Текст книги "Роман Галицкий. Русский король"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

3

Едва догуляли свадебные торжества, едва справили все обряды и терем боярина Сбыгнева немного отошёл от праздничной суматохи, прискакал на подворье князев гонец – молодого боярича Заслава зовёт к себе князь Владимир.

Год назад, при Ярославе Осмомысле, Заслав был в княжьей дружине, но ничем не выделялся. И тут – такое! Радовались отец и мать, гордились младший брат и молодая жена. Сам Заслав светился от счастья, въезжая на княжье подворье. Почто вспомнил его князь?

…А у Владимира шёл пир. Князь накануне вернулся с охоты – загнали нескольких диких коней. Жёсткое конское мясо, приготовленное на открытом огне, по обычаю чёрных клобуков и берендеев[4]4
  Черные клобуки – племенной союз остатков тюркских кочевых племён – печенегов, торков, берендеев около середины XII в.; защищали южные границы Руси. После монголо-татарского нашествия частью обрусели, частью откочевали в степи.


[Закрыть], нарезанное кусками, подавалось к мёду и ромейскому вину. Звучали разудалые песни скоморохов. Сам князь и его ближники – все боярские сынки и дружинники – подпевали полупьяными голосами.

Заслав остановился на пороге, озираясь. Отыскал глазами князя, поклонился, касаясь руками гладких досок пола. Владимир, слегка опухший от выпитого, с покрасневшими после долгого загула и усталости глазами поднял на него мутный взгляд.

– Кто таков? – фыркнул он в усы. Прищурился – и лицо его расплылось в улыбке: – А-а-а, боярич! Проходи, садись! Выпей с нами!

Двое-трое боярских сынков поднялись по его знаку со скамьи, освобождая место. Заслав прошёл, присел и оказался перед полной чашей.

– Пей! Ты – ик! – у нас оженился недавно! – воскликнул князь. – Так за твою молодую жену и вы-и-пьем!

Не каждый день князь зовёт на почестей пир. Да и вокруг все сразу подтянулись, поднимая чаши. Не смея отказаться, Заслав встал, двумя руками держа чашу, поклонился князю и небольшими глотками выпил вино.

Вот это да! – ахнул Владимир и, дотянувшись, толкнул локтем одного из молодых бояр: – Сдвинься, дай присесть бояричу… Как, бишь, тебя?

– Заславом Сбыгневичем звать, княже, – Заслав послушно придвинулся, понимая, что это ему честь: чем ближе к себе сажает князь боярина, тем сильнее он на совете, а то и вовсе выходит в княжьи милостники. Правда, не любил князь Владимир думу с боярами думать, да молод он ещё, всё может перемениться – окружат его верные люди да и поворотят князя в нужную сторону. Посему Заслав не противился, когда ему вторично, вместе с князем, налили чашу.

– Ешь, пей! – Владимир всё угощал, как дорогого гостя. – Да поведай нам, каково это живётся женату?

– А чего тебе сказывать, княже, – ответил Заслав, – когда ты и сам женат и не хуже моего ведаешь, каково это.

– Нет, ты скажи – хорошо али худо? – слегка покачиваясь, допытывался Владимир.

– Хорошо, – согласился Заслав. После второй чаши в голове приятно зашумело, мысли потекли сами собой.

– Жена твоя… как звать-то её?

– Яриной.

– Яри-ина, – протянул князь, жмурясь. – Хороша она?

– Хороша.

– И тебя любит?

– Любит, князь! И я её люблю.

– А чего ж тогда её с собой не взял?

– Князь, – Заслав выпрямился, – виданное ли дело…

– Да пошутил я! Пошутил! – Владимир рассмеялся, хлопая боярича по плечу, и махнул чашнику, указывая на пустые чаши. – А уж ты и взвился… Давай-ко выпьем вместе за красу жену твоей!

* * *

Ярина сидела в светёлке и, глядя в окошко на осеннее неяркое солнышко, мечтала.

Только-только начатое вышивание лежало на коленях. Скучно и немного страшновато. Всего седьмицу она мужняя жена. Новая жизнь мало отличалась от жизни Ярины в родительском доме. Там всем заправляла вторая жена отца, а Ярина сидела в девичьей. Сейчас она сидит в светёлке нового, с иголочки, терема, но хозяйством заправляет свекровь, Заславушкина мать. Скучно потому, что делать вроде бы нечего. А страшновато потому, что грозная свекровь вдруг да заругает – почему сидишь сложа руки? А что делать-то?

Из окошек Ярининой светёлки не было видно красных ворот да двора, поэтому она подивилась, услышав внезапно снаружи торопливые шаги и голоса. Старая нянька поскреблась в дверь и с порога выдохнула:

– Ой, боярынька! Ой, ягодка! Дождались!

– Что случилось, Агафья? – встрепенулась Ярина.

– Князевы дружинники на наш двор прискакали, – нянька всплеснула руками. – За тобой присланы! От князя!

– От князя?

Ярина вскочила, роняя рукоделье. Сердце сжалось в предчувствии беды – ко князю ускакал Заслав. Ускакал ещё вчера, да домой назад не воротился. Нешто приключилось там с ним чего недоброе?

Нянька причитала, схватившись за голову. Из глубины терема неслись голоса – приглушённый басистый Сбыгнева Константинича и резкий, чуть хрипловатый гонца. После по переходу затопали шаги. Отстранив няньку, на пороге светлицы встал высокий жилистый воин в дорогом кафтане – не абы кого снарядил князь, послал небось своего милостника. Пригнувшись в дверях, дружинник поклонился Ярине:

– Собирайся, боярыня. К князю едем!

За его спиной маячил свёкор Сбыгнев Константинич. Ярина расправила плечи:

– С боярином Заславом беда?

– Може, и с ним, – гонец опасливо стрельнул глазами – мол, не здесь.

– Зови девок, Агафья!

– Да ты что, ягодка? Что ты? – закудахтала было нянька, но на неё цыкнули сразу с двух сторон – сама Ярина и гонец:

– Кшыть, бабка! Небось не на смерть везу боярыню! Князь сам её кличет…

– Знаем мы, каково он, – заворчала было Агафья, но гонец потянул из ножен меч, и она сжалась, опасливо шарахнулась в угол.

Испугал Ярину этот жест – стремительный, грубый, словно и впрямь знала старая нянька что-то такое, что могло опорочить князя Владимира или предупредить Ярину, – но делать было нечего. У князя оставался её муж, Заслав, и, кто знает, может, Ярина и могла спасти своего суженого.

На дворе стоял крытый возок – князь прислал. Возле верхами дожидалось десятка два воев, в распахнутых воротах маячило ещё несколько, да с гонцом с палаты прошло человек пять. Немалое число воев отрядил князь Владимир!

Две сенные девушки проводили боярыню к возку. Ярина со всех сторон чуяла на себе откровенно-холодные взгляды, но и бровью не вела. Успела-таки шепнуть ей на ушко два слова старая Агафья – падок был до женского естества князь Владимир. Слух идёт, что он чужих невест, дочерей и жёнок портит часто. И слова не выскажешь – князь! Иную силком увозили от отца или мужа, иных прижатые к стене родители отдавали сами.

Не было ему в сём деле преграды. Беречься следовало всякой бабе и девке. Одно успокаивало – чтобы вот так, среди бела дня, при всём честном народе – такого ещё не бывало. Такого бы устыдился и сам князь! Да и Заслав там, на его подворье – авось, не даст в обиду!

Такие мысли одолевали Ярину всю дорогу – она и не заметила, как доехали до княжьего терема. Стоял он в самом детинце Галича, на всхолмии, обнесённый высокими стенами – град во граде. Внутри терема, купола, башенки, службы. Красных крылец сразу два, домовая церковка, стены сложены из камня, украшены резьбой. Крыльцо всё в деревянном кружеве – даже жалко ступать по гладким ступеням.

Ярина приехала одна – девок с собой брать не разрешили. Тот же длинный жилистый гонец проводил её в небольшую светлую горницу, где её дожидались. Сенные девки споро и молча поснимали с боярыни тёплый полушубок, плат, парчовую душегрею и выскользнули вон.

Ярина огляделась. Горница чистая, светлая. Вдоль стен крытые сукном лавки. На столе угощение – два подноса с заедками и кувшин вина. В глубине за занавесью – ложница. Боярыня заглянула было – а вдруг спит там утомлённый Заслав, – но там никого не оказалось.

За спиной тихо скрипнула дверь. Ярина обернулась – на пороге стоял князь.

Владимир был в одной рубахе, шёлковой, узорчатой, перехваченной пояском. Был он слегка полноват – пошёл в материну рыхлую породу, да и сказалась привычка каждый день выпивать по нескольку чаш вина и мёда. Тёмное лицо слегка опухло, но борода аккуратно расчёсана.

Он остоялся в дверях, упираясь в косяки ладонями. Глаза его ели ладную фигурку Ярины. Смущаясь, боярыня поклонилась князю.

– Так вот ты какая, – протянул он, не отводя взгляда. – Ярина Борисовна… Подойди.

Она приблизилась, низя глаза. Была мала ростом, и всякий мужчина, коли не родной батюшка или не младший братец, казался её выше. А перед князем, один на один, и вовсе заробела.

– Не прячь глаз-то, – тихим, севшим голосом попросил Владимир.

Ярина подняла на него взгляд. Глаза их на миг встретились.

– Вот ты какая, – повторил Владимир. – Красавица… Подь поближе.

Он протянул руку, беря за локоть, но Ярина отшатнулась:

– Заслава Сбыгневича я жду…

– Да на что он нам? Нешто так нужен твой Заслав? Владимир шагнул ближе, протягивая к Ярине руки. – Нам и двоим хорошо будет!

– Княже, я мужа жду! – вскрикнула Ярина, отбиваясь. – Меня он звал…

– Это я тебя звал! – Владимир оттеснил её от двери, облапил, обнимая, жарко дыша в шею. Маленькая, хрупкая, она стеснялась кричать, но билась в его руках отчаянно, отворачивая лицо от поцелуев. – Который день спать не могу, как увидел тебя! Ну бойся, касатка!

– Пусти! Пусти! – отбивалась Ярина.

Обхватив её, Владимир вскинул молодую женщину на руки, шагнул в ложницу. Ярина закричала, но он уже бросил её на постель, навалился сверху, одной рукой отводя слабые руки, а другую уже запуская ей под подол…

* * *

Проспавшегося Заслава двое холопов взгромоздили на коня, и боярин с тяжёлой головой, усталый и смурной, направился до дому. Две ночи провёл он у князя – на несколько дней растянулся пир. Гости ели, пили, справляли здесь же малую нужду, засыпали, чтобы, проснувшись, продолжить есть, пить и веселиться. Заслав смутно помнил, как князь усаживал его близ себя, звал виночерпия наливать обоим поровну, хлопал по плечу и говорил о молодой жене. Хмельной Заслав хвалился Яриной, поминал её красу и нежность… Исплакалась, поди, ягодка, по нему! Да кто ж знал, что с княжьего пира так быстро не уходят! И не просто так – на плечах Заслава болталась соболья шуба, Владимиров подарок. Когда и за что пожаловал ею Владимир молодого боярина – Заслав не помнил. Да всё не упомнишь!

С тяжёлым чувством, что аукнется ещё ему этот пир, Заслав наконец подъехал к своим воротам. Воротник углядел его, выскочил распахивать воротину, и по тому, как суетился он, как дрожали его руки, Заслав мигом понял и от понимания этого протрезвел враз – дома случилась беда.

У крыльца сполз с седла, пошатываясь и одной рукой придерживая шубу, взошёл на крыльцо. Навстречу ему уже спешил отец, боярин Сбыгнев. Лицо его было красно от гнева, длинные полуседые усы топорщились, домашний охабень напялен кое-как.

– Батюшка, – только и успел молвить Заслав – с ходу размахнувшись, боярин впечатал сыну зуботычину.

– За что? – охнул тот.

– За то! – вскрикнул боярин. – Ах, ты, пёсий сын! Сукин выблядок! Ты что это, поганец, сотворил? Куды жену дел?

– Жену?

– Куды Ярину увезли, где она?

– Ярина? – растерянно оглянулся Заслав.

– Вчера днём её на княжье подворье свезли! По Князеву слову! Что, скажешь, не ты ему, блудодею, жену с пьяных глаз отдал?

Заслав покачнулся. Разбитая тяжёлым отцовым кулаком губа болела, во рту было солоно, но ещё больнее и солонее было на душе. Так вот оно что! Вот, значит, почему князь его об Ярине расспрашивал! Ноги подкосились, и он тихо сполз на лавку. Вбежала мать, поднырнула под руку отца, собой заслонила непутёвого сына и обняла, прижала лохматую голову к груди, запричитала что-то. Заслав ничего не чувствовал. Ярину увезли. Отняли. Князь отнял. За что?

4

Недоброе свершилось в Галиче. А впрочем, Ярина ли первая, Ярина ли последняя.

Правду молвить, недобро жили за своим князем галичане. Надеялись они, что законный князь станет радеть о земле их, – но Владимир Ярославич словно мстил за давние обиды. Дни напролёт гонялся на охоте, а потом пировал с дружиной. Молодым ражим воям[5]5
  Вой – воин.


[Закрыть], у которых ни кола, ни двора, а всего добра, что князь подарит, предпочитал он смышлёных мужей. В дружину брал всё больше простых ратников или неродовитых боярских детей – у родовитых-то отцы в думной палате заседали, могли через сынов повлиять на князя, а Владимир того не хотел. Всю жизнь мечтал он быть сам себе голова – и дождался. Сбылась мечта.

В самом деле, живи и радуйся! Пропал куда-то ненавистный Олег Настасьич. Послухи доносили, что прискакал тот к князю Рюрику Ростиславичу Вышлобому в Киев, пал в ноги и поплакался о беде своей. Но у Рюрика были свои заботы. Он обещал подумать, а покамест отправил Олега жить во Вручий – маленький княжий городок, где сам часто бывал, а потому князя-наместника не держал. Там Настасьич и жил – ни богу свечка, ни черту кочерга. Можно было задуматься – как-никак когда-то Рюрик не оказал помощи беглому от отца Владимиру, а брата его ненавистного приветил, – но Владимир об этом не думал. Он знал, что Рюрик Ростиславич не станет помогать Олегу.

Окончательно Владимир обрадовался и уверился в том, что стал признанным князем, когда в конце зимы в Галич прибыли послы из соседнего Владимира-Волынского.

Без малого восемнадцать лет сидел на волынском столе Роман Мстиславич, Изяславов внук, правнук Мстислава Великого и праправнук самого Владимира Мономаха. Считая род свой от старшего Мономашича и будучи сыном, внуком и правнуком великих князей киевских, сам Роман в свой черёд мог надеяться сесть на киевском золотом столе, но после смерти отца, Мстислава Изяславича, тихо-мирно жил на Волыни, занимался обустройством земли, оборонял северо-западные свои пределы от ятвягов[6]6
  Ятвяги – древнее литовское племя; в XIII в. вошло в состав Великого княжества Литовского.


[Закрыть], литвы и жмуди[7]7
  Жмудь – русское и польское название племени жямайтов.


[Закрыть] и ждал своего часа. Не сразу, а лишь уверившись в усилении Рюрика Вышлобого, дал он согласие на свадьбу с его дочерью Предславой Рюриковной. Был Роман связан родственными и дружественными связями с Польшей – в детстве и юности воспитывался у тамошнего короля Казимира.

Ныне известен был как воин храбрый – супротив самого Андрея Боголюбского в бытность князем новгородским водил полки! – и рачительный хозяин, устроитель земель своих.

И этот князь слал к нему послов! Владимир от радости не знал, что и думать. Ради такого случая повелел в поварне готовить знатный пир, а ловчих послал в княжьи угодья – искать и поднимать зверей.

В посольстве было трое волынских бояр и при них дьяк с грамотою. Владимир, светящийся от важности, слегка осовелый – с утра маялся с похмелья и ещё не отошёл, – прямо сидел на резном стольце, упираясь руками в подлокотники.

Набольший в посольстве был Рогволод Степаныч, не последний человек ещё при Мстиславе Изяславиче. Двое других были помоложе – Иван Владиславич и Еремей Студилич. При Рогволоде Степаныче был его юный сын, боярич Мирослав, отрок лет шестнадцати, ради науки взятый отцом в посольство.

Послы обменялись грамотами, и Владимир важно повёл рукой на крытую аксамитом[8]8
  Аксамит – бархат.


[Закрыть] скамью, приглашая гостей садиться.

– Радуется сердце моё встрече с вами, – кивнул он. – Здоров ли брат мой, князь Роман Мстиславич волынский?

– Князь здоров, – кивнул Рогволод Степаныч, – и тебе того же желает.

– Каково во Владимире-Волынском? Всё ли благополучно? – продолжал расспросы князь. – Не лютуют ли ятвяги? Не ходит ли набегами литва?

– Ятвяги ныне рукою князя Романа усмирены, да и литва за набеги и бесчинства сполна поплатилась, – обстоятельно ответил боярин Рогволод.

– А доехали вы как? Спокойно ли на дорогах? Не чинились ли вам препятствия?

Боярин опять ответил, что всё хорошо, и сам задал вопрос о житье-бытье в Галиче.

Это были обычные расспросы, предваряющие всякое дело, как бы помогающие собеседникам получше узнать друг друга и из намёков догадаться, как поведут себя гости и хозяева.

Наконец, выслушав ответ на последний свой вопрос, князь Владимир спросил:

– С чем пожаловали, гости дорогие? – и замер выжидательно.

Рогволод Степаныч кашлянул и встал, оправляя зачем-то полы дорогой шубы.

– Зело премного наслышаны мы на Волыни о богатствах и силе Галича. Наша земля Волынская тоже не последняя есть, а лучше вместе, чем порознь жить. Вместе с добрым соседом и от ворога в лихую годину оборонишься, а в радости и пиры пировать легче.

– Не грозят нашей земле покамест вороги, – ответил Владимир, а сам подумал про Олега – что-то поделывает во Вручем его беспокойный братец?

– То правда твоя, князь. Да и не о битве я речь веду. У вас купец, у нас товар. У тебя, князь, охотник, у нас добыча. У тебя сети, у нас белые лебёдушки. Для-ради мира и спокойствия предлагает князь наш Роман Мстиславич старшую свою дочь Феодору за твоего, князь, сына замуж.

У Владимира взлетели вверх густые изломанные брови. Брачный союз? Насколько он знал, у Романа Волынского от Предславы Рюриковны не было сыновей – только две дочери. Роман ему почти ровесник, дети у них тоже в одном возрасте. Будет ли у Романа сын – неизвестно. А вдруг – нет? Вдруг да останется богатая Волынь без законного наследника? Вдруг да отойдёт к Галичу как приданое Романовны? Да и пусть не отойдёт, пусть родит Предслава Роману сына – пока жив Роман, грех отказываться от такого союзника! Он на Рюриковне женат! Не допустит же он, чтобы Рюрик Олегу полки снаряжал! И против кого? Против свекора родной внучки! Против зятя и дочери!

Мысли эти молнией пронеслись в голове князя Владимира, и он медленно, с достоинством, кивнул головой.

– Сказанное вами вельми дельно, гости волынские. Ныне отдохните с дороги, а ввечеру приходите на пир. Опосля обо всём обговорим!

Рогволод Степаныч поднялся первым. Еремей Судилич и Иван Владиславич за ним. Откланявшись, покинули палату, отправились вслед за провожатым в отведённые им покои. Владимир остался сидеть. Он уже всё решил и знал наверняка, что согласится женить сына на Романовне. И пущай старшему, Васильку, от роду пять годков – невесте наверняка не больше. Пока дети, пусть растут. А там поглядим.

* * *

Волынских послов поселили в палатах близких. Терем Владимира галицкого богат, чем-то напоминает Любечский замок, что строили по особому заказу Владимиру Мономаху. В таких палатах не только сам князь проживал – его ближние бояре, ключник, кормилец, поп с попадьёй, что служили в домовой церкви, дружина в три сотни воев, холопы, закупы и вольные слуги – всем хватало места.

Окна гостиного двора выходили как раз на заднее крыльцо и домовую церковку. Передохнув с дороги и переодевшись, бояре отправились помолиться перед пиром – за здравие своего князя и успех порученного дела. Но поелику во внутренних переходах они боялись заплутать, вышли за порог и порешили добраться до церковки по двору, окольным путём. Благо, после долгой дороги и сидения у князя Владимира всем хотелось поразмять ноги.

На нижней ступени красного крыльца, понурившись и обхватив голову руками, сидел могучий детина – косая сажень в плечах, кулаки что кувалды, по платью боярин или боярский сын. Сидел он, не видя ничего и никого, и только чуть покачивался из стороны в сторону, как пьяный.

Боярин Рогволод брезгливо отстранился от молодца – пьяных он не любил и счёл это дурным знаком. Но детина вдруг выпрямился и ожёг гостей строгим холодным взглядом. Рогволод Степаныч даже нахмурился – боярич был трезв, но в глазах его светилась такая боль, что он приостановился.

– Почто тут сидишь? – молвил Рогволод Степаныч.

– А чего не сидеть? Мне всё едино – хошь тут, хошь в омут головой, – глухо, с ненавистью ответил тот.

– Приключилось чего?

– Приключилось… – детина вздохнул и обречённо махнул рукой. – А то не ведаете…

Поднялся и, чуть пошатываясь, направился в церковку. Волынские бояре отправились следом.

Парень молился, встав на колени у самого алтаря, молился долго и жадно, часто осеняя себя крестным знамением и что-то лихорадочно шепча сухими губами. А потом вдруг оборвал неистовую молитву, согнулся вдвое, как от сильной боли, застонал.

Мирослав вопросительно взглянул на отца. Но боярин Рогволод и сам хмурился, покусывая усы. Волынцы терпеливо дождались, когда парень поднимется и направится вон.

Заслав не удивился, когда незнакомцы пристали к нему на дворе. Ему не терпелось излить кому-нибудь душевную боль – он только что ездил к князю, молил вернуть жену. Владимир сперва удивлённо вскинул брови, а потом, когда понял, что незнанием не отделается, пригрозил заточить строптивца в поруб, имущество его отдать дружинникам, а прочую родню его выслать на простых телегах, ежели ещё раз с подобной крамолой пожалует. «Князь всем вам отец, а супротив отцовской воли не идут!» – заключил он, забыв, что недавно стал князем именно отцовской воле вопреки. С тем Заслава и вытолкали взашей.

Волынские бояре зазвали нового знакомца к себе в палаты, там выставили жбан мёду и через пару часов, когда Заслав слегка захмелел и поутих, уже знали много интересного.

– Худо вам, стало быть, за князь-Владимиром живётся? – вопрошал Рогволод Степаныч, наклоняясь вперёд.

– Худо не худо, а – нерадостно, – отвечал Заслав, покачивая головой. – Так-то он князь неплох, но… лих чрезмерно. Отец мой, Сбыгнев Константинич, при его отце в думной палате сидел, а ныне хоть и вовсе забудь дорогу к Князевым палатам. Не сидит князь Владимир честь-честью, не думает с боярами – всё ему пить да бражничать, охоту по лесам гонять да жён чужих портить, – Заслав отвернулся, поиграл скулами. – Каб воротил он мне Ярину – сей же час собрался бы да и ушёл вон из Галича. Отца-мать брошу – они от угодьев никуда. Да и где они будут, те угодья, когда князь за нас возьмётся…

Боярин Рогволод переглянулся с Иваном Владиславичем. Доносили послухи и купцы заезжие о житье-бытье в Галиче, а вот ныне и самим убедиться пришлось.

Иван Владиславич повёл бровью – Мирослав тихо встал, отошёл к двери – абы кто не подслушал. Бояре придвинулись ближе к Заславу.

– А ежели не ждать? – шепнул Рогволод Степаныч. – Ежели самим за князя взяться?

– Это как это – самим? – встрепенулся Заслав.

– А просто. Ты сам пораскинь умом – сколько вас таких в Галиче, князем обиженных? Небось немало. Собрались да князя и выгнали – недовольны, дескать, поищем себе другого. Как Олега-то Настасьича шуганули? Так бы и этого!

* * *

Ярина воротилась однажды днём. В том же возке, закутанная до самого носа в дорогую, чёрной лисы, шубу, с ларцом, полным серебряного и золотого узорочья, и с мёртвыми, пустыми глазами. Сенные девушки вынули её из возка, под руки повели в терем – Ярина еле брела, спотыкаясь на каждом шагу. Заслав бросился было к ней – не повернула головы. Отстранив девок, поддержал под локоть – встрепенулась, как пойманная птица, забилась, и боярич сам отпустил молодую жену. Девки опять окружили её, отвели в ложницу. С нею вместе запёрлась старая Агафья – ни боярина Сбыгнева, ни самого Заслава к ней не допустили.

Что до волынских бояр, то они, сделав своё дело, скоренько воротились во Владимир-Волынский с докладом Роману Мстиславичу. Но сказанное ими запало в душу не только Заславу.