Текст книги "Король казино"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Мысль о создании сыскного агентства пришла к Славе при чтении детективной повести Рекса Стаута «Сочиняйте сами». Как ни странно, он впервые понял, что Ниро Вульф работает лично на себя, на свой карман, кладет и кладет денежки на текущий счет за каждое выигранное дело. Так почему бы и ему, отставному подполковнику милиции Грязнову, не попробовать делать то же самое? Он, разумеется, не волк-одиночка, не Ниро Вульф, ему много не надо, но гарантированный хороший оклад ему и его сотрудникам, проценты с гонорара – будьте любезны. И Грязнов начал действовать. Первый свой офис он оборудовал на Неглинке, но вскоре в помещении стало просто тесно. Народ прибывал с охотой. И тогда он узнал, что можно отхватить собственный домишко в районе Пречистенки. Но это дело затормозилось, поскольку на его пути стали «новые русские» с тугими кошельками. Нужно было либо дать крупную взятку, либо взять не меньший кредит в коммерческом банке, причем под сумасшедшие проценты. На первое Грязнов никогда бы не пошел, а в банках его вежливо выслушивали и так же вежливо отказывали. И вот, когда, казалось бы, задуманное рушилось, он решил позвонить Саргачеву, просто так, на всякий случай. Грязнов уже знал, что Валерий Степанович работает в руководстве МВД, и, хотя надежды особой не питал на благоприятный исход, номер набрал. Саргачев внимательно выслушал маловразумительные излияния Грязнова и задал лишь один вопрос: «Какой вам нужен кредит?» Слава ответил, посетовав, однако, на гобсеков – банкиров. «Сейчас семнадцать сорок пять. Ровно через сутки я дам вам ответ». И ровно в семнадцать сорок пять на следующий день зазвонил телефон. Ответ был краток. Кредит выделен Сиббанком, проценты – щадящие, ждут с документами, разрешение на приобретение недвижимости в районе Пречистенки получено.

У меня лишь одна просьба, – сказал Саргачев. – Взять в штат двух человек. Ребята надежные. Прошли Афган.

Только во внутреннюю охрану, – решил держать марку Грязнов.

Неважно. Лишь бы платили. Парни бедствуют.

Так и случилось, что наряду с табличками на зданиях, которые приобрели за большие деньги «новые русские», появилось и название сыскного агентства «Глория», под которым законным порядком развернул деятельность подполковник в отставке Вячеслав Иванович Грязнов.

В ожидании Турецкого босс сидел в своем кабинете, покуривал, прихлебывал из большой кружки чай, густо разбавленный хорошим коньяком, одновременно просматривая текущие документы. Слава имел вид преуспевающего человека: дорогой костюм, водолазка цвета морской волны, на ногах отличные туфли, и даже рыжие волосы с седыми прядями, прежде топорщившиеся во все стороны, были аккуратно уложены, прикрывая лысину на затылке.

С улицы донесся звук машины, и буквально через несколько мгновений в кабинет ворвался Турецкий.

Ты что же делаешь, рыжая скотина?! – с порога заорал он.

Я же знал, что ты был рядом, – удовлетворенно улыбнулся Слава. – Меня, брат, не огребешь. Насквозь тебя вижу.

В самом деле! – не мог успокоиться Александр. – Ты башкой-то своей подумал, что несешь?! А?!

А как бы я тебя мог выкурить? Только таким образом. Господи, неужели она тебе все выложила? – округлил он глаза.

Куда уж больше, – махнул рукой Турецкий. – Может, кроме бабника, ты еще как-нибудь меня окрестил?..

Ну и баба! – восхитился Грязнов. – Наш человек.

Турецкий бросил на стол папку, отхлебнул из гряз-

новской кружки и поморщился:

Коньяк, что ли?

Только на четверть, три остальных – цейлонский чай.

А не наоборот?

Грязнов в свою очередь сделал несколько глотков, подумал и согласился:

А ведь верно. Наоборот. Кажется, опять не рассчитал.– Он раскрыл брошенную на стол папку, поднял глаза на Александра. – Мои труды? Зачем приволок?

«Сянганец»! – ухмыльнулся Турецкий. – Для того и приволок, чтобы ты этого «сянганца» убрал. Косте к шефу идти, а тут какой-то «сянганец»!

Ладно-ладно, – отмахнулся Грязнов, однако бумагу с «сянганцем» отложил в сторону. – Я могу вообще отвалить от этого дела. Оно у меня, между прочим, проходит по графе «непредвиденные затраты». Даром на вас пашу.

И отваливай!

Да не лезь ты в бутылку, – широко улыбнулся Слава. – Первый год меня знаешь, что ли?

Таким джентльменом – первый.

Сто пятьдесят «зелеными», – погладил отвороты пиджака Грязнов.

Ладно, рассказывай, – присаживаясь, перешел к делу Турецкий.

Звоночка жду. Грустно стало без тебя, ну и брякнул Меркулову. Теперь будем ждать вместе.

Я ждать не подписывался.

Звоночек-то из Патриса Лумумбы. Мне девок наших жаль. И я наконец этих козлов африканских прижучу. И не когда-нибудь, а сегодня, – зло проговорил Слава. – Есть среди них один, Али его зовут. Страшная сволочь. Возьму его я, а потом отдам парням из ФСБ.

Он глянул на Александра, и тот, сразу почуяв прежнего Грязнова, терпеливого сыскаря и бесстрашного человека, отвел глаза и снова хлебнул из его кружки.

А напиточек-то в общем ничего... Очень даже ничего. Освежает... Так говоришь – по графе «непредвиденные затраты»?

Не бери в голову. Шутка.

Выгорит дело – оплатим. Сколько у тебя гавриков работает?

Двадцать три человека.

Всех поить-кормить надо. И все, надо полагать, семейные?

До единого. Кроме меня.

Оплатим. Строго по таксе.

У нас таксы, Саша, нет. Мы работаем по обоюдному согласию.

Договоры-то хотя бы составляете?

Иные просят представить, для отчета, так сказать, а большинство просто так несут, в конвертике.

И много несут?

Ты знаешь, Саша, по-разному. Я и сам не ожидал.

Не прибедняйся. Кое-что знаю.

И что, к примеру?

Девчушку одну нашли...

Она потерялась, а мы нашли. Ничего особенного.

Скромником ты стал, Слава... А квартирная кража на Тверской? Там, кажется, бриллиантики светились, золотишко? Вдова не работяги – замминистра? И не какого-нибудь, а финансов.

Было, – с улыбкой согласился Грязнов. – А что нам делать, коли МУР не чешется? Мы у них хлеб не отбиваем. Могут – пожалуйста, не могут – извини-подвинься. Вот выбросили своих «старичков», а я их подобрал.

Теперь же, слышал, обратно зовут?

А они не пойдут. Хорошо платить надо. Вон Мишка Старостин, пчел забросил, из деревни сбежал, вкалывает – любо-дорого смотреть. Или Колька Щербак. Какие там мемуары? И думать забыл! Зато и получает раза в три побольше твоего.

Не в деньгах счастье, Слава. Вернее, не только в деньгах.

Это само собой. Почуяли мои орлы-соколы настоящую работку. Без кнута, без пряника, без нотаций. Я с ними много не говорю. Они сами больше моего знают. Ожил народ, Саня, ожи-ил! Помолодели. Дело– то любимое. Ну и конечно, зарплата.

По мелочи, говоришь, а накатывает, видно, прилично?..

Ты ж меня перебил. Несут. На мелочах мы, кстати, пожалуй, побольше взяли, чем на вдовьих бриллиантах. Да вот, что далеко ходить? Заявилась как-то старушка. Божий одуванчик, протягивает бумажку в сто долларов. «За что, бабуля?» – «Собачку нашли». – «Много даешь. Полмиллиона на наши». А она: собачка, мол, для меня дороже жизни, бери, коли даю. Стыдновато мне стало. За какую-то блохастую шавку и такие деньги? От кого? От старухи! Может, последние, «гробовые». «До свидания, – говорю, – бабуля, мы ее вам просто за спасибо нашли». Тут она мне и выдала! Выпрямилась, глаза засверкали. «Я, – говорит, – княжеского роду! Со мной, – говорит, – сам предводитель Дворянского собрания Голицын стоя разговаривал, а ты почему сидишь?» Да так строго, что меня будто ветром сдуло! Хлопнула она американской купюрой по столу и вышла. Чего смеешься? Правду говорю.

Тоненько запищал зуммер. Грязнов поднял трубку:

Грязнов слушает.

По лицу друга Турецкий понял, что услышанное не очень-то понравилось Славе.

Хозяин – барин... Приказы не обсуждаются. Будьте готовы! Не слышу ответа. Вот так-то лучше. Будь здоров... Осечка, – кладя трубку, мрачно сказал Грязнов. – Все дела переносятся на ночь.

Не привыкать.

Понимаешь, Саня, какое дело! Шуму больно много. Расследуем-то дело мы, так уж получилось. Но теперь, оказывается, подключены работники ФСБ, МВД и даже спецназ.

Облава?

Она самая. Извини, что рано тебя потревожил.

Ничего. А чем ты недоволен?

Да по-тихому надо было делать. А теперь что? Спугнем! Голубки черненькие сфотографированы – анфас и в профиль, курлычут по-русски, «геры» этой по сто двадцать долларов за грамм я уж с полкило сдал.

А кто платил?

Ну не я же! ФСБ, конечно. У меня таких денег нет.

Значит, твои ребята вышли на продавцов?

И мои тоже, – поразмыслив, ответил Слава. – Друзья. Водой теперь не разольешь.

Кто платит, тот и музыку заказывает.

Музыка, будь уверен, будет.

Нужна облава, – сказал Турецкий. – Ты по зернышку клюешь, а нужен мешок. И лучше сразу.

Не знаю, не знаю. Не уверен. Не удержишь мешочек-то. Тяжеловат. Я вот наклевал с полкило...

Убавь, Слава.

И сколько?

Да хотя бы последний нолик.

Грязнов весело рассмеялся:

Тебя будить?

Буди.

А куда звонить?

Домой, конечно.

На том они и расстались.

Спросите любого москвича, живущего в районе университета имени Патриса Лумумбы, что за народ там учится, он или с отвращением сплюнет, или загнет такое, что ни одна газета не напечатает. Учатся в университете молодые люди из африканских и азиатских стран различного цвета кожи, но москвичи называют их всех скопом «черными». Если припомнить наше давнее-давнее время благородного порыва просветить все отсталые народы, но на свой, советский лад, то можно ясно увидеть, с каким восторгом и любовью встречали русские люди чернокожих, темноглазых, таких необыкновенных юношей и девушек. Сколько было цветов, улыбок, искреннего удивления и доброго отношения! Все были уверены в том, что эти юноши и девушки вырвались наконец-то из ада, где их били палками белые работорговцы, или же в лучшем случае прибыли из тропиков, где их насмерть закусывали мухи цеце. Да и что взять– то было с москвичей, если единственной книгой, дающей представление о жизни негров, был роман «Хижина дяди Тома»? И еще долгие годы москвичи с какой– то непонятной жалостью относились к студентам университета, хотя уже появились тревожные симптомы, которые со временем перешли в настоящую трагедию. За нейлоновые трусики, кофточки и колготки симпатичные негры трепали наших девушек как хотели, устраивали пьянки с дикими песнями и плясками, покуривали «травку» – дело немыслимое в те времена – и потихоньку приторговывали заграничным тряпьем. Их бы за шкирку: ведь учиться приехали! Ан не тут-то было. «Ну и что? – сказали добрые дяди соответствующих ведомств. – А в наших общагах лучше? Молодо– зелено. Перемелется!». Но вот появился и первый труп: выбросилась из окна девушка. «По пьянке», – решили одни. «Так ей, суке, и надо», – сказали другие. Третьи задумались, но промолчали. Зато не промолчали местные парни. Они собрались возле стен Донского монастыря, посоветовались и вечерком устроили хороший погромчик в общаге университета. Районная больница быстренько наполнилась увечными, насмерть испуганными черными молодыми людьми. И на этом дело не закончилось. Две недели подряд парни метелили каждого встречного-поперечного черного. Девушек, надо особо отметить, пальцем не тронули. Прекрасно сработала и наша славная милиция. Понагнали их, ментов, в количестве, превышающем, пожалуй, охрану всенародно избранного, а негров метелят и метелят. «Вы что же, такие-разэдакие, мать вашу в гробину! – орали и топали ногами в кабинетах милицейские генералы и полковники. – Где преступники?!» Ответственные за поимку, видавшие виды майоры и капитаны, отводили глаза в сторону, невнятно оправдываясь: «Их разве поймаешь? Известное дело, молодежь». Приказ немедленно задерживать любого правонарушителя был, его зачитывали на каждом разводе, но его как бы и не было вовсе, а существовало мнение, тайное и справедливое: «За что брать-то?»

И лишь когда запахло международным скандалом, менты, как говорится, в один секунд похватали вожаков из местных, постращали и отпустили с миром. Низкий поклон тебе, родная милиция! Если бы, разумеется, не всегда, но в особых случаях ты поступала подобным образом, наверняка не плевались бы жители района, а теперь и все москвичи при одном лишь упоминании об Университете Дружбы народов.

Примерно так размышлял Александр Турецкий, проезжая но ночным улицам Москвы.

Недалеко от общежития, метрах в пятидесяти, его машину тормознули два спецназовца, и, пока проверяли документы, пока внимательно сличали внешность Турецкого с фотографией на документе, в общежитии, прежде темном и мрачном, на всех этажах стали вспыхивать окна. Операция началась.

Выйдя из машины, Турецкий наметанным глазом приметил фигуры людей, стоявших под деревьями по периметру общежития, спецмашины, несколько «волг». Александр вошел в здание.

Двери большинства комнат были выбиты, а в самих комнатах уже велась работа. Действовали профессионально и аккуратно. Двое обыскивали одежду, тумбочки, постели, третий перекрывал выход. Обитатели жилищ понуро сидели посреди комнаты.

Выскочила в коридор полураздетая девица, то ли пьяная, то ли наколотая, пронзительно завизжала.

– Закрой пасть, шалава, – спокойно посоветовал густой мужской голос.

Да? – спросила девка. – Ты бы платье подал даме. И манто.

Но визжать перестала, покачивая бедрами, направилась в комнату, по пути кокетливо подмигнув одному из сотрудников. Лиц женского пола было немного, не больше десятка, контингент известный – проститутки среднего пошиба, и с ними не церемонились. Быстренько заставили одеться, обуться, чуть ли не строем вывели на улицу – в «рафик» и в ближайшее отделение.

Перебросившись несколькими фразами со знакомыми сотрудниками, Турецкий узнал, что операция удалась, судя даже по первым вещдокам: «гера», кокаин, «экстази», «травка» – все есть и в количестве, достаточном для возбуждения уголовных дел.

Для возбуждения и порции за глаза хватит, – усмехнулся Турецкий.

Я имею в виду – крупного дела. Чтобы послы не вякали, – нашелся знакомый.

Парни из ФСБ, безошибочно определяя жертвы, уединялись с ними и в лоб задавали такие вопросики, сдобренные четкими фотографиями, что студентики, и так – то порядком обалдевшие, обалдевали совершенно.

Раскалываются? – спросил Турецкий у одного из парней.

А куда им деваться? – откликнулся сотрудник и подмигнул негру. – Правда ведь, господин Тиббс?

Правда, правда, – торопливо ответил студент.

Господин Тиббс хорошо знает, что чистосердечное признание... ну и так далее. О’кей?

О’кей! О’кей!

Но далеко не все были такими, как господин Тиббс. Некоторые требовали представителей своих посольств, возмущались, быть может и справедливо, другие же начисто забыли русский язык, а третьи вообще молчали. Одного такого молчуна Турецкий и встретил у Славы Грязнова в комнате на третьем этаже. Да? – спросила девка. – Ты бы платье подал даме. И манто.

Но визжать перестала, покачивая бедрами, направилась в комнату, по пути кокетливо подмигнув одному из сотрудников. Лиц женского пола было немного, не больше десятка, контингент известный – проститутки среднего пошиба, и с ними не церемонились. Быстренько заставили одеться, обуться, чуть ли не строем вывели на улицу – в «рафик» и в ближайшее отделение.

Перебросившись несколькими фразами со знакомыми сотрудниками, Турецкий узнал, что операция удалась, судя даже по первым вещдокам: «гера», кокаин, «экстази», «травка» – все есть и в количестве, достаточном для возбуждения уголовных дел.

Для возбуждения и порции за глаза хватит, – усмехнулся Турецкий.

Я имею в виду – крупного дела. Чтобы послы не вякали, – нашелся знакомый.

Парни из ФСБ, безошибочно определяя жертвы, уединялись с ними и в лоб задавали такие вопросики, сдобренные четкими фотографиями, что студентики, и так– то порядком обалдевшие, обалдевали совершенно.

Раскалываются? – спросил Турецкий у одного из парней.

А куда им деваться? – откликнулся сотрудник и подмигнул негру. – Правда ведь, господин Тиббс?

Правда, правда, – торопливо ответил студент.

Господин Тиббс хорошо знает, что чистосердечное признание... ну и так далее. О’кей?

О’кей! О’кей!

Но далеко не все были такими, как господин Тиббс. Некоторые требовали представителей своих посольств, возмущались, быть может и справедливо, другие же начисто забыли русский язык, а третьи вообще молчали. Одного такого молчуна Турецкий и встретил у Славы Грязнова в комнате на третьем этаже.

С первого взгляда на чернокожего студента Турецкий определил, что крепкий орешек достался Грязно– ву. Широкоплечий, с могучей шеей борца, большими ладонями, сжатыми в кулаки, бесстрастно равнодушными глазами, парень вызывал особого рода уважение, хорошо знакомое работникам спецслужб.

Тот самый. Ходок по нашим девкам, – сказал Грязнов. – Молчит, как Зоя Космодемьянская! Себя не узнает, – кивнул на фотографии, лежавшие на столе, – «друзей» тоже. Доллары свои, кровно заработанные, в форточку выбросил, – Слава тряхнул пачкой «зеленых». – Долго молчать будешь, чурка с глазами?

Ты бы полегче, Слава, – улыбнулся Турецкий. – Все-таки гражданин дружественного нам государства. Студент.

Не знаю. Ты вот знаешь, а я не знаю. Передо мной торговец наркотиками, нашими бабами и личность, носящая оружие без разрешения! – указал Слава на целлофановый пакет.

«Макаров»?

Вальтер.

Наркотиков много?

Навалом.

Имя?! – грохнув кулаком по столу, рявкнул Турецкий.

Парень вздрогнул, метнул на Александра волчий взгляд, оскалил крепкие белые зубы, однако промолчал.

Услышал! – удовлетворенно произнес Грязнов. – А я думал, он не только дара речи лишился, но еще и оглох.

Он не студент, Слава, ты прав.

А я о чем?

Действуй!

Слушай, Али. Слушай и запоминай. Я с тобой разговаривал по-хорошему, как отец родной. Ты не понял. А теперь я тебя, Али, шлепну. Вставай.

Тон Грязнова был столь внушителен, что даже Турецкому стало не по себе, не говоря уж об Али. По его лицу пробежала судорога, глаза забегали, на мгновение останавливаясь то на Грязнове, то на Турецком, то на спокойных, неподвижных фигурах двух сотрудников, стоявших неподалеку.

Не имеете права! – выкрикнул Али.

Заговорил, – удовлетворенно хмыкнул Грязное. – Имею. У нас, в России, это называется «при попытке к бегству». Можно и по-другому: «вооруженное сопротивление». – Грязнов похлопал по пакету, в котором лежал вальтер. – Думай, Али. Но быстро.

Подождав немного, Слава кивнул сотрудникам, и один из них, ласково улыбаясь, проговорил:

Пошли, приятель.

Али вдруг заговорил на своем языке.

По-русски, Али, по-русски! – перебил Грязнов.

Да-да! Рюски, рюски...

И без акцента, – нажимая кнопку портативного магнитофона, сказал Грязнов. В это время на пороге выросли парни из ФСБ.

Кончай, Грязнов. Время.

Пять минут. Пленка будет ваша, – ответил Слава.

Али, словно почуяв спасение, рванулся к двери,

но тут же и рухнул, споткнувшись о подставленную ногу.

Живой? – усмехнулся один из фээсбэшников. – Чего это он?

Турецкий вышел из комнаты, знаком пригласив парней следовать за собой, представился и коротко объяснил, что за птица этот Али.

Ясно. Мы вас не видели, Александр Борисович, – сразу поняли парни. – Ждем в машине.

В коридоре возле комнат деловито работали ловкие мужчины: поправляли косяки, вставляли замки – одним словом, наводили порядок, чтоб было, как раньше, и чтобы представители посольств и дотошная пресса не кричали на весь мир о варварстве спецслужб.

Передавая наркотики, пистолет и пленку и показывая на Али, сидевшего в наручниках в машине, Грязнов сказал старшему группы:

Моя воля, шлепнул бы. Много горя принес, погань. Ты уж проследи, Николаич. Рванет за бугор, не прощу...

Не рви душу, Грязнов, – подмигнул Николаич. – Прослежу. Понял?

Вот и все, – провожая красные огоньки отъезжающей машины, проговорил Слава. – Двадцать минут плюс полгода... Прав у меня маловато, Саня. Выследил, взял и отдал. Ты бы чирикнул где-нибудь в высших сферах о моих правах.

Обойдешься. С твоими методами и меня притянут в высшие сферы, – грубовато откликнулся Турецкий. – Не переживай. Не уйдет за кордон Али.

А коли и уйдет, недолго протянет, – усмехнулся Грязнов. – До скорого? Через пару деньков встретимся?

Почему именно через пару?

А похороны Кузьминского?

Я с ним на брудершафт не пил.

Я тоже.

Что вызнал? Говори.

Грязнов все знает, все видит и все слышит. А если и не все, то о многом догадывается. Уж не поставил ли ты крест на мне, Александр Борисович?

Турецкий подумал, не рассказать ли Грязнову о новом деле, но, решив, что пока рановато, протянул руку:

До скорого.

На следующий день из акта химико-биологической экспертизы Турецкому стало известно, что героин, изъятый в общежитии, производства не пакистанского и один в один соответствует качеству перехваченной в свое время сотрудниками партии, которая шла с Востока.

* * *

Похороны вождя либерал-социалистической партии Кузьминского, вопреки опасениям, прошли спокойно. Ожидали большого количества людей, были привлечены значительные милицейские и оперативные силы, но они не потребовались. Народ был, однако не тысячи, и уж во всяком случае не десятки тысяч, как грозились, так, не больше полутора сотен человек пришло. Правда, собравшиеся вели себя шумно, особенно в ожидании выноса тела вождя, на небольшом пространстве возле ворот Ваганьковского кладбища. Сообщения о смерти Кузьминского появились во всех газетах, об этом не раз вещало телевидение, конечно без подробностей, но слух, что вождя укокошили в самый пикантный момент, то есть на бабе, каким-то образом распространился и среди рядовых граждан. Каким? Одному Богу известно. Быть может, по этой причине, а всего вероятнее, по другой, более существенной – надоела трепотня, народ и не пришел.

Турецкий стоял возле торгового ларька, смотрел на портреты Кузьминского, обтянутые черным сукном, и ему думалось о том, что совсем недавно, каких-то два года назад, при появлении Кузьминского на трибунах собирались десятки тысяч людей, а голосовали за его кандидатуру миллионы.

Были деньги, слава, заграничные командировки, встречи с сильными мира сего, застолья и красивые женщины. И в один миг все исчезло для него навсегда, вон несут его, сердечного, на руках мужички в черных костюмах, а следом плывет вереница шикарных машин.

Шествие остановилось. Из блестящих, сверкающих лаком и никелем, супердорогих иномарок начали выбираться уверенные господа, которых мигом окружили телохранители. «Вот они, истинные хозяева России, – с горечью подумал Турецкий. – Все как на Сицилии – вор на воре. Бери любого – не ошибешься».

Тот, что впереди, Михаил Сергеев, кличка Майкл, – услышал Александр знакомый голос, обернулся и увидел ухмыляющегося Славу Грязнова. – За ним Антоша, но не Чехонте, а Маевский. Первый – гендиректор совместной фирмы, второй, как и ты, юрист.

К делу, Слава.

Точно знаю одно: отмыв «черных» денег. Шефа не вижу... Алик Попов-Городецкий, с животом! И рядом, конечно, Фима Фишкин! Ба-а-лыние люди, Саня... Казино, ночные клубы, кафе, рестораны, гостиницы. Директора всех этих заведений «шестерки», хозяева – они. А вот шефа не вижу.

Зазвучала траурная мелодия, толпа раздвинулась, давая дорогу господам в черных костюмах.

И кто шеф?

Ваня Бурят. Пойдешь? – кивнул Слава на ворота кладбища.

А я схожу. Мне любопытно.

Откуда ты их всех знаешь?

Я много чего знаю, Саня.

Тогда ответь мне на один-единственный вопрос.

Слушаю. И очень внимательно, – сказал Грязнов, глядя на уходящую процессию.

Что забыл Кузьминский в Гонконге?

Надо подумать...

Вот и подумаем вместе, – решил Турецкий. – Сегодня в шесть жду у себя.

Вернувшись в прокуратуру, Турецкий почти до самого прихода Грязнова просидел в кабинете над изучением документов, газетных вырезок и секретных донесений, касающихся партии Кузьминского. В общих чертах он многое знал и ранее, о еще большем догадывался, но в конкретные детали не углублялся, как, впрочем, не очень-то интересовался политическими дрязгами в любых, даже ведущих, партиях. В данном случае перед ним была поставлена задача по раскрытию политического убийства, а в том, что оно связано с политикой, Турецкий не сомневался, и потому приходилось скрупулезно перечитывать и вдумываться в любые, пусть на первый взгляд ничего не значащие факты. Политическое убийство в гораздо большей степени, чем уголовное, уж не говоря о бытовухе, ставит вопрос: кому это выгодно? Если вначале в голове Турецкого и бродили мысли о причастности к убийству российских спецслужб, то по мере изучения материалов эти мысли исчезли. Правда, теперь Турецкий был убежден, что к созданию партии приложил свою могущественную руку бывший КГБ, пожелав иметь под рукой этакого горлана либерал-социалиста, могущего возглавить возникавшие в то время стихийные националистические настроения. В связи с известными событиями, которые развернули страну на сто восемьдесят градусов, Кузьминский вышел из-под контроля, возомнил себя мессией, национальным спасителем и, конечно, же зарвался. Его рейтинг по сравнению с двухгодичной давностью снизился втрое. Быть может, сыграло свою роль то обстоятельство, что по России-матушке расплодилось немало подобных «вождей», создавших Кузьминскому определенную конкуренцию. А вернее всего, народ начал соображать. Во вторую причину очень хотелось верить Турецкому. Марать руки спецслужбам, поднимая тем самым волну досужих вымыслов, не имело никакого смысла. Здесь не выгодой, здесь неумением и непрофессионализмом припахивало бы. Выгодно это было, вероятно, другим, не менее могучим дядям, коли достали его не на подмосковной даче, а в двенадцати тысячах верст от российской столицы, в славном Гонконге. Кстати, на какие шиши неплохо, очень даже неплохо, жил-поживал вождь, кормил поил огромную ораву своих орлов, которые, как известно, не сеют и не пашут? Вот фотография на первой полосе центральной газеты.

Вождь в окружении крутых парней из Нижнего Новгорода, сплошь замы, помы и вице-президенты торговых компаний, сообществ различного толка и каких-то ассоциаций. Не надо быть Ломброзо, чтобы понять, один ран глянув на лица парней, какую часть общества они представляют. Ага, сносочки на полях газеты, выписанные четким почерком Лилии Федотовой. Клички, сроки, судимости... Отличная компания! Предположим, все-таки нет прямых доказательств, что партия Кузьминского финансировалась мафиозными структурами. Какая получается картина? Стал не нужен? Много требовал? Оскорбил кого-то, обидел? Он мог. В последнем случае бытовуха получается. Не то. Слишком просто. И по том, если принять первую версию, почему убрали его именно в Гонконге? Снова Гонконг. Значит, для начала необходимо выяснить, какого рода российские граждане проживали в Гонконге в течение, скажем, недели до дня убийства вождя. В гостиницах какого класса, по каким надобностям летали в места столь отдаленные, вообще чем там занимались...

Турецкий набрал номер своей помощницы.

Зайди, Лиля... Какой конверт? Не вижу. Ага! Нашел. – Александр вскрыл конверт, вытащил пачку цветим х, прекрасно исполненных фотографий. – Ты заходи, а то через пять минут Грязнов нагрянет... Как, он уже сидит у тебя? И ждет шести?.. А с чего это он стал таким пунктуальным? Ладно, давайте, заходите оба.

Не успел Турецкий просмотреть и десятка снимков, как в кабинет вошли Лилия Федотова и Вячеслав Грязнов.

Кто снимал? – спросил Слава, беря первую попавшуюся фотографию.

Убери грабли! – воспротивился Турецкий, отодвигая снимки.

Хамишь, мальчиша? – не обиделся Грязнов. – Не волнуйся. Не хочет она переселяться на мою жилплощадь. – Он глянул на друга, понял, что тот не расположен к шуткам, и, садясь, произнес:

Молчу как рыба.

Турецкий внимательно разглядывал каждую фотографию, поначалу откладывая их в сторону, потом подвинул всю кучу Грязнову:

Полюбуйся на своих «друзей».

Грязнов рассматривал снимки молча, стараясь сдержаться, но вскоре не вынес:

Во, падлы, куда затесались! И в какое общество! Прием, что ли, какой?

Прием. Пресс-центр «Белого дома», – сказала Лиля.

Попов-Городецкий, Фима Фишкин... Хмыри болотные! И с кем! Считай, весь Президентский совет! А жратвы-то, братцы, на столах, выпивона!

Бывал я на их приемах. Тощие бутербродики, бутылка на троих, – Турецкий пригляделся к снимку. – А тут прямо-таки купеческий размах.

Потому там и Фима Фишкин, – усмехнулась Лиля.

Дело ясное, что дело темное, – усмехнулся Грязнов. – По какому поводу пьянка?

А ты не догадываешься? – указал Турецкий на Ларису Ивановну, стоящую во главе стола в окружении хорошо одетых господ.

Весь цвет демократии. Или дерьмократии? А, Саня? Смотри ты! И Валерий Степанович тут!

Какой Валерий Степанович? – насторожился Турецкий. – Саргачев?

Он самый.

Ты-то откуда его знаешь?

Так он же мне все дело провернул. С агентством. Я уже поплыл было. Амба. Позвонил случайно. И полный ажур.

И что тебе стоило?

Ничего.

Так уж совершенно и ничего?

Попросил взять в охрану двух «афганцев», – по– думав, ответил Грязнов. – Парни толковые.

Бескорыстный человек Валерий Степанович, – думая о чем-то своем, проговорил Турецкий.

Мужик что надо.

С какой стати воспылал он к тебе такой нежностью?

Понравился.

А конкретнее можешь?

Грязнов быстренько рассказал про случай в кабинете на Петровке, вопросительно посмотрел на Турецкого.

Як нему не лез. Сам подошел, сунул визитку и – прощай, Вася!

На этих снимках прием официальный, – вступили п разговор Лиля, вытаскивая из своей папки другие фотографии. – А здесь фотографии, так сказать, почти семейные. Сделаны на даче отца Ларисы Ивановны, покойного генерала КГБ Стрельникова. Мама Ларисы, Людмила Васильевна, родственники, двоюродный брат, его родители, близкие знакомые...

Этот тоже близкий знакомый? – Грязнов указал на высокого мужчину в очках.

Друг детства. Спецкор телевидения.

Фамилия, имя, отчество? – прищурился Грязнов.

Андрей Андреевич Васильев.

Верно. По телевидению я его не видел, а вот в игорных домах он постоянно ошивается. – Грязнов взглянул на Турецкого, на Лилю, помедлил и несколько торжественным тоном произнес: – Король казино. Кличка Роберт Вест.

Сла-ава, – удивленно протянул Турецкий. – Я поражен.

Я тоже.

Ты-то чём?

Очень интересные близкие знакомые у нашего вице-премьера...

Друг детства, – уточнила Лиля.

Во что играет? В рулетку?

В очко.

Блатной, что ли?

Игра эта, Александр свет Борисович, давно уже перешла в круг людей, забывших тюремные нары, и даже привлекла внимание лиц весьма известных и интеллигентных .

Просвети, Слава. Честно, ничего не волоку!

А чего просвещать? Играют. Обычно ночами. Как водится, проигрывают. Суммы с пятью ноликами. «Зелеными». Не проигрывает, если сам не захочет, только один человек – Роберт Вест.

Шулер?

За шулерство, меченые карты разговор короток – петля. В казино дело поставлено строго. Такие «шкафы» прогуливаются – ни обойдешь, ни объедешь! Между прочим, наколочку по Весту дал Демидыч, один из «афганцев».