Текст книги "Голливудский мустанг"
Автор книги: Генри Денкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)
– Это… можно было сделать лучше, – промолвила она.
Имея дело с напряженной актрисой, Джок следовал правилу: увлеки ее беседой. Выговорившись, она обычно успокаивается.
Он сказал:
– Каким образом? Что ты можешь предложить?
– Ну… я бы хотела… мне кажется…
Она неуверенно встала. Начала молча играть сцену. Наблюдая за Дейзи, Джок сказал себе: «Господи, если бы она могла сделать это перед камерой». Сейчас в ее игре было все – испуг, смятение, природное чутье. Но страх уничтожал все это на съемочной площадке. Поэтому ей приходилось полагаться только на свое лицо, тело, грудь, платье, особым образом обтягивавшее зад и делавшее его самой фотогеничной попкой на свете.
Она сыграла всю сцену; в ней использовались ракурсы, при которых камера снимала отражение актрисы в зеркале. Дейзи воспользовалась маленьким зеркалом, висевшим на двери шкафа. Джок заметил выражение ее глаз. Они не были испуганными, растерянными. Девушка не пыталась увидеть в зеркале реакцию Джока. Она на самом деле хотела соблазнить его. Занималась этим. Выглядела отлично, была в ударе. От нее исходил густой аромат духов; под черным платьем, похоже, ничего не было. Она действовала преднамеренно, расчетливо.
Отвернувшись от зеркала, она в соответствии со сценарием расстегнула платье; оно разошлось, обнажив ослепительно белую кожу. Джок шагнул к ней, обнял, поцеловал. Это был голодный, злой поцелуй. Но она не сопротивлялась. Принимала его. Приветствовала.
Дейзи применяла все приемы и хитрости, которыми должна была владеть, будучи секс-символом. Сейчас Джоку казалось, что она всегда хотела его. Что уже сожалеет о времени, проведенном с Карром.
На него обрушилась страсть, накопившаяся за недели. Они занимались любовью четыре раза. Но Финли чувствовал, что Дейзи этого мало. Она причиняла ему восхитительную боль, обнимая руками и ногами, задевая еще не зажившие места. Эта боль усиливала его экстаз. Дейзи, похоже, знала это.
Он страстно покрывал ее поцелуями. И у него не оставалось такого места, которое она не ласкала бы, не целовала. За последние месяцы Джок много раз оказывался с ней в постели, но такого у них еще не было.
Но, даже находясь на пике страсти и воспринимая Дейзи как партнера, врага, свою часть, Финли сохранял в своем сознании область, критически, отстраненно наблюдавшую за происходящим, за самим Джоком. Когда тело чувствовало, действовало, реагировало, этот уголок сознания как бы говорил: «Она пришла сюда соблазнить тебя. Хочет тебя. Он не удовлетворяет ее. Ей нужен ты».
Это добавляло к его страсти ликование, торжество. Такого еще не было, говорил он себе. Окончательная победа осталась за ним. Если бы все узнали об этом! Она сама пожелала вернуться к нему. Ее слова о сцене, которую можно якобы сыграть лучше, служили лишь предлогом. И весьма прозрачным. Она спровоцировала его на проявление инициативы, которая на самом деле принадлежала ей. Она нуждалась в акте любви.
Через два или три часа Джок лежал на спине; обнаженный, спокойный, он курил сигарету, наблюдая за поднимавшимся к потолку дымом. Он протянул руку, чтобы придвинуть к себе пепельницу. Но ему мешала ее белокурая головка, расположившаяся на его груди.
Дейзи дышала легко, ровно. Она, наверно, спит, подумал он. Но девушка принялась покусывать его загорелую мускулистую грудь. Она делала это игриво – возможно, предлагая снова заняться любовью. «Господи, детка, кем ты меня считаешь? – подумал он. – Многие ли мужчины способны на то, что я уже проделал с тобой? Тебе бывает когда-нибудь достаточно?»
Он улыбнулся в темноте, гордясь возможностями, своей животной способностью удовлетворять женщину так, что ее желание при этом разгорается еще сильнее. Джок Финли, малыш, обладавший «джок-соком», способен снимать фильм и совершать сексуальные подвиги лучше любого другого молодого режиссера!
Это был один из великих моментов его жизни; он запомнит его навсегда. Он и Дейзи Доннелл. Вдвоем. Великие любовники. И она пришла к нему практически прямо из постели Престона Карра! Господи! Если бы было можно каким-то образом поведать об этом всему миру!
Осторожно, чтобы не слишком сильно побеспокоить ее, он нащупал пепельницу, бросил туда сигарету. Дейзи снова укусила его. Она чувствовала, что боль идет ему на пользу. Возбуждает его. Джок повернулся к ней, и тут его осенило. Вместо того чтобы обнять Дейзи, он приподнялся над ней, посмотрел на ее лицо, закрытые глаза. Там не было страсти. Раскрытый рот ждал его губ, языка. Но на ее лице не было желания.
Осознав это, он насторожился, вернулся к прежним мыслям и наблюдениям. Раньше, когда они занимались любовью в промежутках между работой над сценами, обсуждениями роли, Дейзи никогда не проявляла такой ненасытности, жадности. Один-два акта за свидание. И всегда по его инициативе. Словно он ощущал, что должен отблагодарить ее за согласие сниматься. Отдать себя. Это был бартер, плата натурой.
Значит ли это, что она не была влюблена в него прежде? А сейчас? Или тут кроется что-то другое? Войдя в нее, он думал об этом. Никогда еще во время полового акта он не думал так напряженно, сосредоточенно. Этот секс был заурядным, без ярости и страсти. Кончив и откатившись в сторону, Джок испытал чувство не удовлетворения, а свободы – работа завершилась. Нет, понял он, это не удовлетворение. Просто обретение свободы. Возможности снова закурить.
Она лежала и поглядывала украдкой на его худое лицо. Ее пальцы рисовали узор на груди Джока. От прикосновений острых ногтей по его коже побежали мурашки; наконец он отодвинулся.
– Не смей! – игриво, почти кокетливо произнес Джок – так говорят не мужчины, а девушки, когда они хотят, чтобы вы продолжали. Но на самом деле у Джока больше не осталось желания. Таким опустошенным он был только один раз – в Копенгагене, со стюардессой-нимфоманкой.
– Я должна была встретить тебя гораздо раньше, – внезапно сказал Дейзи. – До всего.
Господи, только не это. Кажется девушка говорит это почти каждому мужчине. Всякий раз. Словно если бы он оказался первым, то стал бы единственным, а не десятым, двадцатым или пятидесятым.
Она продолжила:
– Это было бы замечательно. Любить друг друга и работать вместе.
Джок посмотрел на нее.
– Не беспокойся об этой сцене. Она и сейчас великолепна. Но если ты все же хочешь ее переделать, мы вернемся к этому, когда все закончим.
На самом деле он не собирался возвращаться к тому эпизоду. Но хотел, чтобы Дейзи оставалась бодрой, заинтересованной, спокойной до главной сцены Карра, где понадобится ее реакция.
– Я думаю, это важно для образа Рози. Это моя главная сцена в фильме, – сказала Дейзи серьезным тоном школьницы, подразумевавшим, что актерская игра – священное занятие. – Здесь в моей душе происходит значительное изменение. Я превращаюсь из шлюхи в девушку, которая впервые по-настоящему влюбилась.
Она излагала ему почти слово в слово то, что он когда-то объяснял ей, добиваясь ее согласия. Неужели она была так взволнована, что забыла это? Или лишь теперь начала осознавать?
– Понимаешь, – продолжила она голосом маленькой девочки, который он слышал в нескольких ее фильмах, – если я неправильно играю эту сцену, весь мой образ разваливается. Взять, к примеру, последнюю большую сцену, где Прес борется с мустангом, а я изображаю реакцию на это. Что я должна там чувствовать? Хочу я, чтобы он одержал победу над великолепным животным, или нет? Или я хочу, чтобы он потерпел поражение, потому что слишком сильно люблю его и боюсь видеть отнимающим свободу у животного? Ты меня понимаешь?
Конечно, эта сцена с лошадью кажется мне жестокой. По-моему, в стране, во всем мире есть много людей, любящих животных; им эта сцена не понравится.
Он впервые слушал то, что говорила она. Потому что впервые испытывал не страх, не беспокойство, а злость. Он дышал по-прежнему ровно, спокойно; прижимаясь головой к его груди, Дейзи не могла почувствовать, что творится в душе у Джока. Он затягивался сигаретным дымом не чаще, чем обычно.
Держи себя в руках, малыш, сказал он себе.
– Почему она им не понравится?
– Никому не доставляет радости видеть свободолюбивое животное попавшим в неволю, вырывающимся, борющимся. Тем более аудитория не захочет видеть, как Престон Карр бьет лошадь шляпой по морде. И затем натягивает веревку так, что мустанг едва не падает на колени. Это больно, жестоко, безжалостно. Ужасно… несправедливо.
– Несправедливо? – тихо переспросил Джок, как бы предлагая ей продолжать. – Этот мустанг в десять раз превосходит человека по силе и весу. Человек способен победить его только потому, что он умнее, хитрее животного. Это борьба между цивилизацией и грубой силой. Вот основное содержание сцены.
– Я бы не хотела видеть это! – с неожиданным отвращением сказала Дейзи. – Когда на экране появится этот эпизод, я отвернусь! Множественное изображение сделает сцену еще более жестокой.
– Именно это хотят видеть сегодня люди. Жестокость. Насилие, – сказал Джок.
– Уверяю тебя – женщинам это не понравится!
– В женщинах больше садизма, чем в мужчинах, – сказал Джок. – Это – научный факт.
– Я не думала, что женщины всего мира, любящие Престона Карра уже тридцать лет, захотят увидеть его проявляющим такую жестокость. И я сказала ему это!
Значит, они говорили об этом. Иначе как она могла узнать, каким образом Прес собирался сыграть эту сцену? Только Карр мог рассказать ей о такой детали, как удар шляпой по морде лошади. Они явно обсуждали это, причем весьма обстоятельно.
Ему оставалось выяснить только одно.
– Что он сказал?
– Он сказал, что это хорошая сцена. Вписывающаяся в фильм.
– Он сыграет ее? Или попросит позвать дублера?
– Он… он не хочет играть ее, – тихо произнесла Дейзи голосом маленькой девочки. Она ужасно боялась, что с Карром может что-то случиться. Не могла и не пыталась скрыть это.
Теперь Джоку все стало ясно. Вот почему сегодня она совсем другая. Пришла сюда, соблазнила его, изображала ненасытность, снова и снова испытывала его мужскую силу. Как и все, даже самые глупые женщины, она интуитивно чувствовала, что сексуальная гордость – главный враг мужчины и лучший друг женщины.
Она явилась сюда, чтобы взять с него слово, что он не будет заставлять Карра играть эту сцену. И она сделала это с профессиональной расчетливостью шлюхи, решившей одурачить очередного простака. Это она звонила Марти Уайту, который был и ее агентом тоже.
Финли встал и усадил Дейзи на фай кровати. Она была обнажена и старалась не смотреть на него. Он приподнял ее голову.
– Скажи мне одну вещь. Ты собираешься выйти за него замуж?
Она попыталась отвернуться. Он сжал ее подбородок так сильно, что она испытала боль.
– Скажи мне!
Она заплакала. Он отпустил ее. Она собирается выйти за него замуж. Из этого следует кое-что еще. Она не спала с ним. Если бы ему не было жаль ее, он бы рассмеялся. Неудивительно, что она получала сегодня удовольствие, хотя и пришла не за этим.
Теперь он знал, как чувствует себя человек, когда его используют. Луиза испытала бы чувство удовлетворения, узнав, что он попался на крючок женщины, не любившей его, преследовавшей цели, не имеющие отношения к любви. Он мог спасти свою гордость, лишь жалея Дейзи, сочувствуя ей, говоря себе: «Бедняжка так запуталась, что может продемонстрировать свою любовь к Карру лишь тем, что она пришла сюда. И вела себя, как шлюха, чтобы заставить меня трахнуть ее».
– Я не заставлю его играть сцену, если он сам не захочет это сделать, – сказал он ей.
– Выбрось всю эту сцену! – произнесла она с мольбой в голосе.
– Я не стану этого делать, – ответил Финли. – Но можно обмануть зрителя. Это будет единственная фальшивая сцена в фильме. Ради тебя я сделаю это.
Дейзи поцеловала его. На этот раз искренне, хотя и лишь из чувство благодарности. Она снова была готова отдать себя ему. Девушка прижалась к Джоку, стала ласкать его уши и шею. Заметив, что он возбуждается, Джок отодвинулся от Дейзи.
– Ты можешь не делать этого, – сказал он тихо, нежно, с жалостью.
Но его душу переполняла злость. Несмотря на то, что секс утомил его, он спал недолго.
Утром, в шесть пятнадцать по местному времени, в девять пятнадцать – по нью-йоркскому, он встал и отправился в связной трейлер, чтобы позвонить президенту.
Когда президентам больших кинокомпаний звонят с Побережья в девять пятнадцать, они интуитивно чувствуют, что дела обстоят плохо. Только большие неприятности могут заставить человека в Калифорнии проснуться в шесть пятнадцать.
Жестом попросив секретаршу налить ему содовой, президент поднял трубку и произнес елейным голосом:
– Ну, малыш, как дела?
Он удивился, забеспокоился, когда Джок произнес серьезным, деловым тоном:
– Шеф, я долго думал об этом. Может быть, я поступил неразумно. Наверно, будет неплохо, если «Лайф» подготовит фотоочерк о съемках последней сцены.
– Да?
Президент отпил содовую и продолжил:
– Я немедленно свяжусь с отделом паблисити; они договорятся с вами о времени и деталях.
– Один момент, – сказал Джок. – Это должно выглядеть как ваша идея. Я изображу удивление. О'кей?
Президент, уже мысленно представивший себе, как он обрадует этим известием акционеров, тотчас согласился:
– О'кей!
Джок положил трубку, оставив президента наедине с содовой, в которой тот уже не нуждался. Он все же допил ее в ожидании нового звонка. С Побережья. Или из Лондона, Парижа, Рима, Мадрида. В какой-то части Британской империи всегда светило солнце. Оно также всегда светило над компанией, чьи щупальца простирались по всему миру.
Порой президент вспоминал годы юридической практики, когда самым волнующим поступком была дача маленькой взятки государственному чиновнику или судье. Но для него эти дни канули в Лету.
Десятая глава
День, когда предстояло снимать последний эпизод «Мустанга», выдался ясным, солнечным.
С рассвета в лагере кипела работа. Формировался длинный караван из джипов и грузовиков. Машины с генераторами, передвижные гримерные: столовая, операторские краны и «журавли» с микрофонами – все это готовилось к работе под руководством ассистента Джока.
Следовало предусмотреть, обдумать, обеспечить любую возможную потребность. Исключить нехватку чего-то, просчеты, задержки. Потому что натура, которую Джок называл полем битвы, находилась в нескольких милях от лагеря. Там были горы и пустыня, свободная от дорог, домов, электрических линий, столбов – всех следов цивилизации. Джок нуждался в первозданном пейзаже – таком, каким он был сто, тысячу лет назад. Если случайно в небе появится реактивный авиалайнер с тянущимся за ним шлейфом, съемку придется повторять. Иначе нельзя будет смонтировать кадры с белой полосой на небе и без нее.
Джок и Джо Голденберг находились в гримерной с дублером Артом Рианом. Раздевшись по пояс, Риан поворачивался под внимательным взглядом Джо. Наконец оператор заявил:
– Мы начнем с грима «Макс Фактор 7-эн». По-моему, этот тон близок к загару Преса. Если нет, возьмем «Панкро-26».
– А что насчет пропорций, мускулатуры? – спросил Финли.
– Это подойдет. С помощью телеобъектива я смогу дать крупный план и скрыть детали.
– А впечатление? – напомнил Джок. – Не забывайте, мне нужен эффект полного присутствия.
– Вы его получите, – спокойно произнес Джо, снова поворачиваясь к Арту и глядя на его лицо.
Джо был деловитым, сосредоточенным и, в отличие от предыдущего дня, совершенно бесстрастным.
– Вы хотите увидеть Арта рядом с Пресом? – спросил Джок.
– Позже, – сказал Джо. – Чуть позже.
Оператор кивнул. Внезапно он принял решение. Направился к выходу из гримерной. Жестом предложил Джоку проследовать за ним. Они оказались среди шумного движущегося каравана шестидесятых годов двадцатого века.
– Я хочу поблагодарить вас. За то, что вы не стали давить на Преса. Чтобы выразить мою признательность, я внесу одно предложение. Относительно монтажа.
Джок отреагировал спокойным, сдержанным взглядом; его глаза выражали умеренную степень благодарности.
– Джо, какие бы разногласия у нас не возникали, я восхищаюсь вами как художником. Вам это известно. Так что любое ваше предложение…
– Позвольте мне сказать вам, как бы я хотел сделать это, – начал Джо. – Первый кадр. С одной стороны – человек, с другой, поодаль, – животное. Два живых существа, находящиеся в этой пустыне. Затем мужчина начинает приближаться к мустангу, который видит его, но не может убежать из-за аркана, наброшенного на его великолепную шею. По мере сближения человека и животного камера медленно движется вперед; широкая панорама сменяется кадром, в котором находятся только они двое. «Наезд» камеры будет медленным и создаст напряжение. Может быть, мы покажем лица Дейзи и Бойда. Они будут говорить нам об опасности, которая ждет Карра.
Итак, человек и животное сблизились. Мустанг вырывается, пятится, пытается освободиться от веревки. Карр крупным планом. Мы видим конфликт, отраженный на его лице. Восхищение животным, которое олицетворяет свободу. Необходимость обуздать, сломить, приручить его. Превратить в собственность, источник материального благополучия. Это проблема выбора между его образом жизни и свободой животного. Затем он принимает решение, делает шаг вперед, хватает веревку. В этот момент животное инстинктивно встает на дыбы, угрожает человеку своими копытами.
И тут впервые появляется ваше множественное изображение! Сразу же, без наплыва, как взрыв! Мустанг, поднявшийся на дыбы, и фигура человека – одна картина. Лицо Карра крупным планом – вторая картина. Оба изображения остаются на экране до тех пор, пока мустанг не опустится вниз, почти на человека. Снова взрыв – на экране уже третья картина. Каждый новый поворот в сражении – новая картинка. Мы добавляем их, усиливая эффект. Морда животного, лицо человека, мужчина и мустанг, острые, как ножи, копыта, шляпа, которой человек бьет животное по морде, страх девушки, восхищение и тревога Бойда. Мы добиваемся нарастающего эффекта, внезапно переходя к очередной фазе битвы. Это будет как грохот ударных в симфонии.
Шесть картин в кульминационный момент единоборства произведут сильное впечатление! Битва глазами каждого из основных персонажей – вместо обычного чередования кадров. Добавив испуганное ржание, грохот копыт, голос Карра, вы добьетесь сопереживания, соучастия.
– Именно к этому я всегда и стремился, – сказал Джок. – Ваше предложение добавлять новые картины в моменты наибольшей опасности просто великолепно!
– Я рад, что оно вам понравилось, – с облегчением признался Джо. – Потому что… по-другому, на мой взгляд, это сделать нельзя.
Взгляд Джока заключал в себе вопрос, требовавший ответа.
– Снимать Риана крупным планом я могу только со спины. Лицо Карра, его реакции помогут создать иллюзию присутствия. При этом актер не будет испытывать чрезмерных нагрузок. Дайте мне время снять хороший первый кадр с Пресом и мустангом. После этого появление новых картин будет так приковывать к себе взгляд, что никто не заметит подмены Карра Рианом.
– Отлично! – сказал Джок почти искренне. – Потрясающе! Я не могу дождаться начала съемок.
Джок повернулся и сделал пять шагов; внезапно мужчины заметили вертолет, приближавшийся с запада.
– Вчерашние материалы? – спросил Джо. – Так рано?
– Возможно, – ответил Джок.
Вертолет начал снижаться в стороне от места съемок. Рев машины и поток воздуха от винта напугали пойманных мустангов; животные стали подниматься на дыбы, пытаться порвать веревки. Наконец конюхам удалось их успокоить. Работа по подбору и ловле одинаковых мустангов была не из легких; сходство животных требовалось для монтажа. Было необходимо держать их под контролем и при этом не лишать природной дикости, необузданности. Ни один день конюхи прочесывали предгорья, разыскивая и отлавливая новых жеребцов примерно одной масти и одного размера. Джок заказывал именно жеребцов; вставая на дыбы, они демонстрировали свои попавшие в кадр половые органы, к тому же жеребцы обладают большей гордостью, они норовистее, опаснее кобыл. Джок был уверен, что зрители почувствуют это и испытают более сильное садистическое и сексуальное возбуждение.
Вертолет приземлился, подняв столб пыли. Его лопасти постепенно перестали вращаться. «Фонарь» открылся. Из машины выпрыгнул молодой человек.
Высокий, изящный, даже хрупкий блондин был одет в отлично сшитый комбинезон. По точно выверенной раскованности его движений Джок тотчас понял, что перед ним – гомик. Это не бросалось в глаза слишком сильно, но все же было очевидно. Молодой человек повернулся лицом к «фонарю». Пилот передал ему чемодан, несколько сумок со всевозможной фотоаппаратурой, коробки с пленкой.
Финли повернулся к Джо.
– Что это, черт возьми? – спросил режиссер; его лицо выражало крайнее негодование и изумление. Рассерженный, взволнованный режиссер направился к высокому фотографу.
Джок не успел раскрыть рта.
– Мэннинг. «Лайф!» – представился гость и протянул руку.
Джок пожал ее, мысленно поздравляя себя. Мэннинг был превосходным фотохудожником, одним из лучших в «Лайфе». Он сделал самый талантливый фоторепортаж о Вьетнаме. Никсоны приглашали его на свадьбу. Прибытие Мэннинга гарантировало высокое качество фотографий и то, что они будут использованы, займут большую журнальную площадь и, вероятно, обложку.
– А, Мэннинг! Да, я знаком с вашими работами. Но почему вы оказались здесь?
К ним подошел Джо.
– Вас не предупредили? Нью-Йорк дал добро. Я прилетел, чтобы сфотографировать борьбу Карра с мустангом, – сказал Мэннинг.
Джок перевел взгляд с Мэннинга на Джо, потом снова посмотрел на фотографа.
– Мне ничего не сказали… я распорядился… послушайте, по правилам профсоюза актеров только их фотограф допускается на съемочную площадку! Правильно, Джо? По-моему, это касается и натуры.
– Мы все уладили. Мы всегда делаем это. Я могу теперь где-нибудь расположиться… осмотреться?.. – Мэннинг произнес эти слова резко, нетерпеливо, словно съемки фильма были организованы исключительно для «Лайфа».
Джок повернулся к Джо, разыгрывая из себя человека, от неожиданности и изумления потерявшего дар речи. Джо отошел в сторону, взглядом предлагая Джоку последовать за ним. Финли шагнул к оператору, но Мэннинг произнес:
– Что это такое?
– Караван, выезжающий на натуру.
– Хорошее начало!
Мэннинг принялся выбирать камеру для съемок каравана.
Отведя Джока в сторону, Джо спросил его:
– Господи! Вы понимаете, что это значит?
– Нам придется менять план съемок. И монтаж, – сказал Джок.
Он не хотел говорить остальное – пусть это прозвучит из уст Джо.
– Изменить план съемок? – сердито и напряженно спросил Джо, которого охватил испуг. – Мы не можем это сделать!
– Не можем изменить план? – Джок сделал вид, будто не понимает собеседника.
– Не можем снимать, – сказал Джо. – Не можем использовать Риана, когда здесь Мэннинг. Это не годится для журнала. Мы разоблачим себя! И правдивая, честная картина предстанет большой, большой подделкой! Обманом! Если он пронюхает и сфотографирует это. Арт Риан, каскадер, станет героем, а Престон Карр, Король Голливуда, – обманщиком. Вы не можете так подставить его после всего, что он сделал для этой картины!
– Вы правы! – сказал Джок. – Я позвоню на студию! В Нью-Йорк! Попрошу их избавить нас от этого типа.
Джо покачал головой.
– Достаточно запретить «Лайфу» снимать что-то, и они поймут, что нам есть что скрывать. Вы никогда уже не избавитесь от него!
– Господи, Джо, что же делать?
В голосе Джока звучала мольба.
– Я бы сам хотел это знать.
Джо подергал свою короткую белую бородку.
Мэннинг подошел к ним.
– Я бы хотел получить джип, чтобы поснимать караван, движущийся на натуру, сначала на фоне вон тех гор. Затем – чтобы он поднимался на этот холм. Если никто не использует вертолет, я бы желал сделать несколько снимков с воздуха. Получится змея, ползущая по пустыне. А где мистер Карр? Я бы хотел сопровождать его от костюмерной и гримерной на натуру. Людям интересно, что происходит со звездой перед тем, как она попадает в кадр, который они видят.
– Он еще не вышел из своего трейлера, – сказал Финли, – Джо, вы не посмотрите, готов ли он?
Этими словами Джок попросил Джо подготовить Карра к новости. Оператор кивнул и направился к трейлеру актера.
– Да, кстати, – сказал Мэннинг. – Что имел в виду Нью-Йорк, когда говорил о множественном изображении?
Джок объяснил эту идею, присвоив себе концепцию взрыва.
– Вам придется отснять в десять раз большее количество материала, – заметил Мэннинг.
– Думаю, это займет две-три недели. Хотя после монтажа весь эпизод будет длиться всего минуты четыре или пять. Возможно, это будут самые трудные и дорогостоящие четыре минуты в истории кино, – подогрел интерес Мэннинга Джок.
– Великолепная идея! Восхитительная! Параллельный монтаж вместо последовательного.
– Совершенно верно! – сказал Джок. – Воздействие на зрителя усилится. Сегодняшняя аудитория, особенно молодежь, нуждается во встряске, волнении, эмоциональном шоке. Человеческое сознание перекормлено одномерными вещами вроде ТВ и потеряло остроту восприятия. Мы потрясем аудиторию, растормошим ее, бомбардируя зрение, слух, сознание!
Сейчас не помешает произнести одну-две фразы, которые будут цитировать позже, понял Джок. Он знал, что Мэннинг обычно сам писал сопроводительный текст к своим фотографиям.
Потом рекламный отдел кинокомпании сможет, ссылаясь на «Лайф», использовать эти цитаты. Таким образом Джок Финли с помощью журнала сможет восхвалять режиссера Джока Финли и его суперфильм «Мустанг».
– Я собираюсь не просто представить зрителям первое множественное изображение в художественном фильме, но и обрушить его на аудиторию кадр за кадром, точно бомбу! Да, именно как бомбу!
Джок начал излагать Мэннингу свою концепцию «нового» фильма, собственную теорию кино. Он делал это доверительным тоном, словно общался с коллегой.
– Немногие люди могут оценить то, что мы делаем. И немногие критики. Конечно, им нравятся наши фильмы. Но понять, оценить то, как они сделаны, способен только художник.
Джок понял, что ему удалось установить дружеские, доверительные отношения с Мэннингом. Он перехватил обращенный на него взгляд Мэннинга. Подобным образом на Джока смотрели девушки и гомосексуалисты, которым он нравился. Иногда это беспокоило Джока. Не сознательно ли он старался произвести на них впечатление? Или они понимали его превратно? Или он обладал сексуальным магнетизмом, действовавшим на оба пола? Он надеялся, что Мэннинг не станет приставать к нему. Подобное не раз случалось с ним в прошлом. Особенно часто – в Англии. Он не умел с легкостью выходить из таких ситуаций. Сейчас меньше всего он хотел оскорбить Мэннинга.
Вернулся Джо и сказал:
– Джок… Прес хочет поговорить с вами.
– Извините меня, – обратился Джок к Мэннингу.
Оставшись наедине с Джо, Мэннинг проводил режиссера взглядом.
– Очаровательный режиссер. Смелый. Сильный. Убежден, что он – настоящий тиран. Какая энергия! Это ощущается, даже когда он говорит о кино.
– Да, – сказал Джо, ничего к этому не добавив.
– Я займусь фотосъемкой каравана. Позже я хотел бы поговорить с вами об операторской работе, если вы не против.
– Пожалуйста, – ответил Джо и направился вслед за Джоком.
Открыв дверь трейлера, в котором жил Карр, оператор услышал голос Джока:
– Мы ничего не меняем! Начинаем снимать в соответствии с планом… – режиссер повернулся к Джо, – и нашим утренним обсуждением. Снимаем Престона, потом сцену борьбы Риана с мустангом.
Дублера снимаем со спины. Потом пойдут крупные планы. Лицо Престона, Дейзи, Бойда. Плевать я хотел на Мэннинга. И на «Лайф»!
Все это время Карр сидел перед туалетным столиком, позволяя гримеру заниматься его лицом. Актер молчал. Потом он задумчиво спросил:
– Мы не можем избавиться от него?
Джок посмотрел на Джо. Карр видел оператора в зеркале. Джо покачал головой.
– От этого гомика – нет, – произнес оператор. – Я знаю этот тип. Он прилипнет, как пиявка. Чем сильнее мы будем сбрасывать его, тем глубже он вопьется. Нет ничего опаснее обидевшегося гея.
– Как мы поступим, Джо? – спросил Карр.
– Отложим съемку на некоторое время. Скажем, что решили доработать сценарий. Переписать этот эпизод…
Предложение было настолько неприемлемым, что Джо смолк, не закончив фразы.
– Мы все будем делать в соответствии с планом! – настойчиво произнес Джок. – В конце концов, я дал вам слово!
– Конечно, – сказал Карр. – Это ваше слово. Но речь идет о моей карьере. Моей репутации.
Джо и Джок переглянулись. Сейчас голубые глаза режиссера казались абсолютно искренними.
– Я не позволю вам сделать это, – сказал Финли.
Престон Карр повернулся к Джо.
– Сколько времени это займет, Джо? Чтобы получить нужное количество материала?
– Послушайте, Прес, это невозможно…
– Сколько времени?
– Вам известно, как это бывает с животными. Если нам повезет, мы уложимся в десять дней. Если нет – в две недели. В нынешней неожиданной ситуации может потребоваться даже гораздо большее время.
– Джо, я хочу задать вам вопрос.
– Пожалуйста, Прес.
– Если мы сделаем это… если я сделаю это… все получится так, как мы хотим? Усилия окупятся? Результат будет лучшим, чем при использовании дублера? – спросил Карр.
Джо молчал; он взглянул на отражение Джока в зеркале. Голубые глаза режиссера застыли в ожидании. В жизни Джо Голденберга бывали моменты, когда он хотел убедительно солгать. Но ему это не удавалось. Тем более солгать человеку, которого он уважал.
– Всегда лучше обходиться без дублера, Прес. Мне нет нужды говорить это вам. Я смог бы подойти ближе, применить другие линзы, использовать лучшие ракурсы. С дублером в кадре будет только его спина и животное.
Карр смотрел в зеркало. Когда гример пожелал добавить еще один штрих, Карр отстранил его. Джок жестом удалил гримера, потом – оператора. Джо покинул трейлер неохотно, задержавшись у двери. Вдруг Джок что-нибудь скажет? Но Джок произнес всего три слова. Похлопав по загорелому мускулистому плечу, он сказал:
– Вы – босс, Престон!
Они ехали на натуру в специальном «командирском» автомобиле, оснащенном радиотелефоном и холодильником. Джо сидел впереди, рядом с водителем. Престон Карр, Дейзи и Джок расположились сзади. Карр еще не сообщил им свое решение. Джо боялся спрашивать. Финли не осмеливался сделать это; он мог выдать свои истинные чувства.
– По сколько часов в день мы должны снимать? – внезапно спросил у Джо Карр.
– В это время года, при таком освещении – четыре-пять часов.
– Мы можем разбить их? Два часа – на съемку действия, два часа – на реакции. Это допустимо?
Вопрос был обращен к Джоку.
– Мы сделаем так, как вы скажете, Прес. Можем реализовать первоначальный план. – Джок мог позволить себе такое благородство, потому что было ясно, что при наличии физической возможности Карр сыграет сцену без дублера.
