Текст книги "Голливудский мустанг"

Автор книги: Генри Денкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Режиссер отпустил его. Ярость Джека подействовала на Сидни сильнее самих слов.

– Не приближайтесь к ней и к театру до премьеры, – прошептал Джек. – Я сделаю ваш первый хит, только исчезните.

Сидни повернулся, возмущенно поглядел на Кермита и выскользнул из театра в туманную бостонскую ночь.

Тихо, чтобы снова не разозлить Джека, Кермит сказал:

– Это обман, но блестящий обман. И он может сработать. Но как быть с ее гримом. Мы не можем пойти на то, чтобы она была не похожа на себя. Джек! Джек!

Финли понял, что Кермит умоляет его. Кермит, ветеран, человек, за плечами у которого много хитов, громкое имя на Бродвее, умолял, потому что он израсходовал все другие средства.

Джек ответил без колебаний и нерешительности, потому что он уже час назад знал, как он справится с Джулией.

– Я уменьшу свет на протяжении всего спектакля. Заставлю ее наложить грим по-новому. И затем… затем…

Джек замолк, думая о своем, стоит ли ему открывать Кермиту все.

– Джек! – умоляюще произнес Кермит, получивший за вечер свою дозу сюрпризов и потрясений.

– С начала последней сцены я буду прибавлять свет – очень медленно, едва заметно. К тому моменту, когда Джулия закончит сцену и повернется к залу, она будет ярко освещена.

– Господи, Джек! – запротестовал Кермит. – Ты погубишь ее!

– Нет, не погублю! Вы только молчите. Я не буду даже пробовать это до последнего просмотра в Нью-Йорке.

– Джек, не погубите все!

– Не беспокойтесь.

Вечером в пятницу новый конец получился неважным из-за того, что молодой человек плохо знал свои слова. Но в субботу утром финал удался. Больше всего Джулия любила играть в субботу вечером. В это представление она вложила весь свой талант и сорвала шквал аплодисментов. В зале впервые зазвучали крики «браво».

Так прошли три первых прогона в Нью-Йорке. Спонсоров теперь волновало только освещение. Один из них сказал:

– Кажется, что по такой темной сцене не пройти без собаки-поводыря.

Джек проявил твердость; они обвинили его в излишнем самомнении, упрямстве. Но он стоял на своем.

Вечером, в среду, во время последнего прогона, Кермит ждал в конце зала, пока Джек давал осветителю новые указания. Они досмотрели спектакль до последней сцены. Свет начал усиливаться так медленно, что Кермит заметил это лишь в середине сцены. Поняв, что происходит, он почти перестал дышать до того момента, когда Джулия повернулась лицом к публике.

Ярко освещенная Джулия повернулась к залу своим расплывшимся, опухшим, стареющим лицом. С момента начала сцены она, казалось, постарела на двадцать лет.

Переведя дыхание, Кермит сказал:

– Вы не можете обойтись с ней так!

– Я уже сделал это, – очень твердо сказал Джек. – И если вы попытаетесь мне помешать, я выброшу вас из театра, как Сидни! Понятно, Кермит?

На этом дискуссия закончилась. К счастью, Джулия так сосредоточилась на последней сцене, что не заметила изменения в освещении.

Премьера состоялась вечером следующего дня. Джулия была напряженной, слегка пьяной, но уверенной в успехе – впервые со дня ознакомления с пьесой. Наконец концовка спектакля стала такой, какой ее хотела видеть актриса.

В зале находилась избранная публика: Любой спектакль с участием Джулии Уэст был событием. Тем более сейчас, когда актриса возвращалась на сцену после длительной болезни. Даже театральные снобы, недолюбливавшие Бродвей, поддались обаянию Джулии, прониклись ее игрой; они смеялись и затаивали дыхание, когда она хотела этого.

Для публики не существовали ни другие актеры, ни автор, ни режиссер. Только Джулия Уэст.

Во время последней сцены, которую она играла, стоя спиной к зрителям, зал следил за малейшим движением ее правой руки, касавшейся подоконника. Когда юноша ушел и Джулия медленно повернулась, зал ахнул. Опустился занавес, и Джек услышал самые громкие аплодисменты, какие ему доводилось слышать в театре. Раздались крики «Браво!». Джулию вызывали на сцену одиннадцать раз.

Джек отправился за кулисы, чтобы поздравить актрису; Одри остановила его и горячо расцеловала:

– Вы добились своего. Она была великолепна, и это сделали вы! Конец просто потрясает! Она постарела у меня на глазах. Прямо на глазах! Изумительно!

Джулия никогда не ходила на банкеты после премьер. Поэтому Джек не пошел в «Сарди». Он позвонил из своей квартиры Кермиту, который прочитал ему несколько наиболее важных рецензий. «Таймс», «Ньюс», «Пост», «Уорлд-Телеграм», «Миррор».

Статья в «Таймс» начиналась так: «Джулия Уэст вернулась в нью-йоркский театр. Это само по себе хорошая новость. Но вчера вечером она на глазах завороженной публики продемонстрировала самое удивительное преображение героини, какое когда-либо доводилось видеть зрителям. Буквально постарев без помощи грима, она превратилась из красивой, привлекательной сорокалетней женщины в пятидесятилетнюю старуху, по собственной воле променявшую любовь на одиночество.

Поднявшись над пьесой, не свободной от недостатков, и над другими актерами, не дотягивающими до ее высочайшего уровня, мисс Уэст довела постановку до премьеры, имевшей огромный успех.

Тот факт, что она добилась замечательного эффекта в финальной сцене – самом слабом месте пьесы, – свидетельствует о ее незаурядном таланте. Она совершила чудо, сыграв всю сцену спиной к публике и внезапно показав ей женщину, постаревшую за несколько минут на целую вечность.

Джулия Уэст доказала, что ей требуется лишь сцена и аудитория. Остальное, как и прежде, она способна обеспечить сама».

Чеплин из «Ньюс» тоже хвалил Джулию, только менее многословно; Уоттс выражал свое восхищение, более сдержанно выбирая сравнения.

Придя в театр вечером следующего дня, Джек увидел у кассы длинную очередь. Швейцар сказал ему, что люди стоят с раннего утра. Спектакль имел успех! Он будет идти по меньшей мере два года! Или столько, сколько пожелает играть Джулия Уэст.

Джек посмотрел на фотографии артистов и афишу. Увидел свою фамилию – «Режиссер – Джек Финли».

Его охватило ликование, которое он и не мечтал испытать. Усилия окупились. Душевная и физическая усталость стоили полученного результата. Джек вспомнил ночи, когда он испытывал страх – вдруг ничего не получится? Дни, когда ему приходилось импровизировать, думать и чувствовать за всю труппу. Ночи и дни, проведенные с Джулией в постели. Все усилия, муки, душевные шрамы окупились сторицей.

Он прошел за кулисы, чтобы узнать, здесь ли Джулия. Она поправляла прическу в гримерной. Перед ней лежала статья из «Трибюн». На газете стояла пластмассовая крышка от термоса. Когда Джек вошел, Джулия улыбнулась.

– Ты видел это? – спросила она.

– Что?

– «Трибюн»! «Геральд Трибюн»! Керр! Этот сукин сын!

– Джулия, ты ему понравилась! – возразил Джек.

– Он назвал меня старухой! Старухой! И это сделал ты. Залил меня светом. Заставил выглядеть ужасно, безобразно. Ты сделал это нарочно. Ты негодяй. Гомик. Проклятый гомик. Ты сделал это!

Ее голос разносился по всему театру. Прибежал Кермит.

– Джулия, Джулия, что случилось?

Она закричала так, словно еще вчера не умоляла Джека заняться с ней любовью:

– Кермит! Прогоните его отсюда! Я хочу, чтобы его не было в театре, пока идет спектакль! Он уйдет! Или уйду я! Этот чертов гомик пытался погубить меня! Погубить меня!

Беспомощный, мгновенно вспотевший Кермит посмотрел на Джека. Режиссер вышел за дверь. Он направился через сцену к выходу. До него доносились крики Джулии: «Этот гомик! Вы знали, что он гомик?»

Джек Финли вышел из театра, пересек проезжую часть и зашагал по переулку Шуберта. Когда он добрался до «Сарди», метрдотель указал ему на маленького лысого толстяка, который спрашивал режиссера. Джек подошел к нему. Толстяк поднялся и протянул маленькую, пухлую руку:

– Джок Финли?

– Джек Финли, – поправил его Джек.

– Вы, верно, не читали статьи Эрла Уилсона. Он намекает, что вы добились от этой дамы хорошей игры только за счет того, что постоянно трахали ее. Уилсон утверждает, что вы обладаете огромным джок-соком.

– Эрл Уилсон?

– Да. Я сохранил для вас статью.

Толстяк протянул режиссеру «Пост». Одновременно он представился:

– Марти Уайт.

Эта фамилия была знакома Джеку; Марти считался одним из лучших независимых агентов в Голливуде.

– Пообедайте со мной, – предложил Марти. – Я хочу поговорить с вами о защите ваших интересов на Побережье.

Одной рукой Марти усадил Джека, другой рукой подозвал официанта:

– Джозеф! Принесите мистеру Финли выпить!

Когда они оба сели, Марти сказал:

– Я присутствовал там вчера вечером. Какая премьера! Надо быть настоящим режиссером, чтобы добиться такой игры от этой пьяной стервы. Если вы подпишете со мной контракт, вам не придется волноваться о премьерах, рецензиях. Я готовлю для «Стейбер Студио» ракетную сделку, в которую после сегодняшних статей могу немедленно включить вас.

Малыш, вы слишком хороши для Бродвея, слишком талантливы, чтобы хлебать здешнее дерьмо.

Они скрепили договоренность рукопожатием, прежде чем Джек покинул «Сарди». Марти обещал, проделав определенную подготовительную работу в «Стейбер Студио», вызвать режиссера в Голливуд. Не позже чем через месяц.

– Малыш, пользуйтесь именем «Джок». Это будет элементом рекламы, – сказал в заключении Марти.

Оказавшись на улице, Джек снова направился по переулку Шуберта к театру. С фотографией – они использовали ее старые снимки – на него смотрела Джулия Уэст. Значительно более красивая и молодая, чем та женщина, с которой он работал и спал.

Финли произнес:

– А катись ты к черту, Джулия Уэст! Пусть катятся к черту все Джулии Уэст! Сейчас вы мне не нужны. И не понадобитесь снова. Я иду дальше!

С тех пор прошло семь лет. Сейчас он находился на натуре, в пустыне, снимал картину. И снова столкнулся со старой проблемой, от которой не защищен ни один режиссер.

Дэйзи Доннелл не была, в отличие от Джулии Уэст, агрессивной и злобной; она не предъявляла нелепых обвинений. Однако и здесь существовала проблема.

Звезде, женщине, не удавалось выглядеть так хорошо, как следовало бы.

Что может сделать в такой ситуации мужчина? Режиссер? Если бы Кермит был жив, он бы сказал: «Малыш, это твоя работа. Именно за это платят режиссеру».

Джок Финли предпринял кое-что. Дейзи Доннелл не удастся погубить его карьеру, как не удалось это сделать Джулии Уэст. Выход должен быть, и он найдет его.

В дверь трейлера постучали. Джо Голденберг закончил спектакль, который он устроил по просьбе Джока. Пора продолжать работу.

Финли вышел из трейлера, держа в руках папку, обтянутую великолепной кожей флорентийской выделки; в ней лежал сценарий. Он направился вниз, к озеру, где его ждала съемочная группа, каждый час работы которой стоил не одну сотню долларов.

Джок почти добрался до берега, когда лучи солнца, отражавшиеся от воды, на мгновение ослепили его. Он невольно отвернулся. Затем прищурился и посмотрел на воду, на дрожащее отражение светила. В его голове родилась идея – ясная и почти очевидная.

Почему проблемы всегда кажутся более сложными, чем они есть на самом деле? Чем вызвана нынешняя загвоздка? Девушка не может заснуть. Это сказывается на ее глазах. Ответ? Используй камеру таким образом, чтобы ее глаза не играли важной роли. Но как можно это сделать в том виде искусства, где девяносто процентов игры осуществляется глазами?

Выход есть. Специфика кино заключается в том, что зрители видят лишь то, что хочет показать им режиссер. В отличие от театра, где публика обозревает всю сцену, в кино режиссер говорит зрителям: «Смотрите сюда!» И они подчиняются ему. Мастерство кинорежиссера состоит в умении сделать это тонко, ненавязчиво, не раздражая зрителей. Если он способен решить эту задачу именно так, к нему и к фильму приходит успех.

Если ты не можешь показать ее глаза, сказал себе Джок, покажи его глаза или что-нибудь другое. Что угодно. Только не ее глаза. Тут требуется изобретательность. Ловкость рук. Смелый полет тщательно выверенной фантазии.

Возможно, его осенило, когда он увидел солнце, отражавшееся от воды. Или ему помогло отчаяние человека, борющегося за свою творческую жизнь. Так или иначе, но к Джоку пришла идея. Она сулила борьбу с Джо, очень долгое объяснение с Дейзи, возможно, первую публичную ссору с Престоном Карром. Однако сейчас другого выхода не было. Джок не сомневался в этом.

Первым делом он подошел к оператору. Может ли Джо заснять солнце, отражающееся от воды? Дать почти сюрреалистический, расплывчатый, нерезкий кадр? Тогда Дейзи покажется нимфой, выходящей из воды. Такой ее мог бы увидеть человек, ослепленный яркими лучами солнца. Она будет медленно выходить из воды, достигавшей ее талии. Зрители увидят сквозь мокрое, прилипшее к коже платье, каждый изгиб ее тела, груди с отвердевшими от холодной воды сосками, живот с хорошо заметным пупком, даже лобковые волосы. Все это, подчеркнутое мокрой тканью, предстанет перед зрителем в виде картины, написанной импрессионистом.

Джо задумался над идеей Джока. Режиссер затаил дыхание, пытаясь прочитать мысли оператора по его глазам. Если Джо скажет, что это осуществимо, ему, Джоку, будет легче договориться с Дейзи и Карром. Джо бросил взгляд на воду и сказал:

– Тогда надо спешить. Мы потеряем нужный угол падения лучей.

Джок готов был расцеловать маленького бородатого человека, который походил на раввина, но мыслил, как художник. Надо спешить, повторил Джо. Тем лучше! Джок отправил своего ассистента за Престоном Карром, потом передумал и остановил его, прежде чем тот дошел до двери трейлера.

Карр читал вчерашний номер «Уолл-стрит Джорнэл». Он отложил газету в сторону и спросил Джока:

– Будешь снимать кадры, где нет Дейзи?

Он знал, что Джок не может снимать сейчас ее глаза.

– Нет, Прес, нет.

Джок начал объяснять, что он хочет снять и как должен помочь ему Карр. Надо убедить девушку. Карр слушал с интересом. Если Джок считает, что это осуществимо, то следует попробовать, согласился актер. Джок попросил Карра вместе с ним пойти к Дейзи.

Они нашли ее в трейлере, служившем гардеробной актрисы; она сидела перед зеркалом у гримировочного столика и смотрела на предательские глаза. Джок понял, какие чувства она испытывает. Он также знал, что должен поторопиться.

– Господи, милая, ты ничего не делала со своими глазами?

Она ничего не ответила, потому что не могла признаться ему в этом. На столике стояли четыре открытых пузырька с разными глазными каплями. Джок взял Дейзи за руку, увел ее от столика, посмотрел ей в глаза.

– В любом случае оставь их такими, какие они есть. Это даже нужно для съемки.

Он коснулся ее век так осторожно, словно это были крылья бабочки, и убедился в том, что она не трогала их.

– Я не хочу, чтобы ты использовала грим. Ты должна выглядеть естественно. Пусть иллюзия родится в глазах зрителей. Поняла?

Она была так напряжена, что даже не посмела кивнуть.

– У нас мало времени, мы теряем утреннее солнце. Джо сказал, что снимать можно только до одиннадцати. Мы должны работать быстро. Поэтому только слушай. Помнишь, я говорил тебе, что все будет иначе, нежели в твоих прежних картинах. Это относится к любовным сценам.

Мне не нужны идеальные волосы, идеальные губы, идеальные глаза. Я не желаю, чтобы каждая зрительница говорила себе: «Ну конечно, если бы в двух футах от меня стояли парикмахер, гример и костюмер, если бы меня одели в пеньюар от Диора и положили на шелковые простыни, я бы тоже выглядела эффектно».

Я хочу, чтобы эта любовная сцена была похожа на одну из тех, что происходит с людьми в обычной жизни. С обыкновенными мужчинами и женщинами. Никакого макияжа. Вместо идеального пеньюара – самое обычное и в то же время самое соблазнительное хлопчатобумажное платье. Не отглаженное, а абсолютно мокрое – ведь тебя сбросили в озеро. Твои волосы слиплись. Я хочу, чтобы все работало против тебя, уменьшало твою красоту, и все же чтобы она проявилась, одержала верх, подействовала на Линка!

В его глазах, а следовательно, и в глазах зрителей, ты, мокрая, растерянная, станешь самой красивой женщиной на свете!

Мы сделаем все именно так, как я сказал. Как только Джо сообщит, что солнце стоит под нужным углом, я сам отнесу тебя в озеро и брошу в воду. Я хочу, чтобы ты опять испытала шок от охлаждения. Хочу увидеть, как твоя кожа покроется мурашками и посинеет. Хочу увидеть, как отвердеют твои соски.

Ты рассержена тем, что лошадь Линка сбросила тебя в воду. Ты идешь назад, к берегу. Ты готова убить Линка, потому что он смеется над тобой. Но, приблизившись к нему, увидев, как меняются его глаза, начинающие светится любовью, ты сдаешься. Он соблазняет тебя своими глазами. Ты оказываешься на берегу, ты уже охотно позволяешь Линку набросить тебе на плечи его потрепанную кожаную куртку. Ты не сопротивляешься, когда он усаживает тебя на берегу, позволяешь ему поцеловать тебя. Он делает это впервые. Ты знала много, очень много других мужчин. До встречи с Линком была шлюхой. Но этот поцелуй – точно первый в твоей жизни. Когда он мягко толкает тебя назад, ты доверяешься ему и ложишься на спину. И затем… он разденет тебя. Да. Он расстегнет пуговицы мокрого платья, стянет его с тебя. На твоих обнаженных грудях заблестят капли воды, кожа все еще будет «гусиной», соски – твердыми. Он начнет целовать твои обнаженные груди… все остальное зрители дорисуют в своем воображении.

– Я не знаю… – сказала она. – Я никогда не снималась обнаженной.

– Мир никогда не забудет эти мгновения, – прошептал Джок.

Он подождал. Наконец она кивнула.

Она сделает это! Сделает! Без смущения и страха, которых он ждал. Он поцеловал ее в щеку.

– Отлично! Я знал, что ты поймешь наш замысел, – сказал Джок. – Я позову тебя, когда мы будем готовы.

Он ушел вместе с Карром. Шагая от трейлера к берегу, Карр произнес:

– Малыш, я надеюсь, что тебе никогда не придет в голову продать мне страховой полис.

– Они даже не заметят, какие у нее глаза, – тихо сказал Джок.

Карр кивнул.

Джо подготовил съемочную площадку. Они разыграли сцену с дублершей Дейзи. Джока все устраивало. Прес Карр внес несколько полезных предложений. Наконец все было готово. Ассистент Джока отправился за Дейзи. Когда она пришла, Джок повторил для нее содержание сцены.

Перед съемкой Финли сам стер с лица Дейзи весь макияж, взъерошил пальцами ее волосы. Он поцеловал девушку в щеку и поднял на руки.

Джок зашел с Дейзи в озеро, держа ее над водой, чтобы эффект от внезапного охлаждения проявился более заметно. Перед тем как уронить ее, режиссер оглянулся назад; Джо подал ему знак.

– Оставайся под водой пять секунд, – шепнул девушке Джок. – Я успею выйти из кадра прежде чем ты поднимешься. Я решил обойтись без дублей и сыграть с тобой всю сцену до конца. Потому что я хочу тебя! Ты слышишь?

Он произнес эти слова страстно, но абсолютно неискренне.

Прежде чем она успела что-нибудь ответить, он бросил ее в воду с такой силой, словно хотел, чтобы она опустилась до самого дна. Потом начал быстро отходить в сторону, чтобы не попасть в кадр. Наконец повернулся и посмотрел на то место, где он оставил Дейзи. Пять, шесть, семь – считал он про себя.

Она поднялась из воды, задыхаясь, разбрасывая брызги; волосы прилипли к ее лицу, платье обтягивало тело Дейзи. Она направилась к берегу. Остановилась на глубине в один фут и посмотрела в камеру, как просил Джок. Все детали ее фигуры подчеркивались лучами солнца, отражавшимися от подернутой рябью воды. Лицо, глаза Дейзи не были видны. Легкая расфокусировка объектива, голубая вода, сверкающее золотистое солнце, фасные горы, фигура девушки, обтянутая мокрым хлопчатобумажным платьем – все это дало такой эффект, что впоследствии этот кадр стал ключевым к рекламе «Мустанга».

Некоторые критики назвали его «Венерой Финли», потому что Дейзи подняла одну руку, чтобы убрать с лица волосы, а другой обхватила груди; ее силуэт казался безруким.

После этого главного кадра работа пошла быстро. Лицо Престона, наблюдавшего за тем, как Дейзи выходит из воды, выражало жалость, любовь, наконец возбуждение. Все крупные планы Карра получились превосходными. Затем последовала любовная сцена на берегу, во время которой Карр раздевал Дейзи. Она тоже прошла хорошо, хотя девушку приходилось часто обливать холодной водой, чтобы ее кожа оставалась мокрой и блестящей, а соски – твердыми, напряженными.

Но делать все это было легче, поскольку нужное освещение обеспечивалось дугами и рефлекторами. И потому что Престон Карр был великолепен в ближних планах, демонстрируя потрясающий профессионализм и душевную тонкость. Его магия была так сильна, что, когда он целовал девушку, она по-настоящему отвечала ему, и он это чувствовал. Внезапно Джок понял: Дейзи влюблена в Престона Карра. Поэтому сцена получилась великолепной. Теперь Джок знал это. И это вызвало у него злость.

Но к концу дня он был готов простить всем что угодно. Почти безнадежная игра привела к успеху. Так, во всяком случае, казалось. Окончательно они узнают это завтра, когда увидят проявленную в лаборатории пленку. Отснятого сегодня материала должно было хватить на великолепную любовную сцену.

Самое главное – это то, что они решили проблему с глазами девушки. Возможно, теперь она будет спать лучше, и эта трудность больше не возникнет.

На следующий день, получив проявленную пленку, Джок не стал, как обычно, ждать перерыва на ленч, а тотчас остановил съемку.

Престон, Джок, Джо, ассистент режиссера Лестер Анселл втиснулись в маленький проекционный трейлер. Дейзи Доннелл никогда не смотрела кадры, на которых была она заснята.

Пленка представляла из себя неупорядоченную череду сцен. Кадры, в которых Дейзи поднималась из воды и шла к камере, появились на экране последними. После просмотра в трейлере воцарилась тишина. Наконец Джо сказал:

– Я не мог бы снять такое второй раз. Подобное совершенство – гениальная случайность. Или случайная гениальность.

Это было высочайшей оценкой работы режиссера. Тем более что прозвучала она из уст Джо Голденберга, человека сдержанного, крайне скупого на похвалы. После присуждения ему премии Академии он обычно говорил: «Спасибо. Большое спасибо».

Критики, вечно притворяющиеся, будто рецензии на фильмы имеют важное значение, будут отыскивать в этой сцене всевозможную символику. Сравнивать Финли с Антониони и Бергманом. Изобретать интерпретации в духе Фрейда и Рейха. И ни одному из них не придет в голову, что режиссер просто пытался скрыть опухшие, усталые глаза невыспавшейся девушки.

Один из критиков написал в общенациональном журнале:

«Некоторые режиссеры используют обнаженные груди весьма ловко и искусно; они напоминают мясника, развешивающего свой товар в витрине магазина.

Джок Финли – не из их числа. С помощью нескольких капель морской воды, блестящих на обнаженной груди, он способен добиться эффекта, сравнимого с эффектом от картин Дали.

… его груди живут… кажется, будто их поры раскрываются перед объективом камеры. Финли сочетает откровенность с нежностью и уважением.

Девушку, в которой другие режиссеры видели шлюху или нечто худшее – секс-символ, Финли превратил в мадонну».

И Джок будет играть свою роль. Соблюдая правила игры, будет давать интервью, притворяясь, будто каждый кадр и каждая сцена навеяны глубинными слоями режиссерского подсознания и насыщены символами. Так рождаются легенды о великих создателях современных фильмов.

Сейчас Джок захотел снова просмотреть отснятый материал. Но, как ни странно, с наибольшим вниманием он разглядывал не Венеру, выходящую из воды, а Карра, целующего обнаженную грудь Дейзи. И ее реакцию. Джок бросил взгляд на Карра, сидящего в темном трейлере. Свет от экрана подчеркивал красоту его загорелого лица. Актер время от времени кивал.

Этим он выражал свое одобрение. Но Джоку показалось, что Карр подтверждает и его подозрения: девушка влюблена в Престона. Когда пленка закончилась, Карр сказал:

– Хорошая работа. Отличная. Может быть, мы на правильном пути.

Это было произнесено как комплимент. Но Джок воспринял услышанное как упрек…

– У нас уже есть отличный материал. Мы закончим вовремя. Сделаем превосходную картину.

– Не нервничай, малыш, – улыбнулся Карр. – После всего, что мы пережили, отставание на шесть дней – это не беда.

– Мы наверстаем! Теперь, когда мы уже добились от нее многого, – с легким раздражением в голосе сказал Джок.

– Думаю, да, – задумчиво произнес Карр.

В голосе Престона прозвучала уверенность. Джока это возмутило. Внушение оптимизма, бодрости духа, надежды является прерогативой режиссера, особенно когда речь идет об игре актрисы. Джок не желал уступать это право никому. Даже Престону Карру.