Текст книги "Жертва"
Автор книги: Гарольд Карлтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)
ГЛАВА 18
– Хочешь провести со мной Рождество на Бермудах? – предложила Эми Марчелле в ноябре. – Я поеду с Джо Энн Бриндли, еще одним моим клиентом. Нам хочется, чтобы ты поехала с нами… Белые песчаные пляжи. Прозрачное море. Лучшие омары, которых ты когда-либо пробовала, и несколько загорелых миллионеров на белоснежных яхтах в открытом океане. Что ты на это скажешь?
Марчелла чуть не застонала. Это стало бы повторением путешествия на Майорку. Но без Санти.
– Да нет, не думаю, что поеду. Спасибо, Эми, – ответила она. – На Рождество приедет домой Марк, и мы встретим его вдвоем.
– Но ведь и он мог бы поехать с нами, – с надеждой предложила Эми. – Ну ладно, перезвони мне, если решишься.
Как все это происходит, раздумывала Марчелла, вешая трубку. Диктуя историю своей жизни, она обнаруживала все больше интригующих вопросов и ответов. Ответы на то, почему она пришла к такому финалу – преуспевающая и одинокая, находились в ее честных самопризнаниях, которые она поверяла маленькому диктофону.
Она отказалась признать то, на что намекала Соня относительно Марка и Кола Феррера. Было легче сделать вид, что Кол Феррер не существует. Но он сам позвонил ей.
– Я бы хотел пригласить вас на обед, – заявил он. – Когда-нибудь на следующей неделе, прежде чем вернется Марк.
Марчелла пыталась отделаться от приглашения.
– Это так любезно с вашей стороны. Но я работаю над новой книгой и никак не могу прерываться ради обеда, – выкручивалась она. – А вы сами не можете зайти к нам, когда вернется Марк?
– Это касается Марка, – серьезно сказал Кол. – Нам лучше встретиться на нейтральной территории.
Эти слова взволновали ее. На нейтральной территории обычно встречаются враги. Почему Кол считает ее своим врагом?
– Хорошо, – согласилась она. – Может быть, в понедельник?
Она никогда не видела никого одетым столь элегантно, как Кол Феррер, которого она подхватила на своем автомобиле в день, назначенный ими для встречи. В петлицу его пиджака была воткнута свежая гвоздика.
– Вы, должно быть, так же устали от «Ле Серка», как и я, – сказал он, приказывая Дональду отвезти их в более роскошный ресторан в середине Шестидесятых улиц. – Я взял на себя смелость сделать заказ, – признался он, когда они тронулись.
Он совершенно свободно общался с ней, она это сразу заметила; так ведут себя те, у кого на руках все козыри. Работа над автобиографией сделала ее особенно ранимой. Она глубоко вздохнула, выходя из машины: она совсем не была готова к словесной дуэли с этим человеком.
Ресторан «У Трюффо» был так же величествен, как средневековый замок. Отутюженные белоснежные салфетки лежали на столах среди цветов и трав. Полированные полы были уставлены вазами с букетами экзотических трав, а на столах лежали пригоршни цветочных лепестков.
Им указали на один из лучших столиков. Сидя напротив Кола, она изучала его длинное лицо, глубоко посаженные глаза, широкий рот, удивляясь, что могло привлечь к нему Марка.
– Что будем заказывать? – спросил он. Он заказал бутылку «Пуйли Фоме», уточнив год. – А какие тут блины с икрой, умереть можно, – сообщил он.
Марчелла согласно кивнула. Она была тщательно одета, так что явно удостаивалась его высокой оценки, но поймала себя на том, что совершенно не ценит того, что он с таким восхищением оглядывает ее черное кашемировое платье и отделанный мехом жакет.
– Вы выглядите потрясающе! – сделал он комплимент.
Она молча слушала.
– Когда выйдет ваша новая книга? – спросил он.
– Уже вышла, – сообщила она ему.
– Да? Я должен ее приобрести! – воскликнул он. Им принесли коктейль, и он поднял свой бокал. – За счастливые каникулы! – провозгласил он.
Она наблюдала, как он пьет, но не присоединилась к нему.
– Вы, должно быть, ужасно гордитесь Соней, – Сказал он. – Она просто царит повсюду. Эти рекламные ролики божественны.
– Я почти совсем ее не вижу, – призналась Марчелла. – Мы перестали быть близки с тех пор, когда отец забрал ее от меня в двенадцатилетнем возрасте.
– Ах, надо же! – поднял брови Кол. – У вас нелегкая жизнь!
На столике расставляли тарелки с хлебом и оливками. Она все ждала. Наконец стало очевидным, что Кол готов перейти к делу.
– На прошлой неделе я был в Болонье, миссис Уинтон, – начал он.
Она вскинула на него глаза.
– Вот как? Марк ничего мне не сказал. – Но сердце у нее болезненно заныло. – Ну, как он там?
– Ну… – он прикоснулся салфеткой к губам. – Думаю, что о музыке итальянского Возрождения он узнал на несколько жизней раньше… Я знаю, что вы часто разговариваете с ним, но… мне он поведал то, чем никогда не решился бы поделиться с вами. – Он осторожно опустил свой бокал и наклонился к ней. – Я хочу, чтобы вы перестали его мучить.
– Что? – Изумилась она. Теперь и ей захотелось выпить. Она отхлебнула большой глоток своего коктейля. – Он учится у одного из самых знаменитых пианистов мира. Да миллионы студентов отдали бы…
– Не будем дурачить друг друга, миссис Уинтон, – оборвал Кол, метнув в нее взгляд, – Марк Уинтон и Джанни, каким бы знаменитым и уважаемым он ни был, занимаются диаметрально противоположными направлениями в музыке. Очевидно, что не сегодня-завтра маэстро услышит, как Марк играет Гершвина, и произойдет скандал! Он просто не может понять, что музыка сильно изменилась после тысяча восемьсот семьдесят пятого года!
Марчелла улыбнулась:
– Марк прекрасно знает, что за пурист[7]7
Сторонник пуризма, здесь – стремление к чистоте и строгости.
[Закрыть] маэстро. Ему нужно быть поосторожнее.
– Но суть-то в том, что Марк только тогда и оживает, когда играет Гершвина! – резко заметил Кол, пригвождая ее к стулу своим ледяным взглядом. – Он никогда не думал, что его могут выбрать для стажировки в Болонье, но он человек азартный, и он приложил все усилия. Он пробыл там год, но вы каким-то чудом уговорили его и на второй. Ну, а теперь с него довольно. Он открыл свое форте – свою сильную сторону, да он открывал ее каждый год, играя в «Карлайле», но старался подчиниться вашим желаниям. Сейчас он знает, что сможет стать лучшим интерпретатором Гершвина, таким, какого еще не было в джазе. Он хочет закончить курс, потому что ему предложили тур по стране будущей весной. Благодаря этому будут проданы еще тысячи его альбомов и…
– Нет! – крикнула Марчелла, стукнув ладонью по столу, заставив подскочить посуду и оглянуться их респектабельных соседей. – Не раздувайте этого сейчас! Марк обещал закончить курс, а он верен своему слову…
– Он верен своему таланту и вкусу, не так ли? – поправил Кол. – И я опасаюсь, что весь ренессанс, а вовсе не буги сделают Марка занудой.
Принесли блины, и она откинулась на спинку стула, пока официант накрывал на стол.
– Марк все это расскажет вам сам, когда приедет на следующей неделе, – пожал плечами Кол. – Я просто хотел расчистить ему путь. Он немного напуган вашей… волей.
– А какое вам до всего этого дело? – взорвалась Марчелла. Она смотрела на блины, не в силах прикоснуться к ним. – И зачем вы лезете во все это?
– Я буду его менеджером, – признался Кол. Она уставилась на него.
– Значит, все уже организовано? – спросила она. – Между вами и Марком все решено?
Он на мгновение нахмурился, словно в изумлении. Потом, как если бы он прояснил для себя что-то, лицо его разгладилось.
– Послушайте, миссис Уинтон, – начал он. – Мы же двое интеллигентных людей, правда? Я мог бы говорить часами, как захватывает меня музыка в исполнении Марка, или о его невероятном таланте и всех качествах, которые позволяют ему стать звездой, и все это будет правдой. Но ведь сейчас девяностые годы двадцатого века, не так ли? И нет нужды… ходить вокруг да около, так сказать. Самая истинная правда заключается в том, что я люблю Марка!
Ее вилка со звоном упала в тарелку, а она так и впилась взглядом в его уверенное лицо. Он улыбался.
– Вы не представляете, какое это облегчение все вам наконец рассказать, – признался он.
Внезапно, к ее сильнейшему смущению и озлоблению, Марчелла расплакалась. Кол немедленно извлек огромный белый носовой платок, который она взяла, морщась от сильного запаха пачулей,[8]8
Тропическое растение, используемое в парфюмерии.
[Закрыть] и промокнула глаза.
– Это самый страшный момент в моей жизни.
Она попыталась осушить слезы, но они все текли и текли. У нее было ощущение, будто вся ее жизнь неудержимо стремилась к этому кошмарному моменту: сидеть в шикарном ресторане с ненавистным мужчиной, который заявляет, что любит ее сына. Она была так благодарна отцу за первые уроки музыки, данные ее сыну, она купила Марку пианино, убеждала его пройти через все экзамены, отказалась от Санти, уговорила Марка отправиться учиться в Италию, и теперь этот длинный, ухмыляющийся тип стоит у нее на пути. Она швырнула ему платок, тяжело глотнула.
– Я обычно не ору при людях, – сказала она. – Но только потому, что сейчас весь смысл моей жизни… – Она остановилась. Возможно, это не самая лучшая мысль – объясняться с Колом Феррером. Она снова глотнула и произнесла: – Это что, ваша тактика, сообщить мне, что мой сын – гомосексуалист? – спросила она. Это было, поздравила она себя, очень ловко – ввернуть это слово.
Кол слабо пожал плечами:
– Не думаю, чтобы Марк сам был готов признать себя таковым. Или, к глубокому моему сожалению, чтобы он кого-то любил. – Он отпил немного вина и засмеялся. – Ну не фантастика ли это, не абсурд? Какая викторианская старина! У меня такое чувство, будто я прошу руки Марка!
– Нет… – Она заставила себя отпить немного шампанского. – Вы хотите захватить его жизнь. Хотите сломать ее своей так называемой «любовью». Если бы вы и впрямь любили его, то хотели бы, чтобы он смог вести нормальную, наполненную жизнь.
– Марку всего двадцать, – заметил Кол. – У него еще куча времени, чтобы поразмыслить над своей будущей судьбой. Я не занимался сексом до двадцати пяти лет.
Она полыхнула на него гневом:
– Ваша сексуальная жизнь – это последнее, что меня интересует!
– Жаль… – ухмыльнулся Кол. – Лично я нахожу ее упоительной, но вы правы, нам незачем обсуждать ее здесь. И я слишком уважаю Марка, чтобы склонять его к чему бы то ни было. Когда он освободится от вас, тогда мы вместе сумеем обнаружить то, чего он действительно хочет от жизни.
– А он еще не говорил с вами об этом?
– Марк страшно неразговорчив, когда речь заходит о том, чего он хочет, – признался он. – Я боюсь, вы лишили его собственной воли. Совершенно бессознательно, разумеется. – Он с участием взглянул на ее нетронутую тарелку. – Вам не нравятся эти блины? Они могут заменить их, если так.
– Я просто вдруг потеряла аппетит, – колко заметила она.
Кол ел, напротив, очень жадно.
– Он задыхался в накаленной атмосфере вашего дома, – говорил он. – Она нездоровая, без воздуха. Отпустите его, миссис Уинтон. Даже птенцы однажды покидают родимое гнездо. Матери обычно подталкивают их немного. Только так они и могут научиться летать…
– Вы думаете, что сумеете научить его летать? – с издевкой спросила она, стараясь показать все свое презрение к нему во взгляде. Что-то, вероятно, дошло до него, потому что Кол вздрогнул. Он доедал свои блины, пока она наблюдала, желая ему, чтобы он подавился.
– Он будет лучшим джаз-пианистом эпохи! – пообещал он. – Уже две фирмы готовы подписать с ним контракты на записи и концерты, речь идет о миллионах! Марк будет финансово независимым, и ничто не помогает человеку начать расти быстрее, чем это!
– И вы ошибетесь, если это случится, – предостерегла она. – Соня независима от меня долгие годы, и все же для своих лет она удивительно незрелый человек.
Он протянул к ней руки:
– Пусть все будет так, как будет, а я только стараюсь облегчить Марку и вам вашу жизнь.
– Просто такое уж доброе у вас сердце? – ядовито спросила она.
– И потому, что мне сделали предложение устроить грандиозное представление: новый исполнитель Гершвина, Портера и Керна.
– Но я люблю, как Марк исполняет Шопена, Баха и Дебюсси! – возразила Марчелла.
Кол нахмурился, глядя на нее:
– Вы помешаны на мысли о концерте Марка в «Карнеги-холле», когда он взойдет на сцену в белом галстуке и во фраке, а восхищенная публика будет ему рукоплескать. Но он может иметь все это и куда больше!
Марчелла постаралась выпрямиться.
– Не думаю, что нам следует продолжать этот спор, – сказала она Колу. – Марк должен сам решать, как ему жить дальше, и я, разумеется, поговорю с ним об этом, когда он вернется. Если он предпочтет ваше предложение, мне придется смириться с этим. Он поднял брови.
– Вы действительно так подвержены условностям? Несмотря на ваши книги?
Она кивнула.
– Вероятно, да. – Она поднялась, бросив ему на ходу: – Нет, пожалуйста, не провожайте меня. Заканчивайте свой обед. Мне нужно на воздух. Извините.
Она быстро пошла к дверям, которые любезно распахнул перед ней официант. Кол слегка привстал, глядя ей вслед, в его ладони свернулась, словно белая кошечка, салфетка.
Когда Марк позвонил сообщить о времени своего прилета в аэропорт Кеннеди, Марчелла постаралась не выдать свой гнев голосом, хотя после обеда с Колом она так и не смогла успокоиться. Помимо всего прочего, ее больше всего бесило то, что пришлось сидеть напротив Феррера и выслушивать его признания в любви к ее сыну. Марку следовало оградить ее хотя бы от этого.
– Я тебя встречу, – пообещала она. – Счастливого пути.
Но она не могла совладать с собой и с любовью убрать квартиру к его приходу. Она лишь поставила несколько свежих ветвей падуба и омел в гостиной, а в стеклянные чашки разложила серебряные шары; купила подарки для Марка и Сони, для Эми, для Дональда и его семьи и разложила свертки под крошечной сосенкой.
Рождество всегда вызывало в ней смешанные чувства. С одной стороны, она любила этот праздник, но с другой, он напоминал ей об ушедших родителях, о том, что у нее нет большой семьи, в кругу которой так хорошо праздновать рождественские дни. В этом году это печальное настроение особенно усилилось. Она пригласила в гости Соню, оставив для нее сообщение на автоответчике, на которое Соня не откликнулась. Марк должен был прилететь прямо на Рождество. Дональд отвез ее в аэропорт, где выяснилось, что самолет на час задерживается. Она села в баре, потягивая мартини, заставляя себя хотя бы насильственно улыбнуться.
Марк выглядел измотанным, похудевшим, как ей показалось, когда волочил свою здоровую сумку через таможню. Он бросил сумку и кинулся к ней, и неожиданно для самой себя она заключила его в крепкие объятия.
– Дорогой мой, но какой ты бледный! Маэстро, наверное, заставляет тебя много работать?
– Да нет, это я сам так уработался! – засмеялся он. – Думаю, мне нужна передышка. Ну, как ты?
– Ах, конечно…
Они прошли к машине, ждавшей их на стоянке. Первое, что она сказала ему, едва они уселись на заднее сиденье и накинули ремни, было признание:
– На прошлой неделе я обедала с Колом Феррером.
Глаза его округлились от изумления, и она почувствовала раскаяние. Ведь это могло и не быть его инициативой.
– Ну и как пообедали? – спросил он. – Вы нашли, о чем поговорить?
– Нашли, и я была вне себя, Марк, – взглянула она на него. – Марк, ну как ты мог поставить меня в такое положение? – спросила она, опуская звуконепроницаемую стеклянную перегородку между ними и Дональдом. – Я всегда думала, что мы с тобой в состоянии общаться без посредников. К тому же я вполне могу прожить без человека, который заявляет мне, что он любит моего сына!
Марк громко расхохотался:
– Так прямо и сказал? Но это же смешно! Кол не любит никого, кроме себя! Что за глупости!
– А ты любишь его, Марк? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.
Он уставился на нее.
– Я даже не думал об этом в таких выражениях, – признался он. – То есть тебя я люблю, ты моя мама, но больше в моей жизни нет никого, кого бы я любил. Я жутко уважаю Кола. Мне он нравится, но как близкий друг, и все.
– Он хочет превратить тебя в свою уменьшенную копию, – заявила Марчелла. – Это беспокоит и ранит меня.
– Ясно… – Марк обхватил ладонью подбородок, глядя в окно. – Значит, он беспокоит и ранит тебя?
– Я не так выразилась! – закричала Марчелла. – Но что ты в нем нашел, чем можно так восхищаться?
– Он верит в мой талант, – мягко произнес Марк. – Он помогает мне стать более… стать самим собой. Он показывает мне, что мир гораздо шире, чем только мы с тобой…
– Ну, спасибо! – саркастически заметила Марчелла. – А когда я была с Санти, не говорила ли я тебе, что мир не замыкается на нас двоих! Ведь это ты говорил, что не можешь без меня жить!
– Знаю. – Марк закрыл глаза. – Знаю… но теперь я вырос, мамочка. Я изменился. Надеюсь, что я стал взрослым…
– У меня были такие планы о твоем будущем, дорогой мой, – напомнила Марчелла. – Перед тобой лежит грандиозная музыкальная карьера. Почему ты все время воюешь со мной? Ты знаешь, какая честь быть выбранным Джанни? Сколько студентов отдали бы…
– Гершвин нравится мне гораздо больше, чем Шопен, – сообщил Марк, ища своими глазами ее взгляд. – Что еще я могу тебе сказать?
Она села поудобнее, закурила. За окном, в сумерках, мерцал огнями Манхэттен.
– Ты и я, мы все время отгораживаемся от мира, мамочка, – говорил он. – Только мы вдвоем, всегда только мы вдвоем…
– Это Кол говорит, не ты. – Марчелла повернулась к нему. – Мой сын Марк, я знала это, любил нашу жизнь вместе! Тебе не нужен Кол Феррер, Марк! Ты так много работал все эти годы, чтобы достичь нынешнего положения, как же ты можешь от всего так просто отказываться? Пара альбомов старых песен, пара концертных туров, и ты превратишься во вчерашний день! А карьера пианиста-классика длится всю жизнь!..
– Но никто не спрашивал меня, чего я хочу! – тихо сказал Марк. Он смотрел на нее, и его голубые глаза полыхали. – Я только делал то, чего хотела ты. Теперь у меня есть мой собственный вкус, и я понимаю, что я предпочитаю джаз, мне гораздо интереснее играть его, чем твердить и твердить без конца эту заигранную классику. Джаз – это же настоящее музыкальное приключение. Мне нужно иметь возможность импровизировать.
– Закончи этот год, – попросила она. – И тогда, если ты будешь продолжать чувствовать то же самое…
– Нет! – воскликнул Марк. Из его глаз словно посыпались голубые искры, когда он встретился взглядом с Марчеллой. – Никогда раньше я не говорил тебе «нет». Я был твоим ребенком целых двадцать лет. А вот теперь я вырос. И я не хочу играть Шопена, мамочка. Ты это понимаешь? Я хочу играть и петь Гершвина и других джазменов…
Она вздрогнула, как от боли, слыша, как он стал разговаривать с ней. У нее было такое ощущение, будто он пырнул ее ножом в живот.
Он беспомощно глядел на нее.
– Ма, жизнь не всегда такая, как рисуется тебе. Господи, ты первая должна была понять это! Посмотри на нас – как мы все выросли! Соня явно больна. Надеюсь, что я нет, но если это так, то это твоя вина. Едва я начал говорить, я помню тебя всегда рядом, ты все время давала мне столько любви, что я уже не мог без тебя обходиться. И теперь чувства мои парализованы! Я даже не знаю, чего я хочу сам. В Болонье есть чудесная девушка, которая влюблена в меня. Мне бы тоже хотелось ответить ей взаимностью, но я не могу! Ты понимаешь, что это такое?
Он в отчаянии смотрел на нее, и она вся съежилась.
– Ты все еще нужна мне, – тихо произнес он. – Может быть, мне и не удастся воплотить все, что я задумал, но я буду стараться! Дональд! – Он открыл стеклянную перегородку, и Дональд обернулся. – Пожалуйста, останови здесь!
– Подожди, Марк! – схватила она его за рукав. – Ты так говоришь, будто я какое-то чудовище, но я же хотела, чтобы тебе было лучше!
– Знаю! – закричал и он. – Вот почему все это так тяжело! – Он подхватил свою сумку, приткнувшуюся в углу на полу, и достал оттуда перевязанный сверток.
– Вот… – протянул он ей подарок. – Это для тебя. Счастливого Рождества! – Он открыл дверцу и выскочил из остановившейся машины.
Она опустила окно, когда они медленно двинулись по Пятой авеню, глядя на удаляющегося широкими шагами Марка.
– Но куда же ты уходишь? – закричала она ему вслед. – Я не поехала с Эми на Бермуды, чтобы мы могли провести…
– Я проведу это Рождество с Колом, ладно? – Он обернулся и посмотрел на нее. – Хорошо? Ты мне разрешаешь?
Марчелла вздрогнула, как от удара. Она подняла стекло, слезы неудержимо катились по ее лицу. Машина тронулась, оставив Марка позади, среди пешеходов на Пятой авеню.
Тактично помолчав, Дональд осведомился:
– Хотите вернуться домой, миссис Уинтон?
– Нет, – пробормотала она, вытирая глаза. – Нет. Она посмотрела на часы. Пять часов. Домой она не могла возвращаться. Она глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями.
– Отвези меня на угол Седьмой авеню и Пятьдесят седьмой улицы и приезжай за мной туда же через часик, – попросила она.
Она быстро побежала к «Партнерам». В темноте она схватила какого-то молодого мужчину, не намного старше Марка. После того как ее потребности были удовлетворены и свет с экрана стал ярким, какой-то студентишка подсел к ней, долго перед этим вглядываясь в тот ряд, на котором она сидела. Она откинулась на спинку кресла, спокойная, доступная. Это было новым для нее ощущением – держать его мягкую голову в своих руках, ласкать его юную шею. Дрожащие руки, так робко касающиеся ее, сегодня возбуждали ее куда больше, чем сильные объятия зрелого мужчины.
Его рука нежно гладила ее между ног, а сам он нашептывал ей в ушко:
– Что ты делаешь на Рождество? Марчелла про себя мрачно усмехнулась.
– Ничего особенного, – ответила она. Иногда, во время этих свиданий в темноте, мужчины любили поговорить. Возможно, чтобы создать иллюзию каких-то взаимоотношений, а не просто близости двух чужих людей в темноте.
– Хочешь, встретим Рождество вместе? – прошептал он, а его рука легла на ее затылок, нежно лаская.
– И что мы будем делать? – спросила она, начиная втягиваться в игру. Он взял ее за руку и положил себе на колено. К ее удивлению, оно оказалось мягким.
– Я буду трахать тебя весь день, – ответил он. – Ведь тебе это понравится, правда?
Марчелла не ответила. Рука безвольно упала с его колена, и она огляделась, чтобы посмотреть, в какую сторону она может от него сбежать.
– Тебе это понравится? – приставал он, и рука его крепче сжала ее шею. – Я позвоню своим друзьям, чтобы они тоже пришли, и мы потрахаемся все вместе.
Она почувствовала, как ее кольнул страх, когда он внезапно сжал ее шею. Она всегда обещала себе, что если с ней что-нибудь случится в этом месте, она покинет его и больше никогда не придет. Почему это должно случиться именно сегодня? Она подхватила свое пальто с соседнего сиденья и встала, собираясь идти и отталкивая его.
– Я ухожу.
– Подожди! – Его рука с силой схватила ее за волосы. – Ты что, не хочешь переспать со мной и моими ребятами на Рождество?
– Пусти меня! – Она попыталась освободить свою голову, но он обмотал ее распущенные волосы вокруг своей руки и откинул ее голову на спинку сиденья.
– Ну-ка, скажи мне, вонючая шлюшка! – зашипел он. – Скажи, как сильно тебе хочется потрахаться с нами!
Она пыталась сохранять спокойствие, окинуть взглядом кинозал, чтобы понять, много ли в нем народу. Не очень. Если она закричит, вызовут ли они полицию и попадет ли это в газеты? Нет, такой популярности она не искала.
– Скажи же! – не отставал он.
– Ладно. – Она постаралась произнести это спокойно. – Я хочу переспать с тобой и твоими друзьями, а теперь пусти меня, у меня назначена встреча.
– Ах, у тебя назначена встреча? – ухмыльнулся он. Он еще сильнее потянул ее за волосы, запрокидывая ее голову назад, так что она едва могла глотать.
Она судорожно вдохнула, безумно поводя глазами. Он не отпускал ее, с корнем вырывая волосы, и Слезы боли потекли у нее по лицу. Его рука нащупала ее колено и коснулось его.
– Вот так-то лучше, прижми меня покрепче, – велел он, откидываясь на спинку кресла с закрытыми глазами.
– Зачем же ты убрал его? – прошептала она. – Мне гораздо приятнее, когда моя рука лежит у тебя на колене.
Он расстегнул брюки, отпуская ее на мгновение, и она кулаком со всей силы ударила его в пах. Он скрючился от боли, а Марчелла рванулась к выходу. Она пробежала по зеркальному, покрытому коврами коридору, вскочила в лифт, нажимая и нажимая кнопку первого этажа в ужасе, что он может быть позади нее. Наконец двери бесшумно затворились, и она поблагодарила Бога. На улице, где дул ледяной ветер, она накинула пальто, но глаза ее все еще переполнял страх. Она осторожно пощупала свою саднящую голову, прямо на ходу, и в ладони у нее остался целый клок вырванных волос. Она остановилась около мусорного контейнера, оперлась о его холодный металлический бок, чтобы немного успокоиться, кинула в него волосы, борясь с подступающей тошнотой. Ну вот, наконец это произошло, подумала она. Конец целой эпохи в ее жизни, завершение ловли счастья в темном кинозале. Самое время отрезать эту нездоровую часть ее жизни и зажить как порядочная женщина. Она двинулась вперед и вдруг почувствовала, что он догоняет ее, хватает за руку.
– Ты здорово пошутила, трахнув меня по яйцам, – сказал он. – Но ничего, мы заставим тебя пожалеть об этом!
– Пожалуйста! – прорыдала она, цепляясь за выступ дома, так что они оба едва не упали. Он грубо дернул ее, заставляя подняться. Мимо, шарахнувшись в испуге, пробежала какая-то женщина, и Марчелла крикнула: «Простите!», а он быстро потащил ее за собой. Разве могло это случиться с ней, да еще белым днем посреди широкой улицы? Когда вокруг столько людей! Он тащил ее за собой, а она бормотала дрожащим голосом:
– Я закричу, если ты не отпустишь меня! Он засмеялся:
– Я сразу понял, что тебе есть чего терять, если тебя застанут в этом месте. Но ты позволила мне ласкать тебя, и тебе это нравилось! Тебе хотелось этого, и, черт, ты это получишь!
Они, спотыкаясь, шли по Пятьдесят седьмой улице, натыкаясь на пьяного, на ребенка, на старуху, которые вряд ли были способны помочь ей.
– У меня есть деньги, – сказала она. – Я заплачу тебе, только отпусти меня! – Она выдернула свою руку из его мертвой хватки, но прежде чем она побежала, он поймал ее и снова сдавил руку своими пальцами.
– Ах, ты просишь, – проговорил он. – Мне нравится, когда ты просишь. Когда мы все будем трахать тебя по очереди, ты запросишь еще и еще!
– Ах ты подонок! – Она больше не могла сдерживаться. – Так вот от чего ты получаешь наслаждение? Мучая и насилуя женщин?
Ты сама увидишь, от чего я получаю наслаждение, – засмеялся он. – Сегодня же вечером, с моими парнями. А теперь иди быстрее… – Он подтолкнул ее под зад коленкой. – А ну, иди быстрее, ведьма!
Она чуть не вывихнула локоть, борясь с ним, пытаясь отцепиться от него и почти падая на холодный тротуар.
– Не могу! – прорыдала она.
– Миссис Уинтон! – раздался голос Дональда, словно труба архангела с неба. Голубой «роллс-ройс» стоял на углу, и Дональд смотрел на нее сквозь открытое окно.
– Дональд! – закричала она, стараясь перекричать шум уличного движения, почувствовав, что хватка парня стала еще крепче. – Помоги мне!
Дональд выскочил из машины. Шесть футов три дюйма – внушительная фигура. Никогда еще она не была так счастлива от того, что наняла его. Парень испарился, оттолкнув ее. Она упала на обочину, а он бросился наутек. Дональд подскочил к ней наперерез идущим машинам, наклонился над ней.
– Все в порядке, миссис Уинтон? Мне догнать этого? – спросил он.
– Нет, пусть катится. Просто отвези меня домой, – вздохнула она.
Он едва ли не перенес ее на заднее сиденье автомобиля, почти положил ее.
– Хотите, заявим в полицию, миссис Уинтон? – Его взволнованное лицо, полное сочувствия и негодования, склонилось над ней.
– Нет, – отказалась она. – Нет. Просто отвези меня домой.
Он сел на переднее сиденье и завел мотор.
– Но что произошло? Он пристал к вам на улице?
– Да… – ответила она.
– Он причинил вам боль?
– Нет, ничего, Дональд. Слава Богу, ты оказался рядом…
– Мне показалось это странным – этот парень и вы. Думаю, ведь я его раньше никогда не видел. Что он натворил? – снова спросил он. – Просто схватил вас, и все?
– Да, – слабо откликнулась она. – Напал на меня сзади.
– Вам не следует так беспечно ходить одной, миссис Уинтон, – предостерег Дональд. – Такая леди, как вы, не должна ходить одна.
– Я знаю. Это было глупо. Больше так далеко на запад мы не будем забираться, – пообещала она.
Пока они добирались домой, она почти пришла в себя.
– Поднимись ко мне, пожалуйста, Дональд, – попросила она. – У меня приготовлены подарки для твоей семьи.
– Это так мило с вашей стороны, миссис Уинтон, – поблагодарил он. – Но вы уверены, что с вами все в порядке?
– Мне просто нужно немного выпить. – Она заставила себя улыбнуться. – Ведь не каждый же день на меня нападают!
– Ах, мой Боже! – Он следом за ней зашел в лифт. – Да уж, сегодня для вас был не лучший день, миссис Уинтон! – Потом, словно почувствовав, что сказал лишнее и изменил своему обычному стилю поведения, он поклонился, и при этом его доброе лицо так и сморщилось от сострадания.
Потом они зашли в ее пустую квартиру, которую она убрала к Рождеству без всякого энтузиазма, словно предчувствуя, что Марк не останется с ней на праздники. Она мельком окинула груду приготовленных для него подарков.
Дрожащими руками она плеснула себе виски в большой стакан. Потом обернулась к дожидающемуся у двери Дональду.
– Не хочешь ли вместе со мной поднять бокал в честь праздника, Дональд? – предложила она.
Дональд вертел в больших ладонях свой берет.
– Это так приятно, миссис Уинтон, что вы приглашаете меня, но я не пью. Знаете, есть такая песенка у Стиви Вандера – «Не пей за рулем», знаете?
– Ну да, ты совершенно прав. – Она налила ему содовой. – И все равно, давай выпьем за Новый год!
Она протянула ему стакан, который он не без робости принял из ее рук.
– За здоровье твоей семьи! – провозгласила она. Отпив, Дональд предложил:
– За здоровье вашей семьи, миссис Уинтон! – И они снова выпили.
Дональд откашлялся:
– Миссис Уинтон! Если вы встречаете праздник одна, то вы всегда можете разделить его со мной и моей семьей.
Она дотронулась до его руки, протягивая два свертка с подарками из «Блумингдейла» для его жены и детей.
– Спасибо тебе огромное, Дональд, но лучше я побуду здесь. Марк может решить вернуться домой, и я хочу быть здесь.
Дональд посмотрел на нее такими недоверчивыми глазами, что она поторопилась добавить:
– Он сейчас в таком бунтарском возрасте, – попыталась она объяснить. – Я уверена, что он совсем не думает всего того, что наговорил.
Дональд неопределенно пожал плечами, как будто он и не слышал их ссоры.
– Что ж, счастливого Рождества, миссис Уинтон, – поздравил он ее. – Но если вы передумаете, то мой телефон у вас есть. Я заеду и заберу вас на машине. Моя жена будет совершенно счастлива.
Они горячо пожали друг другу руки.
