Текст книги "Роман Галицкий. Русский король"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)

2

Тягучие удары медного била, которым обычно сзывали народ в божий храм, а ныне поднимали на вече, сливались с шумом долгого весеннего дождя. Поливало с вечера, всю ночь, не перестало и утром. Город был серый, скучный, по деревянным плашкам мостовой бежали мутные ручейки, в низинах собрались грязные лужи, по которым шлёпали сапогами и чёботами мастеровые, монахи, возчики, лодейники, кузнецы, купцы с подручными, вой и прочий люд. Среди мокрых, а потому казавшихся одинаковыми сермяг и полушубков иногда мелькали цветные убрусы женщин. Но, опасаясь дождя, многие из них оставались дома, хотя всем не терпелось узнать, из-за чего шум.

На вечевой площади, на которую выходили владычный двор, хоромы самых именитых бояр – Щепана Хотянича, Володислава Витовича и Володислава Кормиличича, – а также соборы Успенья Богородицы и Рождества, высился вечевой помост. Доски его намокли и набухли. Окружившие помост княжеские дружинники тоже успели намокнуть и мрачно озирались по сторонам.

Собираясь вместе, люди ёжились, поминутно отряхивались, как псы, толкались локтями.

– Эй, почто вече призвали? – спрашивали они друг у друга. – Аль приключилось чего?

Князь-то новый, вишь, поход затеял! На угров! – отвечали любопытным.

– Эвон! А чего мы у угров забыли?

– Так мы-то ничего, а князю неймётся! Его город, слышь-ко, переманил, когда Владимир-князь убег, чтоб Галичу без головы не оставаться. Вот он на радостях и похотел воевать отправиться!

– Ой! – вскрикнула какая-то молодка, что пробралась на вече вслед за мужем. – Никак, война? Ой, лишенько! Ой, горюшко-то какое! – заголосила она.

– Замолкни! – пробовал остудить её муж, отцепляя от зипуна её судорожно сомкнувшиеся пальцы. – Неча меня прежде времени хоронить! Авось, не будет никакой войны!

– Не будет войны, ежели мы сами того не похотим! – подхватил вертлявый, словно скоморох, мужик. – Как крикнем князю – не хотим, мол! – так и уберётся не солоно хлебавши. А захочет воевать – пущай сам и воюет, со своей дружиной. У нас свои головы на плечах есть!

– Верно, верно сказано, – подхватили мужики. – Голова у кажного одна и терять её зазря неохота!

Вертлявый мужик не зря трепал языком, не зря ещё долго повторял на все лады, что Галич – сам себе голова и князь ему не указ. Были кроме него в толпе и другие болтуны. Хорошо платили им бояре – Игнат Родивоныч, Щепан Хотянич, Володислав Кормиличич и другие. Сновали они в толпе, кому на ухо шептали, кого тормошили и небылицами стращали, а когда надо первыми начинали орать то, о чём заранее уговорились с боярами. И галичане подхватывали случайно вырвавшийся крик.

Сейчас, на дожде, в холоде, многим хотелось домой, в тепло, к оставленным делам, а потому, когда к помосту наконец пробились бояре и среди них – князь Роман, толпа уже гудела и тут и там раздавались выкрики.

Роман первым шагнул к краю помоста, вскинул руку, требуя тишины и, не дождавшись, начал говорить, надсаживаясь и стараясь перекричать шум дождя и недовольный гул толпы. Но едва прозвучали первые слова «угры», «войско», «поход», как сперва из задних рядов, а потом всё ближе и ближе послышались крики:

– Не хотим!

– Не хотим похода!

– Не на-адобно!

Крики нарастали. В общем шуме тонули отдельные, явно крамольные, вопли:

– Сам поди, коль неймётся!

– Головами нашими угорские дороги мостить? Неча!

– Хватит! С ляхами уже повоевали!

– Один иди на угров!

– Не надобе!

– Вы что? – Роман рванулся к толпе, вскинув руки. – Люд галицкий! Аль я не князь вам?

– Кня-азь! Князь! – отозвалось из толпы.

– Вы меня звали, чтоб я за вас в походы ходил…

– Вот ты заместо нас и сходи на угров, – выкрикнул кто-то пронзительно. – А мы заместо тебя сладкие меды попьём!

Вокруг засмеялись. Роман вспыхнул, двинул бровью – и несколько дружинников конями надвинулись в ту сторону, где слышался противный крик. Но толпа сомкнула ряды. Кони чавкали копытами по грязи, поскальзывались на мокрых досках, не слушались повода. Молодой дружинник, только-только ставший под стяг Романа, не сдержавшись, выхватил плеть и принялся хлестать людей.

Толпа отпрянула. Кто-то закричал, кто-то, поскользнувшись, упал.

– Уби-или! – повис пронзительный бабий визг. Толпа колыхнулась, как море. Серая стена дождя, чавкающая грязь сделали всех одинаковыми, и единой стеной люди под рвущиеся из задних рядов крики надвинулись на дружинников.

Роман стремительно обернулся на бояр. Те стояли позади на вечевом помосте, нахохлившиеся, уткнув мокрые бороды в высокие воротники, из-под которых поблескивали острые иголочки глаз. Расправив плечи, гордые, осанистые, стояли прямо, только Володислав Кормиличич и Фома Тудорыч. Стояли так, словно это их не касалось, но во взглядах читалось злорадство.

Роман сжал кулаки. Голова туманилась. Тело сотрясала мелкая дрожь гнева и ненависти.

– Вот это как? – вскрикнул он. – В-вот ч-что вы… Ах вы… Псы! Смердячие! Да я вас… Да за такое! Не только я!.. Да чтобы и… Сгноить мало… Супротив княжьей власти… супротив всего! Д-д-да вы…

– Нелепие молвишь, княже, – поджал губы Володислав Кормиличич, – то не наша воля – то воля Галича! Не люб ты ему, как видно.

– Н-не люб? Я? Галичу? Н-не люб? Но ведь он сам…

– Тебя мы звали, князь! – подал голос Игнат Родивоныч. – Дабы иметь князя, коий будет наши вольности блюсти. Ты же городу не люб. А мы городу слуги верные. Как Галич порешит, так и будет!

Роман повернулся к краю помоста. Дружинники плотно сомкнули ряды. Лица у всех под надвинутыми шеломами были суровы, глаза остекленели, руки крепко сжимают рукояти мечей и древки копий. За их спинами князь, и они были готовы до последнего защищать его. Но кто выстоит против бушующей толпы? К воям отовсюду тянулись руки, хватали за сапоги и полы кафтанов, ловили коней. На глазах Романа сразу несколько мужиков повисли на морде и боках молодого рыжего коня. Тот заржал, взвиваясь на дыбы, зацепил кого-то копытом. Всадник, которого тащили за ногу с седла, покачнулся, сползая набок, отмахнулся голоменем меча.

– Прочь! – рявкнул Роман, едва не кидаясь с помоста. – Псы! Прочь!

Меченоша выдвинулся сбоку, держа в поводу княжьего коня. Роман ловко, по-звериному, прыгнул в седло, дружинники окружили его и поскакали прочь, тупыми концами копий разгоняя людей.

* * *

До позднего вечера ходил Роман из угла в угол по своим покоям. Пробовал вставать под образа, но молитва не шла. Губы шептали привычные слова, но разумом владело другое. Он князь. Галич его призвал и признал. На Галич идут угры – а бояре не хотят, чтобы он выходил против них. Отговариваются то недородом, то летошним походом ляхов, то распутицей, а то и вовсе – дескать, угров идёт рать неисчислимая, Галичу супротив неё не выстоять, так не лучше ли поклониться и не губить зря людей? Поклониться уграм, угорскому королю… Может, ещё и признать себя его подданными?

Вскакивал Роман на ноги, снова принимался мерить покой шагами. Несколько раз заглядывали слуги. Старый постельничий Мирон, который служил ему ещё с Новогорода, присаживался у порога и тихонько, по-стариковски, что-то бормотал.

Ночью Роман спал неспокойно. То и дело просыпался, вскидывался и подолгу сидел на постели, свесив ноги на пол. Предслава под боком посапывала мирно, распустив губы, и Роман со скрытой неприязнью косился на жену. Предслава Рюриковна пошла в свою мать, половчанку Белуковну, – была такая же скуластая, широкогубая, с чуть раскосыми глазами. Когда он впервые увидел её пять лет назад, она уже была крепенькая, чуть полноватенькая, но от этого ещё более живая и привлекательная. Но, родив дочку Феодору, начала полнеть. Совсем недавно она родила Роману вторую дочь, Саломею, и раздалась ещё больше. И ей не было никакого дела до того, что творится в Галиче.

* * *

Утро только началось. По привычке Роман отстоял утреннюю службу в домовой церкви – стоял, не молясь, уйдя в свои думы, только иногда крестился. Потом принял благословение, вышел на морозный воздух – дождь прошёл, и в воздухе разливался запах сырости и весенней свежести. Природе не было никакого дела до людских распрей.

В палатах ждало боярское посольство. Княгиня Предслава заулыбалась широким ртом, закивала, приветствуя бояр, но Роман подобрался, как дикий зверь. Не с добром пришли к нему ранние гости, не зря среди них затесались несколько купцов и два попа. Отослав жену, он прошёл к стольцу и, усевшись, потребовал ответа.

Речь повёл Фома Тудорыч.

– Князь, – прокашлявшись, начал он, – послал нас Галич-град ото всех своих концов и от жителей посадских до тебя, передать тебе слово и волю города Галича. Поелику ты не похотел ходить с нами в одной роте, говорит тебе Галич: «Уходи!» Не люб ты нам, княже!

– Не люб! Не люб, – эхом подхватили остальные. Роман задержал дыхание. Гнева не осталось. Была только пустота. Неужели всё пошло прахом? Ведь едва полгода просидел на заветном галицком золочёном столе, где сиживал когда-то сам Ярослав Осмомысл… Ярослав Осмомысл, коий сам был принуждён покориться боярскому совету.

– Верно ли понял я, мужи галицкие, – медленно, осторожно заговорил Роман, – что гоните вы меня из своих пределов?

Бояре негромко заворчали.

– А ежели и гоним? Что в том за дело? – важно промолвил Щепан Хотянич. – Ежели такова воля Галича?

– То в-ваша воля! – выкрикнул, распаляясь, Роман.

– А хоть бы и наша, – не сдавался боярин. – Тебе-то, князь, что за дело? Не желаешь быть в нашей воле – уходи! Держать не станем! Сами себе князя поищем! Иного! Не пропадём!

Дело довершили посланные от епископа. Они зачли Роману грамоту, в коей тот советовал князю напрасной крови не лить, крамолу на Галич не ковать и покориться Вышней воле. Писал епископ так, словно Роман уже приказал залить улицы Галича потоками крови, – будто мало было вчерашнего, переставшего лишь на эту ночь, дождя.

Оставшись один – бояре вышли из палат не торопясь, ровно у себя дома, – Роман некоторое время сидел один, глядя на грамоту. Упорствовать смысла не было. Кроме немногочисленных бояр и слуг, прибывших с ним из Владимира-Волынского, с ним была только ближняя дружина. И хотя была она не мала – почти пять сотен воев, – но что могут сделать пять сотен против нескольких тысяч?

Но долго сидеть, глядя в пустоту, Роман не умел. Ему надо было что-то делать, действовать. Жизненная сила била в нём ключом. Ему было легче и проще вскочить сейчас на коня и скакать куда-то, вершить трудные и опасные дела, воевать и замысливать, как отогнать врага, чем предоставить судьбе волю.

Гордый Галич, торговый край, край неисчислимых богатств и строптивых бояр. Близость к Венгрии, Польше, Болгарскому царству и Византии сделала их такими. Через Галич шли многие торговые пути, Галич торговал с половиной Европы. Соль из Галича возили аж до Силезии! Провести сюда чёрных клобуков, расселить в Понизье, а то и переманить половцев – пущай кочуют по берегам Днестра – и вот в руках Галицкого князя огромная военная сила. Торговля даст богатство. А там можно попробовать заполучить Киев, потягаться со Всеволодом Юрьевичем, что осел во Владимире-Залесском и потихоньку прибирает к рукам остальную Русь. А там – старшинство. И – новая Русь. Без усобиц, сильная единой рукой, где каждому князю есть своё место. Где не дробятся уделы и не возникает несправедливости – почему у соседа кусок слаще. Где нет князей-изгоев, где брат не встаёт на брата, сыновцы на стрыев[18]18
  Стрый – дядя с отцовской стороны, брат отца.


[Закрыть], зять на тестя. Где все всегда вместе, потому что у каждого свой удел, который передаст он сыну. Где все равны и нет старших и младших князей…

Мечта об этой новой Руси маячила где-то в глубине души и сердца. Роман вынашивал её, как вдова – единственное дитя от погибшего мужа. Он думал – сначала утвердиться на Галицком столе, а там подумать, куда и зачем идти дальше. И вот – мечта рассыпалась в прах. Галич гнал его.

Но он ещё вернётся! Рано или поздно, но он станет Галицким князем. И тогда он наступит на крутую выю[19]19
  Выя – шея.


[Закрыть] боярской вольнице. Галич – не Новгород.

Резко выпрямившись, Роман вскочил:

– Эй, кто там?

В дверную щель просунул голову отрок.

– Поднимай всех.

Вскоре княжьи палаты было не узнать. Собираясь, Роман укладывался обстоятельно, словно отправлялся на охоту или зимовать в загородный замок. Только холопки княгини носились, как ошпаренные, да сама Предслава недовольно ворчала:

– И чего ему неймётся? Сказано же – не тронь лиха, пока тихо! Нет же, оглашённый! Куда тащит в распутье? Да с дитями?

Сам Роман на глаза лишний раз никому не показывался – дескать, много дел и время тратить жаль. На самом деле, давно собравшись, он, по примеру прадеда Мономаха не имевший много вещей, просто ждал, пока будут готовы остальные и в глубине души оттягивал отъезд.

Глянулся ему Галич – богатый, красивый. Бояре помешали утвердиться на столе, затеяли свою игру – то ли, испугались угров, то ли, наоборот, радовались приходу иноземцев. Или надеялись, что одумается и вернётся законный князь, Владимир Ярославич, коего сами же и прогнали в три шеи.

* * *

По-своему Роман мстил Галичу – призвав ключницу, он велел забрать остатки княжьей казны, выгреб всё подчистую. Не ведал он, кого кликнут на освободившееся место строптивые галичане, и решил, что она не достанется никому другому – в душе Роман почитал Галич своим и забирал своё.

Уже когда все были готовы, в дверь заглянул меченоша:

– Княже, тут до тебя боярин!

– Зови!

Через порог боком шагнул высокий плечистый детина годов от силы двадцати пяти, отвесил неторопливый поклон. Роман прищурился, ожидая, что скажет гость. Он успел узнать его – тот стоял за спинами старших бояр в день приезда Романа в Галич.

Боярич смотрел на князя пристально, и Роман спросил отрывисто, словно вытолкнул слова:

– Кто таков? Чей сын?

– 3аслав я, боярина Сбыгнева Константинича сын, – тот склонил голову. – Проведал я, уезжаешь, княже?

– Уезжаю, – скрипнул зубами Роман. – Не по нраву пришёлся я Галичу. – Наедине с собой боль, казалось, притупилась, а тут вдруг всплыла наружу бессильным гневом и жаждой мести. Думали, изгнали? В лицо смеялись? Ничего! Он ещё воротится, и тогда кровавыми слезами восплачут те, кто гнал его и бросал хулительные слова! Приход Заслава только ожесточил Романа, но не вымолвил он ни слова более, как боярич молвил:

– Ведомо – князь Владимир идёт с уграми…

– А ты тому и рад? Всё – вижу! – рады!

Заслав прижал руку к сердцу и в третий раз склонил перед ним голову:

– Я тебе крест целовал, княже. Дозволь с тобой уйти! Роман вскинул голову, нашёл взгляд Заслава – решительный, угрюмый:

– Почто так?

– Я князя Владимира убить хотел. Нет мне в Галиче жизни, коли он воротится, – на смуглых скулах Заслава заиграли желваки. – Он жену мою сгубил. Не могу я… – Он отвернулся. – А ты, князь… Мы тебя звали, с тобой и хотим быть.

В этот миг Роман понял, что обязательно вернётся в Галич.

3

В небольшом городке переждав распутицу, в начале месяца травеня подошёл Роман к стенам Владимира-Волынского. День выдался ясный и солнечный, в прозрачном теплом воздухе ярко сверкали купола соборов и крыши теремов. Щетинился зубцами башен крепостной вал. Высилась каменная надвратная башня. Шелестела молодой листвой роща над рекой.

Дружину и княжеский обоз не заметить было невозможно, а потому Роман Мстиславич не удивился, когда увидел на стенах Владимира городское ополчение. Удивило его другое – ворота оказались закрыты среди бела дня, а в башне было полно воев. Казалось, князя не ждали – или, наоборот, дожидались, но не того. И это было ещё более дивно, что за два дня до того Роман отправил во Владимир гонца сказать Всеволоду, что едет.

По его знаку вперёд выехал меченоша Михай, подскакал к воротам и застучал в них концом копья.

– Князь Роман Мстиславич домой воротился! – кричал он, запрокидывая голову навстречу свесившимся с заборол дружинникам. – А ну, отворяйте ворота али заснули?

– Погодь орать-то, – проворчали сверху. – Князю доложимся – как он порешит!

– Какому такому князю? – заорал меченоша. – Аль очи запорошило?

Но его уже не слушали, и парень воротился несолоно хлебавши.

Роман прекрасно видел, что произошло у ворот. Он восседал на крепком, выносливом тёмно-сером в яблоках коне, откинувшись в седле назад, и внимательно, как впервые, озирал крепостные стены Владимира-Волынского. Со смерти отца сидел он здесь. Уходил, но вернулся – домой. Как встретит его дом? Дом, в котором ужо почти полгода хозяйничает младший брат Всеволод.

Лёгкий ветерок нёс с реки запах свежести, молодой листвы и буйных, весенних цветов. Кони опускали головы, пощипывали сладкую траву. Впереди, вместе с князем, выехали бояре – Рогволод Степаныч с сыном Мирославом, Иван Владиславич да галицкие мужи – молодой Заслав Сбыгневич да Игнат Родивоныч, который нагнал их едва ли не на пороге. Еремей Судилич оставался в обозе, возле княгини с мамками, няньками и детьми. Их возок держался впереди и сейчас выделялся ярким пятном на фоне груженных доспехами, казной и съестными припасами подвод. Княгиня выбралась из возка и стояла, сложив руки на груди, кажущаяся ещё толще в долгой парчовой душегрее. Дружина окружила её, обоз и возок, настороженно разглядывая город.

Ждали недолго. Вскоре ворота открылись, пропуская нескольких всадников. Впереди скакал гонец, за ним – двое воев для важности. Лихо осадив коня перед Романом так, что тот взрыл копытами землю, гонец сорвал с головы шапку и крикнул на всё поле:

– Князь Всеволод Мстиславич велел ждать!

И, так же резво поворотив коня, вихрем помчался прочь.

– Как – ждать? – насупился боярин Рогволод. – Аль не домой к себе приехали? Чего ждать-то?

Роман не ответил. Но в душе его зародилось недоброе предчувствие.

Всадники шагом вернулись к обозу, где у возка их встретила княгиня Предслава. Уставшая, она сразу начала ворчать:

– Это что за новости! И чего неймётся твоему братцу, Роман? Ишь, чего о себе возомнил! Может, ишшо и в ножки ему поклониться?

Роман не отвечал – он, не отрываясь, смотрел на крепостные стены Владимира-Волынского.

К вечеру из набежавшей тучи пролился ливень с грозой, да такой, словно небо нарочно ждало этого часа, – в трёх шагах всё скрывалось за водяной стеной, тонули в ней звуки и краски. Сразу вымокшие воины наскоро поставили шатёр для князя и княгини, но Роман, хотя и спешился, внутрь входить отказался и долго стоял на пороге.

Ливень начал стихать ближе к вечеру, когда с небес полились светлые весенние сумерки. В обозе запалили костры. Присаживаясь вокруг, дружинники с мрачной тревогой косились в сторону города. Некоторых из них бояре засылали в город, но воротники были начеку и не допускали внутрь чужих.

Всадника заметили дозорные. Рыжий конь, вскидывая передние ноги, направлялся прямиком к княжьему шатру. Гонец оказался знаком – один из княжьих отроков, что прежде служил у Романа, но остался во Владимире после прихода в него Всеволода. Звали его Улебом, был он молодой да горячий и конь был ему под стать.

– Здрав будь, князе Роман Мстиславич! – воскликнул он, ломая шапку и лихо кланяясь в седле. – Здоров ли ты сам, здорова ли княгинюшка?

– Все здоровы, – сухо ответил Роман. – А брат мой, Всеволод? Он здоров?

– Здоровы все, – Улеб спешился, остался стоять с непокрытой головой. – И сам князь, и княгиня, и молодые княжичи. Поклон тебе шлют.

– Поклон, – зафыркал в усы Роман. – Поклон шлют, а на порог не пущают? Аль мор во Владимире?

– Божьей милостью всё хорошо, – Улеб перекрестился. – А послал меня князь Всеволод до тебя, княже, чтоб в гости пригласить. Велено проводить!

Столпившиеся поодаль бояре, слышавшие весь разговор, недовольно забормотали:

– Ишь, вознёсся Всеволод! Брату старшему чести не оказывает!

Мало того, что во град не пущает, так ещё и гонца-то какого послал негодящего!

– Он бы ещё калику прохожего послом снарядил! Роман краем уха слышал противные речи, закипал, сжимая кулаки. Улеб, в сумраке плохо видя перемены на лице князя, оскалил крепкие зубы:

– Так едем, княже?

– Взять! – прошипел Роман.

Сразу несколько дружинников набросились на Улеба. Тот попробовал защищаться, увернулся от одного, оттолкнул другого, сбил с ног и окунул в лужу третьего, но прочие навалились, как псы на медведя, отняли меч, скрутили руки за спиной и бросили перед Романом на колени.

Улыбка сползла с губ Улеба. Он уже приготовился к самому худшему, но князь лишь смерил его взглядом:

– Посидишь покамест, отдохни. Когда князь твой тебя спросит, тогда и воротим! – И, уже отвернувшись от Улеба, которого поволокли прочь, нашёл взглядом рослого Заслава, подозвал:

– Скачи к воротам, кинь у порога Улебов кафтан да передай, что князю Роману такой гонец не по чину!

Это был первый приказ, отданный Романом бояричу. Тот поспешно поклонился, пошёл за конём.

* * *

Наутро, сразу, как растворились ворота, протрубили на валу рога. Чавкая копытами по налитым грозой лужам, из ворот выкатилось несколько всадников. Впереди мелькало багряное княжеское корзно.

Дозорные заприметили новое посольство, кликнули князя. Роман провёл ночь, словно в походе, у костра с боями и боярами. Княгиню, детей и боярынь устроили на окраине посада в чьей-то избе, и Роман нарочно держался от жены подальше – окинув придирчивым взглядом немудрёную избёнку, Предслава расшумелась так, что князю захотелось её прибить, как простую бабу. Услышав о новых гостях, он приказал подать себе коня и поскакал навстречу.

Два всадника съехались на полпути к воротам, у крайних изб посада. Конь под Романом похрапывал, грыз удила. Всеволодов жеребец, напротив, был спокоен, как скала. Но оба всадника были насторожены. Одинаковые тёмные глаза смотрели одинаково пристально и строго.

Остановившись вплотную, они тем не менее не протянули навстречу руки и тем более не обнялись, а выжидательно уставились друг на друга.

– Почто, Романе, моего человека повелел пленить? – ледяным голосом потребовал ответа Всеволод.

Роман засопел, раздувая крылья горбатого носа.

– Человек твой зело непочтителен был. Неучтив. Не так следует князя встречать, когда он из дальних земель ворочается.

– Ах, да! Я и забыл… Каково съездил, брате Роман? – наконец произнёс Всеволод. – Хорошо ли принимали тебя в Галиче?

– Благодарствую, брат. Съездил, да воротился.

– В гостях хорошо, да дома лучше, – согласно кивнул Всеволод, но голос его оставался ровным, словно беседовал с чужим человеком.

– Так-то оно так, да что ты меня домой не пускаешь? – Роман повысил голос. – Чай, не странник мимохожий я – домой приехал!

– Домой? – В голосе Всеволода впервые мелькнуло живое чувство, и это чувство была презрительная насмешка. – Во Владимир-то Волынский?.. Аль запамятовал ты, брате, как полгода тому назад крест мне целовал, говорил, что град сей тебе не нужен ныне и впредь? Запамятовал, как отдавал мне его на княжение, а себе забирал Галич? В Галиции теперь твоя отчина, а то – моя земля!

– Да ты, Всеволод, – Роман до боли стиснул поводья, натянул, горяча коня, – да ты сам-то разумеешь, что речёшь? Да сам-то ты кто опосля этого?.. Да я т-тебя…

Он подался вперёд, рука сама невольно потянулась к мечу, и прибывшие со Всеволодом дружинники плотнее сомкнули строй, готовые защищать своего князя.

– Н-но-но! – Всеволод осадил коня, отступая назад. – Не замай! Ныне ты у меня в гостях, брат! Земля тут моя и правда – моя! А не хочешь по моей правде жить – вот тебе Бог, а вот порог!

Его небольшая дружина ощетинилась копьями и мечами. Отрок поднёс к губам рог – что бы ни случилось, он успеет протрубить короткий сигнал, и тогда из ворот вылетит остальная Всеволодова рать. И не миновать сечи, где брат встанет на брата и, может быть, погибнут они оба.

Роман еле заставил себя успокоиться. Не время сейчас. Нет у него сил.

– Так и Бельз отныне твой? – молвил он.

– Вся земля Волынская ныне моя, – подтвердил Всеволод. – Но, ежели желаешь, могу дать тебе на кормление городок – какой к Галиции поближе. Хошь Бужск возьми, хошь Перемиль, а нет – так Червен…

В этом была скрыта явная насмешка – в своё время именно Червен взял на прокорм себе опальный сын Ярослава Осмомысла Владимир у Мстислава Изяславича, когда выжидал, как порешат бояре с его отцом и его любовницей Настасьей. Теперь, когда Владимир Ярославич ворочался на отцов и дедов стол во главе венгерских полков, его сопернику, Роману, судьба была смотреть с червенского стола за делами в Галиче.

Роман заскрипел зубами. Всеволод был напускно-серьезен, но прятал в усы усмешку. Он всю жизнь завидовал старшему брату – его старшинству, силе, ловкости, военной смётке и удачливости. Всеволод ненавидел свой захудалый Бельз, мечтал о лучшей доле – и вот судьба ему улыбнулась. И он будет последним дураком, если упустит удачу.

– Так куда же ты направишься, брат Роман? – помолчав, преувеличенно-заботливо спросил он. – Ты ведь с женой и чадами? Не утомила бы их дальняя дорога? Да добра много ли с собой везёшь? А то могу поделиться по-братски…

Роман не выдержал – рыкнул сквозь зубы что-то злое, поворотил коня, ожёг его плетью, вымещая досаду, и поскакал прочь. Всеволод с тревогой посмотрел ему вслед, а потом тоже развернулся и во весь опор поскакал в город. Едва проскакав в ворота, налетел на тысяцкого Миколу, который ждал его во главе готовых к бою дружин.

– Готовь Владимир к осаде, Микола, – отрывисто бросил Всеволод.

Весь день до вечера и почти всю ночь во Владимире-Волынском шла суматоха. Пришла беда, откуда не ждали, – началась усобица. В кузнях звенели молоты – кузнецы ковали мечи, наконечники стрел и копий, клепали кольчуги. В слободах мужики разбирали топоры и сулицы, мрачно утешали плачущих жён, сестёр и матерей. Дружина с вечера стояла на стене, сам Всеволод под покровом ночи из тайного хода отправил в Бельз гонца к тамошнему посаднику – немедля поднимать дружину и вести на подмогу осаждённому Владимиру, а заодно оповестить и другие города. Его томило недоброе предчувствие – Роман, готовясь к осаде стольного града Волыни, мог озаботиться гонцами ещё раньше. И ещё неизвестно; кого поддержат Берестье, Каменец-Подольский, Перемиль и тот же Червен. Однако за своё право княжить он был готов драться до конца если надо – и со всем городом. Ведь у бояр, ушедших с Романом, здесь оставались у кого семья, у кого добыток.

Несколько дней простояли две дружины – одна на стене, другая под стеной. Воины то перебрасывались стрелами, то кричали друг другу новости, ибо многие жили во Владимире и были чуть ли не соседями. Раз или два осаждённые решались на вылазки – осаждавшие отвечали короткими приступами.

А потом опять пошёл ливень. Начавшись с вечера, не смолк до рассвета, а потому дозорные на стене не поверили своим глазам, когда сквозь тучи пробились яркие солнечные лучи. Романовой дружины под стенами не было! Не было ни всадников, ни обоза – только следы колёс и копыт.