмен, добившись победы, испытывал непреодолимое желание огласить ее на весь свет. Он подозревал – нет, был вполне уверен, – что Беллегарды замалчивают его триумф, не вынося его за пределы узкого круга, и тешил себя мыслью, что, стоит ему захотеть, он, по его выражению, раструбит об этом на весь мир. Быть непризнанным никому не нравится, и все же Ньюмен если и не был обрадован, то и не слишком скорбел из-за поведения Беллегардов. Поэтому обидой на них он не мог объяснить свое чуть ли не воинственное стремление широко возвестить всем о переполнявшем его счастье. Им двигало нечто другое. Ему хотелось, чтобы старая маркиза и ее сын наконец оценили его, и он не знал, будет ли у него для этого другая возможность. Все прошедшие шесть месяцев у него было ощущение, что, глядя на него, Беллегарды смотрят поверх его головы, и он вознамерился доставить себе удовольствие и сделать такой жест, которого они не смогут не удостоить вниманием.

– Словно при мне слишком медленно наливают из бутылки вино – она никак не опустошается, – жаловался он миссис Тристрам. – Так и хочется подтолкнуть их под локоть, чтобы бутылка разом опустела.

В ответ на это миссис Тристрам посоветовала ему не обращать на Беллегардов внимания, пусть их делают все на свой манер.

– Вы не должны судить их слишком строго, – сказала она. – Вполне естественно, что они сейчас тянут. По их понятиям, они допустили вас в свой круг уже тем, что разрешили домогаться руки графини. Однако они лишены воображения и не могли представить, как все будет выглядеть в будущем, и теперь им надо привыкать к вам заново. Но они люди слова и поступят как положено.

Ньюмен прищурился и некоторое время сидел, погрузившись в размышления.

– Я на них не сержусь, – сказал он наконец, – и в доказательство приглашу их всех на пир.

– На пир?

– Вот вы всю зиму насмехались над моими раззолоченными покоями, а я докажу, что они мне весьма кстати. Я устрою бал! А что еще можно придумать в Париже? Я приглашу лучших певцов из оперы и лучших артистов из «Комеди Франсез» и закачу концерт!

– А кого вы собираетесь пригласить?

– Ну, прежде всего вас. Затем старую маркизу с сыном. Затем всех ее друзей, кого я хоть раз встречал у нее в доме или где-нибудь еще, всех графов и герцогов с их женами, всех, кто проявил ко мне хоть малейшее внимание. Ну и всех без исключения моих друзей – мисс Китти Апджон, мисс Дору Финч и прочих. И каждому сообщу, по какому случаю праздник – в честь моей помолвки с графиней де Сентре. Как вы находите эту мысль?

– Убийственной! – воскликнула миссис Тристрам и тут же добавила: – И восхитительной!

На следующий же вечер Ньюмен отправился в салон мадам де Беллегард, где застал ее в окружении всех ее детей, и попросил старую маркизу оказать честь его бедному жилищу и пожаловать к нему в гости через две недели.

Маркиза остановила на нем непонимающий взгляд.

– Дорогой сэр! – воскликнула она. – Чему это вы задумали меня подвергнуть?

– Представить вам некоторых моих знакомых, а затем усадить в удобнейшее кресло и предложить послушать мадам Фреззолини.

– Вы собираетесь устроить концерт?

– Что-то в этом роде.

– И назвать кучу гостей?

– Всех моих друзей, и надеюсь, не откажутся прийти друзья вашей дочери, и ваши тоже. Я хочу отпраздновать нашу помолвку.

Ньюмену показалось, что мадам де Беллегард побледнела. Она раскрыла свой веер, красивый расписной веер прошлого века, и стала рассматривать изображенный на нем fêre champêtre [101]101
  Праздник на лоне природы (франц.).


[Закрыть]– певицу с гитарой и группу, танцующую вокруг увенчанной цветами статуи Гермеса.

– После кончины моего дорогого бедного отца мы почти не выезжаем, – пробормотал маркиз.

– Ну а мой отец пока что жив, друг мой! – возразила его жена. – Так что я только и жду, чтобы меня куда-нибудь пригласили! – И она с дружеским одобрением перевела взгляд на Ньюмена: – Я уверена, у вас будет чудесный праздник.

К сожалению, должен отметить, что галантность изменила Ньюмену, и он, будучи всецело занят старой маркизой, не оценил слова младшей мадам де Беллегард и не воздал ей должное. А старая маркиза наконец подняла на него глаза и улыбнулась.