Текст книги "Люди и нелюди (СИ)"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

– Наверное. Оно утащило тела с собой, так что причину смерти определить было сложно. Спасательная группа прибыла на место несколько часов спустя. Они забеспокоились, только когда потерпевшие не вернулись на базу в обед. К тому времени оба геолога были уже мертвы и отнесены в логово этих существ.

– Откуда знаете?

– Была организована вторая спасательная экспедиция. В нее вошло около десятка добровольцев. Они пошли по следам с намерением отыскать хотя бы тела погибших и подверглись нападению.

– Убийцы?

– Его соплеменников. Их было около полутора десятков. Спасателей – немного больше, но не все из них были профессиональными военными. Некоторые растерялись… Кроме того, нападение было совершено из засады, сыграл свою роль фактор неожиданности и… жестокость нападавших. Кое-кто из уцелевших успел сделать еще несколько снимков.

На экране один за другим сменилось еще пять фотографий, сделанных с большого расстояния. Видно было, что руки у фотографа тряслись, и изображение смазывалось. Темнокожие жилистые существа орудовали палками и камнями, добивая людей. Несколько тел лежали на земле.

– По словам одного из уцелевших, они сумели убить или ранить как минимум пятерых, но нападавшие забрали тела соплеменников с собой. Как и часть «военной добычи» – то есть, несколько тел убитых. Это странно.

– Что же тут такого?

– Звери не убирают за собой поле боя. У зверей нет понятия о смерти.

– А у кого есть?

Ната запнулась. Она пока не задавала себе этого вопроса, но внезапно прозвучавший из уст собеседника, он заставил посмотреть на ситуацию под другим углом.

У людей.

Люди. Единственные существа во Вселенной – и речь идет не только о выходцах с планеты Земля, поскольку на всех языках все разумные существа именуют людьми именно себя! – которые одну половину своей жизни заняты тем, что пытаются определить свое место в ней, а другую половину той же жизни тратят на то, чтобы из этого места выбраться. Только люди заняты изучением этого мира и его переделкой под себя. Только люди способны одновременно на самые чудовищные и самые невероятные поступки. Только им присущи как истинно бессмысленная жестокость – ни одно животное не убивает ради удовольствия или забавы! – так и истинное милосердие, когда ради другого готов сознательно пожертвовать собой. Собака, кидаясь на защиту хозяина, действует инстинктивно, не рассуждая, но эта же собака не способна взвесить все «за» и «против» своего поступка. Она не боится смерти потому, что не знает ее. Она не заботится о своем будущем потому, что для нее есть только настоящее. Она не учится на своих ошибках потому, что у нее нет прошлого, как такового. Старая собака не лежит часами, мысленно перебирая в памяти моменты, когда она была молодой и полной сил. У нее нет такой памяти.

Память есть у человека. Память и разум.

Но что считать разумом?

Люди веками пытались найти ответ на этот вопрос. И, судя по тому, что споры ведутся до сих пор, ответа нет. И выход человека разумного за пределы Солнечной Системы ничуть к нему не приблизил. Наоборот, встречи с другими разумными существами лишь отдалил его. Например, те же уриане. Растения. Самые продвинутые в научном отношении разумные существа оказались растениями. Даже не бывшими грызунами, как гламры. Даже не «медведями», как меоры. А сколько искорок разума погасло в Галактике в прошлые тысячелетия, до того, как о них узнали на других звездах? Сколько разумных рас кануло в вечность, так никогда и не выйдя за пределы своих систем и не встретившись с братьями по разуму? Разумные рыбы. Разумные насекомые. Разумные грибы. Даже на Земле так никогда и не возникла раса разумных дельфинов, оставшись где-то между тупиковой ветвью эволюции и запасным вариантом.

Ната Чех занималась тем, что изучала разумным существ, сиречь людей, как бы они сами себя не называли и как бы не выглядели. Если бы карликан открыли чуть позже, если бы они в своем развитии ушли от прародителей-землян чуть дальше, она бы побывала на их планете с исследовательской миссией. И, может быть, даже написала бы парочку статей о том, как среда обитания влияет на внешность и поведение. Не только человек приспосабливает планеты под себя, как в Солнечной Системе произошло с Марсом и вовсю происходит с Венерой. Порой и планеты переделывают людей – мол, хотите здесь жить, так извольте подчиняться моим правилам. Как говорится, в эту игру можно играть и вдвоем.

Но на Планете Мола Северного людей нет. Есть те, кто на снимках выглядит, как прямоходящая обезьяна. Но кто они на самом деле?

Ната посмотрела на сидящего напротив мужчину. Поджала губы.

– Мы с этим разберемся, – сказала она.

– Не сомневаюсь, – кивнул он.

– В нашей группе собрались лучшие специалисты, – добавила она. – Зоологи, палеонтологи… антропологи.

– Не сомневаюсь, – повторил он.

– Это наша работа – изучать миры.

– А наша работа – обеспечить вашу безопасность, – он кивнул.

– Вы… получили ответ на свой вопрос? – ее начал раздражать этот мужчина. Все-таки детство с тремя братьями давало о себе знать.

– В общих чертах. По крайней мере, цель ясна.

Он посмотрел на последний снимок так, словно в центре его была нарисована мишень для стендовой стрельбы. Ната перехватила этот взгляд и обо всем догадалась.

– Только учтите, мы летим туда не на сафари. Вы обеспечиваете нашу охрану…и только охрану. В конце концов, Планета Мола Северного официально принадлежит карликанам. И только им решать, как поступить с… результатами наших исследований.

На сей раз мужчина промолчал.

Выпроводив гостя, Ната не стала закрывать ноутбук. Вместо этого открыла еще несколько окон и принялась набрасывать план работы.

Кусты шевельнулись. Их колючие веточки с шуршанием потерлись друг о друга, но не растрепались – крохотные иголочки цепко держались друг за друга. Но одновременно они же выдавали спрятавшегося за кустом зверя. Ветер колышет кустарник иначе.

И запах. Кусты синеягодника пахнут не так. Аромат от них исходит только в двух случаях – когда распускаются цветы, и когда созревают ягоды. Созревшие, они лопаются, сок стекает по треснувшей кожице до земли, падает сочными тягучими каплями на землю. И вместе с соком падают на пыльную почву семена. Мелкие существа – ползуны, многоножки, кусаки и прочие – пробегая мимо, цепляют их на лапы и хвосты и разносят во все стороны. Иногда, правда, семена находят прыгуны и прочие растительноядные зверьки. Они пробуют их на вкус, но выплевывают – семена сильно горчат. А если съесть их слишком много, заболит живот. Съедобна только лишившаяся семян мякоть. Она немного кислая, но и притягательна на вкус. Приятная такая кислинка. Уалла любит такие ягоды. И синеягодник скоро поспеет. Надо будет привести ее к этому кусту. Или наломать колючих веток, тех, на которых побольше ягод, и отнести ей.

Буш помотал головой. О чем он только думает! Он на охоте. Он чует зверя, притаившегося в кустах. Ветер дует в сторону, относя запахи прочь, но зверь лучше умеет нюхать. Он наверняка тоже заметил Буша и затаился. Его выдало неосторожное движение, на которое среагировали веточки колючего кустарничка.

Зверь ждет. И Буш ждет. У него с собой палка с заостренным концом. Такая же палка есть только у Хыха. Вожак бережет ее, никогда с нею не расстается и каждый раз после того, как уколет этой палкой зверя, внимательно осматривает острый конец – не сломался ли, не треснул. Вожак Хых умеет так кинуть палку, что она всегда втыкается в бой или шею зверя. Он сильный и меткий, потому и стал вожаком. Ему многие пытаются подражать – тот же Мрачный или Мяк-Мяк. А силач Чух даже ходит с двумя палками, в двух руках. Но их палки не летят так далеко и не бьют так сильно и метко, как палка вожака.

Такая палка есть у Буша. Ему пришлось обзавестись ею потому, что с некоторых пор он больше не может охотиться вместе со всеми.

Охота стаи проста – все, кроме самых старых и самых маленьких, кто уже не может или еще не научился хорошо и быстро бегать, уходят искать добычу. Когда найдут подходящих зверей, стая разделяется – самки, подросшие детеныши и некоторые самцы, кто послабее, захотят спереди и начинают шуметь, топать, швырять камни и всячески пугать зверей, заставляя их бежать туда, где прячутся охотники. Те в нужный момент выскакивают из засады и бьют пробегающих мимо зверей палками. При этом всегда одного убивает вожак. В одиночку. Метнув как следует свою заостренную палку. Остальные тоже не отстают, но бывает так, что окруженный другими охотниками зверь прорывает кольцо и убегает. И тогда единственной добычей становится жертва вожака.

Буш больше не может быстро бегать вместе с загонщиками. А все потому, что долго болел, укушенный в ногу и плечо, когда стая столкнулась с двуногами.

Буш тогда прихромал в стойбище и свалился в гнездо, истекая кровью. Он добрался до места сам, и поэтому его легко приняли обратно. Тех, кто, раненый двуногами, не мог идти сам, тоже принесли с собой, но они были ранены так страшно, что вскоре умерли.

Буш был единственным раненым, кто выжил. И благодарить за это надо Уаллу.

Из-за ран, нанесенных двуногами, племя потеряло пятерых охотников. Пока они еще жили, они лежали в гнезде, постанывая и ворча, когда по ним проползали дети. У двоих загноились раны, их оттащили в сторонку, чтобы не так воняло. Старые самки пробовали вылизывать раны и очищать их листьями. Это помогало, но слабо – раны были слишком велики. На пятый день они умерли, крича перед смертью. Они так и не узнали, что вожак Хых вместе с уцелевшими охотниками ходили к логову двуногов и совершили еще одно нападение. На сей раз обошлось без особенных жертв – несколько небольших ран не в счет.

Причиной нападения был голод. Раненые не могли охотиться, а есть хотели, как и все остальные. Вожаку и другим удалось добыть только одного двунога – других убитых защитили соплеменники, забившись в свои убежища-панцири. Все же мясо помогло племени немного протянуть – сезон созревания плодов только-только начинался, племени грозил голод.

Когда мясо кончилось, вожак Хых отправился было в новый набег, раз двуноги оказались такой легкой добычей, но накануне внезапно небо заблестело и разразилось таким страшным ревом и грохотом, что племя, побросав все, кинулось бежать и прятаться. Яркая вспышка, озарившая полнеба, напугала всех, от мала до велика. Свет нес зло. От него болели глаза и зубы, ломило кости, и нарывала и чесалась кожа. Напуганные, они долго сидели, забившись в гнездо, прижавшись друг к другу и запрятав подальше детей и беременных самок. От страха никто не мог пошевелиться и тем более высунуть нос наружу.

Только несколько почти день спустя вожак Хых рискнул выбраться наружу. Он сделал несколько осторожных шагов, озираясь по сторонам – и с воплем метнулся обратно. Земля дрогнула снова, яркая вспышка озарила горизонт, и рев неведомого чудовища снова прокатился по миру. Вожак, дрожа от страха, забился к самкам, но ни одна не подумала выгнать его наружу – все были слишком напуганы.

На сей раз страх держал их в гнезде намного дольше – свет дважды успел смениться тьмой и Злой Глаз в третий раз начало клониться книзу прежде, чем некоторые самки стали проявлять нетерпение. В скученности гнезда всем было тесно и неудобно – многие ходили под себя, обделавшись со страху и не смея отползти хотя бы на расстояние вытянутой руки. Детеныши копошились в этой грязи, пачкались в отходах и после этого маялись животами. Трое малышей заболели, еще два, груднички, непрерывно плакали и скулили от голода – у их матерей от страха пропало молоко. Осталась лишь ода кормящая самка, одноглазая Фи. У нее детеныш умер, задавленный в суматохе еще в первый день, и потерявшие молоко матери стали одного за другим подпихивать ей своих младенцев. Фи, которая не могла расстаться с трупиком малыша, сперва отталкивала их и ругалась, но когда груди начали болеть от избытка молока, а плач голодных детенышей стал нестерпим, смирилась. Но от голода и у нее стало мало молока, так что матери едва ли не дрались с нею.

Голод, страх и болезни заставили стадо сменить место обитания. Они ждали еще одну тьму и один свет, и когда на четвертый раз Злой Газ стал садиться тихо, без рева и криков, вожак Хых выбрался наружу и поманил остальных.

Они выбирались из гнезда осторожно, крадучись, готовые в любой момент спрятаться обратно. Раздайся какой-нибудь громкий звук, и все опять ринулись бы в пропахшую мочой и навозом тьму гнезда. Но все было тихо. Прочие животные тоже были напуганы и поспешили убраться отсюда подальше. Лишь несколько крыланов негромко пискнули, проносясь над стадом.

Последними выбрались одноглазая Фи, все еще прижимавшая к себе трупик детеныша и несколько раненых. Вернее, только двое – Буш, которого волокла на себе Уалла, и еще один самец, Мыга. У него был искалечен двуногами бок, и рана гноилась. Он еле шел, скособочившись и держась за рану обеими руками. От него старались держаться подальше – резкий запах гнили и смерти отпугивал всех.

Точно также отлучения чуть было не заслужили Фи и Буш. Но за Буша горой стояла Уалла, живая и здоровая. Она обхватила его поперек туловища, прижавшись всем телом, и оскалила зубы, рыча и ворча, показывая, что готова сражаться за него со всем миром. У Буша распухло и кровоточило плечо. Он еле мог пошевелить левой рукой, правда, рана на правом бедре не гноилась и заживала хорошо. Тут мог остаться всего лишь шрам, и Буша оставили в покое. А вот Фи не хотели брать с собой – из-за трупика. В конце концов, она бросила его в опустевшем гнезде, закидав ветками.

Стадо шло всю ночь, остановившись на ночлег на рассвете. Дневку устроили в овраге, забившись в заросли кустарника, в тень. Дети нашли несколько гнезд мелких крыланов, которые тут же разорили, несмотря на то, что яйца все были насиженные, а в одном гнезде были птенцы. Их съели тоже, отдав в первую очередь самкам с маленькими детенышами. Кроме яиц, нашли несколько слизняков и мокриц, которые прятались под бревнами и камнями. Но этого было мало – если делить поровну, то каждому досталось бы всего по две-три мокрицы и по одному слизняку. Уставшие охотники, правда, прошлись по оврагу туда-сюда, но не отыскали ни одного зверя.

Так прошло несколько дней. С каждым разом ночной переход стада становился все короче. Взрослые выбивались из сил. Многие детеныши ослабели настолько, что их пришлось нести. У одноглазой Фи окончательно пропало молоко, и было ясно, что оба оставшихся грудничка вскоре умрут.

В последний день перехода, уже на рассвете, когда охотники, нюхая воздух, начали искать место для дневки, упал Мым. Он рухнул набок, несколько раз дернулся и остался лежать, постанывая сквозь зубы. Его стоны и вопли действовали на нервы. Все стали рычать и огрызаться, а потом Мрачный подскочил и ударил Мыма камнем по голове.

Камень выдержал. Голова – нет. Треснула кость, и Мым, дернувшись последний раз, затих.

Мрачный попятился, стискивая камень в кулаке так, что побелели костяшки пальцев. На острой грани камня блестели кровь и мозг. Все застыли, глядя на тело. Застыл и Мрачный, глядя на стекающие с камня на руку кровь и мозг. Потом медленно, как во сне, поднес руку ко рту и слизнул алую каплю. Судорожно сглотнул. Теплая кровь была такой же, как у добычи.

Кровь. Теплая. Такая же, как…

Кто первым шагнул вперед, они не заметили. Но в следующий миг взрослые, как по команде, кинулись на тело Мыма. Его рвали ногтями, резали острыми гранями камней, тянули и дергали во все стороны. Злой Глаз только-только успел оторваться от края мира и залить все вокруг своим пугающим светом, а от Мыма осталось лишь несколько самых крупных костей и клоки волос.

Облизывая пальцы – каждому досталось по куску, а некоторым по два – все посматривали друг на друга с новым чувством. Произошло нечто, из ряда вон выходящее. Никто не помнил, чтобы им пришлось нарушать табу. И никто не знал, что надо делать дальше.

Первым очнулся вожак Хых – на то он и вожак.

– Ар! – взревел он. – А-у! Гу! Бу!

И махнул палкой, подкрепляя свой призыв.

– Уа-а, ня-ня… Их! Их! – заскулили некоторые. Начинался новый день, и стаду надо было переждать яркий свет в укрытии.

– Ау! Гу! Гу! – заставляя соплеменников подчиняться, вожак Хых стал колотить самых упрямых палкой, заставляя сняться с места. Стадо подчинилось – все понимали, что надо как можно скорее покинуть это место. Ибо нельзя жить там, где умер кто-то из своих.

Окончательно остановились только через два дня, когда неожиданно вышли к широкой реке, перебраться через которую было невозможно. Зато на ее берегах гнездилось много птиц. Некоторых сумели подбить палками или камнями, а дети нашли у берега много мелкой живности. Все решили, что тут и будут жить. Тут было лучше.

Женщины, только переведя дух, начали строить гнездо на окраине росшей неподалеку рощицы – наломали длинных веток и соединили их верхними концами друг с другом, нижние подперев по кругу камнями и обломками древесных стволов, найденных в округе, чтобы вся конструкция не разваливалась. От ветра и дождя она защищала слабо, как и от ночного холода, но зато там можно было укрыться от Злого Глаза в небе. Там, по традиции, прятались беременные женщины и матери с самыми маленькими детьми. Остальные забивались к ним только в те редкие времена, когда Злой Глаз начинал моргать… Тогда свет вспыхивал так ярко, что смотрящий на него лишался зрения навсегда. В обычное же время взрослые, кому не хватило места в гнезде, располагались поблизости, устраивая себе лежки под кустами.

Так началась жизнь на новом месте.

Глава 6

И с тех пор прошло некоторое время. Сколько – Буш не знал. Нога у него давно уже зажила – на коже остался только длинный прямой шрам. Волосы в этом месте росли редко и были намного светлее, чем на остальном теле. В обращении к нему у соплеменников появилось новое «слово» и это было обозначение метки.

Вторая метка оставалась на правом плече. Там она была не в виде полосы, а в виде нескольких тонких белых прожилок, исходивших от одного центра, где наросла жесткая нашлепка, словно мозоль. Внутри, под нею, в мясе застряло что-то вроде осколка зуба или мелкого камешка. Оно долгое время причиняло боль, и Буш не мог двинуть правой рукой. Она висела плетью, он почти не спал, поскольку каждая попытка шевельнуться отдавалась острой пронизывающей болью. Вдобавок, рана гноилась. Из дыры, оставленной то ли зубом, то ли камешком, которым его ужалили странные кусачие летуны – странные потому, что их не было видно, только слышно, и они появились только с теми двуногами, – сочились гной, кровь и какая-то слизь. Воняло ужасно.

Неизвестно, что было бы с Бушем, если б не Уалла. Она осталась с ним. Хотя обычно самки недолго задерживаются с самцами и бросают их через несколько дней. Но Уалла оказалась не такой. Она ухаживала за раненым Бушем, как за младенцем – палочкой или свернутыми в трубочку листьями удаляла гной, языком слизывая остальное. Обкладывала его пахучими листьями. Что-то давала жевать – раз рана внутри, то и пахучие листья тоже должны как-то попасть внутрь! – что-то прижимала к ранам. Отгоняла привлеченных вонью падальщиков и собственных сородичей. А когда стадо кочевало, помогала Бушу идти, подставив плечо.

Было время, когда Бушу было совсем худо. Он мало, что об этом помнил – лежал в жару и беспамятстве, лишь иногда открывая глаза. Память смутно сохранила воспоминание о том, как соплеменники сгрудились поодаль, а над ним припала к земле Уалла, рыча и вскрикивая с отчаянием и злобой. Это было время, когда вожак Хых чуть было не приказал выбросить всех раненых и заболевших, ибо еды и места в гнезде не хватало. Двоих выпихнули наружу, Мым сумел задержаться у самого порога, Буша отстояла Уалла.

Обычно стадо заботилось о своих больных и раненых сородичах, но только до тех пор, пока было вдоволь еды и не было врагов. Они смутно понимали, что выжить можно только вместе и нельзя бросать никого на произвол судьбы. Но с безнадежными больными или совсем дряхлыми стариками и старухами, которые не могли уже сами идти во время кочевок поступали сурово – если отстал и упал, дальше спасайся сам. Мертвых не хоронили. Своего младенца Фи просто бросила в загаженном гнезде, хотя и закидала ветками. Обглоданные останки Мыма оставили на земле – почему-то, когда все закончилось, никто не осмелился подойти к тому, что от него осталось.

На новом месте жизнь наладилась. У реки оказалось вдоволь пищи – в зарослях вдоль берега можно было подкараулить некоторых летунов, на мелководье набрать разнообразных слизней и червей, а также изловить плывунов. Кроме того, на водопой часто приходили животные, и их можно было подкараулить.

Пищи было вдоволь. Голод отступил. Правда, из двух младенцев один, тот, что помладше, все равно умер. Зато второй, у которого уже вылезли четыре зуба, окреп и сейчас, время спустя, уже начал ходить. Самки, пользуясь тем, что стало сытнее и спокойнее жить, начали чаще зазывать к себе самцов. Несколько раз между ними вспыхивали драки – кому достанется соблазнительница. Чаще всего победителями выходили Мрачный, который со дня убийства Мыма стал странно агрессивным, и сам вожак Хых.

Буш не принимал участия в этих драках. Первое время он был все еще слаб и не мог как следует размахнуться и ударить правой рукой. А потом – у него была Уалла. Они были парой – одной из немногих постоянных пар в стаде, где чаще всего самка оставалась с самцом только до тех пор, пока либо что-нибудь не случалось с самцом, либо пока не находился кто-то сильнее и агрессивнее его. Самки обычно безропотно подчинялись закону природы – во время течки они зазывали к себе самцов, но окончательный выбор принадлежал не им. Уалла была одной из немногих, кто сама решала, с кем ей быть. Изо всех ее партнеров Буш был единственным, с кем она оставалась так долго.

Достаточно долго для того, чтобы ее живот снова начал округляться, а груди налились и увеличились в размерах.

Уалла готовилась стать матерью, и все знали, что Буш был отцом ее ребенка. Понимал это и сам Буш, но понимал смутно, поскольку новое чувство отцовства еще не проснулось в нем. Пока он чувствовал лишь благодарность к Уалле за то, что заботилась о нем, когда он был болен. За то, что приносила ему еду, когда он сам не мог ее добыть. За то, что прижималась к нему всем телом, согревая. И за то, что позволяла прикасаться к ее телу и даже сама время от времени брала его ладонь и клала себе на живот и груди. Самки, вынашивающие детенышей, обычно к концу срока становились неуклюжими, слабыми, мало двигались. Да и первое время после рождения малышей тоже все больше отсиживались в гнезде, лишь через некоторое время, когда младенец подрастал и начинал ползать, уходили вместе со всеми собирать корешки и плоды, а также ловить мелкую живность. Большинство самок постоянно были либо беременны, либо выкармливали очередного малыша. Даже если детеныш умирал – а это случалось в одном случае из трех – мать недолго переживала. Она либо отдавала свое молоко другим голодным малышам, как делала в свое время Фи, либо вскоре утешалась, готовясь родить следующего. Фи вот тоже уже начинала как-то странно поглаживать себя по животу, который пока еще был меньше живота Уаллы, но обещал вскоре его догнать в размерах.

Сейчас Уалла спала, свернувшись калачиком, на подстилке из тростника, который они с Бушем наломали накануне. Такие вот лежки приходилось менять довольно часто, стоило подстилке пропитаться вонью их тел и грязью. Крышей над головой служило развесистое корявое дерево, под корнями которого они выкопали себе неглубокую яму, но не отбросили землю, а оставили там же, образовав небольшие бортики. Охапки тростника выкидывались подальше от стойбища, а на их место приносились новые. Чаще всего их бросали в воду – река уносила грязь куда-то вдаль, и поблизости от стойбища все было чисто и ничем не пахло. Запах мог выдать стадо хищникам. Тогда пришлось бы сниматься с места и уходить, а бросать реку и пищу, которую она давала, никому не хотелось. Плывунов было так много, что их вскоре наловчились ловить даже подросшие ребятишки, и когда охотники уходили на поиски добычи на день или два, самки и детеныши не голодали.

Наклонившись к спящей Уалле, Буш тихо втянул носом ее запах, родной и близкий. Почувствовав его присутствие, Уалла засопела, потянулась к нему, но Буш отпрянул. Он не для того выбрался из лежки в неурочное время, чтоб тут же нырнуть обратно. Вместо этого он придвинул поближе к ней несколько кореньев тростника, накопанных вчера, когда они меняли подстилку. Корни были мясистые, сочные, но уже начали горчить. Ничего. Чтобы утолить спросонья первый голод, Уалле этого хватит. А там он вернется и принесет чего-нибудь.

Пошарив в траве, Буш вытащил оттуда палку с заостренным концом, похожую на ту, которой так гордился вожак Хых.

Он обзавелся ею после того, как стало ясно, что после ранения не сможет нормально двигать правой рукой. Бедро зажило давно, теперь рана напоминала о себе, только когда он задевал шрам и чувствовал под пальцами твердый старый рубец. Но вот плечо… Осколок или зуб, сидевший там, постоянно напоминал о себе. Чуть размахнешься – и всю правую сторону пронзает боль. Из-за этого Буша даже перестали брать в добытчики – теперь он вместе со стариками, бездетными женщинами и подростками загонял дичь, чтобы та бежала туда, где ее ждут остальные. Для Буша, еще недавно молодого охотника, это было мучительно. Он мечтал о том, чтобы завоевать авторитет в стаде, войти в число тех, кто правит. Нет, конечно, вождем ему не стать, но занять место подле вожака…

Надо было придумать что-нибудь, что помогло ему подняться выше. И заостренное копье – как у Хыха – было одним из способов.

Буш долго наблюдал за вожаком и его копьем, замечая, как оно заострено и как Хых за ним ухаживает. Потом он долго искал подходящую палку, обдирал от коры и веток, нашел осколок камня и постарался срезать все неровности. Заострять пришлось зубами и тем же камнем. Получилось даже лучше, чем у вожака – острие получилось чуть плоское и за счет этого немного прочнее. Заодно опытным путем Буш выяснил, что один из острых камней, который он нашел, отлично может резать. Предыдущий камень он давно потерял, еще когда первый раз убегал от двуногов. А этот был даже лучше. Теперь Буш постоянно таскал с собой копье – в левой руке – и тот самый камень – в правой.

Да, копье приходилось держать по-другому, не как все. Но бросать его он не мог – больно же! – а надо. И поэтому Буш придумал научиться орудовать левой рукой. У некоторых его сородичей получалось одинаково хорошо махать обеими руками, а кое-кто вообще был леворуким. Та же Фи, например. Но от самки не требуют особенного умения. Однако, если Фи легко сшибала плоды палкой, держа ее в левой руке, почему бы и самцу не стать таким же? Как-то Фи этому научилась!

Учились все просто – наблюдая и следуя друг за другом. Как-то по-своему работали только если не получалось точно повторить чужие движения. Буш несколько дней провел с самками, пока они строили новое гнездо или собирали плоды. Со стороны в этом не было ничего необычного – пока не выздоровел окончательно, он не мог ходить на охоту вместе со всеми и оставался в стойбище. Тогда он и заметил леворукость Фи. И, заимев острое копье, припомнил и стал повторять ее движения.

Поначалу его копье летело не туда и не так, не долетая до цели. Охотники скалились, ворчали, отгоняли его от себя. Буш не сдавался. Он стал охотиться один. Уходил вдоль берега реки или на равнину и, выбрав добычу, метал в нее копье левой рукой.

Сначала он часто промахивался, но постепенно плечо налилось силой, и однажды он убил копьем молодого бегуна. Копье пронзило его тушу почти насквозь, и Буш с триумфом притащил добычу в стойбище. К несчастью, триумф подпортило то, что большая часть охотников в тот раз ушли за добычей, и похвалиться не получилось.

Тем не менее, Буш уверился в своих силах, и в тот раз опять пошел на охоту один. Собственно, это была не настоящая охота – он просто хотел пройти в сторону от реки. Его странным образом тянуло туда, откуда они бежали. Нет, здесь было намного лучше, просто там, возле пустоши, где обитали двуноги, произошло что-то… что-то такое. Оттуда могла исходить как опасность, так и… Нет, Буш сам не знал, почему время от времени оборачивается в ту сторону.

Далеко он, конечно, не пойдет. Путь обратно занял бы несколько ночей. Опасно пускаться в такую даль в одиночку. Тем более, нельзя оставлять Уаллу. Скоро у нее родится ребенок. Бушу было любопытно, как же рождаются дети. Самки все об этом знали, но прятались от самцов. Буш надеялся, что Уалла не станет прятаться от него, и он наконец увидит, как у самки появляется этот крохотный красный пронзительно орущий комочек. Ведь не из той же ямки точно посередине тела вылезает он! У самцов есть такая же ямка, но ни разу у них оттуда ничего не вылезало. Да, он не бросит свою подругу, пока не узнает, как оно происходит.

Еще одной причиной, по которой Буш предпочитал одиночество, был Злой Глаз, смотревший с неба. Стадо вело ночной образ жизни, как большинство обитателей этого мира. Лишь немногие животные двигались при свете – несколько мелких пестрых летунов, парочка безногов, а также плывуны, которые спасались от Злого Глаза на глубине, в сине-серой бездне воды. Некоторые плывуны все время были в воде, другие иногда выбирались на сушу и лежали там, не боясь подставлять бока Злому Глазу. Кожа у них была такая твердая, что они могли не бояться его. С другой стороны, у броненосцев и панцирников тоже есть толстая шкура, которую не проткнешь даже заостренной палкой, но они не ходят под Злым Глазом.

Буш знал, что Злой Глаз убивает. Знал, что от него надо прятаться в тени. Недавние вспышки и громовой рев, от которых стадо бежало сюда, были тому подтверждением. Он знал, что от Злого Глаза можно навсегда остаться в темноте и больше никогда ничего не видеть. Знал, что кожа от него шелушится и покрывается язвами. Знал, что болит голова и крутит живот. Но знал также и то, что подобное давно не бывало ни с кем. Более того – когда в последний раз была вспышка Злого Глаза, никто не заболел, не покрылся язвами и не ослеп. Может быть, Злой Глаз не такой уж злой? Или он постарел как стареет все в мире? А если так, что бояться бессильного старика?

И вот поэтому Буш покинул спящую Уаллу задолго до того, как проснулось все стадо.

Злой Глаз висел низко над землей. Еще немного, и он коснется края мира. Тогда племя начнет просыпаться. Под последними лучами Злого Глаза охотники соберутся за добычей. Но до этого Буш успеет пройтись по земле, которая сейчас принадлежала ему одному.