Текст книги "Роман Галицкий. Русский король"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 39 страниц)

3

Не спеша, двигаясь известными торными дорогами, добрался до Киева купеческий обоз из Галича. Привезли соль, кузнь, дорогое узорочье. Соляников в Киеве ждали, встретили с почётом.

Разместившись в гостевой избе на купеческом подворье на Подоле, Хотен захотел пройтись по ремесленной слободе – город посмотреть, себя показать, а заодно справить подарок молодой жене, Меланье Угоряевне, что ждала его в Галиче с новорождённой дочкой. Обещал Хотен купить жене колты – знал, что такую, как в Киеве, зернь с поволокой, нигде больше не увидишь.

Приехал он не один. До Киева путь вместе с ним держал старый купец Ермолай и сын его Могута. Дале предстояло им двигаться вниз по Днепру до Олешья и Царьграда, а Хотен думал подниматься выше, к Чернигову.

С собой Хотен взял Никиту. Тот долго умолял отца отпустить его с купцами. Старый Угоряй, одряхлев, стал злым и подозрительным, сына попробовал отходить костылём, кричал, что проклянёт за то, что волю отцову не исполняет. Но, пошумев, отпустил. И сейчас Никита с разинутым ртом шёл за Хотеном, глядя во все стороны.

Велик и богат Галич, а Киев, мать городам Русским, и того богаче. На Подоле избы стоят кучно, заборы крепкие, боярские терема высятся над улицей. В ремесленной слободе под каждой кровлей мастерская. Там и ткут, и шьют, и куют, и снаряжают. А торговище каково! Были бы гривны – и обуешься, и оденешься, и поешь-попьёшь сытно, и коня со сбруей справишь, и вооружишься, и подарок отцу-матери припасёшь. Звучит на площади не только русская, но и угорская, и польская, и свейская, и арабская речь. Толкутся купцы из Царьграда и с Востока, свысока поглядывают на народ привёзшие шёлк верблюды. Даже половец иногда проскользнёт – из тех, что осели на Руси в южных её пределах. У причалов стоят купецкие лодьи, тесно стоят, не протолкнёшься. Иные пришли издалека, видели не токмо Русское, но и Срединное море, плавали до Рима и мавров, побывали в Свейском море. А надо всем этим высятся каменные крепостные стены Горы, над которой золотом горят маковки Святой Софии и Десятинной церкви. Да, богат и славен Киев-город. Это владимирцам из-за их лесов не видать далеко, вот и кажется, что поблекла его слава, обветшали стены и оскудела земля.

Хотен в толпе как рыба в воде. Даром что ныне одноглаз – всё видит, всё примечает. Только что разглядывал новый доспех в руках бронника – и вот уже кричит не по-нашему, размахивает руками.

По своим делам шли иноземные купцы. В отороченных мехом накидках и маленьких шапочках набекрень. Один остановился, пригляделся, хлопая глазами. Хотен подбежал, тряхнул за плечо:

– Эй, Юлиус! То Хотен!

– О, Хотэнос! – наконец расплылся в улыбке иноземец. Повернулся к своим, стал объяснять. Хотен тем временем кивнул Никите:

– Юлиус Свейн, из Оломоуца. Мы с ним ещё в Мазовии познакомились. Вместе до Гданьска добирались – он из Польши, я от литвы. После до Сигтуны ходили. Знакомец мой старинный.

Юлиус Свейн качал головой, удивляясь встрече. Остальные купцы, окружив их, расспрашивали Хотена о жизни, торговле и положении дел на Руси. Потом вместе отправились в гости к иноземцам, которые жили на своём подворье неподалёку от костёла. Никита, не зная, что делать, поплёлся за Хотеном, улыбаясь и кивая головой иноземцам, если те обращались к нему.

– Вы есть купец? – дорогой обратился к нему один из купцов на ломаном русском.

– Нет. С другом я. Он мне шурин.

– Кто есть? – наморщил лоб купец.

– Родич! Я и он – родня. Семья! Вот! Вместе!

– А, вместе, вместе, – купец заулыбался, похлопал Никиту по плечу.

У иноземцев засиделись допоздна, домой ворочались с больной головой, хмельные. Наутро, оставив непривычного к заморским винам Никиту отсыпаться, Хотен только окунулся в бочку с холодной водой, растёрся холстиной и отправился в ремесленную слободу один.

Как и вчера, он спрашивал женские украшения, но кузнецы, с которыми вёл беседу, всё время сворачивали на одно:

– Не время сейчас колты и подвески ковать. Не до узорочья ныне стало.

– А что ж такое?

– Не слыхал? Князь наш, Рюрик Ростиславич, в поход идёт. Всем бронникам, оружейникам, щитникам и седельникам дан наказ – ковать мечи, копья и топоры, собирать кольчуги и щиты.

– Война, что ли?

– Она самая.

Хотен тихо ругнулся. Когда война, тут не до торговли. Купцов на дорогах обдирают и свои, и чужие, а прибыли никакой.

– Это кто ж на Киев войной идёт? – продолжал он расспросы, в уме прикидывая, успеет ли он продать свой товар и что надо прикупить, чтобы не остаться в убытке.

– На Киев-то? – Добродушный кузнец улыбнулся в широкую остриженную кругом бороду. – На Киев разве что половцы, да те последние годы не шибко пошаливают. Не, сам Рюрик идёт войной – на галицкого князя Романа.

– А не брешешь? – ахнул Хотен.

– С чего? – враз построжел купец. – Две седьмицы назад все биричи про то на площадях кричали. Князья никак долго пировали, мёда и вина выставили… Неймётся им…

– А что, – ухватился Хотен за последние слова кузнеца, – киянам то не по нраву?

– Да кому ж по нраву-то война? – Тот даже сплюнул в сердцах. – Князьям токмо да боярам. Я младенец был, не помню, а батька с маткой сказывали, чего тут творилось, когда Юрий Долгорукий Киев на щит взял. Три дня город горел. Мамку мою снасильничали – прям у колыбельки, где я лежал. Думали – не встанет Киев. А все князья! Через них все неустройства. Нет бы сидеть Рюрику на Горе спокойно – лезет на рожон. И на кого! На Романа попёр! Роман-то, сказывают, князь ого-го какой!

– Роман-то да, князь, – покивал Хотен. – И что, Рюрик надеется с ним один совладать?

– Да почто один. В одиночку у него кишка тонка. Он Ольговичей с собой берет… Эге, – вдруг остановился он, – а ты чего пытаешь? Ты сам-то чей будешь? Не Рюриков ли человек?

– Окстись! – отшатнулся Хотен. – Купец я, меня на иноземном подворье знают. Из Галича мы с обозом соляным пришли. Думал жене колты с зернью купить, а сыскал для князя мово гостинец.

– Уж гостинец-то знатный, – покивал кузнец. – Дорогой подарок. Чем только отдаривать будет?

– То не твоя забота.

– Как же не моя? – даже обиделся кузнец. – Известное дело – бояре дерутся, а у холопов чубы трещат.

Но Хотену уже не стоялось на месте. Со всех ног он поспешил домой. На купецком подворье на бревне у стены сидел Никита, держась за голову. Услышав шаги бегущего Хотена, он вскинул бледное осунувшееся лицо:

– Где тебя с утра пораньше носит? Бражки бы…

– Не до браги нынче, – молодой купец встряхнул товарища. – Собирайся-ка ты, друже, в дорогу!

– Почто? Аль гостевать не будете?

– Я-то куды товар брошу, а вот ты…

– Гонишь?

– Почто! Езжай-ко, ты, Никита, не мешкая, в Галич. Ко князю!

– Ко князю? – Мигом остатний хмель и головная боль слетели с мужика. – Почто сразу к князю-то?

– А пото – скажешь ему, мол, собирает киевский князь на тебя войско, хощет идти и Галич у тебя отнять и для того призвал к себе Ольговичей и прочую родню. А прознали про то купцы. И пущай Роман Мстиславич поторопится отчину свою спасать. Так и передай князю!

Говоря, Хотен накинул на Никитины плечи охабень, натянул на уши шапку, сунул в руки калиту[64]64
  Калита - кожаная сумка для денег, носилась на ремне у пояса.


[Закрыть] с кунами, чтоб гонец в дороге не бедствовал, и заторопил к конюшне. Послушно кивая головой, Никита оседлал коня и выехал с подворья прочь. А Хотен, проводив друга до поворота, повернулся и поспешил к исадам – война войной, а соль всегда в цене.

4

Весёлым месяцем травенем княгиню перевезли в загородный терем. Стоял он недалеко от Галича, чуть выше по течению Днестра, у устья маленькой речки. В своё время тут жили жена и мать Владимира Ярославича галицкого, сюда наезжали отдохнуть от городского шума Владимировы сёстры, Ефросинья и Елизавета. Ныне жила Анна, пестуя Сына.

Данилка, названный согласно святцам, рос крепышом. Появился он на свет летом, до осени успел окрепнуть, но зимой захворал и потому с первым устойчивым теплом был отправлен за город. Анна души не чаяла в сыне, совершенно забыв умершего первенца. Да и Роман перестал думать о прошлом. В свободные минуты он навещал жену и сына, носил Данилку на руках и, держа мальчика на колене, рассказывал ему о походах и боях, о князьях и боярах. Ещё не понимая ни слова, Данилка слушал отца заворожённо и тянулся к нему, узнавая при встрече и заливаясь плачем при расставании. Роман старался наезжать каждый день.

Но сегодня он что-то задерживался. Обычно гонец приезжал с утра, упреждал, что будет князь, и тот появлялся к обеду, когда в горнице был накрыт стол, и Анна сама ждала его на пороге. Вот и сейчас всё было готово, простывали жареные гуси, томились пироги и брага, а Романа всё не было. Томимая недобрым предчувствием, Анна приказала выставить себе столец на крыльцо и села с сыном там, под резным деревянным навесом, свысока глядя на двор, ворота и синюю ленту реки, вдоль которой вилась дорога. Несколько раз к ней выходила встревоженная Опраска – Анна гнала её прочь. Чем дольше тянулось время, тем больше она волновалась.

Но вот вдалеке показался всадник. Прильнув к конской гриве, он отчаянно погонял скакуна. Схватившись за резную балясину, Анна резко поднялась. Заметившая в окошко всадника, на крыльцо выскочила Опраска.

– Скачет…

– Это не Роман! – Анна не узнавала любимого князева серого коня. Рыжий был конь под всадником, рыжий конь её давних страшных снов.

– Андрейка! – воскликнула Опраска, и оказалась права. Молодой дружинник намётом ворвался в распахнутые ворота и, спешившись, взбежал на крыльцо.

Анна встретила его белая, как мел, холодная и строгая, прижимая затихшего Данилку к груди. Серые глаза невидяще распахнуты. В них застыли боль и страх.

– Жив-здоров князь Роман Мстиславич, – поспешил рассеять её страхи Андрей. – Шлёт тебе поклон и свой привет. Но сам он приехать ныне не может и просит тебя, матушка, не горевать и молиться за него.

– Что случилось? – Ни Опраска, ни Андрей не узнали голоса княгини.

– Война, матушка, – Андрей взглянул в её глаза без трепета. – Рюрик киевский дружины собирает, хочет на Галич идти… Да только ты не пугайся, – поспешил добавить он, заметив, как резко закусила Анна губу, – князь наш первым обо всём узнал. Полки-то Рюриковы ещё в поход не выступили, а мы уж готовимся.

– Откуда весть пришла? – подала голос Анна.

– Купец галицкий из Киева прискакал, тамо слух гуляет, что кузнецы на князя оружие куют… Как готовы будем, так и выступим. А ты не бойся, матушка, – Андрей подавил вздох, – князь меня в Галиче оставляет, тебя беречь и княжича Даниила. И наказывал тебе себя беречь и дите.

Анна застыла как каменная, глядя мимо Андрея, и Опраска взяла власть в свои руки.

– Слыхала ль, матушка? – Она по-хозяйски крепко и нежно обхватила княгиню за бока. – Князь наказал себя беречь и дите. Так что ступай, приляг, отдохни. А я травок принесу, нацежу тебе взвар, чтоб сердце успокоилось… Й ты, Андрейка, проходи, передохни с дороги, – бросила она брату через плечо.

Княгиня послушно шла за своей холопкой.

* * *

Роман впрямь не терял времени даром. Выслушав сбивчивый Никитин рассказ, он не стал раздумывать, а тут же велел кликнуть думцев и в тот час, когда Анна стояла на крыльце, ожидая его к обеду, уже решил идти на Киев войной. Отдав приказ собирать дружины, он послал Андрея оповестить княгиню.

Несмотря на годы, силён и горяч был Роман. Не токмо Никита – были у него и другие верные люди. Недавно прискакал гонец из Стародуба, где жила в замужестве его дочь Саломея. Четвёртый сын покойного Святослава киевского, Всеволод Чермный, рассказал всё сыновьям, Михаилу и Андрею, а Михаил доверился жене – и умница дочка послала отцу весточку: мол, сговариваются против тебя князья.

Через две седьмицы после Троицы выступил Роман в поход. Шли с ним не только галицкое ополчение и княжеская дружина – призвал он в поход и волынян, и дружину из Бельза под началом боярина Воротислава, и своих подручников – Мстислава пересопницкого и Ингваря луцкого. Большие шли полки – коли не поспеют соединиться Мономашичи с Ольговичами, легко разобьёт врагов Роман поодиночке.

Растянувшись по дороге, оставляя позади обозы, скорым шагом двигались Романовы полки. Шли окраиной Киевской земли – мимо Чёртова леса, Изяславля и Межибожья к реке Гнилопяти, откуда через Котельницу до Киева рукой подать.

Кругом расстилались равнина, на которой лишь кое-где по балкам и вдоль берегов небольших речек росли рощицы. Совсем близко была уже степь, в эти места часто захаживали половцы, но сейчас войско Романа тоже легко можно было принять за половецкое. Так же шло оно скорым шагом, не задерживаясь нигде надолго, тоже высылало окрест дозоры. Лихие дружинники вихрем проносились по полям, наезжали в деревни и сёла, вброд пересекали речушки и возвращались назад с добрыми вестями. Никто не ждал прихода Романа в Киевщину, не готовы были Ольговичи и Рюрик к войне.

Но когда до Гнилопяти оставалось совсем рукой подать и войско уже знало, что вечером стоят на берегу реки, а наутро переправа, прискакали всадники и принесли тревожную весть – на том берегу Гнилопяти замечено чужое войско. Двигалось оно с верховьев, от устья речки, и явно искало брод.

– Что же, – кивнул Роман, выслушав согладатаев, – пора бы уж Рюрику спохватиться – не совсем, видать, он слеп и глух! Велико ли войско?

– Намного помене нашего, – отвечали ему.

– Эх, тестюшка, – покачал головой Роман. – И куды ты только их снарядил? Небось, вотчину мою грабить… Ну да ладно! Поскачем вперёд, поглядим на сего супротивника.

Большую часть дружины он оставил идти до Гнилопяти своим ходом, а сам с тремя сотнями воев поскакал к реке.

Дозорные успели расспросить кое-кого из местных, где тут брод, и к плёсу вышли почти одновременно с чужим войском.

Река Гнилопять неширока. Вольно разливается она по равнине, в половодье выплёскиваясь из низких берегов.

Густо разрослись по её берегам ивы и осокори, шелестят листвой тополя, но возле брода деревья разошлись в стороны, и оба берега видать хорошо.

Чужие дружинники тоже заметили Романовых людей, засуетились. Войско у них и правда было небольшим – едва пять сотен всадников наберётся. Тут же был и обоз.

Один из всадников пустил коня в реку.

– Эй, вы кто такие? – крикнул он, приподнимаясь на стременах.

Роман глянул на сопровождавшего его Мирослава. Тот выехал вперёд.

– Князя Романа Мстиславича галицко-волынского люди! – гаркнул он в ответ. – А вы кто есть?

– Князя Ростислава Владимирича! – донеслось с того берега. – А вы точно Романовы люди?

– Вестимо!

– А князь ваш где?

Прежде чем Мирослав открыл рот, Роман подстегнул коня:

– Вот он я!

– Остерегись, княже, – зашептали сзади, – неровен час, стрельнёт кто из лука…

Но с того берега закричали:

– Княже Роман! Князь мой с тобой говорить хочет! От войска отделились несколько всадников, поскакали к берегу. Роман спешился, кивнув воям:

– Вяжите плот.

На двух плотах, подталкиваемых раздевшимися дружинниками, выехали навстречу друг другу князья. Роман, широкоплечий, костистый, стоял, расставив ноги и уперев кулаки в бока. На другом плоту плыли трое мужей помоложе его. Все трое пронзали Романа внимательными взглядами. Когда плоты столкнулись друг с другом, Роман кивнул, не сходя с места:

– Вот он я, Роман галицкий. Что сказать желаете? Передний из гостей осторожно шагнул вперёд. Плот слегка качнуло, в щели меж наскоро связанных брёвен плеснула вода.

– Романе, – сказал он. – Я – Ростислав Владимирович, а то братья мои, Мстислав и Ярослав. С нами четвёртый брат, Святополк, – он обернулся на сгрудившуюся по берегу дружину. – Прослышали мы, что идёшь ты на Киев, воевать Рюрика, собрали наши дружины и вышли тебе навстречу. Хотим тебе послужить.

– Вот как, – улыбнулся в усы Роман. – Видать, шибко надоел вам Рюрик?

– Добра мы от него не видели, – помрачнел Ростислав. – Отец наш в руке твоего деда ходил, а как умер Изяслав Мстиславич, так лишили его удела. Безземельным он жизнь прожил, безземельным умер. И нам ни Роман Ростиславич, ни Рюрик, брат его, удела не выделяли. Давал Рюрик в кормление город Триполь, один на всех, но когда однажды отступили мы перед половцами, рассердился и отнял и его. Нет у нас под Рюриком своего угла. Не хотим под ним ходить.

Он снял с пояса меч и, неловко наклонившись на ходящих ходуном брёвнах плота, хотел было положить его к ногам Романа, но поскользнулся и опустился на колено.

Роман прищурился. Как человек сильный, привыкший к силе и уважающий её в других, он видел, каковы на самом деле братья Владимировичи. Мало добра видели они в жизни, сызмальства привыкшие быть в тени и подчиняться другим, они, наверное, впервые решились на серьёзный поступок – встали на сторону того, кто, по их мнению, был лучшим господином, нежели нынешний великий князь.

– Добро, – кивнул Роман, дождавшись, пока Ростислав Владимирович выпрямится, – приглашаю вас к себе. Будьте гостями.

И дал знак воям, чтобы разворачивали плот к берегу.

Вечером, собрав бояр и своих подручников в шатре, Роман при всех принял от братьев Владимировичей роту в верности и вручил каждому мечи. Князья целовали клинки и клялись воевать под стягами Романа и ходить по всей его воле.

На другой день переправились через Гнилопять и пошли через Котельницу на Ярополч-град. Задержались недолго в верховьях Тетерева, поджидая дружины из Полонного, – и тут случилась ещё одна встреча.

Огромное войско остановилось и выслало во все стороны дозоры. Те разведывали сёла и тащили оттуда всё съестное, что можно было припасти, – вели скотину, везли в мешках остатки летних запасов зерна и муки, прихватывали помаленьку и добро. Одна из таких посланных в зажитье дружин и привезла весть, что со стороны верховьев Рось-реки идут большие полки – по виду чёрные клобуки. Рось ещё сто лет назад считалась их вотчиной. Многие города – Торческ, Корсунь, Триполь, Канев – вовсе были поставлены осевшими на Руси торками, берендеями и остатками печенежских родов. В своё время Роман чуть было не стал князем Поросья – помешал всё тот же Рюрик, подлизывающийся к Всеволоду Большое Гнездо.

Побросав все дела, войско изготовилось к бою. Пешцы собрались в середине, конные дружины Роман поставил по бокам. Сам держал полк правой руки.

Но битвы опять не получилось. Чёрные клобуки встали перед русскими полками, и вперёд выехал один из предводителей. Вскинул пустую руку:

– Я желаю говорить!

Роман повёл глазами по сторонам и, гордый, презрительный к смерти, выехал вперёд:

– Говори.

– Я хан клобуков Авдей Толбуков сын, – по-прежнему держа правую руку поднятой, крикнул всадник. – Мы пришли, чтобы воевать под стягами князя Романа галицко-волынского…

Верил в свою счастливую звезду князь Роман Мстиславич. Но никогда не думал, что она так ярко ему светит. Вместе с чёрными клобуками под его началом оказалось огромное войско, против которого не смогут выстоять ни Ольговичи, ни Рюрик со своими подручниками. А после того как открыли ему ворота Ярополч-град и Здвижен, послав на подмогу свои дружины после того, как признал его князем Белгород, вотчина молодого Ростислава Рюриковича, понял он, что сильнее него нет никого в южной Руси. Уверенный, гордый и спокойный, подошёл Роман к Киеву.

Глава 5

1

Не находя себе места, метался по палатам Рюрик Ростиславич Вышлобый, великий князь киевский. К нему рвались бояре, спрашивал отца Ростислав, наведывались посланные от Ольговичей – князь не желал видеть никого. Он то падал на колени перед иконами, то оседал на скамью, обхватив голову руками, то кидался к окну и замирал, боясь вздохнуть. Надо было что-то делать, но страх сковал его мысли, превратил решительного князя в перепуганного младенца.

Было от чего почувствовать растерянность и страх. Доносили ему, что подходит к Киеву Роман Мстиславич. Посылал на него Рюрик своих подручников Владимировичей – те не взяли Рюриковых дружин и умчались к Роману. Пробовал натравить чёрных клобуков – они не стали ждать приказа, а сами перешли на сторону галицко-волынского князя. Стояли по Днепру посланные на подмогу Всеволодом Юрьичем дружины – и те побросали оружие, приветствуя Романа. А киевские города, стоило показаться ввиду городских стен его стягам, открывали ему ворота, и старейшины градские с посадниками выносили галицко-волынскому князю ключи от города. Всюду в храмах шли молебны за здравие «самодержца всея Руси».

Нестроение было в самом Киеве. Недавно проезжали по Горе Ольговичи, спускались в Подол – отовсюду слышались взволнованные голоса: «Роман! Роман идёт!» Люди выбегали за ворота, собирались толпами на площадях, вооружались. Пробовал Рюрик напустить на бунтарей дружину, но воины завязли в толпе, кого-то побили, кого-то стащили с коней. Опасаясь народного волнения, Рюрик и Ольговичи с ближними боярами и дружиной затворились на Горе.

Тихо было в палатах. Плотно прикрыты окошки и двери. Ни единый лишний звук не нарушает тишины. Кажется, что терем вымер. Но вот – шаги…

Рюрик встрепенулся – кого ещё черт принёс?

– Эй, кто там? – крикнул он, услышав быстрый резкий стук в дверь.

– Батюшка?

– Чего тебе? – Рюрик узнал голос сына Ростислава.

Тот толкнул дверь, переступил порожек – тридцатилетний молодой князь, муж и отец, послушно-твёрдо взглянул на отца.

– Батюшка, со стены человек прибежал. – Ну?

– Романовы стяги над Днепром. – Где?

Оттолкнув сына, Рюрик бросился бежать.

Ольговичи уже толпились на всходе, спешили на крепостную стену Горы. Взлохмаченный Всеволод Чермный, тряся рыжими волосами, вертелся на коне, на Рюрика едва взглянул и, дождавшись, пока отворят ворота, первый галопом выскочил со двора.

Распугивая народ, проскакали к стене, поднялись, перескакивая через ступеньки, припали к щелям бойниц.

Киев расстилался далеко в стороны. Перед глазами князей широко раскинулся ремесленный Подол, на котором высилось много боярских усадеб. Далеко справа, отсюда почти невидная, шла новая стена, которую всего два года назад возвёл по личному приказу и на Рюриковы средства его друг зодчий Пётр Милонег, отделив город от высокой опасной Днепровской кручи. За стеной синел могучий Днепр, а по берегу его черным-черно было от войск.

Рюрик отпрянул, крестя лоб. То ли померещилось ему, то ли впрямь стоял над рекой Роман и смотрел на Киев – и на него.

– Домой, – прохрипел он, отступая от стены. – Поднимать дружину! Бить в набат! Враг у ворот!

* * *

Роман стоял над Днепром и любовался на Киев. Много лет прошло с той поры, как был он тут последний раз. Сперва привозил его отец мальцом, после довелось побывать в Киеве женихом Предславы. Дальше только проездом оказывался он в древних стенах, когда совокупно шли князья на половцев. Последний раз случилось ему въезжать в Золотые ворота семь лет назад, когда после смерти Святослава киевского Рюрик Вышлобый делил Киевщину и дарил зятю поросские города.

И вот он снова у древних могучих стен. Но не чувствует себя гостем. Хозяином пришёл он в великую столицу, пришёл взять своё.

Стояли вокруг него князья и ближние бояре. Светловолосый худощавый Ингварь луцкий по-мальчишечьи ахал – в Киеве он не бывал никогда и теперь дивился на его красоту. Мстислав пересопницкий просто не сводил глаз с золотых куполов Софии. Князья Владимировичи хмурились. Бояре то поглядывали на город, то вопросительно переводили взгляд на Романа. Все ждали его слов. А что он им мог сказать? Что не ему, великому князю, брать свой же город на щит? Что ему по чину встать тут и ждать, пока Киев сам склонит седую голову и распахнёт перед ним ворота? Про Рюрика и Ольговичей, засевших на Горе, он не думал. Не они были его противниками – сами кияне. Как они порешат – так и будет.

* * *

Вести о том, что к городу приближаются войска Романа волынского, пришли из Вышгорода. Сей град отворил Роману ворота, и боярин Чурыня, остававшийся в городе наместником Рюрика, послал киянам весть о приходе Романа. Новость передавалась из уст в уста, и когда наконец над Днепром встали дружины и заплескались на просторе стяги, Киев уже кипел и бурлил. В ремесленных слободах люди высыпали на улицы, кричали, передавая друг другу весть:

– Роман! Роман идёт!

В самом Киеве Рюрик отдал приказ затворить ворота и поднять дружину. На Святой Софии и Десятинной церкви ударили в колокола, с амвонов попы закричали о нависшей над городом беде. Киево-Печерский монастырь тоже поспешил запереться, словно перед набегом половцев. Никто не знал, чего ждать.

Роман не спешил. Он знал Рюрика, его изворотливый переменчивый нрав, и теперь жаждал боя. Слишком долго копил он раздражение против великого киевского князя, прятал его сперва за сыновней почтительностью, потом показной рьяностью в польских делах. Срывая зло, карал бояр – и всё ради того, чтобы утвердиться, стать рядом с Рюриком и наконец померяться силами, как равный с равным. Час битвы настал. Роман был готов сойтись с бывшим тестем в честном бою, кровью отвоевать себе право занимать на Руси достойное место. Чем он хуже Всеволода владимирского? Только тем, что его Владимир-Волынский и Галич стоят на другой окраине Руси. Только тем, что он немного моложе и потерял много лет. Только тем, что по-прежнему связывал величие Руси с её древней столицей, в то время как его соперник за лесами возводил новые города и крепил северную окраину.

Роман ждал боя, его дружины держали оружие наготове, и, когда за стенами послышался гул и рёв толпы, Роман обернулся на своих воев и, поглубже надвинув на глаза шелом со стрелкой, сказал:

– Ну что, други? За землю Русскую!

И первым потянул из ножен меч.

Как воин, всегда готовый к бою, прижимался Киев спиной к высокому берегу Днепра, отгородившись от него новой стеной. В стороны от Горы, старого города, расползался Подол, выбрасывал направо и налево слободы и огороды. Кроме крепостной стены защищал город и Михайловский златоверхий монастырь – крепость в крепости, город в городе.

Великая князю честь – войти в Киев через Золотые ворота. Много было у Романа войска, сумел он охватить весь Киев кольцом. Отдал чёрным клобукам Лядские ворота, Владимировичам и городскому ополчению Подольские и Михайловские с Софийскими, сам встал против Золотых. Знал – их оборонять будут злее всех, и готовился к отчаянной сече.

Но уже когда был готов послать людей на приступ, издалека послышались крики, гул, рёв толпы и среди них голоса, зовущие его, Романа.

Размахивая руками, к нему верхом пробирался Ростислав Владимирович:

– Княже! Княже Романе! – Подскакал, тяжело дыша, с натугой сорвал с головы шелом, выпалил: – Кияне ворота открыли!

– Как? Что мелешь? – Роман уже был в бою, всё прочее мешало и злило.

– Кияне Подольские ворота тебе открыли! Тебя кричат! Князем своим зовут!

Удивлённый Роман опустил руку с мечом. Поравнялся воевода Вячеслав, похлопал по плечу:

– Это победа, княже! Подъехал и Заслав:

– Победа.

Роман закрыл глаза. Радостный шум толпы волной катился навстречу. Город звал его своим князем. Это было то, о чём он мечтал, что снилось ему долгими ночами, ради чего он был готов положить жизнь. Привыкнув к частой смене князей, к тому, что вокруг его золотого стола вечно толкутся охотники до власти, Киев переменчив и капризен, как девица на выданье. Но сегодня он – её повелитель и жених.

Всё ещё держа меч на отлёте – его бой ещё кипел, он ещё не остыл от битвы, – Роман тронул поводья коня и поехал к Подольским воротам навстречу ликующей толпе.