Текст книги "Жертва"
Автор книги: Гарольд Карлтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА 15
Было около пяти, когда добрый, усталый старина доктор Гринбург, их врач со времен Маленькой Италии, которому она оставалась верна, влетел в ярко освещенную приемную.
– С ним будет все в порядке, Марчелла! – кивнул он.
Обливаясь слезами, она приникла к его груди в грубом твиде. Через ее плечо доктор смущенно улыбнулся Санти.
– Ах, – вспомнила она. – Доктор Гринбург, это Санти Рока, – представила она их друг другу, вытирая глаза.
– Сейчас можно отправляться домой, – доктор успокаивающе похлопал Марчеллу по плечу. – Марк проспит весь день.
Он настоял на том, чтобы отвезти их домой в своем потрепанном автомобиле. По дороге он сказал:
– Боюсь, что придется сообщить полиции.
– Ты же не станешь рассказывать, что Марк отравился некачественными продуктами? – Лицо Марчеллы все в дорожках от слез блестело в свете уличных фонарей.
– Я сделаю все, что смогу, – пообещал доктор Гринбург. – Но я же не могу нарушать закон, моя дорогая. Даже ради моей лучшей пациентки.
В половине шестого она была в постели вместе с Санти, от усталости тут же провалившись в забытье.
Проснулась она в десять, совершенно разбитая. Санти беззвучно спал рядом. Она тихонько оделась и оставила ему записку, что к ленчу вернется. Позвонив в больницу и узнав, что состояние Марка хорошее, она нашла Дональда у машины. Первое, что они сделали – это подъехали к газетному киоску и купили «Пост». Никаких сообщений. Тогда они поехали в больницу. Когда Марк очнулся – заморгав глазами и с удивленным выражением на лице, – она сидела рядом с ним.
Марчелла следила за его лицом, когда он начал припоминать все, что произошло. Они обменялись взглядом, в котором мелькнуло все значение того, что он хотел совершить, и их любовь друг к другу.
– Кто я? – спросил он, слабо сжимая ее руку. Она покачала головой, в ужасе глядя на него.
– Как ты мог решиться на такое, Марк? – спросила она.
– Кто я? – повторил он снова.
– Противный мальчишка, – ответила она. – Чудовище. – И с плачем упала на его подушку, касаясь лицом его щеки. Марк прижался к ней. «Разве она смогла бы жить, если бы ему удалось покончить с собой? – спрашивала она себя. – Ты никогда не сможешь понять, – мысленно разговаривала она с Санти. – Даже если нужно понять существо, которое ты любишь больше всего на свете, плоть от плоти твоей».
Расставшись с Марком, она заехала на рынок, чтобы купить что-нибудь к ленчу. Вернувшись домой, она обнаружила записку от Санти, что ушел прогуляться в Центральный парк. Она выскочила на балкон, пытаясь разглядеть, не мелькнет ли его элегантная фигура среди деревьев. Но тут зазвонил телефон, и Марк заявил, что желает выписаться из больницы и вернуться домой.
– Доктор только что осмотрел меня и сказал, что все в порядке, – объяснил он ей. – Я гораздо скорее выздоровлю в своей собственной кровати…
Она отправила за ним Дональда на машине, разрываясь между желанием дождаться его дома и отправиться на поиски Санти. Ей становилось невыносимо тяжело при мысли, что она вновь увидит вместе Марка и Санти, которые будут смотреть друг на друга враждебно или печально. Она быстренько собрала в корзину еду для ленча и дождалась Санти внизу, в холле. Едва он вернулся с прогулки, как она подхватила его под руку и повлекла опять в парк. На Овечьей лужайке они расстелили скатерть прямо на траве и уселись по обе стороны от корзинки с едой. Расспросив ее о Марке, Санти постарался отвлечь ее. Он был полон планов на будущее и рассказывал о возможностях открытия филиала его галереи в Пальме и пристройке к дому в Дее, где могли бы останавливаться Марк и Соня. Марчелла не перебивала его, хотя почти не слушала, о чем он говорит. Перед ее мысленным взором стояла только одна картина – лицо Марка прошлой ночью, серое и безжизненное, – сковывавшая все ее мысли. Она не могла не думать о том, что бы она сейчас чувствовала, если бы Марку удалось покончить с собой.
– Марчелла? – позвал Санти. – Ты меня не слушаешь. С Марком все в порядке, правда?
– Что? – Она очнулась. – Ах, прости меня. Похоже, я все еще в шоке. Сейчас Марк уже, должно быть, дома, и мне нужно быть рядом. Я только подумала, что еще не скоро кто-нибудь из нас снова окажется на Майорке.
Он нахмурился:
– Но прошлой ночью ты сказала, что мы проведем в Испании полгода!
Она взяла его за руку.
– Мне нужно быть здесь, с Марком, – сказала она. – Мне раньше даже в голову не приходило, как он нуждается во мне. Ему нужно быть в форме к летним экзаменам. Не дай Бог, сорвется его прослушивание у Джанни в Италии, да и… – Она опустила глаза под его вопросительным взглядом. – Не могу я оставить его сейчас, Санти… – пробормотала она.
– Итак, – кисло улыбнулся Санти, – я не могу претендовать на твое исключительное внимание? А наши планы, которые мы строили вместе, не больше чем фантазии?
Она сжала его руку:
– Дай мне немного времени, Санти. Я нужна Марку. Вчера ночью произошло нечто ужасное. Просто не могу понять, как…
– Но ты же не думаешь, что он и в самом деле пытался покончить с собой? – спросил Санти.
Она оттолкнула его руку.
– Он проглотил целый пузырек моих таблеток! – выкрикнула она. – Если бы я не поднялась, собираясь выпить, то он мог бы… – и глаза ее наполнились слезами.
– Умереть? – закончил за нее Санти. – Вот уж не думаю. Ведь он был практически за соседней дверью и так шумел, когда пришел домой. Зачем он стучал к тебе?
– Он же не знал, что ты со мной, – начала она объяснять. – Он огорчился, потому что он хотел спать со мной… – она осеклась, зажав рукой рот.
– Спать с тобой? – засмеялся Санти. Потом он вдруг посерьезнел. – И что, это нормально?
– Ну, нет, но… – Марчелла покачала головой и глубоко вздохнула. «Как можно объяснить все это?»
– Значит, Марк не совсем нормален? – продолжал Санти. – Он хочет спать с тобой. Делает вид, что собирается покончить жизнь самоубийством…
– Да не делал он вид! – закричала Марчелла. – Он проглотил эти таблетки!
– Зная, что его непременно найдут, – добавил Санти. – Поместив себя в самый центр разыгравшейся драмы.
Она почувствовала, как по ней пробежала ледяная дрожь.
– Ты думаешь, что знаешь мотивы, которые двигали Марком, лучше, чем я? – спросила она, вставая, чтобы одернуть юбку и выкинуть бумажные тарелки в контейнер для мусора. Вернувшись, она увидела, что он убирает в корзинку остатки еды. Он тоже встал и сдержанно посматривал на нее.
Ее любовь к нему смешивалась сейчас с раздражением и легкой усталостью. Повернувшись к выходу из парка, она почувствовала, что он обхватил ее за талию.
– Подожди, – позвал он. – Мне нужно кое о чем расспросить тебя, Марчелла. А ты должна честно мне ответить!
Она глубоко вздохнула, выдерживая его взгляд.
– Я так устала, Санти. Может, сейчас не лучшее время для допросов. Мы не выспались сегодня, и потом…
– Мне нужно знать только одну вещь, – перебил он. – Ты думаешь, тебе когда-нибудь удастся встретить мужчину, который будет любить тебя так, как я?
Она взглянула в его напряженное лицо, кусая губы. Наконец она произнесла:
– Если ты меня любишь, ты меня дождешься.
– Разумеется, я люблю тебя! – взорвался он. – Я целую жизнь могу ждать тебя, если это хоть что-то переменит. Но если ты сейчас дашь этому мальчишке сесть себе на шею, он никогда не отпустит тебя, Марчелла! А мы ведь уже не дети. Мне сорок два, и я хочу быть счастлив с тобой сейчас, в свои лучшие годы! Ты же не можешь позволить ребенку – а ты сама признала, что он не вполне нормален, – разрушить наши жизни?
Она повернулась и пошла к выходу из парка, Санти шагал рядом.
– Я не говорила, что Марк ненормален, – возразила она. – Просто я нужна ему больше, чем… – Она остановилась и жалобно взглянула на него. – Послушай, в конце этого месяца он заканчивает учебу. Потом ему нужно попробовать получить эту стипендию в Болонье. Ведь ради этого мы трудились долгие годы, Санти! Не могу же я просто стоять в стороне и наблюдать, как Марк упускает свою возможность. Я должна быть с ним. Я рассчитываю, что это разрушит нашу близость. Я и сама знаю, что он слишком от меня зависит, но ведь это моя вина! Поживет в Италии целый год один, и все будет в порядке…
Он протянул ей носовой платок.
– Ведь он так одарен, – напомнила она ему. – Так много занимается, некоторые учителя вообще считают его гением. Естественно, гений требует… – Она замолчала, вытирая слезы.
– Если твой сын должен быть для тебя самым главным человеком в жизни, что ж, тогда… – Санти покорно пожал плечами. – Наверное, наши жизни слишком разные? – Казалось, он хочет еще что-то сказать, но они подошли к выходу из парка, и он замолчал.
Когда поравнялись с отелем, он протянул ей корзинку.
– Ты не поднимешься в номер? – спросила она.
– Мне нужно немного подумать о нас обоих, – сказал Санти. – Если есть какое-то решение, я должен его найти. Я позвоню тебе позже.
Когда она вошла, держа корзинку со снедью, Марк сидел в своей постели и встретил ее ослепительной улыбкой.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, присаживаясь на краешек кровати.
– Гораздо лучше. Почти прекрасно! – Он взял ее за руку. – Прости меня, мамочка. Прости, пожалуйста.
Она нагнулась, чтобы коснуться его лба.
– Проголодался?
– Ух, у меня волчий аппетит! – рассмеялся он. – А что у тебя там? Я чувствую себя, как тот жуткий волк, который собирался проглотить Красную Шапочку с ее бабушкой, – и он полез в корзинку.
– Боюсь, что там всего лишь жалкие остатки пикника, – призналась Марчелла. – Но мы ели немного. Там салат из капусты, цыплячьи ножки, несколько булочек. Только не пей вина, Марк. Лучше я принесу тебе апельсинового сока.
Она вернулась со стаканом сока и вновь села, наблюдая, как он ест.
– Ты хоть понимаешь, как невероятно жесток ты был? – спросила она.
Он поднял глаза.
– Я понимаю все, и кто я такой – тоже. Именно поэтому я и подумал, что будет лучше для всех, если я уйду с дороги.
Глаза ее наполнялись слезами.
– Ты что, с ума сошел? – проговорила она.
– Возможно, – согласился он. – И еще здорово надрался.
– И впрямь! – воскликнула она. – Но не настолько же, чтобы забыть оставить записку, которая заставила бы меня мучиться до последних дней жизни?
Слезы текли и текли по ее лицу, и Марк удрученно смотрел на мать. Он отставил еду прочь, и какое-то время она молча обнимала его, думая о Санти, о двух мужчинах, которые противостояли друг другу в ее мыслях и в ее сердце. Ей и вправду казалось, что она одинаково любит их обоих. Но что обычно случается, когда невероятная сила наталкивается на непреодолимое препятствие? Что-то вроде взрыва, при котором посторонний – она сама – получает смертельное ранение.
Она поднялась:
– Пойду проведаю Эми.
Эми только что вернулась из поездки, связанной с ее новым романом «Искусство ночного свидания». Сидя посреди нераспакованных чемоданов, она слушала, что произошло, склонив голову и стараясь оставаться беспристрастной.
– Боже! – Она встряхнула головой, когда Марчелла закончила. – Мы сами усложняем нашу жизнь, правда? Где сейчас Санти?
– Сказал, что должен подумать и найти решение, – вздохнула Марчелла. – Он ждет, что я вот просто так уйду от Марка. Если я из них двоих не выберу его, боюсь, что дурацкая испанская гордость заставит его вернуться в Барселону в припадке гнева, чтобы больше уже никогда меня не видеть!
– И я бы его не осудила. – Эми кивнула Марчелле. – Не будь дурой. Знаю, что я во многом сама как дитя, но если бы я встретила такого мужчину, как Санти, то вцепилась бы в него зубами. Другого такого мужчины просто нет. Это какой-то необыкновенный непорочный человек из пятидесятых годов!
– И поэтому-то его рассуждения отстают от моих на тридцать лет, – подхватила Марчелла.
– Да наплевать, потому что все равно он из чистого золота, – восторженно продолжала Эми. – И он совершенно прав насчет Марка. Ты не можешь ему позволить шантажировать себя. Это эгоизм и грех, и просто… безнравственно!
– Ты Марка называешь безнравственным? – закричала Марчелла.
Эми поморщилась, но все же выдержала яростный взгляд подруги.
– Этого я не заслуживаю, Марчелла, – осадила она, – Не потому, что я вечно таскаю для тебя из огня каштаны, но потому, что все, что бы я ни делала в своей жизни, я делаю так, чтобы не причинить боль другим людям. Марк же задался целью разрушить твои отношения с этим человеком, а это и есть безнравственность!
– Прости меня, Эми, – извинилась Марчелла. – Но если бы Марк убил себя, разве я могла продолжать жить?
Эми поджала губы:
– А я согласна с Санти. По-моему, он просто хотел сосредоточить на себе внимание. Ты не можешь посвятить всю себя, отдать свою любовь до конца жизни этому перешедшему все границы мальчишке.
Марчелла бессильно опустилась, глядя, как побитая собака.
– Разве я заслужила это, Эми? – спросила она в изнеможении.
– Кто сказал, что мы должны непременно получить таких детей, каких заслуживаем? – фыркнула Эми. – Взгляни на Соню!
– У Сони было ужасное детство, – возразила Марчелла. – Я все свое внимание отдавала Марку. Всю свою любовь я вложила в него, и вот…
– И сделала так, что он стал зависеть от тебя на тысячу процентов! – закончила Эми. Она поднялась и обняла Марчеллу. – Теперь я понимаю, почему пишу книги, вместо того чтобы воспитывать детей, – дьявол, насколько же это проще! Пошли! – Она втолкнула Марчеллу в гостиную и провела к стопке газет и журналов. – Скотт прислал все это сегодня утром. – Она раскрыла газету и сунула ее Марчелле под нос. – Вот, очередное обозрение «Санди бук ревью». Я номер третий!
– Поздравляю! – расцеловала ее Марчелла. – Как я рада за тебя, Эми! Но я бы променяла весь успех моих книжек на один час в объятиях Санти!
– Отлично! Вот ты сама и ответила на свой вопрос. – Эми взяла Марчеллу за руки и нежно пожала их. – Ты знаешь, что для тебя главное. Ну, действуй!
Марчелла вернулась к себе и пошла взглянуть на Марка. Он спал. Санти позвонил ей уже в сумерках, когда в соседних домах стал зажигаться свет.
– Кажется, я нашел выход, – сообщил он. – Я сейчас приду.
Она поправила свой макияж и принесла бутылку охлажденного вина.
Санти явился минут через десять с огромным букетом красных роз.
– Спасибо, любимый!
Она взяла цветы, и он обнял ее, целуя. Он прошел с нею на кухню и продолжал обнимать, пока она наполняла водой вазу и расставляла цветы.
В гостиной она разлила вино и протянула ему бокал. Лицо Санти сияло, пока он пил за ее здоровье.
– А где Марк? Я бы хотел сказать это вам обоим.
– Все еще спит, – объяснила Марчелла, усаживая Санти на софу рядом с собой. – Скажи сначала мне!
Он отпил глоток вина.
– Я прогуливался по Манхэттену, – начал он, – и просил Бога помочь мне.
– И он помог? – спросила она.
– В каком-то смысле да! – кивнул Санти. – Я зашел слишком далеко вниз, по каким-то странным улицам, по которым мы никогда не гуляли вместе. Я увидел там много несчастных бедняков, которые, сидя на тротуаре, просили милостыню или спали. А потом я опять вернулся в центр и увидел еще более странных людей – они были так смешно одеты и так смешно шли. И тогда я понял, что Нью-Йорк – безумный город. Вот здесь, сейчас, это трудно понять! Тут так много всего намешано – слишком много нищеты, слишком много богатства. Если я почувствовал себя здесь безумцем после одной недели, то уж, конечно же, дети должны чувствовать себя куда хуже – ведь они живут тут всю свою жизнь. И тогда я принял решение.
– Какое? – почти выдохнула она.
– Вы должны поехать на Майорку все вместе, – сказал он с сияющим взором. – Ты, и Марк, и Соня. Там для всех найдутся комнаты. Дети могут жить в квартире, а мы с тобой в Дее. И ты сама увидишь, как спокойно и чудесно на Майорке. Через несколько месяцев Марк поймет, и мы будем счастливы! – Он так ликовал, что сердце у Марчеллы перевернулось.
– Конечно же, мы спросим у них, но… – Она остановилась, обдумывая ответ. – Просто не знаю, что из этого может выйти. Сонина работа манекенщицей, ее съемки держат ее здесь, а у Марка прослушивание в Болонье в следующем месяце…
– А ты могла бы там писать! – не слушая, продолжал Санти. – Ты же сама говорила, что могла бы там писать!
– Ну, для начала я должна некоторое время побыть тут с Марком, – сказала она. – Может быть, подыскать ему хорошего врача. Ему нужна какая-то помощь.
– Разве то, что предлагаю я, – это не помощь? – нахмурился Санти.
Марчелла закинула руки ему за плечи и прижалась к нему.
– Ты такой хороший, такой добрый и такой великодушный, мой любимый! – Она выдыхала слова прямо ему в шею. – И ты совершенно прав: Нью-Йорк – сумасшедший город. Но таким он нам и нравится. Только здесь мы и можем жить. А Марк и Соня никогда не захотят отсюда уехать. Мне предстоит потратить много сил, чтобы уговорить Марка прожить в Италии какой-то год!
Санти уставился на нее так, будто видел впервые.
– Я думал, что узнаю тебя, – сказал он, – все глубже и глубже – самую твою суть. Но вот сейчас смотрю на тебя и не знаю, что и думать!
– Не говори, пожалуйста, так! – закричала она, хватая его за руку. – Перед тобой я раскрылась так, как ни перед каким мужчиной. Но у тебя нет детей, Санти, ты даже не можешь себе представить, что это такое. Это моя плоть и кровь! Ты делаешь для них все, что можешь, но нет никаких гарантий, что они поймут и оценят это. Я люблю Марка так, как, может быть, ни у кого нет права быть любимым, – целых восемнадцать лет! Понятно, что теперь, когда я встретила тебя, он чувствует себя в отчаянии!
Санти вскочил и зашагал по комнате.
– Между нами куда большая разница, чем я мог вообразить, – сказал он. – Я-то думал, что ты разделяешь мои мечты. Жить на Майорке – разве можно предложить что-то лучше? Я пытался показать тебе простую, прекрасную жизнь на острове, который я так люблю.
– Да, любимый, ты мне показал ее! – согласилась она. – И я никогда этого не забуду. Этот чудный домик на Дее! Маслянистые инжиры! И эта милая старушка соседка, которая была нам так рада…
– Так, значит, вот что это для тебя? – спросил он. – Немного воспоминаний? Обычный летний роман, как у всех туристов?
Она выдержала его взгляд.
– Ты и сам знаешь, что для меня это гораздо больше. Но просто нам нужно…
– Тебе нужно! – закричал Санти. – Марку нужно! Твои нужды мы достаточно обсуждали, а как насчет моих? – Он повернул ее лицо так, чтобы она смотрела прямо на него.
– Прости меня, Санти, – беспомощно пролепетала она. – Мне хотелось представить тебя отличной семье…
– Но я не этого ждал! – сказал он. – Я не так хорош, но ведь у тебя никогда не было достаточно времени, чтобы заметить мои недостатки. Испанцы-майорканцы – гордый народ. Мы можем отдать свою любовь, свои сердца, свои жизни, но мы должны сохранить свою гордость.
Она посмотрела на него.
– Я не собиралась отбирать твою гордость, – мягко возразила она.
– Тогда нечего обращаться со мной, как с дураком, – оборвал он. – И просто объяви своему сыну, что мы собираемся пожениться!
Она автоматически кивнула.
– Пойми, это не только гордость – речь идет о самых главных вопросах жизни, Марчелла. Твоей, Марка и моей, – продолжал Санти. – И если ты не примешь моего предложения, тогда я сегодня же уезжаю.
Он легко поднялся и вышел в холл. Она пошла за ним.
– Прости, что я так серьезен, Марчелла, – сказал он. – Мои друзья и так часто говорят мне, как я смешон и как заставляю их потешаться над собой. Ты тоже так думаешь? – Он улыбнулся. – Но в своей жизни я любил только однажды. Вот и все. – Открывая парадную дверь, он официально поклонился.
– Куда же ты уходишь, Санти? – тихо спросила она. – Я не могу пойти с тобой?
– Нет, – ответил Санти. – Оставайся со своим сыном, пока он будет спать. И подумай над тем, что я говорил.
В эту ночь она и не могла думать ни о чем другом. Позже, уже в постели, ей все никак не спалось, и она все пыталась понять, как ее жизнь превратилась в такую головоломку. Когда же она наконец забылась, ее мучили странные, беспокойные сны. Наутро она проснулась, так и не найдя решения, не зная ответа. Она приняла душ, оделась, зашла на кухню, где Марк готовил завтрак. Но заставить себя поговорить с ним о предложении Санти она не могла, потому что, если бы он начал насмехаться над ним, она бы стала его презирать. Марк сумел бы выставить Санти дурачком или чудаком, и она не сумела бы объяснить, насколько серьезно его предложение. Эми сказала, что Санти – чистое золото; быть может, чистое золото – слишком большая роскошь для безумных ньюйоркцев?
– Будешь завтракать? – предложил Марк, взбивая яйца.
Марчелла покачала головой:
– Я встречаюсь с Санти. У меня такое чувство, будто он сегодня уедет.
– Вот как? – Марк взглянул на нее. – Не мы ли его вспугнули?
Она метнулась в него быстрый взгляд.
– Ты мог, – согласилась она. – Ты же должен понимать, что со стороны трудно понять нашу… близость.
Он виновато подался к ней, но она развернулась и вышла из кухни.
Санти сидел за чашечкой кофе в кафе отеля. Когда она вошла, он встал и после обычных приветствий налил кофе и ей.
– Оставайся еще на неделю, как ты и хотел, и мы можем еще все обсудить, – предложила она.
Санти покачал головой. Она терпеть не могла, когда он начинал вот так упрямиться.
– Знаешь, у испанцев есть поговорка, что наши действия звучат громче, чем наши слова, – сказал он. – Мы можем говорить еще хоть десять лет, но так и будем твердить одно и то же. Так что хватит слов, Марчелла. Начнем действовать! У меня есть дела, которыми пора заняться. Тебе я предложил все, что только имею – мою любовь, мою жизнь. Твоим детям я тоже предложил все это.
– Я знаю только одно: я люблю тебя, – сказала она.
– Тогда летим сегодня днем со мной в Барселону, – продолжал твердить он. – Не могу я играть в эти американские игры, Марчелла. В Испании дети не вмешиваются во взрослую жизнь своих родителей.
– Я не могу сейчас бросить Марка, – сказала она. – Не сейчас.
– Значит, Марк все-таки на первом месте? – спросил он.
Повисло молчание, и она подумала, как же все-таки смешно, что у них заняло целые часы обдумывания и обсуждения то, что свелось к такому простому вопросу. Она взглянула широко распахнутыми глазами в его вопрошающие глаза: в эти темные глаза, в которых отражалась его любовь к ней и его гордый, сильный характер. От этого мгновения зависело все.
– Сейчас – да, – вымолвила она, видя, как любовь мерцает в его глазах. – Конечно, благополучие Марка – прежде всего.
То, что Санти уезжает, не осознавалось ею, пока они ехали в аэропорт. Марчелла старалась смотреть на дело объективно, силилась понять, что его гордость повелевает ему сделать именно это, но чувствовала себя так, будто ее предали.
– Это же смешно, – бормотала она. – Мы же любим друг друга! Мы оба понимаем это. Мы не должны разлучаться.
Санти не отвечал. Он нагнулся вперед к Дональду, когда они подъехали к аэропорту:
– Не нужно парковаться. Просто подвези меня к «Иберии». – Он обернулся к Марчелле: – А то начнутся долгие проводы, и будет только хуже.
Они повернули, как показывал указатель, к стоянке самолетов фирмы «Иберия», и Дональд послушно оставил мотор работать, когда они остановились, а сам пошел доставать чемодан Санти из багажника. Но не в силах Марчеллы было вынести мерный звук мотора, словно отсчитывающего уходящее от них время. Она перегнулась через сиденье и выключила его. Санти вновь обернулся:
– Спасибо тебе за все, Марчелла.
Он поцеловал ее, и она видела, каких усилий ему стоит держать себя в руках. В его взгляде она прочла просьбу о прощении за то, что он не в состоянии принять ситуацию, которая идет вразрез с его убеждениями.
Она одеревенело сидела, пока он выходил из машины, забирал у Дональда свои вещи и благодарил того за все услуги, горячо пожимая ему руку. Потом он показался в окошке, сказал: «Я люблю тебя», повернулся и быстро зашагал к входу в аэровокзал.
Марчелла расстроенно смотрела на его удаляющуюся фигуру. Дональд сел в машину и уже завел мотор, но тут она выскочила из автомобиля и побежала за Санти. Она стояла за контрольной линией, наблюдая, как проверяют его билет, как он здоровается со служащим, оформляющим его документы. Она смотрела и молила Бога, чтобы он обернулся. Когда он увидел ее, в его глазах она заметила ту же боль, то же страдание. Она кинулась к нему, схватила за руку.
– Но это же глупо, Санти! Мы любим друг друга! Мы сумели встретиться – как же мы можем вот так просто отпустить друг друга?
Лицо его засияло:
– Так пойдем со мной к кассе и узнаем, нет ли свободного места?
– Нет, – сказала она. – Нет, не могу. Давай договоримся, когда снова встретимся. Я ли прилечу в Испанию, ты ли вернешься сюда…
Он посмотрел прямо ей в лицо, и она остановилась. Легонько поцеловав ее в щеку, он прошептал «До свидания», словно в забытьи, и пошел на контроль. Проходя через детектор, он совсем повесил голову. Марчелла стояла среди обнимающихся пассажиров, некоторые из них плакали, и слезы, которые катились по ее лицу, не казались слишком неуместными. Когда Санти подошел к последнему барьеру, он шутливо отсалютовал ей и испарился.
Она повернулась и пошла прочь к машине, автоматические двери аэропорта со свистом пропустили ее.
Как же это случилось? Их любовь – такая настоящая, такая предопределенная свыше – не могла кончиться вот так!
Воздух был наполнен дымом и чадом от паркующихся автомобилей, моторы газующих машин и подъезжающих лимузинов погружали площадь в неимоверный шум. Дональд предупредительно распахнул перед ней дверцу. Машина тронулась по направлению к городу, и она слепо глядела в окошко.
– Домой, миссис Уинтон? – спросил Дональд, переезжая мост. Она встретилась с его внимательными глазами в зеркальце. Это был самый добрый и сдержанный человек, какого она знала, и в чем-то он знал ее лучше, чем кто бы то ни было. По его голосу она могла понять, что ему по-своему хочется утешить ее.
Но она не ответила.
– Тогда я отвезу вас домой, – решил он за нее. «Нет, только не домой», – подумала она. Сейчас ей вовсе не хотелось возвращаться домой. Ей было отвратительно все, что касалось ее жизни, – квартира, творчество, сын, даже собственное отражение в зеркале.
– Отвези меня на Пятьдесят седьмую улицу, угол Восьмидесятой, – попросила она Дональда. Она думала о том, что ни за что не могла бы вернуться на эту необитаемую землю отчаяния и стыда, но сейчас она была не в силах пережить остаток дня без какой-то поддержки, а это смехотворное жалкое подобие любви было единственным прибежищем, которое она знала.
– Можешь ехать домой, – разрешила она Дональду, когда через сорок минут он притормозил. – Сегодня ты мне больше не понадобишься.
Она стояла в темноте кинозала, не очень хорошо понимая, зачем пришла сюда. Причин, конечно, был целый десяток, и все же ни одной настоящей причины не было. Просто это было лучше, чем идти домой. За несколько мгновений, пока ее глаза привыкли к темноте, прежняя жизнь окутала ее своим соблазнительным лживым уютом. Несмотря на то что сама мысль о сексе была ей ненавистна, ее тело жаждало каких-то прикосновений, какого-то успокоения. Ее даже передернуло при мысли, какой сложной натурой она вдруг стала. Возможно, ей хотелось как-то наказать себя, посмотреть, как низко она может опуститься, согласно общепринятой шкале счастья, от утонченных чувств, которые были ей некогда доступны, весь путь к этому. Она оглядела темный зал. Смешно, но единственное, что она ощущала в знакомом, безвкусном убранстве, была любовь! В том настроении, в каком она пребывала, ей казалось, что все одиноко сидящие мужчины поворачивают головы в ее сторону, словно пытаются утешить ее в утрате. У нее было такое чувство, будто они всё знают и только дожидаются здесь, чтобы все уладить. Она споткнулась и прямехонько угодила в объятия высокого седовласого мужчины, который болтался здесь с таким видом, будто у них назначено свидание. Она была так ошеломлена, что на какую-то долю секунды ей показалось, будто это ее отец. Он облапил ее, и она расслабилась в объятиях своего отца, всегда заставлявших ее чувствовать, что с ней никогда ничего не случится. Она вдыхала его чистый, с примесью одеколона запах, чувствовала аромат табака, который в ее памяти всегда был связан с отцом. И только когда он стал крепче прижиматься к ней, она вырвалась и побежала прочь из зала.
Она сразу же перебежала на противоположную сторону улицы. Был теплый июньский вечер, еще совсем светло. Но жизнь внезапно, бесповоротно переменилась. Жизнь оказалась совсем другой, чем раньше казалась Марчелле, – рядом ступенек, ведущих к счастью. Вместо этого оказалось, что жизнь – сплошная цепочка уверток, прячущих то, чего больше всего хочется. А уж если ты и получишь желаемое, то цену заломят совершенно неимоверную.
В своих книгах она утверждала, что любовь – самое важное в жизни, единственное, ради чего стоит жить. А теперь она поняла, что любовь значит для нее даже больше, чем она думала. Она была столь могущественна, что становилась угрозой для безопасности других людей; она оказалась столь же зависима от любви Санти, как Марк был зависим от ее собственной. Вот почему она и отпугнула Санти. Хотя… теперь, когда она знает, что любовь мертва, может быть, ей удастся все свое внимание посвятить сыну и своим книгам? Вероятно, так и было задумано, так и угодно кому-то распорядиться ее жизнью. Нужна жертва. Никто никогда не получит ничего просто так. И это нужно твердить себе постоянно.
Она и твердила себе это, даже когда уже входила в темную квартиру и, не включая света, пробралась к бару. Две, три, четыре рюмки виски не сумели ослабить боль. Как и все, спиртное тоже заставляло ее страдать еще больше. Санти! Даже вспоминать это имя невыносимо больно!
«Ну нет, Марчелла, – сказала она себе, – ты поступаешь не слишком-то хорошо. Ты поступаешь плохо. Но едва ли у тебя есть выбор…»
Красавец мужчина в темных очках, летящий вечерним рейсом в Барселону, отклонил попытки хорошенькой стюардессы пофлиртовать. Вместо этого он попросил конверт и бумагу. Покусав кончик ручки, он принялся за письмо:
«Моя дорогая возлюбленная Марчелла!
Я пишу тебе это послание в самолете, думая о тебе каждую секунду с тех пор, как мы расстались. Я должен был уехать, потому что мне хотелось как можно сильнее выразить свой протест против того, что твой сын имеет над тобой такую огромную власть. Это эгоистично, что я так нуждаюсь в тебе и так хочу тебя, но мне кажется, у меня есть на тебя право.
Я верю в то, что мы рождены, чтобы быть вместе. Без всякого эгоизма (можем ли мы не быть эгоистами?) я искренне верю в то, что тебе нужно быть с Марком – так, как звери ухаживают за своими детенышами: с любовью, но твердо.
Я всегда думал, что моя испано-майорканская гордость – лучшее, что я имею, но теперь вижу, что слишком большая гордость может привести к тому, что я тебя потеряю. И я готовлю себя к тому, чтобы забыть про гордость, потому что жизнь без тебя не может сравниться с жизнью с тобой. Чтобы поддержать свой боевой дух, я должен верить, что через каких-нибудь несколько дней ты увидишь, что я был прав, и будешь верна себе, а не слабостям Марка. Он должен расти реалистом в мире, где мать не может ставить счастье сына выше своего собственного, особенно если мать молода, хороша собой, умна и рационалистична, если она способна вызвать в человеке такую любовь, какую ты вызвала во мне.
