Текст книги "Голливудский мустанг"
Автор книги: Генри Денкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
– Что случилось с вашим фасным «феррари»?
Он изобразил на лице обезоруживающую, застенчивую улыбку сельского паренька, ослепляя Дейзи светом, исходившим от его невинных голубых глаз. Он изображал из себя мальчишку, которого застали в тот момент, когда он запустил руку в банку с печеньем.
– Вы меня давно вычислили, – виновато произнес Джок.
– Когда вы проехали мимо бензоколонки и вернулись с противоположной стороны, я едва не расхохоталась, – сказала Дейзи. – Я сказала себе: «Надеюсь, он более талантливый режиссер, чем детектив».
Она улыбалась.
– Тогда смейтесь! Хохочите! – Джок изобразил глубокую обиду. На самом деле он воспрял духом: она знала, что он – режиссер. – Да, Дейзи, – продолжил он, – я днюю и ночую возле вашей двери. Уже пятые сутки. Как потерявший голову поклонник. Или как сексуальный маньяк, который, посмотрев на вас, возвращается домой, чтобы заняться онанизмом. Извините меня, леди, за резкость и прямоту. Но я действительно обижен. Глубоко обижен. Да, я – режиссер. И я езжу на красном «феррари». У меня есть для вас отличная роль в отличном, правдивом фильме. И я не могу даже связаться с вами. Когда наконец мне удается увидеть вас, вы находите это забавным. Как мне не обидеться?
Джок Финли знал некоторые основные вещи о человеческой природе. Чувствительных, уязвимых людей легко шантажировать, ссылаясь на собственную чувствительность. Если, унижая себя, он завоюет ее доверие и сострадание, он пойдет на это.
Его метод, похоже, сработал. Она поискала в глазах Джока следы нанесенной обиды. Будучи неплохим актером, он сумел изобразить душевную боль. Будучи беспринципным сукиным сыном, он мог заставлять других людей излучать ее в широкоугольный кинообъектив.
– Извините, – тихо промолвила Дейзи голосом, который она эффектно использовала в интимных сценах. Джок понял, что сейчас она не играет. – Я не хотела посмеяться над вами, мистер Финли.
Джок испытал потрясение. Они не были знакомы прежде. Однако Дейзи знала его. Джок не смог скрыть свою реакцию.
– Когда я находилась в нью-йоркской Студии, ваша группа разыгрывала сценку. Я наблюдала за вами, когда вы смотрели на актеров. Я никогда не забуду этого. Вы были частью маленькой труппы, их отцом. Как замечательно, подумала я, иметь режиссера, который всегда с тобой. Любит тебя, является твоей частью.
Дейзи говорила тихо, словно они находились наедине в маленькой комнате, а не на песчаном, ветреном берегу возле ревущего океана. Джок невольно заговорил таким же тихим ласковым голосом.
– Если вы чувствовали это, почему не отвечали на наши звонки? Мы с Марти уже две недели пытаемся до вас дозвониться.
– Потому что я знала, что вы заговорите о фильме. И я не смогу ответить вам.
– Почему? – мягко спросил он.
Она пожала плечами. Отвернувшись от Джока, уставилась на океан. Джок изучал Дейзи. Сирота на берегу. Преследуемая мужчиной, который хотел предложить ей миллион долларов и роль в фильме с Престоном Карром. Она боялась принять решение. Порядочный, истинно чувствительный человек сказал бы: «Дейзи, оденьтесь. Поезжайте домой. Не терзайте себя. Не позволяйте мне мучить вас».
Но ставка была слишком высока, шанс сулил слишком многое. Необходимо осуществить постановку «большого» фильма.
– Дейзи, я удаляюсь. Оденьтесь. Я буду ждать вас на вершине холма, – скромно произнес Джок.
Он повернулся и ушел. С вершины холма, глядя вниз на берег, можно было увидеть солнце, опускающееся в воду. И девушку, снявшую с себя полотенце на то время, которое необходимо для того, чтобы надеть трусики и платье. Джок Финли отвернулся от всего этого, точно был порядочным и благородным человеком.
Но при более пристальном рассмотрении можно было увидеть другого Джока Финли, глаза которого выдавали его расчетливое предвкушение.
Если бы удалось взглянуть с малого расстояния на Дейзи, то выяснилось бы, что она провожает взглядом удаляющегося Джока Финли. Ее лицо выражало уважение, почтение, страх перед человеком, принятым в качестве режиссера в нью-йоркском «доме истинной игры».
Она не захотела выпить. Поэтому они сидели в «форде» и разговаривали до тех пор, пока солнце не опустилось в Тихий океан. Когда стемнело, Джок вспомнил, что она даже не съела ленч. Они доехали на двух автомобилях до маленького ресторанчика, расположенного в конце длинного пирса неподалеку от сто первого шоссе. Этот заурядный ресторан мог оградить их от толпы, которая не оставила бы их в покое в «Чейзене» или «Ла Скала».
Во время обеда они говорили о фильмах. О жизни. И наконец о «Мустанге».
Дейзи сама затронула эту тему, так как знала, что это неизбежно.
– Хорошо, расскажите мне о своей картине, – предложила она равнодушным, отстраненным тоном, указывавшим на ее внутреннее напряжение и желание в конце концов закрыть этот вопрос.
То, как она попросила Джока, заставило его понять, что он должен проявить большую осторожность при ответе. Даже в общении с Престоном Карром от Джока не требовались такая тонкость и умение владеть полутонами. Карр был мужчиной с выраженной мотивацией. Он хотел сниматься при двух условиях. Хороший сценарий. Хорошие деньги.
С этой девушкой, испытывавшей страх, не уважавшей деньги, а боявшейся их, он должен разговаривать исключительно осторожно. Или исключительно смело.
В самом начале режиссерской карьеры Джок установил для себя одно правило. Чтобы произвести впечатление на критика или завладеть вниманием публики в банальной ситуации или сцене, всегда делай нечто самое обычное, но самым необычным способом.
Что, как правило, говорит режиссер звезде, согласия которой он добивается? У меня есть для вас отличная роль в превосходном фильме! У меня есть для вас потрясающая роль в лучшем из фильмов!!! В последние годы Дейзи Доннелл слышала это едва ли не при каждой встрече с очередным режиссером. Джок знал, что необходим другой путь.
Поэтому он не ответил ей сразу, а продолжал есть, словно не желая погружаться в эту тему. Наконец он произнес так, словно делал весьма личное признание:
– С девушкой из сценария не все в порядке. Она меня ужасно беспокоит!
Сейчас он не был режиссером, говорившим со звездой. Так режиссер мог говорить со своей женой. Или со своим агентом. Так продюсер мог говорить с главой студии. Здесь звучала скрытая жалоба: надо мной нависла опасность. Помоги мне!
– Это гнетет меня! Сводит с ума! Я не сплю из-за этого. Буду с тобой абсолютно честен. Именно по этой причине я хочу снимать тебя. Студии, возможно, нужно твое имя. Но мне – нет. Мне необходимо то, что ты можешь сделать для этой картины, для меня.
Дейзи, знавшая многих режиссеров, такое услышала впервые. Актриса немного напряглась. Она вообще не хотела связываться с любым фильмом, даже если бы ее убедили в том, что сценарий и роль великолепны. Но сообщение о том, что со сценарием и ролью есть проблемы, не могло не вызвать тревогу. Джок ощутил ее испуг, увидел его на лице девушки, смотревшей не на собеседника, а на океан. Но он завоюет ее!
– Я уже несколько недель пытаюсь убедить автора в том, что он не знает женщин. Разумеется, он знаком со старым стереотипным голливудским представлением о женщинах. И даже слишком хорошо. Но реальную женщину! Нет! Он не знает ее и не позволяет мне позвать кого-то на помощь. Поверь мне, если бы речь шла не об оригинальном сценарии, я немедленно прогнал бы автора! Но мои руки связаны. Что весьма плохо. И… душа также…
Он посмотрел на нее, чтобы понять, отреагировала ли она на слово «душа». Да, отреагировала.
– Мне следовало бы отказаться от его сценария. И я сделал бы это. Если бы интуиция не подсказывала мне, что картина может получиться превосходной. Ее надо сделать. Я знаю, что должен ее сделать. Только бы решить проблему с героиней. Этот фильм станет лучшим за всю карьеру Престона Карра, если мы сумеем правильно показать отношения Карра с девушкой. Фильм станет лучшим для актрисы, которая сыграет героиню. Если роль будет доработана. Вот зачем мне нужна ты. Только ты одна можешь помочь мне. Да, только ты!
Дейзи повернулась и посмотрела ему в лицо. Он чувствовал, что она ждет дальнейших объяснений.
– Эта девушка так же одинока, как ты. Так же напугана. Обижена. Да, Дейзи, именно так. Мне нужно то, что находится внутри тебя. Не снаружи. Мне не нужны светлые волосы, хорошенькое бело-розовое личико. Красивые дразнящие груди. Аппетитный зад. Мне нужно то, что внутри тебя. Сначала на бумаге. Потом в фильме. Я говорю тебе следующее: если ты не хочешь поработать со мной над сценарием, тогда ради нас обоих – тебя и меня – откажись от роли, когда Марти снова позвонит завтра. Или не отвечай на его звонки. Это избавит тебя от боли отказа, объяснений.
Она не ответила ему. Джок не давил на нее.
Почти через два часа Джок и Дейзи сидели в темном углу кафе для хиппи, высоко над Малибу. Их никто не узнавал; они потягивали кофе и смотрели на мерцающее пламя свечи, стоявшей в пустой, заплывшей воском бутылке. Оба мало говорили с того момента, когда Джок попросил Дейзи о помощи. Дрожащее пламя сообщало дополнительную грусть его голубым глазам. То ли из-за сочувствия к Джоку, то ли из-за собственного душевного разлада Дейзи внезапно тихо заплакала. Он вытер кончиками пальцев ее слезы.
– Извини, Дейзи. Я не хотел перекладывать на тебя мою проблему. Она на самом деле моя. Если ты сама не сделаешь ее твоей. Но в таком случае я обещаю тебе – это будет актерский опыт, который ты никогда не забудешь. И никогда о нем не пожалеешь. Ты сможешь гордиться им до конца своей жизни.
Расчувствовавшаяся Дейзи сидела с мокрыми глазами. В ней нуждались, ее умоляли – на сей раз из-за ее внутреннего содержания, а не из-за тела.
– Ты сделаешь это? – спросил он ее.
Через некоторое время она кивнула и произнесла:
– Да, сделаю.
Джок взял ее маленькую, холодную, напряженную руку, поцеловал пальцы, потом сжал обеими своими руками.
– Я хочу, чтобы мир один раз, хотя бы только один раз увидел настоящую Дейзи Доннелл. Люди полюбят ее еще сильнее, чем ту, которую они знают сейчас. Мы начнем работать над сценарием завтра днем. Я приеду к тебе и прочитаю вслух нынешний вариант. Потом мы возьмемся за дело!
Он поехал за желтым «фордом» до ее дома, проводил Дейзи до двери квартиры. В какой-то момент она могла пригласить его к себе, и он ответил бы согласием, но она не сделала этого. Они постояли, глядя друг на друга. Дейзи хотела верить Джоку. Его глаза говорили: «Верь мне, верь мне, верь мне». Она достала ключ. Финли взял его, отпер дверь, распахнул ее, включил свет и, убедившись в том, что с Дейзи все в порядке, протянул ей ключ. Девушка взяла его. Джок поднес ее руку к своим губам и поцеловал. Дейзи вошла в квартиру. Финли подождал, пока она не заперла дверь.
Джок вышел из холла в сад и вернулся к своему автомобилю, чувствуя, что Дейзи следит за каждым его шагом через щель в шторах.
Финли вернулся домой после полуночи. Несмотря на поздний час, он позвонил Марти. Агент уже засыпал, но его сон тотчас улетучился, когда Джок заговорил.
– Марти! Ты можешь позвонить в Нью-Йорк. Она согласна!
– Сегодня! – сказал Марти. – Сегодня она согласна. Подожди до завтра. Или просто несколько часов. Когда ты положишь трубку, она может позвонить и сказать, что передумала. Я не стану звонить в Нью-Йорк, пока не обрету уверенность.
– Она не передумает, – твердо сказал Джок.
– Послушай, малыш, я ее знаю. А ты – нет.
– Говорю тебе – на сей раз она не передумает! Можешь утром звонить в Нью-Йорк.
– Если бы я получал доллар всякий раз, когда режиссер или продюсер говорит мне это о ней!
– Потому что она испытывала страх, Марти. Боялась. Я не позволю ей бояться. С начала съемок у нее не будет времени на то, чтобы думать. Ей будет некогда испытывать страх. Марти, вот увидишь – она не станет больше бояться.
Со следующего дня Джок педантично следовал своему плотному, тщательно продуманному расписанию.
С восьми утра до полудня он составлял в своем студийном кабинете график съемок, обсуждал и одобрял костюмы, декорации, решал, какие эпизоды будут сниматься на натуре, а какие – в павильонах, договаривался насчет отлова мустангов и присмотра за ними.
Джоку повезло с оператором. Джо Голденберг оказался свободен; ради Престона Карра он согласился снимать «Мустанга». Это имело большое значение. Джо был ветераном, пять раз выдвигавшимся на соискание премии Академии, причем трижды за цветные фильмы. И дважды удостаивался этой награды.
Мустангов, необходимых для съемок, предстояло поймать на натуре; поэтому требовались профессиональные конюхи, умеющие обращаться с лошадьми, лечить их, ухаживать за ними, способные обеспечить их готовность к съемкам.
Никакие обсуждения и проблемы не задерживали Джока на студии после полудня. Начиная с первого дня, когда он приступил к чтению сценария вслух Дейзи, и до того момента, когда сценарий обрел вид, подходящий для съемок, Джок регулярно проводил вторую половину дня с актрисой.
Просторная, красивая, светлая квартира Дейзи все же чем-то напоминала тюремную камеру. Сначала Джок решил, что она действует так только на него. Но позже он уловил капризное, неустойчивое настроение девушки, о котором предупреждал Марти, и понял, что Дейзи была уже не такой, как в первый вечер. Джок заподозрил, что квартира угнетает, сковывает, закрепощает и ее тоже.
Они стали выезжать из Лос-Анджелеса. По дороге к Дейзи он обычно останавливался, чтобы купить еду для пикника – сыр, вино, фрукты, затем заезжал за девушкой, и они ехали или на север вдоль океана, или на юг в сторону Ла Джоллы и Палм-Спрингс. Там они находили какой-нибудь безлюдный пляж или лужайку на вершине холма. И только тогда Дейзи оживала, дышала свободно, без напряжения. Она становилась девушкой с того пляжа. Джок наконец понял: дело не в квартире, а в городе, студиях, бремени кинобизнеса, от которого она бежала.
Оставшись вдвоем, без посторонних, они могли говорить о сценарии, об отдельных эпизодах, о фразах из диалогов, смущавших, настораживавших Дейзи, остававшихся непонятными ей. Мягко, деликатно он подсказывал Дейзи, как надо произносить те или иные реплики. Этот этап работы раздражал большинство актрис. Он медленно раскрывал перед ней характер героини, суть сюжета, ее отношения с Линком – персонажем Престона Карра. Они говорили, обсуждали детали; Дейзи даже спорила. Раньше ей не хватало на это уверенности в себе.
В те моменты, когда Джок и Дейзи откладывали сценарий в сторону, они смеялись, ели, пили. Джок пытался проникнуть в ее прошлое, надеясь, как все доморощенные психоаналитики, что ему удастся отыскать тот единственный факт, рану или шрам, которые сделали Дейзи такой, какой она была сейчас. Конечно, этого не произошло. Но он продолжал надеяться, пытаться.
Джок знал одно: наконец она чувствовала себя с ним легко, раскованно. Ее руки, которые в тот первый день были ледяными, теперь потеплели. Тело освободилось от напряжения. Девушка дышала свободнее, глубже, чем в начале их знакомства, и не находилась постоянно на грани паники. Сейчас ее незащищенность проявлялась только в двух моментах.
Иногда, без видимых причин, она хватала его за руку и держалась за нее, точно маленькая девочка – за руку отца. Это происходило, когда актриса слушала его объяснения, касающиеся сцены, или когда они ехали, или когда она просто смотрела на океан. Затем смущенно отпускала руку Джока.
Другой симптом напряжения был более непосредственно связан со сценарием и фильмом. Слушая Джока, Дейзи впадала в долгую задумчивость. И вдруг предлагала ракурс, реплику или движение, успешно апробированные в предыдущей картине.
Так часто поступали актеры и актрисы, сомневающиеся в своем таланте. Джок уже сталкивался с этим раньше – особенно часто подобное случалось с комиками, впервые игравшими в спектакле и не слышавшими столько зрительского смеха, сколько им удавалось вызывать его в ночных клубах Лас-Вегаса. Если патриотизм – последнее прибежище подлецов, то развязность – первое прибежище испуганного комика или актера. Желание спрятаться за личное старое клише иногда становится непреодолимым. Спасти от этого может только вера в режиссера.
Именно это происходило с Дейзи. Но, поскольку Джок хорошо изучил этот синдром, каждый раз, когда она предлагала использовать прежнюю реплику, знакомый ракурс или ретроспекцию, он мягко и осторожно объяснял:
– Дейзи, Дейзи, нет. Прежде всего мы все – ты, я, Престон Карр – стремимся уйти от всех клише в кинопроизводстве. То, что какой-то прием принес успех в прошлом, уже достаточная причина для отказа от него в этой картине. Мы собираемся снять самый нестандартный вестерн всех времен! Сделать тебя трогательно романтичной, совсем непохожей на прежнюю Дейзи Доннелл!
Вспомни, что я сказал тебе в первый вечер. Ничего не бойся. Доверься мне. Верь в меня хотя бы вдвое слабее, чем я верю в тебя, и ты сыграешь великолепно!
В подобные минуты она брала его руку, прижимала ее к своему кашемировому свитеру, к своей груди.
Так начался их роман. Во время шестнадцатой встречи. У края скалы, нависавшей над Тихим океаном.
Испуганная Дейзи держала Джока за руку. Ее пальцы снова стали холодными. Джок спрашивал себя, в чем причина. Он лишь сказал: «Через две недели мы начнем».
Она взяла его за руку, прижала ее к себе, задрожала. Он не видел такого с самого первого вечера и поспешил успокоить Дейзи и обнял ее, словно мог таким образом унять ее дрожь. Но ему не удалось это сделать.
Она уткнулась в его плечо, шею, ища убежища, защиты. Он ласково приподнял ее лицо и поцеловал Дейзи в дрожащие губы, желая ободрить ее. Когда он сделал это, она полностью раскрылась перед ним. Отчаянно, неистово обняла его.
Почти каждая женщина в определенный день и момент превращается в одну сплошную эрогенную зону. Тогда достаточным оказывается одного маленького прикосновения. Даже контакта через одежду. Просто близости. Даже мысли. Женщина открывается мужчине. Почти любому. В определенные дни.
Дейзи, прижавшись к Джоку, позволила ему раздеть себя. Когда он посмотрел на ее тело, она смущенно отвернулась. Он принялся целовать ее груди; она крепко прижималась к нему. Ее руки, обнимавшие его спину, оставались ледяными, а тело – напряженным.
Она хотела его, нуждалась в нем – отчаянно, но как-то странно. Джок участвовал в ее объятиях, стонах, оргазме и одновременно отсутствовал.
Когда все закончилось, он остался между ее нежных, белых бедер; Финли посмотрел на ее лицо. Глаза Дейзи были закрыты. Она дышала медленнее, чем он ожидал. Коснувшись ее тела, он почувствовал, что девушка успокоилась, наконец-то избавилась от напряжения.
Не открывая глаз, она поискала его руку. Нашла ее. Рука Дейзи была теперь теплой, расслабленной. Девушка поднесла его кисть к своему лицу, прижала ее к щеке. И улыбнулась.
Ее глаза еще были закрыты, когда она заговорила:
– Сначала мы будем снимать на натуре, да? Мы еще не скоро окажемся в студии?
– Не скоро, – ответил он и передвинулся вперед, чтобы быть ближе к ней. Она обняла его за шею и привлекла к себе.
Джок снова занялся с ней любовью. Отныне он делал это каждый день. Финли понял кое-что. Это был единственный надежный способ ослабить ее страх, снять напряжение. Пока она будет нуждаться в нем, обретать благодаря ему уверенность, чувство защищенности, сексуальное удовлетворение, он сможет добиваться от нее хорошей игры.
Четвертая глава
– Снимать всю картину на натуре? – спросил Марти; его круглое лицо постепенно становилось багровым. – Ты понимаешь, что это означает? В смысле стоимости? И во всех прочих отношениях? Съемочный день сократится. Следы от реактивных самолетов будут мешать монтажу. Нет, малыш! Снимать всю картину на натуре – слишком большой риск.
– Но, Марти… – взмолился Джок, – поверь мне, так будет лучше. И даже, возможно, дешевле в конечном счете.
– Это еще почему? – спросил маленький человек. – Как ты будешь просматривать текущий съемочный материал?
– Его будут доставлять на вертолете. А смотреть – в проекционном трейлере, – быстро ответил Джок, продумавший все детали.
– Тебе известно, во что обойдется двухмесячная аренда такого трейлера? Ты не будешь снимать всю картину в пустыне. Даже не говори об этом. Сейчас, когда лондонский скандал забыт. Это обошлось бы в лишний миллион-полтора!
Марти задумался и продолжил:
– Не говоря уж о Престоне Карре. Он не брал на себя обязательств сниматься на натуре. Он не любит надолго уезжать. И жить в таких условиях. Ему нравится жить в комфорте. И я не виню его. Так что забудь об этом, малыш.
– Марти… Марти, а если я скажу тебе, что не смогу довести Дейзи до конца картины при съемках на студии? – медленно произнес Джок, желая вселить в Марти чувство страха и неуверенности.
Ему это удалось. Марти, на мгновение потеряв дар речи, посмотрел на Джока. Затем он снова заговорил.
– Что случилось? Скажи мне!
– Ничего не случилось. Пока. Но Дейзи боится этого города. Киностудий. Они вызывают у нее клаустрофобию. Она – самое напуганное существо, какое я видел. Вдали от Голливуда я могу управлять ею, добиваться отличной игры. Здесь, вблизи студий, при наличии давления, сплетен, требований, вины, чувства ответственности, я не могу ничего гарантировать. Пожалуйста, Марти, не ради меня. Ради нее!
– Это должен одобрить Нью-Йорк. Карр должен дать свое согласие. Это будет нелегко, малыш.
– Я сам отправлюсь в Нью-Йорк. Поеду к Карру. Получу его согласие.
– Если Нью-Йорк даст добро… – Марти начал сдаваться. – Если Карр не станет возражать… я тебя поддержу.
Джок шагнул к двери. Голос Марти остановил его:
– Малыш, ты не влюблен в эту девушку?
Джок сердито обернулся.
– Что за вопрос?
– Ты с ней спишь? – невозмутимо спросил Марти.
– Не твое дело! – взорвался Джок.
Марти кивнул с облегчением. Теперь он знал.
– Тогда все в порядке, малыш. Она никогда не выходит замуж за того, с кем спит. Ты в безопасности. Отправляйся в Нью-Йорк.
Джок добился своего, затратив на это почти целый день. Беседа началась в одиннадцать утра в кабинете президента и продолжилась во время ленча на втором этаже «21». Затем они снова вернулись в офис и пробыли там до половины пятого. Президент сдался, лишь когда Джок пригрозил, что это единственный способ защитить картину.
– О'кей, снимайте всю картину на натуре, если хотите!
Не успел Джок спуститься на первый этаж, как президент уже говорил по телефону с Марти Уайтом. Агент был готов к этому звонку.
– Боб, дорогой, если тебе нужна эта девушка, уступи Финли.
– Господи, мы уже так разрекламировали ее участие! Акционеры пришли в восторг, когда я объявил им. Мы должны снимать только ее!
– Тогда сделай, как я советую. Согласись, – сказал Марти.
– Я уже дал добро. Просто я беспокоюсь.
Джок нашел Престона Карра на выставке аппалузов, где лошади актера уже получили четыре награды.
Они обсудили проблему, пока Карр с гордостью поглядывал на своих животных, которых готовили к выходу на демонстрационный круг. Карру не понравилась перспектива провести все время на жаре, в пустыне. Несомненно, в таком случае число съемочных дней увеличится. Джок рассказал о специальном трейлере с кондиционером; эта машина превосходила по размерам любую предшествовавшую модель; это был однокомнатный «люкс» на колесах, оборудованный по последнему слову техники.
Но Карр лишь посматривал на своих лошадей и, казалось, не хотел уступать, пока Джок внезапно не попросил с искренностью в голосе:
– Пожалуйста, Прес? Сделайте мне одолжение. Я прошу вас.
– Конечно, малыш, если это так важно. И если ты раздобудешь этот трейлер. О'кей!
Когда Джок сообщил Дейзи о том, что съемки всего фильма пройдут вдали от Голливуда, она испытала облегчение, явно обрадовалась. Ее напряжение исчезло, словно Джок только что позанимался с ней любовью. Она импульсивно расцеловала его, счастливо засмеялась.
Затем Дейзи прильнула к нему. Ее руки не были дрожащими и холодными, как тогда, когда она была близка к панике; сейчас она просто хотела ощутить его внутри себя, там, где тепло и влажно. Он поцеловал ее; губы Дейзи раскрылись, язык девушки оказался во рту Джока.
Джок испытывал страстное желание немедленно овладеть Дейзи, однако любопытство заставило его уступить ей инициативу. Она превратилась в агрессора. Ожили ее руки, рот, ноги; она участвовала в акте любви вся целиком.
Кончив в нее, Джок перевел дыхание; он ощущал биение ее пульса явственнее, чем собственное. Он слегка повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Дейзи лежала лицом вверх с закрытыми глазами и улыбкой удовлетворения на полных губах. Джок сначала обрадовался, но потом внезапно подумал: «Я тут ни при чем, просто она избавилась от страха перед студийными съемками. Она благодарит меня. Так даешь доллар служащему стоянки за то, что он подогнал твой автомобиль. Она не умеет благодарить иначе».
Наступил великий день. Они отправились на натуру, в Неваду. Исход евреев из Египта был скромной экспедицией по сравнению с отъездом первоклассной съемочной группы из Голливуда. Армии передвигаются с меньшими сложностями.
«Мустанг» предстояло снимать несколько дней в тщательно выбранном захолустном городке возле калифорнийской границы; основные съемки должны были проходить в засушливых предгорьях, характерных для Невады, где еще обитают небольшие табуны диких лошадей.
Также планировалась сцена на озере Мид; Джок уговаривал Уорфилда ввести ее в сценарий, желая представить Дейзи Доннелл в наиболее выигрышном виде и тем самым дополнительно «защитить» картину. Бог видит, они платят ей огромный гонорар, говорил Джок; актриса должна оправдать его.
Наконец было решено, что сцена, которую первоначально предполагали снимать вечером в баре, будет перенесена на берег озера Мид. Уорфилд сопротивлялся, утверждая, что диалог, который хорошо прозвучал бы в полумраке, подчеркнутом сиянием неоновых огней, погибнет на залитом солнечным светом берегу озера. Но Джок уже начал мысленно переписывать сцену – ему с самого начала не нравился этот диалог. Уорфилд подозревал это. Он сам срочно переделал эту сцену, чтобы избежать поездки на натуру.
Когда Джок прибыл на натуру в своем красном «феррари», там уже возводился город. Посреди пустыни внезапно появились грузовики с генераторами, бензовозы, походная столовая, камеры, краны, вертолеты, загоны для диких мустангов.
В течение восьми, десяти, четырнадцати, пятнадцати недель этот мини-город будет жить, функционировать, поддерживать жизнь в изолированном оазисе, а затем исчезнет.
Джок Финли находился в центре этой деятельности и сознавал свою ответственность за ее нормальное течение.
Джок Финли, бывший бруклинский паренек, худой, красивый, голубоглазый, проживший на свете тридцать один год, возводил на невадской земле город, превосходивший размерами первый британский лагерь Цезаря.
Режиссер непрерывно решал массу вопросов, связанных со строительством, размещением людей и техники.
Дейзи прибыла через три дня после приезда Джока. Еще через день появился Престон Карр. До начала съемок оставалось два Дня.
Первые кадры любой картины исключительно важны. Даже если это самые тривиальные кадры. За несколько первых дней формируются моральный настрой, дух, ожидания центральных участников процесса.
Особенно это существенно для картин, снимаемых на натуре. Один великолепный кусок ленты, пусть даже совсем маленький, понравившись администрации студии, обеспечивал режиссеру свободу и возможность впоследствии превысить бюджет.
Этот первый кусок фильма также мог вдохновить актеров. Удачные футы ленты вселяют в них уверенность в том, что они находятся в руках умелого режиссера, что картина будет хорошей, важной, кассовой, что она благотворно повлияет на их карьеру, репутацию, гонорары. Это делает исполнителей более сговорчивыми, послушными, управляемыми, позволяет режиссеру быть более требовательным.
Душевное состояние актеров, съемочной группы, студийной администрации, даже самого режиссера формируется под воздействием первых отснятых сцен.
Особенно это было справедливо в отношении «Мустанга». В значительной степени из-за Дейзи. Джок знал, что первая сцена должна вселить в нее огромную веру в картину и режиссера, а главное, в себя. Появление Дейзи Доннелл вызовет у всех на натуре и в студии чувство ликования по поводу ее возвращения. Однако первая сцена Дейзи не могла быть первой сценой картины. Джок знал, что риск слишком велик.
Также в первых сценах не должно быть и Престона Карра. Джок хотел завоевать дополнительное уважение актера до начала съемок важных эпизодов с его участием. Карр по-прежнему называл режиссера «малышом» – ласково, приветливо, дружелюбно. Но Джок не ощущал того глубокого уважения хорошего актера к хорошему режиссеру, которое может оказаться весьма важным фактором в случае возникновения разногласий. Джок видел это, злился и хотел завоевать уважение Карра любой ценой.
Единственный способ добиться этого – снять превосходную первую сцену.
Идеальная первая сцена также даст всем ясное, четкое представление об уровне реализма, который Джок хотел выдержать во всем фильме. Она покажет, что «Мустанг» не просто очередной вестерн, пусть даже хороший, но рассказ о реальных людях, глубоко психологичный, с ненадуманными конфликтами, имеющий универсальное значение, объясняющий многое в современной жизни. Если конфликты реальны, опасности также должны быть настоящими, впечатляющими.
Задолго до приезда на натуру Джок понял, что первая сцена должна благотворно подействовать на всех мужчин. А главное, на одну женщину. Она обязана пробудить в каждом глубокое, искреннее уважение к режиссеру, его таланту, к работе, которую им предстоит выполнить под его началом.
Джок приехал с уже готовым решением, которое он не разглашал. Первые кадры будут замаскированы. Он назовет их «цветовым тестом». Они будут отправлены в студийную лабораторию якобы только для определения качества цветопередачи используемой пленки и изучения естественного освещения в разные часы дня. Таким способом он, Джок Финли, застрахует себя на тот случай, если первые кадры не оправдают возлагаемых на них надежд.
Так что на черной доске было выведено мелом:
Мустанг
4 января
Режиссер: Финли
Оператор: Голденберг
Цветовой тест: дубль первый
Поскольку в фильме планировались панорамные виды, Джок решил для «цветового теста» заснять диких лошадей. Эта впечатляющая, волнующая картина могла задать ритм и фактуру всего фильма.
Первые пробные съемки предполагалось осуществить с вертолета; камера будет опускаться в глубокие ущелья и каньоны, туда, где пасутся мустанги; вертолет вспугнет их и погонит по каменистым тропам, высохшим речным руслам, по пустыне.
