Текст книги "Священная земля (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

“Лучший вид сделки – это та, при которой обе стороны уходят счастливыми”, – дипломатично сказал Соклей. “Сейчас я возвращаюсь в гавань. Прощайте и наслаждайтесь стихотворением”.

“Если там будет Афродита без одежды, я думаю, мне это очень понравится”. Эпианакс звучал очень уверенно в себе.

Когда Соклей поднялся на борт торговой галеры, он рассказал Менедему о том, что узнал от Эпианакса. Его двоюродный брат пожал плечами. “Я думал, мы все равно продадим угрей эллинам из армии Антигона”, – сказал он. “Я знаю, что все мы становимся опсофагами, когда у нас появляется такая возможность. Кто бы не предпочел наесться тюрбо, тунцом, каракатицей или омаром, чем ячменными лепешками или пшеничным хлебом?”

“Сократ, например, не стал бы. Опсон – это прекрасно, говорил он, но дело в вкусе – это то, что вы едите с основным продуктом, с сайто. Если вы сделаете это наоборот, то ваш хлеб превратится в пикант, не так ли?”

“Ну и что?” Весело сказал Менедем и причмокнул губами. “Если бы у меня было на это серебро, я бы ел рыбу, пока у меня не выросли плавники”.

“Хвала Богам, тогда ты этого не делаешь”, – сказал Соклей. Но как ты можешь спорить с кем-то, кто не только признал, что он опсофагос, но и, похоже, гордился этим? Не видя выхода, Соклей и не пытался. Вместо этого он передал то, что Эпианакс сказал об оракуле на Диносе.

“Это интересно”, – сказал Менедем. “Но что он тебе сказал? Это всего в нескольких стадиях к северу от Фазелиса?" Я не вижу особого смысла останавливаться ”.

“Ты удивляешь меня”, – сказал Соклей. “Разве ты не хочешь узнать, что бог скажет о нашем путешествии?”

Менедем вскинул голову. “Не я, моя дорогая. Через несколько месяцев я узнаю, каким образом. Почему? Тебе так любопытно?” Он сам ответил на свой вопрос: “Конечно, ты такой. Ты всегда такой. Тебя действительно волнует то, что говорит бог, или тебе интересно наблюдать, как работает этот конкретный оракул?”

Уши Соклея запылали. “Ты слишком хорошо меня знаешь”, – пробормотал он.

“Только твои мать и отец знали тебя дольше”, – сказал Менедем. “И они должны любить тебя, потому что они родили тебя. Я, я вижу тебя такой, какая ты есть – и, так или иначе, я все равно терплю тебя ”.

“Большое тебе спасибо”, – сказал ему Соклей.

Его кузен проигнорировал сарказм. “С удовольствием – во всяком случае, большую часть времени. Но послушай – у меня есть новости. Пока ты разговаривал с продавцом угря, я разговорился кое с кем из моряков здесь, в порту. События, конечно же, бурлят.”

“Какого рода вещи?” Теперь в голосе Соклея звучал интерес. Если что-то и могло отвлечь его от собственного уныния, так это новости из внешнего мира.

“Ну, ты знаешь Клеопатру, дочь Филиппа Македонского и сестру Александра?”

“Лично?” Переспросил Соклей. “Нет”.

Менедем одарил его раздраженным взглядом, на который он надеялся. “Нет, не лично, ты, тупоголовый. Ты знаешь о ней?“

“А кто не знает?” Ответил Соклей. “Когда она вышла замуж за Александра Эпейросского, Филипп был убит на их свадебном пиру. Это возвело на трон Александра Македонского. На самом деле это сделало его Великим, потому что кто знает, кем бы он стал, если бы Филипп правил еще двадцать пять лет, как он мог бы? После смерти Александроса она вышла замуж за маршала Александра Пердиккаса, а после того, как он умер, за какого-то другого офицера – я забыл, за кого.

В эти дни она в одном из анатолийских городов Антигона, не так ли?”

“Да, в Сардисе – на данный момент”, – зловеще сказал Менедем.

“А?” Спросил Соклей. “На данный момент’, не так ли? Расскажи мне больше.”

“Ну, один из моих болтливых друзей сказал мне, что она больше не хочет оставаться в Сардисе или под мускулистым каблуком старого Одноглазого”, – ответил Менедем. “История в том, что она хочет перейти на сторону Птолемея”.

“У него есть база вон там, на Косе, прямо напротив анатолийского материка”, – сказал Соклей, и Менедем опустил голову. Соклей быстро подумал. Вывод, к которому он пришел, не потребовал особых сложных вычислений. “Клеопатре никогда не добраться до своих людей живой”.

“Ты говоришь так уверенно”, – сказал Менедем.

“Я поставлю на это мину серебра, если ты в настроении”, – сказал ему Соклей.

“Сто драхманов? Клянусь египетским псом, ты уверен, не так ли?”

“Ты примешь пари?”

Теперь Менедем обдумал это. Ему тоже не понадобилось много времени. “Нет, спасибо. Антигон не может позволить ей добраться до Птолемея; он слишком сильно потеряет лицо. И он достаточно безжалостен, чтобы убить ее, если она попытается. Другими словами, вы, скорее всего, правы ”.

“Так это или не так, но мы оба рассуждаем одинаково”, – сказал Соклей. “Хорошо, тогда мы не будем заключать пари. И у оракула мы тоже не остановимся?” Он изо всех сил постарался, чтобы его голос звучал прискорбно разочарованным.

“Нет, если это так близко к Фазелису”, – ответил Менедем. “Разве ты не хочешь попасть в Финикию и Иудею и попрактиковаться в своем арамейском?”

Вопрос был достаточно хорош, чтобы удержать Соклея от жалоб, когда гребцы Афродиты выводили ее из гавани Фазелиса. Он задавался вопросом, бежала ли Клеопатра уже из Сард. Бедная женщина, подумал он. Если она пыталась это сделать, то, вероятно, уже мертва. Тогда кто остался из династии Филиппа? Никто. Совсем никто.

Когда "Афродита " скользила мимо священной рощи Диноса, Менедем разглядывал сосны и дубы. Для него роща выглядела как любой другой неосвященный анатолийский лес. Однако, как сказал Соклеосу Эпианакс, торговец угрем, она действительно спускалась прямо к морю. Ее святость позволила ей выжить в низинах, где большая часть древесины была вырублена, чтобы освободить место для ферм. Единственными деревьями поблизости были возделанные оливковые и миндальные рощи. Но холмы круто поднимались от моря. Человеку не пришлось бы проходить много стадий вглубь страны, чтобы снова оказаться в лесу.

“Риппапай!” Позвал Диокл. “Риппапай! ” Ветер был порывистым. Когда дул ветер, он дул в основном с севера. Если акатос собирался куда-нибудь добраться, ему приходилось передвигаться на веслах.

Дельфины прыгали и резвились рядом с кораблем. “Они – хорошее предзнаменование”, – заметил Менедем своему двоюродному брату.

Соклей опустил голову. “Так говорит та часть меня, которая выходит в море каждый парусный сезон. У той части меня, которая отправилась в Ликейон в Афинах, есть свои сомнения”.

“Зачем рисковать?” Спросил Менедем. “Если вы принимаете предзнаменования, но они нереальны, вы не причиняете себе вреда, но если вы игнорируете их, а они реальны, вы можете попасть во всевозможные неприятности”.

“Ты можешь попасть в беду, следуя нереальным предзнаменованиям, – сказал Соклей. “ Предположим, ты веришь какому-нибудь лживому дураку-прорицателю и делаешь то, что он тебе говорит, и это оказывается худшим, что ты мог сделать? Или как насчет пророчества , которое Пифия в Дельфах дала лидийскому царю Круазосу;

Если Круазос над рекой Галис пойдет

Он свергнет могущественное королевство’?

Как насчет этого?”

“О, нет, моя дорогая”. Менедем покачал головой. “Этим ты меня не достанешь. Это не вина оракула. Это вина Кройзоса, за то, что он не спросил, свергнет ли он персидское царство – или свое собственное.”

Соклей одарил его дерзкой ухмылкой: “Я не могу придраться к твоей логике. Я сомневаюсь, что сам Сократ мог придраться к твоей логике. Но логика, помни, лежит в основе философии. А ты человек, который насмехается над философией. Так где же, о изумительный, в этом логика?”

“В твоем проктосе”, – предположил Менедем.

“Аристофан и его шутки смешны на своем месте. Когда они выходят из своего положения ...” Соклей фыркнул.

Менедем начал указывать на то, что Аристофану было что сказать о философии и особенно о философах. В последний момент он придержал язык. Он знал, что произойдет, если он поплывет по этому каналу. Он и Соклей ссорились из-за того, какую большую роль Аристофан и Облака сыграли в смерти Сократа. Сколько раз у них был этот спор? Слишком много, чтобы Менедем захотел пройти через это снова. К этому времени шаги были почти такими же формальными, как танец.

“Эй, парус!” – Крикнул Аристид, пока Менедем обдумывал, что бы сказать еще. “Эй, парус с правого борта по носу!”

Парус был важнее любого спора. Менедем вгляделся в море. Через мгновение он тоже заметил парус. “Похоже на круглый корабль. И... разве это не еще один парус за ней?”

“Да, шкипер, это – на самом деле, больше, чем одна”, – ответил впередсмотрящий.

“Клянусь богами, ты прав”, – сказал Менедем после очередного взгляда. “Три, четыре, пять, шесть"… Всего я отправляю в плавание к восьми. Это верно?”

Аристидас прикрыл глаза рукой. “Я вижу ... думаю, десять, шкипер. Пара из них далеко в море. И смотрите! К черту ворон со мной, если на парусе головного корабля нет орла Птолемея.”

“Должно быть, это корабли с зерном, снабжающие его гарнизоны в Ликии”, – сказал Соклей.

“У него хватает наглости посылать корабли вдоль этого побережья без сопровождения военных галер”, – сказал Менедем. “Два или три пирата могли бы расплатиться со всем этим флотом”.

“У Птолемея гарнизоны во всех здешних крупных городах”, – напомнил ему Соклей. “Это должно что-то изменить”.

“Некоторая разница”, – допустил Менедем. “Насколько, я не знаю. Большинство пиратских кораблей не выходят из этих городов. Они прячутся за мысами или в устьях небольших ручьев, а затем набрасываются на все, что проходит мимо ”.

“Ты говоришь о них, как о хорьках или других маленьких злобных животных”, – сказал Соклей.

“Именно так я к ним отношусь”, – ответил Менедем. “А ты нет?”

“Я так отношусь к пиратам, а не к пиратским кораблям”, – сказал Соклей. “Корабли – это просто корабли. Проблемы создают сукины дети внутри них”.

“Ты слишком утонченна для меня. Если я вижу пентеконтер или гемиолию, я хочу потопить их прямо здесь, на месте”, – сказал Менедем. “Мне все равно, кто там. Кто бы ни был на таком корабле, он обязательно замышляет недоброе, потому что на таком корабле нельзя творить добро. Если бы не пираты, не было бы таких кораблей ”.

“Вот почему они собираются построить ту трихемиолию, о которой вы говорили прошлой осенью”, – сказал Соклей. “Это будет корабль мечты охотника за пиратами, если он будет плавать так, как все думают”.

“И именно поэтому вы строите новый корабль: я имею в виду, чтобы посмотреть, будет ли он плавать так, как все думают”, – ответил Менедем. “Хотя я был бы не прочь стать ее шкипером – вот что я тебе скажу”.

“Если кто и заслужил это право, так это ты”, – сказал его двоюродный брат. “Если бы не ты, не было бы трихемиолии”.

Менедем пожал плечами. “Это правда. Но я скажу тебе кое-что еще, ничуть не менее правдивое, моя дорогая: я здесь, на Внутреннем море, направляюсь в Финикию, чтобы зарабатывать на жизнь своей семье, и на Родосе полно капитанов, которые хотят командовать ”трихемиолией" ничуть не меньше, чем Ида "

“Это несправедливо”, – сказал Соклей.

“Мир несправедлив”, – ответил Менедем, снова пожимая плечами. “Любой, кто хоть немного побывает в нем, скажет тебе то же самое. Рано или поздно, я думаю, у меня появится шанс. И когда я это сделаю, я покажу людям, какой я офицер.” Этого, казалось, было достаточно. Он указал на приближающиеся торговые суда Птолемея. “Это большие корабли, не так ли?”

“Я думаю, они больше, чем те, что доставляли зерно в Сиракузы для позапрошлого сезона плавания Агафокла”. Соклей подергал себя за бороду. “В этом есть смысл, я полагаю, Агафоклу пришлось взять то, что он мог получить. Птолемей может выбирать”.

“И у Птолемея больше денег, чем Агафоклу когда-либо снилось”, – добавил Менедем.

“Я недавно говорил кое-что о Кройсосе. У Птолемея больше денег, чем Кройсосу когда-либо снилось”, – сказал Соклей. “У Птолемея больше денег, чем кому-либо когда-либо снилось, за исключением, может быть, великих персидских царей – а они тоже владели Египтом”.

“Египет – самая богатая страна в мире. Она настолько богата, что это едва ли кажется справедливым”, – сказал Менедем. Эта земля была не только богата золотом (и изумрудами, как он имел основания знать), но и разливы Нила каждый год обновляли почву. Они позволили крестьянам выращивать огромные урожаи (небольшая часть которых лежала в трюмах приближающихся круглых кораблей), и позволили тому, кто правил Египтом, собирать еще более огромные суммы налогов.

“Эй!” Над морем донесся тонкий крик матроса с носа ведущего торгового судна. “Эй, галера! Ты с какого корабля?”

Ты пират? Если ты пират, признаешь ли ты это? Вот что имел в виду этот парень. Менедем крикнул в ответ: “Мы Афродита, с Родоса”.

“С Родоса, да?” Моряк с круглого корабля казался подозрительным. У него были на то причины; поскольку Родос является ведущим торговым партнером Египта, пирату не мешало бы замаскироваться под выходца с этого острова. “Из какого вы торгового дома?”

“Филодемоса и Лисистрата”, – ответил Менедем. “Филодемос – мой отец; Лисистратос – отец моего тойхаркоса”. Возможно, человек Птолемея немного знал о Родосе, или, может быть, он просто проверял, не запнутся ли пираты, пытаясь изобрести что-нибудь правдоподобное. В любом случае, Менедем был не из тех людей, которые позволяют себе безнаказанно дерзить. Он выкрикнул свой собственный вопрос: “Вы на каком корабле?”

И он получил ответ. “Это Исидора, из Александрии”, – ответил матрос с круглого корабля. Затем парень понял, что ему не нужно ничего говорить Менедему. Он погрозил кулаком Афродите. “Не твое дело, кто мы такие и что делаем”.

“Нет, а? Но это твое дело, кто мы такие и чем занимаемся?” Вернулся Менедем. “Ну, можешь идти выть, приятель! Мы такие же свободные эллины, как и вы, и у нас такое же право задавать вам вопросы, как и у вас нам”.

“Euge!” – Хором сказали Соклей и Диокл, пара матросов захлопала в ладоши. Менедем ухмыльнулся похвале. Высокомерие солдат и матросов, служивших под началом македонских маршалов, могло превзойти все ожидания.

Человек на Исидоре тоже испытал это в полной мере. Он запрокинул голову и рассмеялся, когда два корабля прошли ближе всего друг к другу. “Давай, лай, маленькая собачка”, – сказал он. “Когда большая собака решит, что ей нужен твой дом, ты убежишь, визжа, поджав хвост”.

Ярость охватила Менедема. “Я должен утопить этого сына шлюхи. Кем он себя возомнил, чтобы так со мной разговаривать?”

И снова Соклей и Диокл заговорили вместе. На этот раз они оба сказали: “Нет!” Менедем знал, что они правы, но от него все равно шел пар, как от закрытого горшка, забытого на огне. Ему казалось, что он может взорваться и разбросать осколки повсюду.

Один за другим корабли с зерном проплывали мимо Афродиты, люди на борту, без сомнения, считали их величественными. Для Menedemos, валяться , казалось, лучшего слова. Они плавали достаточно хорошо, с ветерком прямо позади них, как это было сейчас. Однако, пытаясь лавировать против нее, они действовали так медленно, что были почти беспомощны.

Моряк с "Афродиты “ крикнул: "Надеюсь, настоящие пираты доберутся до вас, вы, фигососы!”

Это зашло слишком далеко. “Клянусь собакой, Телеутас, молчи!” Прошипел Менедем. “Они не наши враги”.

“Нет, но они ведут себя как кучка маленьких придурков с широкими задницами”, – ответил Телеутас. Менедем раздраженно фыркнул. Телеуты были у него на борту уже три сезона плавания подряд, и он продолжал задаваться вопросом, почему. Этот человек делал так мало, как мог, чтобы выжить. Он не был особенно храбрым. Он даже не был любителем развлечений, чтобы компенсировать другие свои недостатки. Если он будет продолжать в том же духе, мне лучше оставить его в следующем году, подумал Менедем. Пусть он сведет с ума какого-нибудь другого капитана-

Он определенно задел за живое на борту транспортов Птолемея. Упоминание о пиратах задело честных моряков. Матросы, которые слышали его, выкрикивали оскорбления в адрес Афродиты. Они делали непристойные жесты. Они потрясали кулаками. Один из них даже бросил что-то в торговую галеру. Что бы это ни было, оно шлепнулось во Внутреннее море, не долетев до цели. Телеуты издевательски рассмеялись, что только еще больше распалило мужчин из Александрии.

“Они знают, кто мы такие”, – с несчастным видом сказал Соклей. “Они не забудут. Они будут очернять наше имя в каждом порту, который держит Птолемейос – а у него их много.”

“Я знаю”, – сказал Менедем. “Что я могу с этим поделать сейчас, кроме, может быть, того, чтобы выбросить Телеутаса за борт?”

“Ничего”. Его двоюродный брат прошаркал босой ногой по доскам палубы юта. “Я тот, кто взял его с собой пару лет назад, прямо перед нашим отплытием. С тех пор я сожалел по меньшей мере полдюжины раз ”.

“У меня была та же мысль”, – ответил Менедем. “На самом деле он не справляется со своим весом, и он действительно попадает в беду – и втягивает в беду нас. Но он никогда не злил меня на него настолько, чтобы я уплыл без него ... И я рявкнул на александрийцев раньше, чем он, будь оно проклято. Думаю, я, скорее всего, не первый капитан, которого он раздражает, вот и все ”.

“Что ж, вот и последний корабль с зерном”, – сказал Соклей. “Многие прощаются с ними, но я бы никому не пожелал пиратов”.

“Нет, я бы тоже”, – сказал Менедем, а затем: “Ну, вряд ли кто-нибудь”.

Он не мог сказать по береговой линии, где заканчивалась Ликия и начиналась Памфилия – разница заключалась в людях, а не в пейзаже. Но Ольвия, мощная крепость на дальнем берегу реки Катарактес, несомненно, принадлежала Памфилии. Катаракты оправдывали свое название, устремляясь с гор на задворках Ольвии к морю и с грохотом разбиваясь о скалы по мере приближения.

Менедем, привыкший к маленьким родосским ручьям, которые пересыхали летом, смотрел на реку с немалым удивлением. Соклей улыбнулся ему и спросил: “Если ты думаешь, что это такое чудо, что ты скажешь о Ниле, если мы однажды отправимся в Александрию?“

“Я не имею ни малейшего представления, моя дорогая”, – ответил Менедем. “Но я уверен, что Нил не производит такого шума, когда впадает во Внутреннее море”.

“Нет, действительно. В этом ты прав”, – согласился его двоюродный брат. “Водопады Нила находятся на тысячи стадиев выше по течению. Геродот говорит о них”.

“Геродот говорит обо всем, не так ли?”

“Ему было любопытно. Он объехал весь известный мир, чтобы выяснить, что на самом деле произошло, и как это произошло, и, что самое важное, почему это произошло. Если бы не он, сегодня не было бы такого понятия, как история ”.

“И было бы нам еще хуже, если бы ее не было?” Пробормотал Менедем. Это ужаснуло Соклея не меньше, чем Телеута ужаснуло матросов Птолемея. Менедем надеялся, что так и будет.

Но затем Соклей кисло улыбнулся ему. “Ты снова пытаешься меня подколоть. Прости, лучший, но мне не хочется, чтобы меня подначивали”.

“Нет, а?” Менедем ткнул пальцем своего двоюродного брата в ребра. Соклей взвизгнул. Затем он щелкнул по пальцу, как будто тот был собакой. Менедем поспешно отдернул его. Они оба рассмеялись. Менедем сказал: “Если ты думаешь, что я аппетитно выгляжу, то ты недостаточно употреблял опсона со своими сайто. Тебе нужно лучше питаться”.

“Если бы я хотел все время хорошо питаться, я бы не ходил в море”, – ответил Соклей. “Черствый хлеб, сыр, оливки, сушеная рыба… Не твое угощение для опсофагов. И то, что вы можете заказать в припортовой таверне, ненамного лучше. Вы не сможете наловить достаточно рыбы из акатоса, чтобы приготовить много вкусного опсона, и, даже если бы вы могли, вы не смогли бы приготовить ее каким-либо особенно интересным способом ”.

“Нет ничего плохого в том, чтобы поджарить рыбу на жаровне”, – сказал Менедем. “Эти модные повара, которые хотят обвалять все в сыре, и вполовину не так умны, как они думают”.

“Не позволяй своему Сикону услышать это”, – предупредил его Соклей. “Он вышвырнет тебя со своей кухни за уши”.

“О, нет”. Менедем покачал головой. “Сикон хороший повар, но это не значит, что он всегда изыскан. Он говорит, что иногда повара используют эти сложные, острые соусы, потому что не хотят, чтобы вы знали, что они испортили приготовление самой рыбы ”.

“Я бы не хотел с ним спорить”.

“Я бы тоже, клянусь Зевсом!” Сказал Менедем. “Никто в здравом уме не захотел бы затевать ссору с Сиконом. Он один из тех рабов, которые были там всегда и думают, что это место действительно принадлежит им. И это часть проблем, которые у него возникли с Баукисом ”.

“Она думает, что он должен следить за каждым оболом?”

“Отчасти это. И отчасти она вторая жена моего отца, поэтому она не думает, что получает уважение, которого заслуживает ”. Менедем рассмеялся. Он мог говорить о Баукисе, даже думать о нем, пока делал это безлично. Он продолжал: “И, конечно, Сикон никому не оказывает большего уважения, чем должен, и не так сильно, как следовало бы. Вот почему они все время ссорятся”.

“Что говорит твой отец?”

“Как можно меньше. Он не хочет злить Баукиса, но и Сикона тоже не хочет злить”. Менедем закатил глаза. “Если бы он был так же мягок со мной, как с ними, мы бы ладили намного лучше”.

“Если он ничего не сделает, чтобы положить конец пререканиям, разве прекращение пререканий не твое дело?” Спросил Соклей.

“Ну, это могло бы быть, если бы я полгода не был в море. И я тоже не хочу застрять в эпицентре ссоры. Сикон – драгоценный камень. Я не хочу, чтобы он злился на меня. И я не хочу, чтобы моя мачеха, – он усмехнулся над этим; идея все еще казалась ему абсурдной, – тоже расстраивалась. Из-за этого моему отцу может стать еще тяжелее, чем он уже делает ”.

То, что он хотел сделать с Баукисом, для Баукиса, заставило бы его отца устроить ему нечто худшее, чем просто трудные времена. До сих пор здесь, как и в немногих других местах, его воля управляла его желаниями. Это было то, что должен был делать мужчина. Иметь желания – это одно, а действовать в соответствии с ними, когда они были глупыми, – совсем другое. В Илиаде и Агамемнон, и Ахиллеус поставили свои личные желания выше того, что было хорошо для ахайоев с сильными гривами, и оба пострадали из-за этого.

“В твоих словах действительно есть смысл”, – сказал Соклей. “На самом деле, в твоих словах больше смысла, чем обычно”. Он протянул руку и положил ее на лоб Менедема. “Ты хорошо себя чувствуешь, моя дорогая?”

“Я был , пока ты не начал беспокоить меня”. Менедем стряхнул руку.

Его двоюродный брат рассмеялся. “Это больше похоже на тебя. Ты достаточно похож на себя, чтобы ответить на вопрос?”

“Зависит от того, что это такое”, – ответил Менедем. Соклей не раз спрашивал, почему он кажется более тихим и мрачным, чем обычно. Он давал либо уклончивые ответы, либо вообще ничего. Он не собирался говорить Соклею или кому-либо еще, что он думает о второй жене своего отца, что он хотел бы с ней сделать.

Но Соклей имел в виду нечто другое: “Откуда вдоль побережья вы хотите отплыть на Кипр?”

“А”, – Менедем лучезарно улыбнулся своему кузену. Это был совершенно законный вопрос, и он сам думал об этом. “Я хотел бы пройти намного дальше на восток, прежде чем направить корабль на юг через Внутреннее море. Кратчайший путь между материком и островом, я думаю, составляет около четырехсот стадиев”.

“Да, я полагаю, что это примерно так”, – согласился Соклей. “Моя единственная оговорка заключается в том, что все это южное побережье Анатолии – Ликия, Памфилия, Киликия – кишит пиратами. Я просто хотел спросить, взвесили ли вы риск более длительного путешествия по открытому морю против риска нападения, когда мы будем продвигаться на восток.”

“Это нелегко сделать”, – медленно произнес Менедем. “Когда пересекаешь открытое море, всегда есть риск. Ты не можешь его избежать. Вот почему вы всегда остаетесь в пределах видимости суши, когда можете – если только вы не направляетесь куда-нибудь, так сказать, под гору, как это происходит в Александрии с Кипра, где вы действительно можете рассчитывать на попутный ветер во время парусного сезона. Пираты, так вот, пираты – это другое дело. Они могут вообще не беспокоить нас, и нет никакого риска плыть на восток, если они этого не сделают ”.

“Конечно, есть риск”, – сказал Соклей. “Они могут напасть. Вот что создает . риск. Если бы мы знали, что они нападут , это больше не было бы риском. Это была бы уверенность ”.

“Тогда будь по-твоему. Я думаю, мы говорим одно и то же разными словами. Но я не знаю, как соотнести один риск с другим. Поскольку легче оценить риск плавания через открытое море, это тот, который я хочу исключить, насколько смогу ”.

“Хорошо”, – сказал Соклей. “Я не уверен, что согласен с тобой, но и не уверен, что не согласен. Ты капитан”.

“к. Сделает ли тебя счастливее, если я поговорю с Диоклом, прежде чем окончательно приму решение?” Спросил Менедем.

Соклей опустил голову. “Я всегда рад, когда ты разговариваешь с Диоклом. Он забыл о мореходстве больше, чем большинство людей когда-либо узнают”.

“Меня не интересует, что он забыл, меня интересует то, что он помнит”.

Но гребец оказался менее полезным, чем надеялся Менедем. Он почесал подбородок, обдумывая это. Наконец, он сказал: “На самом деле, я видел, как шкиперы делают и то, и другое. Шесть оболоев до драхмы в любом случае.”

“Что ж, в таком случае я собираюсь продолжить плавание вдоль здешнего побережья, как и планировал”, – сказал Менедем. “Даже если пират действительно осмотрит нас, нам вряд ли придется сражаться с ним. Большинство из них хотят легкой добычи – круглого корабля с несколькими матросами на борту, который слишком медлителен, чтобы убежать, и слишком слаб, чтобы дать отпор. Они могут видеть, что мы дадим им хороший бой, даже если им удастся нас поймать ”.

“Большинство из них могут”, – согласился Диокл. “Конечно, всегда есть странный ублюдок, на которого нельзя положиться, как на того парня в проливе между Андросом и Эвбеей в прошлом сезоне”.

Менедем передал Соклею большую часть мнения Диокла. Он не упомянул пирата, который напал на них в предыдущем сезоне плавания. Он знал, что сделал бы его кузен, услышав об этом пирате и его команде: он начал бы проклинать их за кражу черепа грифона. Менедем слышал эти проклятия слишком много раз, чтобы захотеть слушать их снова.

Соклей сказал: “Это твой выбор, я надеюсь, что все закончится хорошо”.

“Ты же не собираешься отпускать подобные печальные комментарии, пока мы не прибудем на Кипр?” Спросил Менедем. “Ты же знаешь, они не очень радуют команду”.

“О, да. Я буду держать рот на замке. Я действительно знаю разницу между тем, что я могу сказать тебе, и тем, что я могу сказать, когда моряки слушают, поверь мне”.

“Я надеюсь на это”. Но Менедем не стал настаивать. Его двоюродный брат всегда умел держать свое мнение при себе, когда оно могло повредить моральному духу. Чтобы сменить тему, Менедем спросил: “Найдем ли мы здесь рыночную площадь? Никогда нельзя сказать, что у них может быть”.

“Да, мы могли бы также, потому что вы никогда не сможете”. По выражению Соклеоса, он надеялся на череп другого грифона. Но он также вспомнил о практической стороне, необходимой торговцу, потому что продолжил: “И я привезу с собой немного духов. Никогда нельзя сказать, что мы могли бы продать”.

“Конечно, нет”, – сказал Менедем. “Если мы продали книгу в Фазелисе, клянусь богами, мы можем продать что угодно где угодно”.

Но агора Ольвии, расположенная недалеко от гавани, оказалась разочарованием. Дело было не в том, что на рыночной площади ничего не было на продажу, просто там не было ничего, что могло бы согреть сердце капитана акатоса. Ольбийцы покупали и продавали зерно, оливки, местное вино, сушеную и свежую рыбу, простые горшочки – все это было полезно, но ничто из этого не стоило усилий Менедема. Рядом с главной агорой также был отдельный рынок лесоматериалов, но это его тоже не заинтересовало.

“Круглые корабли могли бы прекрасно вести здесь дела”, – сказал он. “Что касается нас...” Он прикрыл рот рукой, как бы пряча зевок.

“Я знаю”. Соклей тоже звучал мрачно: “Ты не смог бы представить более обычного места, даже если бы пытался целый год”, – тем не менее он повысил голос: “Духи! Прекрасный аромат родосских роз!”

Люди проходили мимо, даже не взглянув. “Интересно, есть ли у них здесь носы”, – проворчал Менедем. “Судя по тому, как некоторые из них пахнут, я сомневаюсь в этом”.

“Прекрасные родосские духи!” Соклей позвал снова, прежде чем продолжить, понизив голос: “Никогда не скажешь. Та гетера в Милете прошлым летом ...”

“О, ты счастливчик!” Сказал Менедем. “То, что она хотела шелк, это одно. То, что она тоже хотела тебя ...” Такие вещи случались с ним время от времени. Он не ожидал, что это случится с его степенным кузеном.

Думая вместе с ним, Соклей ответил: “Знаешь, тебе не может все время сопутствовать удача. Часть ее должна достаться и другим людям”.

“О? Почему?” Спросил Менедем.

“Это аргумент для другого раза, моя дорогая”, – сказал Соклей, протягивая прохожему баночку с духами. “С Родоса. Самые лучшие...”

Прохожий продолжал идти. Плечи Соклея поникли. “Для меня это самая трудная часть бизнеса: я имею в виду, говорить незнакомцам, что они должны что-то у меня купить”.

“Ну и как они узнают, если ты им не скажешь?” Разумно спросил Менедем.

“Я продолжаю говорить себе то же самое”, – сказал Соклей. “Это помогает, но не настолько. Затем я вспоминаю, как меня раздражает, когда я прохожу по агоре на Родосе, когда какой-нибудь крикливый, быстро говорящий парень из другого полиса сует что-то мне под нос и говорит, что я не могу надеяться прожить без этого ни дня, что бы это ни было ”.

“Но ты покупаешь время от времени, не так ли?” Сказал Менедем. “Я знаю, что покупаю”.

“Да, но после этого я всегда чувствую себя дураком”, – сказал Соклей.

“Дело не в этом”, – сказал Менедем. “Дело в том, что время от времени кто-нибудь будет расставаться со своим серебром. И кого волнует, что он чувствует потом?”

Как бы в доказательство этого, они действительно совершили несколько продаж. Первая была адресована эллину на несколько лет старше их, который сказал: “Я женился всего пару месяцев назад. Я думаю, моей жене это понравилось бы, а тебе?”

“Ты ожидал бы, что мы скажем ”нет"?" Спросил Соклей.

“Не обращай на него внимания, лучший”, – сказал Менедем потенциальному покупателю. “Он слишком честен для его же блага”. Он рассмеялся.

То же самое сделал новобрачный эллин. Спустя мгновение, без особого энтузиазма, то же самое сделал Соклей. От самого местного жителя сильно пахло рыбой. На его руках, ногах и хитоне блестела рыбья чешуя. Вероятно, при торговле вяленой рыбой, рассудил Менедем. Каким бы ремеслом он ни занимался, он зарабатывал на этом хорошие деньги, поскольку платил родосцам цену, почти не торгуясь.