Текст книги "Роман Галицкий. Русский король"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

3

Ополчение стояло пешим, держа в руках топоры и копья и укрываясь щитами. Иные держали натянутые луки, у других были цепы и рогатины. За поясами и за голенищами сапог своего часа ждали ножи. Над сомкнутым строем чуть покачивались стяги кончанских полков. Боярская конница и князья держались по бокам и позади. Сзади же высились и стены Галича, где остались жены, дети и престарелые родители.

Галич притих. Ещё накануне во всех церквях служили молебны о победе над врагами, и попы с амвонов возглашали мольбы надтреснутыми голосами. Ныне всё замерло. Опасаясь грабителей-ляхов, обезлюдели слободы, посадские перебрались за крепкие стены детинца[57]57
  Детинец – кремль.


[Закрыть]. Несколько монастырей, стоявших вокруг Галича, накрепко затворили ворота, и монахи там тоже с утра не выпускали из рук кто топора, кто дубины, кто копья. Верный ходил слух, что два монастыря взяли ляхи и сожгли, а святую братию перебили.

Ляхи были тут – рукой подать. Самые остроглазые различали их стяги, присматривались к доспехам и оружию. Иные утверждали, что среди конников есть русские люди – их узнавали по кольчугам и червлёным щитам. Все знали, что это – дружинники князя Романа, которого малопольский король Лешка хочет посадить на стол. Из рук Лешки были готовы галичане принять любого князя, но не сейчас, когда «защитники» пожгли столько городов и сел и хотят воевать сам Галич.

Оказавшийся в первых рядах Никита Угоряич с суеверным страхом смотрел на чужие полки.

– Эко силищи-то нагнано, – шептал он чернявому купцу Хотену, с которым стоял рядом. – Никак со всей ляшской земли пришли?

– Не, – покачал головой знающий Хотен. – У ляхов, как и у русских, тож своих князей полно. Тоже живут немирно. Наши-то только когда на половцев ходят, полки соединяют, а чтоб грабить – это каждый поодиночке. Делиться-то никому неохота. И тута не все ляхи, а токмо какого-то одного князя.

– Вот пропали мы, – вздохнул меньшой Никитин брат, Юрась. – Нешто такую силищу одолеешь?

– Воевать тебе на печи с тараканами, – сердито одёрнул старший младшего. Заменив на ратном поле отца, Никита сделался суров к младшим братьям.

– На всяку беду страху не напасёшься, – добавил и Хотен. – Дома мы, а тута и стены помогут.

Застыженный со всех сторон, Юрась замолчал, стискивая в потной руке тугой лук.

Среди конников велись иные разговоры. Крепко, как дуб на кургане, сидел на коне Илья Щепанович. Володислав Кормиличич и Никиша Тудорыч остановились справа и слева от него. Нахмурившись из-под низко надвинутого на глаза шелома, боярин озирал поле и ляхов на другой стороне.

– Слышь-ко, – шептал Никиша, – человек от перевала прискакал. Стоят у Угорских ворот угры. Вот-вот перейдут к нам.

– И что? – не оборачиваясь, отозвался Илья Щепанович.

– А с Поросья идут половцы. Уж Межибожье миновали. Вот-вот до Теребовля дойдут. Пропали мы.

– У страха глаза велики, – Илья Щепанович покосился на Никишу. – Охолонь, боярин.– Семи смертям не бывать, а одной не миновать.

– Кажись, идут, – встрепенулся Володислав Кормиличич.

Он был прав. Вдалеке запели сопели и рожки, заколыхались стяги – польское войско пришло в движение.

В ответ засуетились Владимир и Давид Мстиславичи. Взыграли и на русской стороне рога, загудели сопелки, послышались окрики сотников, и пешая толпа пришла в движение. Вперёд выдвинулись лучники, и Юрась, каменея бледным лицом, шагнул вон из строя, даже не глянув последний раз на старшего брата.

Два войска тронулись навстречу друг другу. Шли не торопясь, приноравливаясь к ходу пешцев. У ляхов пешцев было меньше – и Роман, и Николай оба привели в основном конную дружину, и они двигались быстрее. Всё ближе, ближе, ближе. А потом опять пропели рожки – и лучники стали останавливаться и вскидывать луки.

Первые стрелы взвились в воздух. Под кем-то споткнулась лошадь, кто-то упал с седла. Ответные стрелы вынесли из рядов лучников нескольких стрелков, другие перелетели над их головами и нашли своих жертв в сердце галицких полков. А потом в бой устремилась конница.

Никита потвёрже упёрся ногами в землю, вскидывая копьё и готовясь встретить мчащуюся на него лавину. Пеший строй ощетинился копьями, лучники отступили за стену щитов. Юрась мелькнул совсем рядом. Никита хотел крикнуть ему, чтоб не отходил далеко, но не успел – ляхи были уже близко.

Первый ряд напоролся на стену копий, но ляхи всё-таки были не половцы и сумели избежать больших потерь, да и кони их были защищены нагрудниками и наголовниками. Осаживая лошадей перед строем, ляхи рубили древки копий, сминали лошадьми пеший строй.

У Никиты копьё выбили после третьего удара. Выронив его, он поднял топор, размахнулся, метясь в бок какого-то ляха, ударил – тот покачнулся в седле, сползая наземь. Никита замахнулся вторично, чтобы добить, но перепуганный конь шарахнулся в сторону, и перед Никитой вырос другой всадник – русский. В занесённой для удара руке поблескивал меч, из-под шелома огнём горели глаза – и Никита попятился, боясь ударить русского и страшась принять смерть от его руки.

Пеший полк галичан не стоял – он то подавался вперёд, то пятился, то бестолково начинал крутиться, словно в живом людском море возникали водовороты. С начала боя его чуть было не разрезали надвое, и теперь в сердце полка полсотни всадников сражались, окружённые со всех сторон.

Справа и слева заходили двумя крыльями конные отряды. Боярская конница под началом Володислава Кор-миличича стояла справа. Чуть наклоня вперёд стяги, мчались на боярских отроков всадники. Колыхалась конская упряжь, трепетали на ветру гривы, а впереди, чуть отведя в сторону меч, мчался на сером в яблоках жеребце витязь в позлаченной броне.

Володислав Кормиличич встретился с Романом Мстиславичем в поле. Князь наискось рубанул по подставленному щиту, развалил его пополам с одного удара – и Володислав бросил оружие и развернул коня, спасая свою жизнь.

Роман не стал догонять труса – боярские отроки оказались храбрее своего господина и подняли оружие. Разъярённый, слепой в своей ярости Роман врубился в их строй. Кого-то засек насмерть, кто-то упал с коня раненый, кто-то, оглушённый, попал в плен. Князь не оглядывался. Стяг по-прежнему колыхался над его головой, и, повинуясь этому знаку, рвалась вперёд волынская дружина. Рвалась туда, где трепетали стяги братьев Мстиславичей.

Возможно, будь с ними старший брат, Мстислав Удалой, по-другому повернулась бы битва. Но Владимир и Давид не имели той ратной удали, что отличала его. Они сражались там, где им указали место бояре. Сражались доблестно, и когда дрогнули боярские дружины и ополчение было окончательно раздавлено ляшской конницей и всё перемешалось на поле боя, ещё стояли и ещё сражались – до тех пор, пока не налетел слепой от ярости и жажды боя Роман.

Точно так же, очертя голову, кидался он всегда в битву – не чуя ран и не ощущая усталости. Рубил всё, что попадалось ему на пути, не щадил коней и людей. Сжав коленями тугие бока своего жеребца, успевал отбивать удары мечом и щитом, равно действуя двумя руками. Его храбрость граничила с безрассудством, и дружинники шли за ним не только потому, что верили в победу, но и из-за того, что невольно заражались от князя презрением к смерти и яростью.

Роман срубил стяг Владимира Мстиславича и едва не порешил самого князя – в последний миг встали у него на пути княжьи отроки, и хотя полегли почти все, позволили Владимиру отступить. Вместе с Давидом, теряя остатки дружины, он вырвался из боя и поскакал прочь – не к Галичу, остающемуся на милость победителя, а вон отсюда, вдоль берега Днестра. За их спиной ляшские и Волынские дружины добивали галицкое ополчение.

4

Нерадостен вставал над Галичем новый день. Разбитое войско до заката тянулось – пришла беда, отворяй ворота!

Раненых вели под руки, иные ковыляли сами. Жены, матери, сёстры выходили встречать своих мужчин, и то тут, то там слышался плач и причитания.

Постанывая от боли в вывихнутой руке, Никита принёс на двор тело Юрася. Брата зарубили у него на глазах ляшские конники, уже когда ополчение дрогнуло и отступило. Парень упал почти на руки старшему брату и успел шепнуть: «Жёнку мою…» – когда чья-то сабля ударила его в спину, добивая. Чернявый купец Хотен потерял выхлестнутый шальной стрелой глаз и еле доковылял до Никитиного дома, держась одной рукой за его плечо, а другой, закрывая залитые кровью глаза.

Их встретили обоих. Над телом Юрася заголосила его молодая – полгода назад обвенчались, – жена, а Никиту и Хотена увели его собственная жена и сестра Меланья – вправлять вывихи, промывать раны и утешать.

Горевал Галич, всюду были плач и скорбь, всюду поминали погибших. Только в боярских теремах было тихо. Берегли себя бояре – как запахло жареным, так и утекли подобру-поздорову и ныне собирались в палатах, хмуро молчали, исподлобья озираясь по сторонам.

– Да, вот не было печали, так черти подкачали, – вздыхал Илья Щепанович, глядя в тёмное оконце. – Наваляли нам ляхи… Чего делать-то будем, бояре?

У него в гостях сидели боярин Зеремей, старый Вышата Давидич и второй из братьев Кормиличичей, Иван.

– А чего делать-то? Ляхи под стенами стоят, князья нас бросили, восвояси утекли, а за перевалами угры стоят, – перечислял Иван Кормиличич.

– Да ещё половцы скоро в ворота Теребовля постучат, -напомнил Вышата Давидич.

– Половцы далеко, – оборвал Илья Щепанович. – А ляхи близко. Чего делать-то будем, бояре? Аль назавтра вече скликать? Чего людишкам сказывать будем? Новую рать пущай готовят али как?

– Новую рать хорошо б с князем, – мечтательно промолвил Иван Кормиличич.

– С князем! Да где он, князь-то? Ни Ольговичи, ни Рюрик помощи не прислал. Те, что пришли, уж утекли. А от Романа мы сами отреклись…

– Окстись, боярин! – повысил голос Зеремей. – Роман-ко-то ляхов и привёл на наши головы! Принять его – что волка в овечье стадо запустить! Попомни мои слова – вот воссядет у нас Романко волынский, худо станет!

– Вот и выходит, – как ни в чём не бывало продолжал Илья Щепанович, – что окромя как с ляхами нам не с кем речи вести. Да токмо не защитники они Галиции – аки тати, огнём и мечом прошлись по нашей земле. Чего с ними делать будем? Биться дальше аль разговоры разговаривать?

– Поговорить, оно завсегда можно, – закивал Вышата Давидич, – от разговоров язык не отвалится…

На него зашикали сразу с двух сторон, и старый боярин испуганно втянул голову в плечи. Спору положил конец Илья Щепанович. Пристукнув кулаком по колену, он объявил:

– Сделаем, како порешит вече!

* * *

Не было сил и мужества у галичан собирать вторую рать – в каждом доме был или раненый, или покойник. Уцелели только боярские дворы, да и там поубавилось челядинцев. Потому как ни старались бояре уговорить людство, как ни подначивали подосланные людишки, переубедить Галич им оказалось не под силу. Простые люди единодушно решили откупиться от ляхов, серебром и рухлядью[58]58
  Рухлядь – меха.


[Закрыть] заплатить за мир.

Скрепя сердце отмыкали послушные вечу бояре сундуки, отсыпали гривны, перетряхали меха, осматривали коней в конюшнях. Простые люди несли к дверям церквей кто сколько мог. Откуп собрали велик – два воза навалили добра, полсотни коней гнали холопы за посольством.

Палатин Николай после боя чувствовал себя худо – несмотря на возраст, он пожелал сесть на коня и участвовать в битве и теперь мучился от ломоты в костях. Потому был он зол на весь мир и глядел на боярское посольство кисло, прикрыв выцветшие глаза тёмными набрякшими веками.

Прослышав, что пришло посольство, в его шатёр взошёл и Роман. Увидев князя, боярин Зеремей сморщился от досады и ненависти. Не мог он принять, что Роман волынский будет свидетелем позора галицкого боярина. Но говорить пришлось, раз начал.

– Послал нас Галич ото всех людей своих, – молвил он и кивнул на сопровождавших его Володислава Кормиличича, Никишу Тудорыча и Витана Ильича, – дабы поклонились мы дарами королю польскому Лешке и просили города на Щит не брать и откуп наш принять.

– Откуп? – скривился, как от зубной боли, палатин Николай. – На что нам ваш откуп? Мы сами можем взять столько, сколько хотим, и гораздо больше. Вы же сами нас к себе призвали. Что теперь?

– Да мы хотели, чтобы король Лешка защитником нам был, – проворчал из-за спин бояр Никиша Тудорыч. – А ныне что зрим – аки волци хищные, рассеялись вы по нашей земле…

– Ты, боярин, говори, да не заговаривайся! – повысил голос Николай. – Забыл, кто к кому на поклон пошёл? Напомнить?

– Нет уж, век не забудем, – зыркнул недовольным глазом Никиша.

– Ещё бы забудете, – кивнул Николай, – когда прислан я сюда королём моим Лешком малопольским, дабы посадить у вас князя по его слову. И князь сей здесь.

Роман шагнул вперёд. Сейчас был тот самый момент, которого он так ждал. Галичане повержены, и ляхи-победители бросают к его ногам город. Но послы встрепенулись, загомонили возмущённо.

– Окстись, воевода, – воскликнул боярин Зеремей. – Кого нам даёшь? Не нать нам такого. Общине он не люб. Иного давай, а не то не поглядим, кто ты есть.

Старый воевода напрягся. Не привык он, чтобы побеждённые так разговаривали с победителями. Он уже вскинул руку, чтобы кликнуть слуг, но тут Роман, решив, что настал его час, протиснулся ближе к Николаю.

– Не серчай на них, воевода, – негромко молвил он, но все сразу поворотились в его сторону. – Прав боярин, прав Галич – просили они у короля Лешки князя, а князь пришёлся не ко двору…

Бояре смотрели на Романа исподлобья. Не по душе было им явление волынского князя – пришедшего вместе с иноземцами, чтобы зорить и жечь его край. Боярин Зеремей пошёл пятнами – он и его сын Глеб были в войске Владимира галицкого, когда два года назад пожёг он окрестности Перемиля. Видать, пришла пора расплаты. Не токмо резы[59]59
  Реза (резана) – денежная единица Древней Руси.


[Закрыть] – как бы последнее не пришлось отдать.

– Верно вы говорили, мужи галицкие, – меж тем продолжал Роман, – яко волци хищные, налетели на ваш край не токмо ляхи. Придёт пора – и угры с половцами явятся и пропадёте вы, аки овцы без пастыря. Уж сейчас вы разорены, а как встанет над вами князь – так все беды ваши и кончатся. Промыслите сами, галицкие мужья, каково вам дальше жить. Ответа на те речи мы подождём. А после – не обессудьте, коли сделаем по-своему. Ныне ступайте да поспешайте с ответом.

Властно, словно уже был избран галицким князем, Роман отпустил послов, и Николай с важным видом покивал головой – дескать, согласен, его устами глаголет Роман.

Получив столь неожиданный ответ, бояре толпой попятились из шатра. Домой ворочались пришибленные. Вот оно как повернулось – не прямо, но окольным путём разъяснил им Роман, что надобно им поспешить с выбором князя, а иначе не оберёшься беды. Про угров и половцев волынский князь сказал, может, и случайно, но попал верно. Нужен Галичу князь, ой, как нужен! И не когда-нибудь, а сейчас. А иначе останутся ляхи озоровать на чужой земле, а тамо подойдут половцы, а за ними угры… Страшно представить, что будет тогда.

Воротившись, бояре долго сидели по своим теремам, думали нелёгкую думу. А после собрались и ударили в вечевое било. И сказали собравшимся галичанам, что боярский совет надумал призвать на княжение Романа Мстиславича волынского.

Нелегко далось это решение, а что делать? Ляхи грозой стоят под стенами Галича, помощи от Рюрика не дождёшься, дружины других князей разбиты и утекли восвояси, а кроме ляхов опять же угры и половцы.

– Охти нам, – ворчали в толпе, – вот сами посадим волка в овчарню.

– Навязался на наши головы! Ляшский прихвостень!

– Романе-то? – возражали иные. – Роман сам по себе. Ляхам он не служил и служить не станет, помяни моё слово.

– А чего ж с ихней ратной силой пришёл? Нешто нанял иноземцев, чтоб золотой стол получить?

– Может, и нанял, теперь-то чего?

– Ага! Нанял он, а расплачиваться нам приспело? Чесали затылки ремесленники и купцы, вздыхали простые люди и бояре. Чего ещё готовит им судьба?

А Роман чуял, что не осталось у Галича выхода. О том говорил он с воеводой Николаем – дескать, ежели сам Галич не придёт на поклон, пущай сажают его поляки силой. А он уж тогда сумеет удержаться на золотом столе! И понял, что его взяла, когда на другое утро растворились Золотые ворота и из города выехало посольство.

Подбоченясь, уперев кулак в бок, сидел Роман на сером в яблоках коне сбоку от воеводы Николая. Рядом со старым воеводой казался он орлом подле ощипанного ворона – худой, болезненно бледный, желчный Николай горбился в седле, сверкал прищуренными глазами. За их спинами замерли отборные дружинники – лучшие рыцари войска польского и Романовы молодцы. Волынские бояре смешались с тысячниками ляхов.

Бояре подходили пешими, обнажив головы. Передние мужи, все Владимировы думцы, шли впереди, несли князю дары и ключи от городских ворот. Позади толпой теснились бояре родом похуже, выборные от купцов, кончанских старост и старшины мастеров.

Угрюмый, мрачный, но решительный Никиша Тудорыч встал перед Романовым жеребцом.

– Здрав будь, князь Роман Мстиславич волынский, – прогудел он в бороду. – Челом бьёт тебе Галич-город. Не гневайся на детей своих, а приди и правь нами, и княжь по всему наряду и по всему обычаю дедову и прадедову…

Одной рукой придерживая повод коня, а другую упирая в бок, Роман с седла рассматривал бояр, с холодным сердцем отмечая, как они смотрят на него. Никиша Тудорыч, Кирилл Иванкович, Семён Избигневич, Павел Дмитрич – вот все те, кто десять лет назад кричал ему: «Поди прочь, княже! Не люб ты нам!» Недовольные, злые лица у других бояр. Вон Володислав Кормиличич аж позеленел с досады, а сивобородый Молибог вовсе зверем глядит. Иных Роман по именам не знал, только в лицо помнил. Но всех их запоминал. Они начало и конец всякой смуты, им в рот смотрит Галич.

Вскинул глаза Володислав Кормиличич – аж вздрогнул Роман от затаённой ненависти, сквозившей в его взгляде. Так же ненавистно посмотрели на Романа и другие бояре, что держались близ него кучкой. Ништо! Доберусь я до вас! Дайте срок!

…Никиша Тудорыч замолчал, закряхтел. И Роман, стряхнув с себя думы, кивнул головой.

– Любо слышать мне слова сии, мужи галицкие, -молвил он. – Радуюсь я, что просветил вас Господь. Коли зовёт меня Галич, согласен я принять княжение.

И покосился на Николая. Старый палатин пошевелился в седле и важно кивнул головой. Для всех и в первую очередь для него давал понять Роман, что с согласия воеводы, а через него и короля Лешки занимает он галицкий стол и объявляет себя польским вассалом. Вот кто кем покомандует – это ещё бабушка надвое сказала!..

Ворчали бояре, испуганно крестились и ждали беды. А Роман тем временем въехал в Золотые ворота и принял благословение от галицкого епископа Димитрия. Сел смирной, клялся на соборной паперти, что будет блюсти город по всем обычаям дедовым и прадедовым, оделял нищих и убогих из своей казны и говорил, что перво-наперво пойдёт на половцев, чтобы изгнать их из своей земли.

Услышав об этом, иные бояре переводили дух – обошлось. Но радовались они рано.

5

Не забыл Роман, кто десять лет назад изгонял его из Галича. Не забыл и доносов своих верных людей. Сейчас они попритихли – кто в другой стан переметнулся, видя его дружбу с разорителями-ляхами, кто просто пережидал недобрые времена, – но он был в городе и сам всё видел. И, едва дождавшись, пока уйдут ляхи, призвал бояр на совет.

Торопясь по княжескому зову в княжий терем, Никиша Тудорыч заехал к старому знакомцу Володиславу Кормиличичу.

Богато жили братья Кормиличичи, Володислав и Иван. Не один – два терема стояли на их подворье. Ломились их бретьяницы и медуши от припасов, в конюшнях стояло до полусотни коней зараз, без малого сотню отроков кормил каждый. И, ступив на двор Кормиличичей, Никиша Тудорыч смог оценить их богатство.

Распахнуты настежь были тесовые ворота, десятка три подвод и возков теснились на широком дворе. Из ворот конюшни выводили коней, впрягали в оглобли, а из терема расторопные холопы сносили и укладывали сундуки, лари, увязанные тюками товары и мягкую рухлядь. Отдельно сваливали бочонки с мёдом и вином, мешки с зерном и припасами. Визжали свиньи, кричали куры, охрипший ключник ругался чёрными словами, торопя холопов.

На боярина мало кто обращал внимание, и он был порядком ошеломлён. Люди носились, не замечая его. Раз или два его толкнули, на всходе холоп наступил на подол богатой шубы, обшитой аксамитом. Никиша замахнулся было на наглеца, но тот уже исчез в толпе, и в терем боярин вступил красный от злости. Пнул посохом какую-то девку – кличь, мол, хозяев.

Володислав Кормиличич вышел одетый по-дорожному – опашень, мятель[60]60
  Мятель – плащ, накидка.


[Закрыть], в руке шапка, на поясе польская сабля.

– Ты почто тут, боярин? – нахмурил брови.

– Нет, это ты мне повести, что у тебя на подворье творится? – стукнул посохом Никиша. – Холопы бегают, как оглашённые, на возах рухлядь… Что случилось?

– Аль тебе не ведомо? – прищурился Володислав. – Аль запамятовал, кто ныне в Галиче всему голова?

– Ты про Романа, что ль? Да как же…

– Э, боярин, чует сердце моё – не ужиться нам вместе. Не по душе мне волынский князь. Ни я, ни род мой ему никогда служить не станем, потому как не по чину занимает он княжий стол.

– Его Галич выкрикнул, – развёл руками Никиша.

– Не Галич – сам себя он над нами поставил. И, попомни моё слово, боярин, вот-вот покажет зверь алчущий свой лик. Недолго ждать осталось. Помнит Роман, как изгоняли его из Галича. А кто изгонял-то? Ты да я, да Семён Избигневич, да Молибоговичи подпевали. А землю его кто запрошлым летом зорил? Зеремей да Кирилл Иванкович. А ныне кто супротив него перед ляхами голос возвышал?.. Вот то-то! А память у Романа куда как крепка! Не то что наши старые пеньки – далее свово носа не чуют.

– Не посмеет Роман! – помотал головой, как медведь, Никиша Тудорыч.

– Ещё как посмеет! – уверенно кивнул Володислав. – Вот увидишь – для всех у него готовы порубы глубокие да цепи, верёвки да топоры. Он у себя на Волыни бояр изводил – не одного сгноил в монастырях да погребах. Ходил на ятвягов – так и вовсе их в орала впрягал и сам батогами порол упрямых. Ныне за нас примется, вот те крест! Так что хочешь добра совета – ворочайся-ка ты на свой двор да кликни холопам собирать добро. Земли-то твои где?

– На Буковине, – молвил, думая о своём, Никиша.

– Вот и езжай туда. Мои деревеньки ещё далее, у Колодяжена. Отсидимся тамо, авось минует беда.

Но боярин только помотал головой. Помнил он, что сам Володислав хотел сесть на галицкий стол, так как был сыном княжьего кормильца и считал себя в родстве с покойным Владимиром Ярославичем. Потому и не мог простить Роману волынскому золотого стола. Но чтобы новый князь хватал и казнил передних галицких мужей? Такого не бывало никогда! Испокон веков на боярстве держалась Русь. Без бояр, без своих мужей, князья никуда. Вот о чём думал, вот в чём был уверен Никиша Тудорыч, въезжая на княжой двор и поднимаясь по высокому крыльцу.

В думной палате уже собралась половина думы. Не было многих – кроме Володислава Кормиличича, ждали старого Молибога и отца и сына Арбузовичей. Не явились и некоторые другие бояре. Никиша Тудорыч сел на своё место, оперся на посох и огляделся по сторонам. Вот Павел Дмитрии, вот Витан Ильич, вот боярин Зеремей и Семён Избигневич, у двери прижался к стене Кирилл Иванкович. Все собрались, кто когда-то был против Романа. Все?

И едва Никиша так подумал, как вошёл князь.

Роман ворвался, как вихрь, – крепкий, моложавый, коренастый. Рука лежит на рукояти меча, тёмные глаза сверкают по-ястребиному.

– Собрались, бояре? – выдохнул отрывисто, как после долгого бега. Горбатый нос его наморщился, когда он обежал взглядом скамьи.

– Не всех вижу, – отрывисто бросил он. – Где боярин Володислав? Где Молибог? Где Арбузовичи? Им слово моё не указ?

Бояре зашушукались. Княжеский совет начинался совсем не так, как они ожидали.

– Где передние мужи? Почто не зрю Судислава? И Гаврилы Петровича нет. Не занемогли ли? Или, – тёмные глаза князя сверкнули, – крамолу на меня куют?

– Окстись, княже, – не выдержал Никиша Тудорыч, – почто на верных слуг своих наговариваешь?

– Верных? – как ужаленный, развернулся к нему князь. – Кормиличичи-то верные? А не вы ли за моей спиной сговариваетесь? Не сами ли к Рюрику гонцов слали? Не сами ли супротив меня войско собирали? Всех я вас насквозь вижу. Все вы только того и ждёте, чтобы нож в спину воткнуть. Вороги вы!

– Опомнись, княже! Нешто белены объелся? – вскочил с места Никиша Тудорыч. – Зазря хулу на передних мужей не возводи! Не то ударим в било, созовём вече…

– Нет! – холодно оборвал Роман, и от его взгляда боярина приморозило к полу. – Не вы – я вече соберу. Судить вас буду пред всем Галичем!.. Эй, кто там!

Распахнулись от сильных толчков большая и две боковые двери. Через порог шагнули княжьи дружинники – пришлые, волынские. Не сговариваясь, кинулись к боярам. Те сопротивлялись, пробовали отбиваться посохами, но дружинники не церемонились – посохи выбивали из рук, бояр толкали, валили на пол и вязали по-половецки умело.

Связанных бояр поставили перед Романом на колени. Он даже бровью не повёл – стоял как вкопанный, только горели сузившиеся глаза.

– Ну, княже, попомнишь, – прохрипел, задыхаясь, Никиша Тудорыч.

– В поруб, – бросил Роман и вышел.