Текст книги "Король казино"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Триады Гонконга

1

Когда Александр Турецкий вошел в кабинет зам – прокурора России Константина Дмитриевича Меркулова, его внимание сразу привлек мужчина лет тридцати двух – тридцати трех, одетый в темно-серый костюм, хорошо сидевший на его ладной фигуре. Мужчина стоял возле полуоткрытого окна, курил, пуская дым на волю, и, видно, не заметил прихода Александра, потому что даже не обернулся.

Вызывали, Константин Дмитриевич?

Ты что? – удивился Меркулов. – С каких это пор мы перешли на «вы»?

При посторонних, Константин...

В этом кабинете посторонних не бывает. Полковник внутренней службы Саргачев Валерий Степанович.

Ма-ать моя мамочка, я большевик... – протянул Турецкий. – Валера! Сколько лет, сколько зим!

Саргачев подошел, протянул было руку для пожатия, но Турецкий, широко улыбнувшись, раскрыл объятия.

Забурел, Валера, забуре-ел... А силенки, пожалуй, еще прибавилось. По спине-то валуны перекатываются! Так сколько мы с тобой не виделись?

Семь лет и три месяца.

Как всегда, математически точен.

Друзья-товарищи, значитца? – усмехнулся Меркулов. – Добро-о.

В Свердловском районе бегали.

И что выбегали?

Были дела.

Делишки. Районного масштаба, – уточнил Саргачев.

Турецкий остро глянул на бывшего своего соратника по работе в Свердловском районе, где оба трудились следователями, Турецкий – прокуратуры, а Саргачев – милиции, и вдруг почувствовал то ли смущение, то ли сожаление от того, что он, как школяр, как сентиментальный мальчик, кинулся с объятиями к человеку, с которым действительно не встречался семь лет и три месяца.

Тебе сколько брякнуло, Валера?

Мы же одногодки, Александр Борисович! И снова кольнуло Турецкого хоть и шутливое, но обращение на «вы». Да, перед ним сидел не молоденький лейтенантик, выпускник юридического факультета МГУ, а человек, умудренный жизнью, полковник внутренней службы. Чем он занимается? Какие дела ведет? Почему он, Турецкий, не знает?

На Огарева сидишь?

Работаю. Сидят в Матросской Тишине, – улыбнулся Саргачев.

Спасибо. Просветил, – тоже улыбнулся Александр.

От делишек районного масштаба перейдем к делам масштаба международного, – вступил в разговор Меркулов. – Надеюсь, Саша, тебе известен Кузьминский, вождь либерал-социалистической партии?

Кто ж его не знает? Шумит много.

Дошумелся. Прошлой ночью в публичном доме Гонконга он был заколот кинжалом.

Надеюсь, не в спину? – помолчав, спросил Турецкий.

Смотришь в корень. Именно в спину. Как выражаются иностранцы, во время занятия любовью с молодой проституткой.

Не хочешь ли ты меня отправить в Гонконг за трупом?

На то есть спецслужба. Привезут и похоронят. Если не на Новодевичьем, то уж на Ваганьковском – точно. И народишко соберется. Дураки не перевелись.

Дело и впрямь международного масштаба, – задумчиво произнес Турецкий. – Что он забыл в Гонконге?

И опять смотришь в корень. Этот вопрос ты и должен разрешить. В общих чертах обстановочку я тебе обрисую, а конкретно, в деталях, картину представит полковник Саргачев. Он, между прочим, специалист по Гонконгу.

Наркотики? – Турецкий обернулся к Валерию.

Сейчас – да. Но назревают события и покруче. Поговорим.

Гонконг Гонконгом, но меня больше интересует Россия, – продолжил Меркулов. – Афганская марихуана, азербайджанский метадон, украинская маковая соломка, среднеазиатский опиум, анаша и различные варианты «синтетики» несколько поднадоели нашим наркоманам. Подавай им героин! Как чистокровным американцам! И появился. Правда, не ослепительно белый, как в Америке, погрязнее, шестидесятипроцентный, с коричневатым оттенком, но героин! Был он в стране, разумеется, и раньше, но в количествах мизерных, особой опасности не представлял. Теперь ситуация иная. Я не скажу, что он хлынул потоком, нет, до этого не дошло. Но когда дойдет, будет уже поздно. По нашим данным, перевалочным центром героина стал Воронеж. И не потому, что в этом городе вдруг ни с того ни с сего появились люди, «севшие на иглу», не потому, что там живут мультимиллионеры, ибо грамм чистого героина стоит порядка ста пятидесяти долларов, а потому, что именно Воронеж в стратегическом отношении, по мысли заинтересованных лиц, в плане распространения отравы по всей стране, явился местом наиболее подходящим. В самом деле, через город проходит трасса Москва – Ростов, сеть дорог, соединяющая Воронеж с другими областными центрами, рядом ридна матка Украина, железнодорожный узел. Я уж не говорю о проселках, тропах, тропинках, ну и так далее... Гуляй, Ваня!

Ваня? – насторожился Саргачев.

Присказка такая.

Не Ваня ли Иванов, по кличке Бурят?

Все может быть, – уклончиво ответил Меркулов. – Заканчиваю. В связи с убийством Кузьминского создана оперативная группа из сотрудников следственного управления Генеральной прокуратуры, различных управлений МВД, ФСБ, РУОП МВД России. С высшими должностными лицами этот вопрос согласован. Руководителем группы назначен старший следователь по особо важным делам старший советник юстиции Александр Борисович Турецкий. – Меркулов посмотрел на Турецкого, остановил взгляд на Саргачеве: – Вам все ясно?

Да, – ответил Валерий.

А ты что молчишь? – обратился зампрокурора к Александру.

С наркотой я как бы давненько и дела-то не имел...

Пока ты имеешь дело с убийством. А уж куда след потянет... поглядим-посмотрим.

Понял.

Как говорится, до скорого, – протягивая руку, попрощался Меркулов. – Езжайте, пошепчитесь в каком-нибудь уютном месте. По телевизору ресторан «Пескарь» нахваливают.

Турецкий и Саргачев направились к двери.

Саша! – окликнул Меркулов. – На минутку! Извините, Валерий Степанович. Возьми папочку, Саша, открой и сегодня же прочти. Здесь данные о делах, происходящих в общежитии Университета Дружбы народов имени Патриса Лумумбы. После «Пескаря» заедешь к хозяину частного сыскного агентства «Глория».

Значит, папочкой этой занимается Слава Грязное? И молчал?

По моей просьбе.

Жалеешь меня, Костя?

Нет. Храню. Не хочу, чтобы у тебя, как и у меня, прихватило. – Меркулов постучал по левой стороне груди. – У тебя и так дел невпроворот... А как показался старый друг-товарищ?

Выглядит молодо. Ведь под сорок уже, а даже тридцати двух не дашь.

Глянь в зеркало. Ты тоже на старика не похож, – ворчливо ответил зампрокурора. – Он мужик с головой. По-китайски жучит лучше, чем по-русски... Я приметил, как ты на него поначалу окрысился. Страшный ты человек, Турецкий. Не все полковники и генералы воруют. Некоторые и зарабатывают. Слишком подозрителен ты стал, Турецкий.

Як нему, как к человеку, а он... «делишки-и...». От одного такого «делишка» мне до сих пор икается.

Шагай, Саша, – закончил разговор Меркулов.

Саргачев стоял в холле, снова курил, крутя в руке зажигалку.

Может, и вправду махнем в «Пескарь», Валера? – подойдя, сказал Турецкий. – По рыбке я бы с большим удовольствием ударил.

Пойдем на Патриаршие пруды. Здесь недалеко.

Вспомнил! Ты же там родился!

Я был рожден не в прудах. В доме возле прудов, – усмехнулся Саргачев.

В доме, где жила Марина Цветаева.

Точно.

Они вышли на улицу. Возле прокуратуры стояло много машин. Валерий, как почти все автолюбители, бросил безотчетный, но пристальный взгляд на коричневый «форд», и это обстоятельство не ускользнуло от внимания Александра.

Твой?

Мой.

Богато живешь.

Три с половиной «зелеными». Газета «Из рук в руки». Восемьдесят девятый год. Пробег за девяносто. А где твоя?

Вон стоит.

«Жигуленок». В свое время у тебя, по-моему, была пятая модель?

Сгорела. Что смотришь? Взорвали. Метили в меня, но не попали.

А эту «шестерку» новой взял?

Почти новая была. Да она и теперь нестарая. Года полтора.

Порядка семи «зеленых». И кто же из нас богаче?

Турецкий неопределенно пожал плечами. Он не стал объяснять, что не покупал эту машину: она своеобразный подарок от бывшей клиентки, отвалившей за границу.

Дочка растет? – переменил разговор Саргачев.

В школу в этом году пойдет.

Бракодел.

А у тебя, конечно, сыновья?

Нет у меня ни сыновей, ни дочерей. Один живу. В той самой квартире, отцовской, на Кутузовском, – ответил Саргачев и, как бы предупреждая дальнейшие вопросы, добавил: – Родителей похоронил.

Был конец апреля, уже зазеленели кустарники, да и на старых деревьях кое-где появились листочки. Погода выдалась солнечная, теплая, и многие москвичи и москвички сбросили плащи и пальто.

Турецкий и Саргачев, перейдя Тверскую по подземному переходу, нырнули в арку массивного, сталинской постройки, дома и, миновав несколько узких проулков, вышли к Патриаршим прудам. На водной глади пруда, будто изваянные из белоснежного мрамора, застыли два лебедя.

Красота, – сказал Валерий.

Нет слов.

Посиди, – кивнул на скамью Валерий. – Я мигом.

Он быстро зашагал к торговой палатке, стоящей неподалеку, а Турецкий сел на скамью и стал смотреть на застывших птиц. Он давно, пожалуй, со времен работы в Свердловском районе, не бывал здесь, и теперь ему было странно думать о том, что рядом, в нескольких сотнях метров, несутся по Тверской машины, пахнет бензином, асфальтом, царят суета и гам, а здесь тишина, покой, смотрят в воду старинные особняки, белые лебеди... Смотри ты! Очнулись! Поплыли, родимые... Как плывут, как гордо и величественно плывут! Но почему он так долго не был здесь? Стоп. В доме Цветаевой проживала Валеркина бабушка, и звали ее Евдокией Егоровной, бабой Дуней. Бывало, и частенько бывало, заходили к бабе Дуне он, Турецкий, и внучок Валерочка. И не одни, с дамами. Бабуля выпивала с молодыми людьми, как она выражалась, с наперсточек и уходила из своей огромной комнаты к соседке, а они... Что вспоминать! Дело молодое. Помнится, в одну из подобных ночей выгнал Валера свою очередную даму, сухо плакал, скрежетал зубами, звонил какой-то Ларисе, о чем-то умолял, в чем-то каялся, унижался. Потом он долго лежал, смотрел в потолок, внезапно вскочил и ушел в ночь. На следующий день Турецкий спросил у Валерия, кто такая Лариса, а тот промолчал сперва, а потом сказал, что для мужика самое страшное – унижение. После этого откровения визиты их к бабе Дуне прекратились. Быть может, потому и перестал приходить Турецкий на Патриаршие...

Вернулся Саргачев с пластмассовым подносом в руках, на котором стояли бутылка коньяка с надетыми на горлышко стаканчиками и бумажные цветные тарелочки с бутербродами.

За встречу! – наполнив стаканчики, сказал Саргачев.

Будь здоров.

Итак, начнем, – прожевав бутерброд, заговорил Валерий. – Ты назначен шефом, а значит, в мои обязанности входит, в меру знаний, обрисовать картину положения в Гонконге. Тебе, надеюсь, известно, что я являюсь ведущим специалистом по гонконгским мафиозным структурам?

Нет. Я лишь сегодня узнал о твоем знании китайского.

Я, между прочим, знал его с детства. Отец несколько лет работал в китайском консульстве... Бывал в Гонконге?

Пока не приходилось.

Думаю, придется. Так что рассказывать о красотах города, об ароматах китайской кухни, а также красных фонарях массажных салонов я не буду, а сразу беру быка за рога. Российские мафиози проторили дорожку в Гонконг и завязали дружбу с главарями местных тайных обществ, крестными отцами. В Гонконге их называют триадами. Подобный союз может породить на свет неуловимого и всемогущего монстра. Спецслужбы Гонконга уже давно обратили внимание на частые вояжи русских, не раз предупреждали московских коллег, однако придраться было не к чему. До момента, пока не была перехвачена небольшая партия героина, следовавшая с Востока. – Саргачев щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету, глубоко затянулся. – Тебе, конечно, известно, что, как правило, героин попадал в Россию через Таджикистан, Узбекистан и Туркмению. Это пакистано-аф– ганский героин. Задержанная партия, как выяснили наши специалисты, выше качеством, произведена то ли в Камбодже, то ли в Лаосе, и уж точно не в Пакистане. Значит, открывается или уже открыт новый путь транспортировки. Возможно и другое: воронежские тайные склады уже наполнены качественным дальнеазиатским героином, и российские наркодельцы лишь ждут удобного случая, чтобы выбросить его на рынки.

Это война кланов. Не будет же сидеть сложа руки тот же Тофик Алиев, торгующий анашой и прочими травками, глядя, как уплывают денежки!

Война уже идет.

Я имею в виду большую кровь.

И она не за горами.

Интересную картинку ты нарисовал, – проговорил Турецкий. – Или еще не вечер? Есть события и покруче?

Возвращаюсь к триадам. Я несколько неверно истолковал значение этого слова, назвав триадами лишь крестных отцов. Понятие более обширно и включает в себя тайные общества, живущие по своим суровым законам. Достаточно сказать, что они уже несколько столетий контролируют значительную часть финансового мира Гонконга. Хотя и первоначальный смысл также справедлив. Система хорошо законспирирована, все триады обеспечены документами, подтверждающими их легальный бизнес. А теперь – насчет покруче... В Гонконге проживает весьма респектабельный господин – некий Джек Кан. Его мать русская, внучка одного из сподвижников Колчака, отец – китаец. Кан занимается торговлей оружием новейшего образца, и даже атомным. По последним сведениям, достиг в этом деле заметных успехов. Теперь сопоставь следующее. Банковские и торговые законы Гонконга отличаются большой гибкостью. Аферисты всего мира используют это обстоятельство с большим личным наваром. И наши нувориши очухались. Отмыт уже не один миллиард долларов. Скажу больше.Триады сейчас активно отмывают наличную валюту, поступающую по каналам российской мафии. Обе стороны торопятся. Первое июля девяносто седьмого года не за горами. Территория и Тайвань переходят к Китаю. А там, как говорится, не попляшешь. В спешке, глядишь, тот же Джек Кан возьмет и продаст аккуратную установочку с атомным зарядом какому-нибудь Ване Иванову. А?

Все это очень любопытно, – после некоторого молчания сказал Турецкий. – Но я практик, Валера.

А я штабист. Мне приказано доложить тебе о положении в Гонконге, что я в меру своих возможностей и сделал.

Спасибо, – снова помедлив, ответил Турецкий.

Уточняю. Я не всегда был штабистом.

Знаю.

Нет, Саша, не знаешь. Я об этом предпочитал молчать.

Теперь-то скажешь?

У меня за пазухой два с полтиной года Афгана и три месяца Чечни. Два ранения. После чеченского пришлось уйти в штабисты.

Наливай, – хмуро сказал Александр. Выпили не чокаясь и даже не закусили. А лебеди на пруду снова застыли.

Мама! – послышался детский голосок. – Посмотри, мама! Они живые?! Мама!

Живые, детка, живые. Лебедь и лебедушка, – ответила крохотной дочурке молодая мама. – Это самые верные птицы на земле. И если вдруг погибает один из них, второй или вторая поднимается высоко в небо и падает наземь, сложив крылья.

И умирает?

И умирает. Ты что, маленькая? Ты что плачешь?

Жа-алко-о...

Лебедь и лебедушка, – проговорил Валерий. – И-эх!

Пока ты ходил в ларек, я бабушку твою припомнил, Евдокию Егоровну... – Турецкий подождал ответа, не дождался и продолжил: – Я вот все думаю, какая кошка пробежала между нами.

Когда?

После последнего нашего выступления в комнате бабы Дуни. Крепко ты, помню, переживал по поводу какой-то Ларисы...

Она давно не какая-то Лариса, – перебил Саргачев. – Она Лариса Ивановна Стрельникова, вице-премьер России.

Редко чему удивлялся Турецкий, но на этот раз даже присвистнул.

На посошок? – предложил Саргачев.

Мне достаточно.

Тогда идем.

Убрать бы надо, – кивнул на поднос Турецкий.

Уберут.

И действительно, не успели они сделать нескольких шагов, как откуда-то возникли два мужичка, булькнули остатки коньяка в стаканчики, приветливо помахали оглянувшимся щедрым незнакомцам и запрокинули головы – только кадыки запрыгали.

В прокуратуру подкатили на леваке. Расплатился с водителем Саргачев.

Буду нужен – звони, – прощаясь, сказал он.

Позвоню.

Долгим взглядом Турецкий проводил отъезжавший «форд», рассеянно ответил на приветствие малознакомого сотрудника, вошел в здание, поднялся в кабинет, заварил крепчайший кофе, присел и задумался.

Разговор в принципе-то получился. Тайную жизнь Гонконга Саргачев, надо отдать ему справедливость, представил кратко и ясно. Будто сам побывал в одной из триад. И респектабельный господин Джек Кан представился Турецкому словно живой. Полурусский-полукитаец, светлые волосы, черные глаза, высок, сухощав, умен. А что, если он и в самом деле продаст какому-нибудь русскому уголовничку небольшую такую атомную бомбочку? И не одну.

Дела-делишки... Отмыты миллиарды долларов черного российского капитала... О чем думаешь, «важняк»? Что тебя насторожило, то ли в облике бывшего товарища, то ли в поведении, или все-таки разговор не понравился? Быть может, прав Меркулов, и становишься ты, Турецкий, слишком подозрительным, циничным человеком? Да нет же, не в этом дело! Ведь открылся же ты сразу, полез с объятиями, накатило теплое такое чувство, а значит, доброго и светлого в ваших с Валеркой отношениях было больше, чем плохого, заурядного, неприметного. И ты как бы окунулся в молОдые бесшабашные годы, скинув с плеч полтора десятка лет, надеясь получить в ответ подобное же отношение, а получил хотя и дружескую, но холодновато-сдержанную улыбку, не полыхнул в глазах Саргачева огонек, они остались безразличными. Впрочем, теперь понять можно. Афган, Чечня, ранения... Любопытно, кто же все-таки подсуропил ему эту ответственную должность? Ведь знатоков китайского языка в России хватает. И профессионалы по мафиозным структурам тоже найдутся. Можно прямо сейчас назвать пять– шесть фамилий. А тут, вишь ты, прибыл боевой офицер, не имеющий специальной подготовки, и нате вам, пожалуйте в кабинет с высоким потолком!

И тут же остановил себя Александр: он ведь совершенно не представляет себе, имеет или не имеет спецподготовку Саргачев...

– Да что ты к нему привязался?! – вслух гаркнул Турецкий, ударил кулаком по столу, допил кофе и открыл папку, переданную ему Меркуловым.

В папке лежали оперативные донесения, в большинстве своем от имени и за подписью Грязнова. В виде исключения Меркулов поручил «Глории» внедрить своих людей в студенческую среду. Из этих донесений Турецкому стало ясно, что среди студентов университета имени Патриса Лумумбы есть богатые люди, в общежитии процветает проституция, хорошо налажена поставка русских девушек в публичные дома Востока и Европы и обнаружен героиновый след...

Зазвонил телефон.

Слушаю.

Здорово! – раздался в трубке голос Славы Грязнова. – Чего не едешь?

Изучаю твои сочинения.

Ну и как?

Наловчился, однако.

А ты думал!

Главное – имена, фамилии в полном порядке. А также национальность. В скобочках. Нигериец, алжирец, вьетнамец... И вдруг гляжу, затесался какой-то сянганец. Из какой он страны, Слава?

Должно быть, из Сянганя, коли сянганец...

Продолжай и дальше в том же духе.

Нет, что ли, таких, сянганцев? – Показалось, что Грязнов слегка обиделся.

Почему же? Есть.

Ну, значит, и порядок!

Для неграмотных объясняю: Сянган – древнее китайское название Гонконга. Население – более семи миллионов. Девяносто восемь процентов – китайцы. Так что твой сянганец наверняка чистокровный китаец.

Во гад! – рассмеялся Грязнов. – То-то, смотрю, не похож он на сянганца! Когда будешь-то?

Накрутил тебе хвост Костя? – хмыкнул Турецкий.

Приезжай, пока жду, а то ведь и один отвалить могу, – не реагируя на тон Александра, продолжал гнуть свою линию Грязнов.

Куда ехать-то? В особняк?

А то куда же? Адресок не забыл? Могу напомнить.

Жди... сянганец, – вздохнул Турецкий и положил трубку.

В кабинет вошла следователь Лилия Федотова. Она, как всегда на службе, была в прокурорской форме с погончиками, но сшитой на заказ, потому и сидела она на женщине прекрасно, не скрывая, а как бы наоборот – подчеркивая стройность фигуры и длинных ног. Разве что юбка коротковата. Лилю нельзя было назвать красивой в классическом понимании этого слова, но какое-то неуловимое обаяние исходило от всего ее облика. Зеленоватые глаза с длинными ресницами, тонкие брови, густые каштановые волосы, матовый цвет лица, круглый подбородок, – казалось бы, ничего особенного – таких девиц немало ошивается возле «Националя», – но представить Лилю среди них было невозможно. От тех за версту несет не то чтобы развратом и похотью, но привычной работой проститутки, за которую хорошо платят. В Лиле чувствовалось настоящее воспитание, а вернее, порода, держащая ее в рамках человека, знающего себе цену. Но Турецкий нутром мужчины, немало повидавшего на своем веку женщин, чуял в Лиле истинную женскую страсть, а потому давно, как говорится, положил на нее глаз.

Что хорошего скажешь, Лилечка?

Подпишите, – она протянула несколько постановлений.

Турецкий мельком просмотрел бумаги, подписал их, приметил газету в руках Лили с портретом вице-премьера Стрельниковой и навострился.

Дай-ка на минуту!

В газете было помещено интервью Ларисы Ивановны, вернувшейся из зарубежной поездки.

Отвечает толково, – пробежав глазами интервью, сказал Турецкий.

Она вообще баба толковая.

Слушай, – хлопнул себя по лбу Александр, – ты же вроде бы работала в этом движении... как его? «Прогрессивные женщины»! А она – его бывший лидер. Так?

Я хорошо знакома с Ларисой Ивановной.

И что скажешь?

Да я, по-моему, все уже сказала. Толковая.

Хорошее знакомство с вице-премьером иногда предполагает ба-альшие возможности...

Предполагает. А я тут при чем?

Мне интересно, почему ты не воспользовалась ими?.. Почему?

Я воспользовалась.

Не понял.

Я напросилась в группу лучшего следователя России Турецкого и получила это место.

Вы мне льстите, мадам, – ухмыльнулся Турецкий.

Нисколечко. Но вы отчего-то покраснели, Александр Борисович? Хотя вроде и не девица.

Я это могу легко доказать, – сорвалось у Турецкого.

Не ожидала, – помолчав, ответила Лиля.

Чего?

Хамства.

Извини, – по-настоящему смутился Александр.

Ничего. Бывает. Потру нос, и все пройдет. Меня мама так учила.

Не вижу сообщения о смерти Кузьминского, – пошелестел газетой Турецкий.

Появится завтра. Для выпуска тиража нужно время, – усмехнулась Федотова. – Да перестаньте переживать, Александр Борисович! Я уже все забыла.

Когда ты по отношению ко мне перейдешь на «ты»? Черт-те что получается! Я – «тыкаю», ты – «выкаешь»! – внезапно вскипел Турецкий.

Когда прикажете.

Да я уж приказывал! И не раз!

Простите, но...

Тьфу! – сплюнул Турецкий. – Пей кофе! – он ткнул пальцем в большую турку. – Остыл, зато крепкий.

Я люблю холодный.

Турецкий встал, прошелся по кабинету, поглядывая на свою помощницу, мелкими глотками пьющую кофе.

Лихую карьеру сделала Лариса Ивановна, – потряс он газетой. – Профсоюзы... Лидер женского движения... И почти сразу – вице-премьер!

У нас, если помните, и завлабы становились первыми лицами в государстве. И ничего, терпим.

Становились, но три-четыре года назад. Сегодня же это было бы странным.

Поражаюсь вашему... ну хорошо, твоему интересу к женщине вице-премьеру.

Наконец-то, – облегченно вздохнул Турецкий. – Твоему! Валяй так и дальше.

Да. Поражаюсь. Вы, мужички, захватили все посты, а головки-то, между прочим, у иных-многих варят куда-а хуже, чем у той же Ларисы.

Я не об этом, Лиля, – мягко возразил Турецкий. – Тут сложилась, мягко говоря, несколько неожиданная ситуация. В общем, информирую: создана группа по расследованию убийства Кузьминского. Привлечены специалисты ряда ведомств. Я назначен руководителем.

И совершенно справедливо.

Ну, спасибо, – Турецкий хотел было перейти на обычный для себя шутливо-снисходительный тон, но не получилось. – Дело, Лиля, не только в убийстве. Убийством, как и положено, будут заниматься спецслужбы Гонконга, хотя и мы не можем оставаться в стороне. Будем вести параллельное следствие. Какой бы он там ни был, этот Кузьминский, но он российский гражданин... И для меня предназначена, как я предполагаю, несколько иная задача.

Турецкий умолк. Лилия внимательно смотрела на своего начальника и наконец спросила:

Какая же?

Триады Гонконга.

Впервые слышу.

Я тоже узнал путем лишь сегодня.

Турецкий снова замолчал.

Что тебя мучает, Александр Борисович?

Сам не пойму!

С этого и начни. С непонимания.

И Турецкий рассказал Лиле о встрече с полковником Саргачевым, о своем неприятном ощущении, даже подозрительности, для Которой, казалось бы, не было никаких оснований, и о той неожиданности, когда он узнал из слов Валерия о том, что его девушка, его давняя неудачная любовь Лариса Стрельникова стала таким большим человеком. Нет, возможно, кабинет, который сейчас занимает на улице Огарева Валерка, достался ему, как говорится, не по блату. Хотя, с другой стороны, что там делать боевому офицеру? Неужели это все-таки большая и лохматая рука сподобила?

А я знаю полковника Саргачева, – выслушав Турецкого, сказала Лиля. – На одном из приемов меня с ним познакомила Лариса.

Значит, их статус-кво восстановлен? Старая любовь не ржавеет?

Насчет их любви ничего не скажу, но то, что статус существует, не сомневаюсь. Ты именно эту женскую ручку назвал большой и лохматой?

Теперь ясно, – кивнул после некоторого молчания Турецкий.

А на Саргачева что обижаться. Люди меняются. И особенно быстро в наше смутное время. А может, это у него маска такая, специально для официальных кабинетов.

Раздался телефонный звонок.

Если Грязнов, скажи – выехал, – заторопился и почему-то перешел на шепот Турецкий.

Выехал, Слава, выехал! – весело проговорила в трубку Лиля. – Когда? Недавно! Минут десять прошло, не больше! – Она держала трубку в руке, слушала Грязнова, поглядывала на Александра и при этом лукаво улыбалась. – Да что ты, Слава?! Неужели? А если я скажу? Как это кому? Тому, о ком говорим! Можно? Хорошо, я подумаю, Слава. До встречи.

Лиля положила трубку и таинственно посмотрела на Турецкого.

Чего он там наплел? – ревниво поинтересовался он.

Сказал, что ты втрескался в меня по уши.

Ну обормо-от... – только и смог вымолвить Турецкий.

Он сказал, чтобы я тебе не верила, а переходила на его жилплощадь. И еще – что ты отъявленный бабник.

Такую абракадабру и по служебному телефону, – развел руками Турецкий. – Башку оторву!

За что? – искренне удивилась Лиля. – Разве плохо для настоящего мужчины быть бабником?

Ты уверена? – то ли спросил, то ли подтвердил сказанное Турецкий и взял со стола папку. У двери обернулся: – А госпожа Стрельникова, она как по этому делу?

Госпожа Стрельникова по этому делу баба абсолютно без предрассудков.

Замужем?

Но ведь и ты женат, однако же отъявленный бабник, – все так же таинственно улыбаясь, ответила Лилия.

Турецкий захлопнул за собой дверь.

Грязновское частное сыскное агентство «Глория» (или в переводе на русский – «Слава»), рожденное в свое время на Неглинке, теперь перекочевало в район Пречистенки, в небольшой двухэтажный особнячок. Если ехать на машине от центра, надо миновать Пушкинский музей на Волхонке, метро «Кропоткинская», Дом ученых и свернуть направо к невысоким строениям дореволюционного периода. Эти арбатские особнячки и доходные дома, в которых когда-то проживали дворяне, мещане и мелкие чиновники, давным-давно облюбовали художники. Правда, в последнее время на это уютное местечко, где сохранились древние липы, наложил свою могучую длань московский мэр, и несколько строений, в которых трудились малоизвестные, а то и вовсе неизвестные служители искусства, главным образом немолодые уже скульпторы, моментально опустели. Пришли рабочие, одетые в заграничную форму с многочисленными карманами и лейблами на задницах и быстренько выгребли мусор, забытый художниками, их вечные творения свезли на свалку. После чего домики, буквально на глазах, превратились в чистенькие, уютные коттеджики, куда вселились служащие различных агентств, а чаще – банков. Тут же появились бронзовые таблички с названиями учреждений, среди которых красовалась скромная вывеска: «Частное сыскное агентство «Глория». Ново– строи под старину тем не менее резко контрастировали с близлежащими неотреставрированными зданиями, в которых остались творить деятели известные, со связями, тронешь их – сыр-бор начнется; так что пока, до лучших времен, мэрия оставила их в покое.

Если бы два года назад какой-нибудь пророк-экстрасенс сказал Вячеславу Грязнову, что он будет хозяином сыскного агентства, да еще частного, он послал бы того пророка к хренам собачьим. Однако это произошло. И вот каким образом.

Прибыл на Петровку очередной начальник главка и начал наводить свой порядок. Полетели головы боевых талантливых сыщиков как на самой Петровке, 38, так и по всем управлениям, отделам и отделениям милиции.

Заторопились на пенсию «старички» в сорок пять-пять– десят лет. Им бы еще вкалывать и вкалывать, но как, если валом повалили в начальники молодые крепкие ребята с приказами, от которых у «старичков» мутилось в голове. «Взять», «задержать», «стрелять без предупреждения...» Кого взять? Как задержать? Пойди возьми! Но вначале найди. Звонит одному Грязнов: на пенсии, пчел в деревне разводит. Другому: начальником охраны коммерческого банка устроился. Третьему: в бизнес ударился. Если перевести на русский – в спекуляцию. Четвертый мемуары строчит. Да что ж это такое-то? Кто бандитов-то ловить будет, воров, убийц?! Не выдержал Грязнов после того, как узнал о смерти Димы Коршунова, Дмитрия Алексеевича, хитрого, умного сыщика с Петровки. Застрелился Дмитрий Алексеевич. Помянул Грязнов старого своего товарища и прямо с кладбища на Петровку, в самый большой кабинет. Не обращая внимания на секретаршу, ногой отворил массивную дверь, вошел и уставился на начальника. «Ты с какой горы свалился к нам, хрен моржовый?» – не горячась, спросил Слава. Ну, что на такое обращение мог ответить настоящий мужик? Да, наверное, то же самое, или вызвал бы милицейский наряд, или же дал бы по морде. Так нет, этот урод как сидел, так и продолжал сидеть, лишь в бесцветных глазах отразилось некое подобие удивления. «Вот, пожалуйста, коллега, – глядя в сторону, проговорил этот новый начальник, – яркое проявление истинно русской демократии». Грязнов обернулся и увидел моложавого мужчину в сером костюме, с видимым любопытством рассматривавшего его, подполковника Грязнова. Слава поразмышлял немного на тему, уйти немедленно или подождать развития событий, решил было уйти, потому что понял бесполезность любого разговора с бревном, сидящим в кресле, как услышал тонкий голосок начальника. «Надеюсь, рапорт об отставке у вас в кармане?» – «Ты уволишь меня приказом. Понял?!» – вскипел Слава. «Будет по– вашему», – послышалось в ответ. «Ну, гад, – даже удивился Грязнов. – Ничем тебя не проймешь». Он выдал напоследок крепкий монолог, сдобренный крутым уголовным жаргоном, и вышел. Еще некоторое время Грязнов находился в МУРе, а выйдя на улицу, приметил того самого мужчину, что сидел в кабинете начальника. «Возьмите, – протягивая визитную карточку, сказал тот. – Будет желание, позвоните». – «Поживем – увидим», – сухо ответил Слава, сунул визитку в карман и зашагал прочь. Пройдя немного по бульвару и несколько поостыв, он вытащил визитку и прочел: «Саргачев Валерий Степанович». Начальные цифры служебного телефона указывали на то, что мужик работает в министерстве на Огарева, 6, а домашний – что проживает в районе Кутузовского проспекта. На следующий день Грязнов был отчислен из рядов славной московской милиции за подписью вышеупомянутого высокого начальника ГУВД Москвы, и, кстати, весьма приятным явилось для Славы известие о том, что через пару месяцев того начальника тихо-мирно сняли с должности, после того как его с ног до головы оплевали старички фронтовики на какой-то демонстрации возле Сокольников; так пропал он куда-то, а потом вдруг возник уже в Государственной Думе в ранге депутата. Такие вот дела...