Текст книги "Летчики"
Автор книги: Геннадий Семенихин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)
Книга вторая
ЛИНИЯ ЖИЗНИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Бывает иногда, что в жизни человека события начинают совершаться одно за другим, не давая опомниться, осмыслить их как следует и пережить. Именно так случилось с подполковником Сергеем Степановичем Мочаловым в апреле того памятного года. Ранним воскресным утром вместе со своим заместителем по политической части капитаном Цыганковым, майором Ефимковым и командиром эскадрильи Андронниковым на новеньком «газике» выехали они из Энска в аэропорт проводить улетавшего в Москву командира дивизии полковника Земцова.
Утро было свежим и ясным. Из горных ущелий тянуло ветром. В небе дремали перистые облака с пушистыми розоватыми подкрылками.
Машину вел Андронников. Плотный, коренастый, он нередко казался флегматичным. Его светлые навыкате глаза смотрели бесстрастно. Андронников мог сердиться, а лицо его оставалось совершенно равнодушным, и это подводило молодых летчиков, которым порой доставалось от требовательного командира эскадрильи.
Но в полете и за рулем автомобиля майор менялся, становился подвижным, оживленным. Даже в голосе его, размеренном грудном баритоне, чувствовалось волнение. Андронников был искусным водителем. По узкой горной дороге он вел «газик» на большой скорости.
Кузьма Ефимков и капитан Цыганков сидели на заднем сиденье, в раздумье курили.
– Все же грустно расставаться со старым командиром, – сказал Ефимков и потрогал свой крупный с горбинкой нос, – отличным он для нас «батей» был.
– Еще бы! – не оборачиваясь, подтвердил Андронников.
Капитан Цыганков высунул из-под брезентового верха машины руку с погасшей папироской и бросил окурок в кювет.
– Жалеете? – улыбнулся он. – А я нет!
– Бездушный! – буркнул Ефимков. – Чему же радоваться?
– Радоваться? – переспросил Григорий. – Тому, как растут наши военные кадры. Да, да, вы не улыбайтесь, что я употребил фразу из передовицы. Разве нам не грустно было провожать в прошлом году Оботова? А кто он сейчас? – начальник политотдела. Уехал генерал Зернов на большую работу. А теперь и насчет Земцова приказ пришел. В академию едет. Радоваться этому надо.
– А я все-таки печалюсь, – упрямо повторил Ефимков. – Какого «батю» теряем! И Сергей Степанович грустит, – кивнул он на сидевшего впереди подполковника Мочалова, – не признается нам, конечно, а грустит. И понятно почему. Это же учитель, товарищи офицеры! Он в каждом вопросе приходит на помощь. Ты иной раз только подумать успеешь – неплохо бы, мол, посоветоваться с командиром, а Земцов уже тут. Или придет на аэродром, или по телефону позвонит: «Ну как, товарищи офицеры, будем решать задачу? Кто у меня повесил нос перед трудностями?»
Дорога перестала петлять. Теперь она шла под уклон, узкая и прямая, поблескивающая от утренней росы. Впереди показались покатые крыши ангаров гражданского аэродрома. На серой бетонной площадке, прямо перед зданием аэровокзала, виднелся двухмоторный пассажирский самолет с длинным рядом маленьких окошечек в фюзеляже. Андронников остановил машину у самого хвоста. Под широким правым крылом, упершись руками в бока, стоял невысокий полковник и черными глазами из-под нависших густых бровей смотрел на выскакивающих из «газика» офицеров. Грудь парадной тужурки полковника блестела орденами и медалями. Гладко выбритое лицо озарилось улыбкой.
– Други мои! – растроганно воскликнул Земцов, протягивая каждому по очереди руку с короткими жесткими пальцами. – Проводить старика приехали! Вот спасибо!
– Перед дорожкой полагается посидеть, – улыбнулся с хитринкой Ефимков.
– Уж если посидеть, так лучше в буфете, – подхватил Земцов, – тем более, с меня, как с отлетающего, причитается.
– Да, да, надо размочить дорожку, чтобы все на уровне было, – потер ладони Кузьма Петрович.
Несмотря на ранний час, буфет аэровокзала был открыт. В зале с пестрыми кавказскими орнаментами было пустынно. Все пятеро они уселись за придвинутый к огромному окну стол. Подошел сонный официант с франтоватыми черными усиками. Когда рюмки были наполнены, Земцов с серьезным, задумчивым лицом посмотрел на офицеров.
– Право на первый тост за мной, товарищи! – он высоко поднял над столом рюмку. Его черные глаза смотрели сейчас приветливо, лохматые брови, часто делавшие лицо полковника сердитым, разлетелись в разные стороны и застыли. – Друзья мои дорогие! Я оглядываю всех и думаю: а когда еще так же вот дружно соберемся мы за одним столом? Не скоро. У меня впереди учеба, потом новое назначение. Буду командовать другими полками, жить в других гарнизонах. Но разве я забуду когда-нибудь наш пограничный Энск и вас, моих бывших подчиненных! В военные годы в дивизии генерала Зернова прошумела моя молодость, а здесь, в Энске, проходила моя командирская зрелость. Дорог он мне, этот Энск. Когда мне предлагали либо принимать дивизию под Ленинградом, либо здесь, я выбрал второе. А почему? Жаль, нет сейчас среди нас генерала Зернова. Сказал бы он свои любимые слова: «Авторитет командира – это авторитет его подчиненных». Мне Зернов говорил два года назад, перед тем как меня назначили командовать дивизией: «Вырос ты, Михаил Макарыч!» – Полковник, усмехнувшись, посмотрел на всех. И Мочалов, и Ефимков, и Андронников, и сидевший напротив окна щурившийся от бьющего в глаза утреннего солнца Цыганков внимательно слушали. – Вы, конечно, подумаете, старик расхвастался, но я скажу: «Да, вырос!» А почему опять-таки вырос? Да потому, что вы, мои дорогие, выросли. – Земцов поставил на стол рюмку, потрогал рукой твердый узел галстука и хитровато прищурился. – Да, да, выросли. – И при этом должен заметить: все выросли, решительно все. Пальчиков и Спицын уже старшие лейтенанты, командиры звеньев. Цыганков был секретарем партбюро, а теперь стал замполитом полка. Оботова заменил, нашего рассудительного Оботова. А Сергей Степанович Мочалов? Кажется, совсем недавно пришел на должность комэска, а сейчас командир полка и полк ведет хорошо. А на него вон посмотрите. – Полковник перевел взгляд на крепыша Андронникова. – Летчик первого класса, первым освоил высотные полеты на реактивных истребителях… И для тебя найдется доброе слово, Кузьма Петрович. Прическу «ежик» ты и три года назад носил такую же оригинальную. Однако раньше под этой прической мыслишки вразброд шагали. Учиться не хотел, технику новую недооценивал.
– Теперь полный порядок, – опустив глаза и смущенно потирая большие крепкие ладони, вставил Кузьма. – Все на уровне.
– Вижу, – согласился Земцов, – вижу и одобряю. И в особенности за то, что начал учиться, заочником академии стал.
– Тут Галина меня перепилила, – под общий смех признался Кузьма.
– Знаю, знаю, – прервал его Земцов. – Галине Сергеевне любой политработник может позавидовать. Ладно, Кузьма Петрович, не будем вспоминать старые грехи. И потому не будем, что нет больше среди нас прежнего, отставшего в теории капитана Ефимкова, а буду я чокаться с майором Ефимковым, заместителем командира полка. Итак, товарищи офицеры, выпьем этот бокал не за мои проводы, а за то, чтобы и дальше продолжался этот ваш рост, чтобы у каждого офицера главной линией жизни, если так можно выразиться, всегда был творческий подход к делу, стремление к новому. За работу и удачи!
Пять рук одновременно протянулись друг к другу, пять рюмок на секунду соединились с приглушенным звоном.
Наскоро закусив, офицеры покинули буфет, потому что дежурный по аэровокзалу напомнил, что самолету время взлетать. Уже последние пассажиры взбирались по стремянке в машину. Земцов крепко пожал руки Мочалову, Андронникову и Цыганкову, а с Кузьмой Петровичем Ефимковым, вдруг растрогавшись, даже расцеловался и грузно полез по узким ступенькам стремянки в самолет. Он еще выглянул из люка и, сняв с лысой головы фуражку, помахал ею на прощанье. Загудели мощные моторы, и, взметая пыль, самолет двинулся к старту. Летчики махали ему вслед, пока он взлетал и делал круг над аэродромом.
Обратно ехали молча. Рыча мотором, взобрался «газик» на горный подъем и, перевалив его, помчался к Энску. Когда впереди обозначились красные здания авиационного городка, Ефимков, ни к кому не обращаясь, раздумчиво сказал:
– Вот так и бывает. Сживешься с человеком, срастешься с ним – и вдруг разлука.
– Ничего, майор, – откликнулся Цыганков, – лишь бы из сердца человека не вырывать, остальное не страшно.
– Такого, как полковник Земцов, не вырвешь, – не оборачиваясь, заметил Андронников, – кого нам вместо Земцова пришлют?
Мочалов пожал плечами.
– Пока его обязанности будет исполнять полковник Шиханский.
Андронников переключил скорость и затормозил на повороте:
– Как он?.. Не очень крут?
– Не знаю, – сдержанно ответил Мочалов. – Мне известно, что вопрос о назначении нового командира дивизии еще не решен. Что касается полковника Шиханского, так он назначается начальником штаба и временно будет за командира. Объективные данные у него хорошие: кончил две академии, был на фронте.
– А мне он не особенно понравился, – прогудел над ухом Мочалова Ефимков, – говорит и не смотрит на тебя. Дважды повторил: «я начальник строгий». Для чего это?
– Первое впечатление обманчиво, Кузьма Петрович, – решительно возразил Мочалов. Он вдруг вспомнил чуть желтоватое лицо недавно приехавшего полковника Шиханского, его манеру разговаривать, не поднимая тяжелых век, растягивая слова, словно процеживая их сквозь зубы. После первой встречи Мочалов не мог отделаться от мысли, что полковник Шиханский заранее устанавливает в отношениях с подчиненными ту дистанцию, на которой невозможны простые и теплые отношения, такие, какие, скажем, были и у него и у всех других с полковником Земцовым или генералом Зерновым. Шиханский говорил рассудительно, очень хорошо знал реактивную технику и несколькими вопросами даже озадачил Мочалова. Когда Сергей на два из них не смог ответить, полковник Шиханский ответил сам, но при этом так холодно посмотрел на него, будто хотел сказать: «Вот видите, товарищ подполковник, я объясняю вам вещи, которые вам положено знать не хуже меня. Я не делаю зам замечания, потому что я корректен, но вы задумайтесь».
Мочалов густо покраснел тогда и почувствовал себя школьником, плохо выучившим урок. Почему-то подумалось: «А вот Земцов – тот бы не так. Тот бы вспылил, выругал, а потом по-дружески все объяснил. И была бы полная ясность в отношениях». Однако сейчас откровенность Ефимкова покоробила Мочалова. При офицерах так не стоило говорить о том, кому на время было доверено командовать дивизией.
– Первое впечатление обманчиво, Кузьма Петрович, – еще раз повторил подполковник Мочалов. – Разные бывают командиры. У одного, как у Земцова, всегда видна добродушная прямота, другой хорошее сердце прячет под внешней строгостью. Поживем – увидим.
– Я-асно, – врастяжку произнес Кузьма, давая этим знать, что он угадал мысли Мочалова.
«Газик» уже мчался по широкой улице Энска. Андронников развез своих пассажиров по домам. Мочалов сошел у здания клуба и медленно побрел на квартиру. Он решил, что поваляется часок в постели, просмотрит свежие газеты, а потом отправится на полковые соревнования по волейболу. Но едва он переступил порог своей комнаты, телефон захлебнулся длинным оглушительным звонком. Вероятно, с коммутатора звонили уже не однажды, потеряв надежду застать его дома, потому что телефонистка и ни собиралась прерывать вызова. Звонок длился до тех пор, пока Сергей не крикнул в телефон с неожиданном раздражением:
– Девушка, нельзя без шумового сопровождения?
– Это вы, товарищ подполковник? – послышался бойкий голосок дежурной телефонистки. – Вас «Планета» вызывает.
– Давайте, – насторожился Сергей.
Говорили из штаба соединения. Пискливо, чуть слышно играло радио.
– Я «Планета», – наконец раздался чей-то далекий голос. – «Лена», где Мочалов?
– У телефона, – громко сказал Сергей.
– Мочалов? С вами полковник Анисимов говорит. Вы хорошо слышите?
– Да.
– Передаю приказание Шиханского. Все учебные полеты на понедельник и вторник отменить. Завтра в девять ноль-ноль вы должны быть у него. Полковник поручил передать, что через два дня будете выполнять четвертый маршрут. Всей «Леной». Ясно?
– Вас понял, – лаконично ответил Сергей. – Передайте полковнику Шиханскому, что его приказание будет выполнено.
– Еще не все. К выполнению четвертого маршрута подготовку необходимо начать сегодня же.
– Слушаюсь.
– Всего доброго, – сказал Анисимов, и в трубке опять чуть слышно заиграло радио.
Мочалов отошел от телефона, снял с головы фуражку и, размахнувшись, бросил ее на диван. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Не успели проводить «батю» Земцова, как и самим приказали покидать Энск». Выполнить «четвертый маршрут» всей «Леной» было заветной мечтой не только подполковника Мочалова, но и всех его подчиненных. Это означало, что весь летный состав истребительного полка должен будет вылететь за получением самолетов самой новейшей конструкции. О тех машинах знали они пока только по техническим описаниям да рассказам немногих очевидцев, но для каждого летчика и техника эти новые машины были теперь заветной мечтой.
Четвертый маршрут был длинным и продолжительным. Пролегал он над тремя горными перевалами, тянулся потом над сверкающим морем, шел над югом страны и потом за Воронежем круто брал вправо к заволжскому городу, где находился центр переучивания. Начальником центра переучивания был генерал-лейтенант авиации Зернов, «старик Зернов», выдвинувший два года назад Сергея Мочалова на должность командира полка. «Снова встретимся», – подумал Сергей. Несколько дней назад он бы несказанно обрадовался, узнав о близкой возможности вылететь за получением новых самолетов, но сегодня, после проводов Земцова, стало жаль, что два таких события обрушились без передышки в один и тот же день.
Не успел он разобраться как следует в своих ощущениях, как в дверь постучали.
На пороге появился ефрейтор Елкин, маленький, конопатый, доставлявший обычно из штаба почту.
– Телеграмма, товарищ подполковник, – сказал он, протягивая склеенный бланк.
– Спасибо. Можете идти.
Сергей закрыл дверь и разорвал бумажную полоску, склеивающую листок.
«Выезжаю Москвы пятнадцатого двадцать вторым вместе партией профессора Хлебникова. Вагон шесть. Тысячи раз целую. Встречай Нина».
Сергей оторопело опустился на диван. Нет, в этот день события, словно сговорившись, следовали одно за другим, не давая отдыха и пощады, и это, третье по счету, скрывавшее в себе столько радости, было, пожалуй, одновременно и самым огорчительным. Он даже не встретится с женой. Поезд с партией геологов промчится с севера на юг по одной из центральных железнодорожных магистралей страны в то самое время, когда полк истребителей будет лететь в синеве весеннего неба противоположным курсом, с юга на север. Временами железнодорожная магистраль будет совпадать с «четвертым маршрутом». Возможно, на одном из таких отрезков группа Мочалова повстречает поезд. Гудя турбинами, промчатся истребители над железнодорожным составом. Если Нина будет в ту пору стоять у окна, она увидит, как скользнут по зеленеющим полям стрельчатые тени самолетов. Только Нина едва ли подумает, что впереди этой колонны летит Сергей. И опять разлука. Как надоели эти разлуки за немногие годы их супружеской жизни!
Позапрошлым летом сразу же после окончания института Нина приезжала в Энск. Она принесла с собой в их небольшую комнату тепло, уют и радостное спокойствие разделенной любви. Сергей и сейчас улыбается, вспоминая, с какой энергией принялась она вышвыривать из комнаты неказистую холостяцкую мебель. И фанерный поцарапанный шкаф, и этажерку, и стол, и кровать с проржавевшей железной сеткой – все по ее безоговорочному приказанию было увезено на склад гарнизонной КЭЧ [1]1
КЭЧ – квартирно-эксплуатационная часть.
[Закрыть]. Только занавеси, узорчатые, тюлевые, заботливо повешенные женой Кузьмы Ефимкова Галиной Сергеевной, остались на месте.
– Сразу видно, единственная вещь, к которой женская рука прикасалась, – одобрительно заключила Нина, – все остальное долой. Я не в гостиницу жить приехала, а к себе домой.
Сергей в душе одобрил неумолимость жены.
И комната вскоре стала совсем другой. Даже сейчас, хотя Нины не было здесь более семи месяцев, вещи сохраняли на себе следы ее прикосновения. Сергей регулярно стирал пыль с полированного шкафа и трельяжа, поправлял на круглом обеденном столике вышитые Ниной салфетки. Спал он на диване, а постель свою складывал в шкаф. Новая никелированная кровать так и стояла нетронутой, аккуратно застеленная розоватым покрывалом, с высоко взбитыми подушками. Только письменный стол, заваленный книгами и тетрадями, нарушал порядок в комнате. Мочалов даже улыбнулся при мысли о том, как напала бы на него Нина, если бы приехала внезапно, увидела этот завал. Но Нины не было.
Держа в руках телеграмму, подполковник смотрел на большой портрет, повешенный над кроватью. Из позолоченной рамки выглядывало смеющееся лицо. Над широким, без единой морщины лбом вились разделенные пробором мягкие волосы, чуть припухлые губы открывали ровную строчку зубов, а светлые глаза лучились смехом и недоумением, смотрели куда-то вверх, будто Нина видела там что-то особенно интересное и веселое. Легкое с вырезом платье оттеняло ее загоревшую шею. Нина казалась на этой фотографии совсем юной, простенькой девочкой. Прожила она в Энске менее года, успела со всеми подружиться, особенно с Галиной Сергеевной Ефимковой и женой Цыганкова Валерией, а потом сразу на четыре месяца уехала на изыскания. Правда, каждые две-три недели она наведывалась в Энск, с целым ворохом чертежей и карт, с наспех исписанными в экспедиции журналами. Она и дома работала много и напряженно, но умела это делать так, что Сергей, возвращаясь с полетов, никогда почти не видел на столе раскрытой готовальни или пузырьков с тушью. В чисто прибранной комнате она встречала его ласковым взглядом. Теплыми руками обнимала твердую шею, помогала раздеться, плескала на него водой из-под крана. Он отфыркивался, вытирался жестким полотенцем и, довольный, говорил:
– Умница моя. Опять у тебя все в ажуре. И чистота, и обед, и сама, небось, целый день трудилась. Ты знаешь, как меня сюда тянет, когда ты дома. Эта комната сразу становится Курской аномалией… Только как же дальше?
– Что дальше? – спрашивала Нина.
Сергей обескураженно разводил руками:
– Поживешь и опять уедешь, а я…
– Будешь ждать, – улыбалась Нина, – ты же у меня товарищ проверенный, с любой разлукой справишься.
– Мучительница! – смеялся Сергей. – Вот возьму и не отпущу никуда.
– Как не стыдно, – грозилась Нина. – Феодал! – Но, посмеявшись, становилась серьезной и говорила, пытаясь ослабить острую грусть: – Мы уже прошли через самые тяжелые испытания, Сережа, осталось немного.
– Что ты подразумеваешь под этим? – спрашивал Мочалов и нежно гладил ее мягкий, совсем детский подбородок.
– Многое, – отвечала Нина и делалась задумчивой. – Я всегда думаю, что каждый человек должен видеть перед собой главную цель в жизни. Без этого вся жизнь «наперекосяк» пойдет, как шолоховский дед Щукарь говорил. Я хочу стать научным работником. Вот кончу аспирантуру, защищу диссертацию, тогда долой разъезды. Буду все время с тобой до тех пор, пока не попадем в большой город.
– А там?
– А там буду преподавать либо работать в каком-нибудь геологическом управлении. Будет у нас восьмичасовой рабочий день, уют и никаких разлук.
Потом они говорили о будущем ребенке.
– Будет, Сережа, конечно, будет, – тихо и ласково повторяла Нина, – смуглый, упрямый, весь в тебя. Только якорь с корабельной цепью выкалывать на руке ему не позволю. Будет, только подожди, не сейчас… – и, чуть ли не умоляюще заглядывая ему в глаза, спрашивала: – Ладно? Согласен?
Он сдержанно отвечал:
– Ладно, будет по-твоему.
…Нина твердо осуществляла свою линию. Завершив изыскательские работы, она уехала в аспирантуру. Прошли месяцы, и, сдав последние зачеты, с геологической партией профессора Хлебникова она снова направлялась в горный район собирать материал для своей будущей диссертации. Опять она намеревалась провести в Энске не более недели и присоединиться к изыскателям, отправлявшимся к перевалу. «На этот раз даже и встреча не состоится», – подумал Сергей.
Было около полудня. Жаркое солнце взобралось высоко на небо и оттуда жгло безлюдный аэродром и кирпичные здания Энска. Едва-едва колебалась от накалившегося воздуха занавеска на окне. Мочалов подошел к телефону и два раза повернул ручку.
– Квартиру майора Ефимкова.
– Слушаю, – почти тотчас же откликнулся Кузьма.
– Ты мне нужен, Кузьма Петрович, – сказал Мочалов. – Ничего не поделаешь, придется ломать воскресный отдых. От Шиханского передано приказание начинать подготовку к четвертому маршруту.
– Да ну! – нетерпеливо перебил Ефимков. – Когда полетим?
– Узнаешь, узнаешь, – усмехнулся Мочалов. – Сейчас заеду за тобой. Выходи на улицу.
– Слушаюсь, – с готовностью ответил майор.
Сергей позвонил в автороту и стал собираться. Когда он спустился по лестнице, «газик» был уже у подъезда. Мочалов прыгнул в него и отрывисто скомандовал водителю, молодому солдату с коричневым от загара, обветренным лицом:
– К майору Ефимкову, Мелик.
Кузьма стоял у парадного. Машина притормозила. Подполковник, неловко сгорбись, перелез на заднее сиденье.
– Садись рядом, Кузьма Петрович.
Высокий плечистый Ефимков, кряхтя, залез в машину. Был он чисто выбрит, на щеках и подбородке еще не просохли капли одеколона.
– Мы было с Галей на дневной сеанс в кино стали собираться – и вдруг звонок. – Он помолчал и улыбнулся шершавыми губами. – Значит, состоялось, Сергей Степанович, летим?
– Состоялось, Кузьма.
Глаза Ефимкова стали озабоченными.
– А я рад, – сказал он просто. – Пересесть на новые машины – моя мечта. Один прибор чего стоит… Поднимут тебя на перехват воздушной цели, так ты и днем и ночью – всегда как с открытыми глазами будешь. Любого противника заблаговременно увидишь. А в технике пилотирования эта новая машина от нашей почти не отличается, мы с тобой ее быстро освоим.
– Мы-то быстро, – усмехнулся Мочалов, – а вот как все другие? Никак я не научу тебя, Кузьма Петрович, думать не только за себя, но и за весь полк.
Ефимков тяжелыми ладонями хлопнул себя по коленкам.
– Ничего, – прогудел он. – На этот раз и за полк я спокоен. Всех переучим. Летчики наши на уровне. Единственно с кем если и придется повозиться, так это с новыми ведомыми Пальчикова, с Лариным и Москалевым. Эти дружки туговато усваивают новое.
Машина резко подпрыгнула на повороте и стремительно сбежала в овраг, потом взяла подъем. Впереди мелькнул полосатый шлагбаум перед въездом на аэродром.
Часовой, издали узнавший командира полка, поднял перекладину, пропуская машину. Колеса глухо зашуршали по горячему песку, которым было посыпано шоссе, опоясывающее аэродром. Выстроенные на линейке реактивные истребители безмолвно смотрели остекленными фонарями в душный горизонт. Над серым зданием штаба бессильно повис матерчатый конус, показывая безветрие.
Мочалов легко взбежал на второй этаж. Кузьма Ефимков через две ступеньки прошагал сзади. Длинный, безлюдный по случаю воскресенья коридор штаба приятно обдал холодом каменных стен. Навстречу командиру полка шагнул плотный офицер с красной повязкой на рукаве.
На широкоскулом лице с узкими сонными глазами мелькнуло удивление.
– Товарищ подполковник, – с некоторым опозданием начал он рапорт, – за время моего дежурства никаких происшествий не произошло. Дежурный по части младший техник-лейтенант Железкин.
– Вольно, Железкин, – остановил его Сергей. – Откройте нам кабинет.
Став командиром полка, Сергей первое время ничего не менял в кабинете Земцова, до мелочей сохраняя скромную обстановку, унаследованную от своего прежнего начальника. Но потом, поразмыслив, вызвал как-то начальника КЭЧ и решительно приказал:
– Столы заменить на новые. Поставить еще диван, тумбочку для графина с водой и книжный шкаф для справочной литературы. Завести вешалку и ковровые дорожки. Ясно?
– Ясно, товарищ подполковник, – ответил начальник КЭЧ немного оторопело. Казалось, ему хотелось сказать: «Сколько лет жили без всяких украшений и вдруг…» Угадав эти невысказанные мысли, Сергей прибавил:
– Рамки на портретах заменить на новые. А то что же, живем в век реактивной техники, летаем со скоростью звука, а у командира полка такая бедность. Ко мне комэски приходят на деловые совещания, командиры, звеньев, нужно, чтобы они здесь чувствовали себя как дома.
Кабинет в короткий срок преобразился. Расторопный начальник КЭЧ достал даже приличную репродукцию картины Шишкина «Утро в сосновом лесу». Повесили и ее. Полковник Земцов чуть не ахнул, попав в свой старый кабинет.
– Ай да Мочалов, ай да молодец! – вскричал он. – И духа моего не оставил, стариковского. Правильно. Пора нам побогаче жить. Приемник еще поставьте, коль уж за благоустройство взялся. Только с «мишками в лесу» ты перехлестнул.
– Каким образом? – недоуменно спросил Сергей.
– А самым что ни на есть обыкновенным, – засмеялся комдив. – Опять на старике Шишкине решил выехать. Эти «мишки» где только не процветают: и на конфетных обертках, и на коврах, и в каждом Доме офицеров. А ты их еще и в кабинет командира полка втащил.
– Ничего, – улыбнулся Мочалов. – Пусть эстетический колорит нашей авиации придают.
Вскоре появился и радиоприемник. С тех пор в перерывах между методическими совещаниями в кабинете командира полка нередко раздавались звуки музыки или слышался голос диктора, читающего последние известия.
Сергей подошел к стене и дернул за белый шнурок. Бесшумно раздвинулись занавески, и показалась большая пестро-коричневая карта с несколькими кругами, в центре которых находился Энск.
– Подойди поближе, Кузьма Петрович.
Раскуривая папироску, Ефимков шагнул к нему. Сергей взял с письменного стола указку, провел ею от Энска вверх, на север, через темные линии горных перевалов, к голубому пространству, изображающему на карте море.
– Этот отрезок пути самым трудным будет для нашей молодежи. Пойдем на большой высоте. От моря и дальше будет полегче. Значит, нужно обязать командиров эскадрилий сегодня и завтра повторить все особенности полета строем на большой высоте, провести занятия по таким элементам полета, как сбор на петле, посадка большой группой на чужом аэродроме. Вот здесь, – острие указки, поднявшись над морем, ткнулось в большой черный квадрат, прилепившийся к устью, – будет первая посадка. Нужно учесть все особенности перевалочного аэродрома. Сейчас вызовем Скоробогатова, Скрипникова, Цыганкова, Андронникова и Арамашвили.
– А вылет?
– Ориентировочно – послезавтра во второй половине дня. Эх, рановато, Кузя. Хотя бы на пару деньков позднее.
Мочалов покачал головой. Глубокая складка легла над его слетевшимися густыми бровями.
– Отчего заскучал, Сережа? – удивился Ефимков. – Столько ждал этого события…
– Разве тут будешь весел? На-ка, прочти.
Он вынул из кармана тужурки телеграмму и подал ее другу. Нижняя губа майора досадливо вздрогнула.
– Значит, разъедетесь с Ниной? Вот несуразица!
– Еще бы! – подхватил Мочалов. – Рушатся все надежды на встречу. Хоть бы на минуту ее увидеть.
– Постой, постой, Сережа! – вдруг перебил Ефимков и двинулся к нему. – Да не может быть в мире безвыходных положений. Найдем выход!
– Ну? – недоверчиво покосился на него Сергей.
– Самый верный, – забасил Кузьма и, потирая от удовольствия руки, прошелся по кабинету. – Твоя Нина выезжает из Москвы какого?
– Пятнадцатого.
– Следовательно, шестнадцатого она будет проезжать мимо города, близ которого мы всем полком совершим первую посадку на маршруте. Значит, наш маршрут и маршрут ее поезда совпадут на встречно пересекающихся курсах.
– Верно, – оживился Мочалов.
– И ты легко перехватишь на городском вокзале свою супругу. Даже без помощи радиолокаторов.
Сергей засмеялся и обрадованно посмотрел на друга:
– Кузьма Петрович, да ты выдающийся стратег.
– Творческого мышления тебе на этот раз не хватило, чтобы на уровне быть! – съязвил майор.
– Ладно, зубоскаль, – отозвался Мочалов. – Теперь семейный конфликт улажен. Давай браться за дело. Времени мало.
Первый этап перелета подходил к концу. Выли турбины, и белесоватый воздух дрожал и вихрился позади самолетов. В плотном строю шел над горными массивами юга истребительный полк. Именно шел – до того строгими и ненарушаемыми были дистанции и интервалы между самолетами, до того точно чувствовали летчики локоть соседа. Под прозрачными колпаками кабин они хорошо видели друг друга. Скошенные стреловидные крылья реактивных истребителей расчерчивали синий небесный простор, ослепительно поблескивая на солнце. Острые, вздыбившиеся над фюзеляжами кили резали воздух.
Эскадрильи пролетали одна за другой. Сначала они шли на большой высоте, оставляя далеко внизу седые от снега, оскалившиеся утесами горы. Потом, когда горный перевал остался позади, Мочалов изменил курс, и следом за ним полк вышел к морю, снизившись на три тысячи метров. Перелет продолжался. Машины шли теперь на средней высоте, из кабин хорошо просматривалось побережье. Легкие тени истребителей чертили желтый песок приморья. Внизу в буйной субтропической зелени мелькали белые воздушные здания санаториев, морскую гладь бороздили прогулочные глиссеры. Далеко впереди небо падало на воду, и трудно было сразу отыскать линию горизонта, до того неразделимо сливались два голубых цвета.
Мочалов знал, какой высокой должна быть осмотрительность в полете над морем. Стоило только спутать эти два цвета, принять один за другой, и можно было легко потерять пространственное положение, врезаться в воду. Успевая любоваться развертывающейся впереди панорамой морского берега, Мочалов посматривал на ведомых и на приборную доску. Временами он окликал по радио майора Ефимкова и командира эскадрильи Андронникова, летевших во главе второй и третьей групп.
Даже этот перелет, не входивший в планомерную боевую учебу, Мочалов использовал для тренировки своих летчиков. Несколько раз по его команде эскадрильи перестраивались в воздухе. Тупоносые тела истребителей то вытягивались в одну линию, образуя строй, именуемый «фронтом», то, чуть оттягиваясь назад, делали уступ левый или правый, «пеленг», то строили треугольник, получивший название «клин»: одно звено вырывалось вперед, а два других на одинаковом уровне оставались сзади, справа и слева от него.
Когда исчезла под плоскостями синяя гладь моря, горизонт услужливо открыл перед летчиками новый пейзаж Теперь на нос самолета набегала равнина с темными контурами городов и селений, с прозеленью полей и озерами, поблескивающими на солнце острыми стекляшками.
