Текст книги "Роман Галицкий. Русский король"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)

Глава 5

1

Нигде не задерживаясь надолго, как поднятый посреди сладкого зимнего сна медведь-шатун, Роман промчался через всю Волынскую землю и Киевские края и ворвался во Вручий, в гости к тестю, Рюрику Ростиславичу Мономашичу, который правил Киевом и Киевской землёй вместе со Святославом Всеволодичем из племени Ольговичей. Рюрику Ростиславичу, прозванному Вышлобым, хватало и своих забот, но Роман не стал долго обременять тестя своим присутствием. Оставив у него жену и дочерей, он с большей частью дружины и боярами поскакал в Польшу, к королю Казимиру Справедливому, которому доводился племянником.

* * *

Никем и ничем в пути не задерживаемые, в разгар весны войска Бэлы венгерского подошли к Галичу и встали по берегу Днестра. С городских стен хорошо был виден их стан – как и из стана венгерского хорошо был виден город на Горе и Золотые Ворота.

Уперев руки в бока, улыбающийся Бэла смотрел на Галич и тихо восхищался. В пути князь Владимир много рассказывал ему о городе и своей земле, но только сейчас, увидев столицу Галиции воочию, Бэла понял правоту Владимира. Богата эта земля! Днестр, Южный Буг и Дунай открывают выход к Русскому морю, а оттуда в Византию и дальше. От этих мыслей у Бэлы кружилась голова.

Рядом с ним тихо стоял его юный сын, королевич Андрей – худощавый костистый подросток с острыми мелкими чертами лица. Глаза его восторженно горели. Это был первый его поход, и всё было ему в диковинку.

– Что, Андраш, нравится город? – Бэла положил сыну руку на плечо.

– Очень, – кивнул мальчик.

– Лучше нашего?

Андрей непонимающе покосился на отца.

– Лучше? – допытывался тот.

– Н-не знаю, батюшка.

– А ты хотел бы в нём жить? Мальчик тихо улыбнулся:

– Наверное…

– Тогда я подарю тебе этот город! И ты будешь его королём! – уверенно сказал Бэла.

Потрепав сына по плечу, он обернулся, ища глазами князя Владимира. Того не пришлось долго отыскивать.

Слегка пошатываясь – ввечеру, как обычно, русский князь приложился к чаше с крепким вином, празднуя окончание похода, и теперь мучился с перепою, – Владимир стоял чуть в стороне, пожирая город жадным взглядом. Когда Бэла подошёл, Владимир резко повернулся в его сторону, набычился.

Король широко улыбнулся гостю – улыбка далась ему легко: сказалось воспитание в Византии, где за умелой гримасой можно было скрыть что угодно.

– Вот ты и дома, князь Владимир, – сказал он. – Осталась самая малость. Нынче же шли в город своих людей – пускай отворяют галичане ворота. Или мы войдём сами!

* * *

Ждать пришлось недолго. Солнце только-только поднялось на небо – чистое, безоблачное, пронзительно-синее, – когда под пение рожков ворота Галича величаво растворились, и на мост вступило посольство. Тёплое весеннее солнце играло яркими бликами на праздничных одеяниях протопопа и прочего высшего духовенства, пёстрыми красками расцветило толпу бояр, вышагивающих следом. За ними шагали дружинники – в полной броне, с копьями, щитами и мечами – не для боя, для красы. Возле оставшихся открытыми ворот теснился народ. Любопытные лезли на крепостную стену.

Они подходили, неся дары королю. Сверкало на весеннем весёлом солнце золотое праздничное облачение, трепыхались хоругви, и казалось, что вышитый Спасов лик то выглядывает любопытно, то опять прячется.

Боярство выступало степенно, шагая широко и важно, опираясь на посохи. Бояре мели подолами шуб только-только подсохшую после весенних дождей дорогу, гордо расправляли плечи. Набольшие шли в первых рядах – сам старый Тудор Елчич покинул ради такого случая свой терем. Старика почти не было видно между важными, степенными его сыновьями – справа шёл Фома, слева Никиша. Володислав Кормиличич, Судислав Бер-натович, Володислав Витович да Юрий Витанович тоже держались впереди. Что до Щепана Хотянича, то он не торопился соваться на глаза – поглядим, мол, что это ещё за угры за такие. Старый Щепан был себе на уме.

…А ведь ещё накануне в Галиче шли жаркие споры. Гудело, не смолкая, вечевое било, бояре, надсаживая голос, орали с помоста, лаяли друг дружку, а снизу их подначивало людское море. Крикунов, которым платили серебром за то, чтобы выкрикивали угодное боярам, не было слышно. Одни хотели обороняться от угров, другие мечтали распахнуть им ворота. Иные выкрикивали имя Владимира Ярославича, который идёт с уграми возвращать себе отцов и дедов стол, другие требовали призвать нового князя, «бо Володимир боле не надобен». Находились и такие, что были готовы призвать на княжение кого ни на есть от угров. Поминали даже недавно уехавшего Романа Мстиславича волынского. Но всё равно решили отпирать уграм ворота. А там – как Бог даст…

Посольство встретили всадники – угорские конники, из числа личной охраны короля Бэлы. Все подтянутые, в блестящих доспехах, с копьями наперевес, они выстроились двумя рядами, свысока поглядывая на проходивших мимо попов и бояр.

Сам король Бэла ждал возле походного шатра – ещё свежий и бодрый, но уже начавший полнеть. Время только-только обратило на него внимание. Стройный бледный от волнения мальчик возле него казался самим воплощением юности. Расширенными глазами, похолодев, он смотрел на приближающееся посольство и время от времени вопросительно косился на отца. Но Бэла нарочно не замечал сына. Все его мысли сейчас были заняты одним – Галич, русский богатый город, приносит ему свои дары. И какая жалость, что не ему суждено сидеть на его золотом столе!.. Но ещё перед походом пересылался он гонцами с великим киевским князем Святославом, говорил, что зовут его на Галич русские князья, и получил ответ. И, коли хочет сохранить он дружбу с Киевом, придётся ему отказаться от Галича, но довольствоваться лишь частью земель – спорным пограничным Перемышлем. Бэле, собственно, и не нужен был весь Галич, но Перемышль, на который он поглядывал давно, был лакомым куском.

Посольство приблизилось, и служки, шедшие позади высших чинов, запели канон. Бэла остался безучастен -он был ревностным католиком, но князь Владимир, до того державшийся позади, быстро выступил вперёд и перекрестился. Воеводы, стоявшие подле, неприязненно покосились на него. Уграм не нравился русский князь – невоздержанностью в питии, дерзкими речами, вечным недовольством всем. Да и на взгляд он был куда как непригляднее – полный, начавший лысеть, с пятнистым испитым лицом, в помятых и порой несвежих одеждах.

Епископ важно поклонился королю:

– Здрав будь, князь Угорский на многая лета! Да хранит тебя Господь Бог наш на земле Галицкой!

Сказано сие было по-гречески, и Бэла отлично понял. Ответив вежливым кивком, он звучно произнёс:

– Благодарю за добрые слова и приветствую вас, святые отцы и мужи галицкие!

Из бояр не все разумели греческой молви, но главное поняли.

– Призвал меня город ваш, дабы помочи получить, – продолжал Бэла, – и вот я здесь, и полки мои тоже. И готов послужить земле Галицкой.

Епископ ответил на то поклоном, протянул святые дары. Бэла перекрестился, чуть отступил в сторону – подошёл слуга, принял дары на вытянутые руки.

Бояре зашевелились, задвигались, как обтянутые дорогими шубами валуны, и вперёд вышел Борис Семеныч, на чуть дрожащих от волнения руках поднося на рушнике хлеб-соль. Бэла знал об этом русском обычае. Он чуть улыбнулся красивыми тонкими губами, поклонился, прижимая руку к сердцу, а потом осторожно отломил корочку и разжевал. Свежий, только-только испечённый каравай хранил ещё тепло печи и приятно пах.

– Галич открыл тебе ворота, князь Угорский!

В задних рядах посольства ударили в бубны, задудели в гудки, и отдалённый гул донёсся от распахнутых ворот.

Люди у стен заволновались, загалдели, готовясь встретить дорогих гостей.

Хлеб убрали – всё тот же слуга унёс его в королевский шатёр. Владимир Ярославич, которого опять обошли вниманием, не выдержал и, протолкавшись вперёд, окликнул Бэлу:

– Ваше величество, а как же я?

Его оттеснили угорские воины широкими плечами. Конюший подвёл белого иноходца, и Бэла вскочил в седло. Его воеводы последовали его примеру, и первая угорская сотня неспешно начала разворачиваться, чтобы войти в Галич. Прежде, чем тронуться в путь, Бэла сверху вниз посмотрел на взволнованного, раздражённого, недовольного Владимира.

– Твой черёд пока не настал, брат, – молвил он. – Погоди!

И тронул поводья. Послушный конь взял с места лёгкой рысцой. Рядом с королём скакал королевич Андраш.

2

Кончанский староста Угоряй который день был мрачен. Двое меньших сынов ходили тише воды, ниже травы. Жена, дочь и невестка прятались от главы семьи. И только старший сын, уже семейный и имеющий двух малолетних детей Никита, не только терпел присутствие отца, но и огрызался на его ворчание.

– И чего тебе, щенку, неймётся, – распаляясь, уже хрипел от натуги Угоряй, – угры-то, небось, не половцы и не ляхи! Не с войной пришли, а наряду нам дать, как жить…

– Наряд дать! – насупясь, бурчал Никита. – Нешто у самих головы на плечах нету, что приходится у соседев занимать? Нешто сами лаптем шти хлебаем? Нешто у нас своих бояр нету, чтоб думать?

– Бояре-то есть – угров они и прислали. Дескать, сами не могем, так подсобите!..

– Таким, как ты, только и подсоблять! – Никита притопнул ногой. – До седых волос дожил, а ума не нажил!

– Отцу перечить? – взвился Угоряй, замахиваясь костылём. – Смотри у меня! Молод ещё, учить-то!

– Да угры-то эти…

Никита не договорил – Угоряй рявкнул и набросился на сына с костылём. Первый удар поперёк спины Никита пропустил, от второго еле увернулся. Промахнувшийся старик разозлился пуще прежнего, погнался за сыном, но хромая нога подвела. Никита проворно выскочил на двор и чуть не нос к носу столкнулся с купцом Ермолаем, давним приятелем старосты – вместе когда-то детьми играли на улице в бабки и лапту, вместе на свадьбах друг у друга гуляли и даже старших сынов женили на родных сёстрах.

Ты это почто под ноги-то кидаешься? – удивился Ермолай. Шедший с ним его старший сын, осанистый Могута, свысока поглядел на красного, встрёпанного Никиту.

– Батя лютует.

– А почто?

– Да из-за угров своих ненаглядных! На что их бояре призвали? Рази ж мы…

Он осёкся – Ермолай быстро шлёпнул его по затылку:

– Цыц! Молод ещё рассуждать! Станешь мужем – тогда слово и молви, а сейчас, как старшие скажут, так и делай!

У Никиты старшая дочка уже третий годок жила на свете, в зыбке пускал пузыри родившийся на Святки сынок, но, пока был жив отец, он был обязан молчать и во всём его слушаться – лишь потом станет настоящим мужем, будет иметь на вече свой голос и такой же твёрдой рукой будет держать своих домашних. И не только дети – младшие братья станут слушаться его на семейных советах.

Дверь распахнулась – во двор вывалился разозлённый Угоряй:

– А ну, где ты тут, пёсий сын?

– Поздорову ли ты, сват? – окликнул его Ермолай. – Аль не вовремя взошёл?

При виде давнего приятеля кончанский староста немного оттаял, заохал и стал бочком спускаться с крыльца.

– Вот уж не ждали, не гадали! – весело частил он. – Ермолаюшка! Друже! Да проходи!.. Эй, Марфа! Меланья! Мёду доставайте! Да угощения гостю дорогому!

Облобызавшись, они прошли в горницу. Там уже дым стоял коромыслом. Выползшие из своих углов жена Угоряя, низенькая коренастенькая Марфа, и Меланья, высокая, статная, красивая, расставляли на столе яства. Меланья сама расстелила камчатую скатерть, на которую её мать вынесла пузатый жбан.

За угощением беседа возобновилась. Приятели поминали недавний приход угров и случившийся собор, где совместно постановили стребовать с короля наряд[20]20
  Наряд – начальство.


[Закрыть] для Галича. От угров сами собой мысли воротились к сегодняшнему.

– Ишь, молодёжь какая пошла! – обгрызая край пирога с гусятиной – благо, Пасха миновала и можно было разговеться, – ворчал Угоряй. – Угры ему не по нутру! – Он сердито косился на сына, который, насупившись, сидел рядом и не подавал голоса. – А кто тебе по нутру? Настасьич, попадьи блудной щенок? Иль бражник тот, Владимир Ярославич? Твою Улиту он не испортил – и тем хорош? Вот ужо гляди – доберётся он до неё! И Меланью тоже за косу к нему потянешь?

Сестра вышла, чтобы не мешать беседовать мужчинам, но Никита всё равно вскинул на дверь ревнивый взор. Краше всех на улице была Меланья, не один парень сох по ней и стоял под окошком, а только держал её в ежовых рукавицах строгий батюшка, со двора пускал редко, иногда поучивал вожжами, чтоб не привечала всякую голь, берёг для богатого жениха.

– Батя, – проворчал Никита умоляюще.

– Что, «батя»? Что? – сердился Угоряй. – Попомнишь меня! Отец всегда прав! Запомни!.. Ну что за сын у меня растёт? – возмущался он, повернувшись к Ермолаю. – Будто и не мой вовсе! Меньшие слова поперёк не скажут, а этому пальца в рот не клади! Мало порол я тебя в детстве, ой, мало!

– А ты сейчас поучи, наверстай упущенное! – не выдержав, огрызнулся Никита.

От таких слов Угоряй налился тёмной кровью. Выпитое ударило ему в голову:

– Молчать! Приблуда! Запорю!

Он сорвался с места, ловя скрюченными, как когти, пальцами, ворот Никитиной рубахи, а другой сдирая с себя пояс. Ермолай неодобрительно покачал головой -срамили себя оба, отец и сын. Во всём послушный отцу Могута помалкивал.

Невесть, чем бы кончилось, да только в горницу, постучав, ввалился второй сын Угоряя, Юрась:

– Батя! Било гудит! Вече!

– Пошёл вон! – рявкнул ему Угоряй.

Но Никита, спасаясь, уже кинулся к косящатому окошку, распахнул его, и в горницу ворвались далёкие мерные раскаты.

– И впрямь вече!

Гости поднялись с лавки.

– Хорошо в гостях, а коли Галич зовёт, так и идти надо, – степенно промолвил Ермолай и перекрестился на образа. Могута последовал его примеру.

Угоряй еле смирил себя. Бросая на сына косые взгляды, подтянул пояс. Никита услужливо протянул ему посох.

– Ишь, ты! Ластишься, – проворчал Угоряй. – Дома сидеть всем! Приду – скажу, на чём порешили!

Приятели вышли за ворота. Улица уже была полна. Шли кончане, многие раскланивались с Угоряем и Ермолаем. Были здесь купцы и ремесленный люд. Шли гончары, мостники, плотники, кузнецы, кожемяки-усмари, портные да шапошники. Все смысленые мужи, отцы семейств. Иных сопровождали старшие сыновья. В отличие от Новгорода женщин попадалось мало – в основном вдовы, державшие дом и подрастающих сыновей после смерти мужей.

На перекрёстке столкнулись с сотским Микулой. Важный плечистый Микула гнул руками подковы. Он коротко поприветствовал старосту и купца и пошёл впереди, как могучая лодья раздвигая толпу.

– Почто опять вече-то, Микула? – вытянул шею Угоряй, ковыляя сбоку.

– Бояре созвали! – степенно ответствовал тот. – Уговорились они наконец-то с уграми.

– Вот то наконец и в радость! – едва не взвизгнул Угоряй и покосился по сторонам, вспомнив о сыне. – Никак, на всё согласился король?

– На всё! Ряд урядили, а ныне созвали Галич – что мы о том скажем. Коль ряд не по нраву придётся – не примем!

– Мы, мужи, сила! – покивал староста.

Вечевая площадь быстро заполнялась народом. Выходя на неё, люди крестились на купола соборов Успенья Богородицы и Рождества и оборачивались в сторону вечевого помоста. Возле него на поджарых конях уже замерли угорские конники. Хотя не первый день стояли они под Галичем и свободно разъезжали по улицам, всё равно на них поглядывали вопросительно и осторожно. Боярский совет о чём-то урядился с ихним королём. Но о чём? И по нраву ли придётся ли сие Галичу?

– Бояре худого Галичу не присоветуют, – шептались в толпе. – То не князь Роман, он нам чужой. И не Настасьич… И не Владимир-бражник, он неправедно жил!

– Да, они не о Галиче – они о себе радели. А бояре за Галич стоят твёрдо!

– Да и мы – аль не галичане? Аль нам родной город не мил?

Шёпот и разговоры катились по рядам. Где-то уже спорили, ссорились.

– Хоша бы поболе леготы дали торговому люду, – вздыхал Ермолай. – А то от мытников[21]21
  Мытник – сборщик мыта (государственной пошлины с торговли) с продаваемого на торгу.


[Закрыть] не продохнуть! Ни в Киев не сходишь – на дорогах лихие люди пошаливают! Ни в Польшу – раздразнил ляхов-то Владимир Ярославич набегами! Только что в Германию да Булгарию – так там свои нестроения. А ныне и во Владимир-на-Волыни не сходишь – с ними мы в ссоре…

Накатившиеся незаметной волной людской гомон и гул постепенно переросли в крики – к помосту уже пришли именитые бояре, а теперь показались всадники во главе с королём Бэлой и его сыном, королевичем Андреем. Венгерские конники грянули копьями оземь, крикнули что-то по-своему, и под этот шум и крик король Бэла поднялся на вечевой помост. Бояре шли за ним. Среди тех, кто поднялся на помост, был и сотский Микула, и иные галицкие мужи.

Судислав Бернатович, подолгу живавший в Венгрии, на венгерке женатый и сына там женивший, вызвался быть толмачом.

– Мужи галицкие! – закричал он, поднимая руку. – Денно и нощно мы рядили да думали! Богата наша Галиция, всего в ней обильно! И грады стоят крепкие, и реки текут, и леса шумят. Во все концы везут наши купцы хлеб. На Русь и далее уходят наши соль и железо, кожи и кованое узорочье. Ходят наши купцы до Царьграда и Рима, ходят и далее. Бывают и у нас гости издалека…

Ермолай и другие купцы со знанием дела кивали на эти слова.

– Наши полки бились и в Булгарии, и в Царьграде. Ходили на половцев и литву. Сильны наши мужи, крепки разумом воеводы. Всё есть в нашей земле – наряда только нету. Крепким князем был Ярослав Осмомысл, вознеслась при нём земля Галицкая, а потом началось нестроение. Были князья – про землю не думали, бражничали да насильничали, мудрых советов не слушали. Были – да сгинули. Ныне где они? Ныне мы сами себе голова! И сами мы с угорским князем Бэлой заключили ряд! Быть по сему ряду земле Галицкой свободной и самой выбирать себе князя, какого похочет, навроде Великого Новгорода. Править в земле будет боярский совет да вече, и како бояре порешат, так и делать будем!..

По мере того как горожане слушали боярина, их лица становились всё задумчивее и мрачнее. Хорошие речи вёл боярин Судислав, правильные. Давно не имел такой воли Галич, даже при Ярославе Осмомысле не имел. Но иные думы тревожили осмотрительных мужей.

– Да как же без князя-то? Как без князя? – шептались они, пихая друг друга локтями.

– Это что же, совсем над нами головы не будет?

– Совсем! – поддакивали боярские доброхоты. – Сами себе голова. Чай, не дети неразумные! Да и бояре на что?

– То и верно! – рассуждал Угоряй. – Сами проживём! Совет боярский порешит – и жить будем! Мы люди маленькие, нам многого не надобно!

– Так ведь Киев! Киев-То…

– А что Киев?

– Великий князь Святослав! Како он поглядит?

– А мы на него не посмотрим! – вступил в разговор со-ляник Досифей, юркий Крикливый мужик с грубыми, изъеденными работой руками. – Мы, како в Новегороде, жить будем! Сами!

Сами, – буркнул Ермолай. – Вот погляжу я, как ты сам соль свою в Киев повезёшь! Да за первым же кустом остановят тебя лихие людишки! Ныне их немало развелось по дорогам!

– А ты что думаешь, без князя татей[22]22
  Тать – разбойник, душегуб.


[Закрыть] не разгоним? – запетушился Досифей. – А бояре на что? Мы полки без князя водили на греков, сводим и на татей! Небось не страшнее! А с Киевом уговориться можно…

Тише вы! – осадил их бледный, испитой мужик с тощей бородой, под которой на длинной шее дёргался кадык. – Ещё Чего-то говорят!

– А чего ещё? – горячился Досифей. – Дали Галичу леготу и – шабаш!

– Угры, они умные, – встрял Угоряй.

Говорил сам Бэла, не торопясь, чтобы боярин Володислав успевал выкрикивать за ним его слова:

– Сей наряд, мужи галицкие, дал я вам, чтобы жили вы и дела свои устраивали. Обещаю я охранять ваши вольности, следить, дабы не мешались к вам чужие князья, со своим уставом в ваш монастырь не лезли. Но княжить у вас я не могу. А следить за тем, как наряды исполняются, оставляю вместо себя сына своего Андраша, – Бэла за плечо вытолкнул вперёд мальчиками Володислав Кормиличич чуть посторонился, чтобы всем был виден юный королевич. – Правда, он ещё зело молод, но в помочь ему будет ваш боярский совет и мои воеводы.

Двое угров, что стояли за спинами бояр-вечников, спешно протолкались в передние ряды.

Сии слова были встречены восторгом. У города был свой князь! Пусть молодой – ему помогут мудрые советники. И хорошо, что молодой, – не станет покушаться на вольности. И Киев с Владимиром-Залесским да и Волынь не станут совать своего носа в чужие дела. Есть князь – есть власть. А в чьих она руках – самого князя или бояр, про то другой сказ. Уж бояре-то её из рук не выпустят. Злее псов цепных будут защищать своё, кровное.

Весёлым ворочался домой кончанский староста Угоряй. Зашёл он с Ермолаем по дороге в избу, где всегда было можно выпить по кружке браги, шёл хмельной, орал песни. Придя домой, требовал ещё медов и, напившись, кричал на домашних и огрел-таки Никиту посохом по спине – пущай щенок видит, что отец всегда прав и угры вона как хороши!..