Текст книги "Король казино"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Сочинили свои показания? – вернувшись в кабинет, обратился он к паренькам.

Те молча протянули заполненные листы протоколов допроса свидетеля.

– Толково, – похвалил Турецкий, пробежав глазами показания. – И без всяких «вроде»... – Он оглядел пар– иги и внезапно спросил: – Жить хотите, ребятки?

– А кто не хочет? – хмыкнул белобрысый.

Турецкий вытащил связку ключей, отстегнул один из них, положил на стол.

– Ключ от дачи. Моего хорошего приятеля. Доедете до Ярославского вокзала, сядете в электричку и сойдете на станции Семхоз... Сделаем так. Я начерчу планчик, а вы пока звоните родным.

И что сказать?

Внезапная недельная командировка. Важное спецзадание.

Мама, я уезжаю. Вернусь через неделю, – работая над планом, краем уха слышал Турецкий. – Какая Чечня?! Туда на неделю не отправляют! Ну все, мама, все!

А ты чего не звонишь? – обратился к белобрысому Турецкий.

Некому.

Подойдите. Сойдете, значит, на станции Семхоз. Перейдете через железку и все прямо верст пять-шесть. Деревня Уголки. Четвертый дом с левой стороны. Соседку зовут тетей Дусей. Отовариваться будете у нее. Молоко, яйца, сметана... Деньги есть?

Найдем.

Магазинчик в деревне имеется. Хлеб, соль, сахар... В подвале две бутылки настойки. Черноплодная рябина! Одну разрешаю оприходовать. Но не сразу! Не в один мах!

Парни заулыбались. Турецкий подошел к окну и долго смотрел на улицу, потом набрал номер.

Михалыч! Подгони машину на внутренний двор. Отвезешь двух сотрудников на Ярославский.

Что вы так волнуетесь, Александр Борисович? Кому мы нужны?

В том-то и дело, что никому, – грустно ответил Турецкий.

Проводив охранников, он вернулся в кабинет, и почти сразу зазвонил телефон. Ему сообщали, что подполковника Рябкова на месте не оказалось и никто не может сказать, куда он выехал.

Генерал-лейтенант Самсонов рассматривал бумаги. На противоположной стороне длинного стола, выжидательно глядя на начальника, стоял генерал-майор Юрий Гаврилович Пестов, руководитель Стратегической команды по наблюдению за индустрией развлечений, то есть спецотдела 15, – крупный мужчина лет пятидесяти, с заметным брюшком. В кресле возле окна сидел Турецкий.

Странно, – проговорил Самсонов, поднимая глаза на Пестова.

Не понял, Николай Васильевич...

Странно, что вы стоите. По-моему, у нас была договоренность, которой вы пользовались вплоть до сегодняшнего дня.

Пестов покраснел и осторожно присел на край стула.

Так-то лучше... Не вижу, Юрий Гаврилович, акта судебно-медицинского исследования трупа.

Все документы, без исключения, перед вами, – твердо заявил Пестов.

Самсонов посмотрел на Турецкого, и тот, открыв папку, положил перед генералом несколько документов.

Турецкий Александр Борисович. Руководитель следственно-оперативной группы, куда входят и наши сотрудники. Старший следователь по особо важным делам при генпрокуроре России.

Пестов привстал и наклонил голову.

Ознакомьтесь, – протянул ему бумагу генерал– лейтенант Самсонов.

Но это же в корне меняет дело! – воскликнул Пестов, пробежав глазами написанное.

Я тоже так думаю... У вас возникло желание что-либо сообщить нам? Но прежде чем ответить, советую хорошо подумать.

Я впервые вижу эти документы. И разумеется, немедленно приму меры. – Пестов помолчал и, уловив спасительную мысль, торопливо заговорил: – А вы не предполагаете, что между ними могла произойти ссора? Парни молодые, горячие...

Предполагать можно что угодно. У них уже не спросишь. Мертвые молчат...

Признаться, я пока вникнул не во все детали этого дела...

Прекратите заливать! – перебил Самсонов. – Юрий Гаврилович, извольте говорить правду!

Мне нечего добавить к тому, что уже сказал.

Самсонов включил телевизор, нажал кнопку видео.

Сядьте поближе, – приказал он Пестову. – Узнаете подъезд вашего дома? Тускловато, все-таки ночь.

На экране возникла машина, из которой вышел мужчина.

Юрию Гавриловичу, – сказал Самсонов, – человек этот хорошо знаком, а для тебя, Саша, поясняю – подполковник Рябков.

Из подъезда вышел Пестов, приблизился к Рябко– ву, оба закурили, говорил о чем-то генерал-майор, подполковник лишь кивал, изредка вставляя какие-то фразы. Беседа длилась не более минуты. Фрагмент закончился.

Ну и что особенного? – пожал плечами Пестов. – Потребовали неотложные дела, и приехал. Ничего удивительного, удивляет меня то, что я нахожусь под оперативным наблюдением. Это возмутительно!

Нашли Рябкова?

Ищем. Обзвонили больницы, клиники, «Скорую помощь»...

Подозреваете автомобильную катастрофу?

Мало ли что может случиться с человеком!

Это вы верно сказали... – задумчиво произнес Самсонов. – И что за дела позвали Рябкова к вам в такой неурочный час?

Они касаются оперативной деятельности нашего отдела.

Самсонов вздохнул, открыл сейф, вытащил красную папку, положил перед Пестовым приказ директора ФСБ о передаче всех дел Стратегической команды Пестова отделу «К».

Обратите внимание, Юрий Гаврилович, на дату подписания. Она, как видите, месячной давности.

Почему же вы не воспользовались своим правом раньше?

Вы, я вижу, человек некомпетентный в наших спецделах, а потому и объяснять ничего не стану, – ответил Самсонов, но, заметив недовольство генерала Пестова, добавил: – Зато вы очень хорошо соображаете в делах, совершенно не относящихся к роду нашей деятельности.

Пестов помолчал и, видимо, приняв решение, резко поднялся.

Разрешите идти, товарищ генерал-лейтенант?

Вас проводят. Не спешите. Вы не ответили на мой вопрос.

Запамятовал, товарищ генерал-лейтенант, – криво усмехнулся Пестов.

Напоминаю. Для чего подполковник Рябков потревожил вас в ночное время и о чем шла беседа?

Полагаю, при вашем опыте и сообразительности вопрос излишен.

Мало того что вы вор и взяточник, вы к тому же и хам, – помедлив, спокойно проговорил Самсонов.

Пестов побагровел, кулаки его сжались, казалось, что он выкинет нечто непотребное, но ему удалось справиться с гневом.

Вы ответите за оскорбление, – с трудом выдавил он и двинулся к выходу.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возникли два сотрудника.

Уведите, – приказал Самсонов.

Один из сотрудников сноровисто прошелся по одежде генерала и после личного обыска отступил в сторону, давая Пестову дорогу.

Это арест? – обернулся Пестов. – Тогда где санкция прокурора?

Вы задержаны, это в моей компетенции. Советую еще раз хорошенько подумать. И рассказать мне и господину следователю всю правду.

Он не испугался, – сказал Турецкий, когда за Пестовым закрылась дверь. – Чувствует себя в безопасности...

Хочешь кофе, Саша?

С удовольствием.

Люблю готовить сам. И только по-турецки. Кстати, откуда у тебя такая фамилия, Турецкий?

А и сам не знаю, Николай Васильевич! Специально интересовался. Дошел аж до восьмидесятых годов позапрошлого века!

И все Турецкие?

Сплошь.

И чем занимались? – ставя на плитку воду с сахаром, поинтересовался генерал.

Воевали. Были в роду и поручики, и ротмистры, и полковники. И даже один генерал!

Турецкому по-турецки! – возгласил Самсонов, разливая кофе по чашечкам. – Прошу!

Кофе что надо! – похвалил Александр.

Пестов задержан, для других он в краткосрочной служебной командировке. Два-три дня можно работать спокойно. Дальше начнется сильное давление сверху. И придется принимать решение. Соберем доказательства – отправим в Лефортово, не сможем – придется отпускать.

Лишь бы не мешали работать эти два-три дня... фонограмма этой сцены отсутствует?

Слышимость пока нулевая, но наши люди работают. Известно, что Пестов отдал Рябкову приказ о немедленной ликвидации Веста.

Кто-то, в свою очередь, приказал и Пестову?

Да, было перехвачено, прямо скажу, странное сообщение.

Указание могло исходить от вице-премьера Стрельниковой и полковника Саргачева, – гнул свою линию Турецкий.

Скорее всего, – согласился генерал.

А чей голос-то был: мужской или женский?

Прозвучала похоронная музыка, – ответил Николай Васильевич.

2

Владимир Демидов сидел в машине и ждал, когда распахнется дверь подъезда, выбежит улыбающаяся Лиля, вспорхнет на сиденье рядом, тронет за руку и, как всегда, приветливо скажет: «Привет, Демидыч!»

За несколько дней, которые он провел рядом со следователем Федотовой, он заметно изменился. Если раньше, кроме водолазки, куртки и джинсов, он ничего не признавал, то теперь пришлось надеть костюм, белую рубашку и даже нацепить галстук. Здоровенный, высокий, с крутыми, налитыми силой плечищами, гладко выбритый и пахнущий иностранным дезодорантом, он выглядел весьма представительно. Памятуя о приказе Грязнова ни на шаг не отпускать от себя охраняемый им объект, он, не обращая внимания на возражения секретарш, перся за Лилей в кабинеты, словно танк. Остановить его мог лишь взгляд или слово Федотовой, но и в этом случае он оставался в приемной, садился где-нибудь возле окна и превращался в неподвижный монумент. Понаслушался Демидыч от Лили о разных чиновничках с телевидения, из редакций, министерств и сделал однозначный вывод, что работают в этих организациях людишки хотя и с гонором, по пустые, боязливые, ворюги, каких свет не виды– пал, говорят гладко, целуют ручки Лиле при прощании, чего-то вроде обещают, возмущаются, кипятятся, а на поверку выходит одна болтовня.

Привет, Демидыч!

Здравствуйте, – расплылся в улыбке парень. – Куда сегодня?

Сегодня мы едем в место, куда тебя не только в приемную, но, пожалуй, и в подъезд не пустят!

Че это?

Опять зачёкал? Тебе сколько раз говорить, Демидыч?

Куда ехать-то?

В «Белый дом».

Демидыч неопределенно хмыкнул и тронул машину.

Лилия Федотова ехала на прием к вице-премьеру Ларисе Ивановне Стрельниковой. Вчера вечером вице– премьер позвонила и несколько минут разговаривала с ней. По существу разговор был пустой, но в конце Лариса Ивановна, почти приказным тоном, предложила прибыть следователю в ее кабинет в «Белом доме» в десять ноль-ноль.

Для вызова могли быть две причины: по просьбе Ефима Ароновича Фишкина, что было вполне вероятно после беседы с ним, или по другой, более серьезной причине, если каким-то образом вице-премьеру донесли о готовящейся к опубликованию статье в одной из центральных газет.

И что будем делать? – спросила Лиля у Фишкина, когда тот ознакомился с выводами графологической экспертизы о том, что подписи от имени Федотовой поддельные.

Дело прошлое. Что вспоминать?

В данном случае срок давности не прошел, тем более что дело, можно сказать, свеженькое.

Что вы собираетесь предпринять?

Вам не ясно? Предъявить вам обвинение, закончить расследование и направить дело в суд. Но, скорее всего, вести дело будет другой следователь.

Суды завалены делами куда более серьезными...

Ваше не менее серьезное, и я найду возможность его ускорить. И уверяю вас, что срок наказания будет вам обеспечен.

И на сколько потянет?

По алмазным акциям и пионерским лагерям я предъявлю обвинение в злоупотреблении и подделке документов, в том числе и в подделке моей подписи, что потянет годика на три. А вот по судоремонтному заводу обвинение посерьезнее. Вы, Ефим Аронович, полностью разграбили заводик, недостроенные суда. Все было переправлено вами в прибалтийские страны. Суммы, вырученные при этом, вам известны лучше, чем мне. В этой части и по этим эпизодам вам будет предъявлено обвинение в хищении в особо крупных размерах.

Подобные заявления нуждаются в доказательствах, – приосанился Фишкин.

Неужели вы полагаете, что я пришла бы к вам без доказательств?

Лиля выложила на стол папку.

Здесь, Ефим Аронович, показания свидетелей – бывших руководителей и рабочих завода, водителей грузовиков, копии ваших приказов и писем, накладных расходов, а также расписки в получении материалов со склада. А так как я лицо заинтересованное – вы, рисуя мои подписи, хотели подставить меня под удар, – и, разумеется, доведу дело до логического конца. Не сама, а руками моих коллег – других следователей.

Может быть, мы сумеем договориться, – испуганно сказал Ефим Аронович.

Можем, – с готовностью согласилась Лиля.

Назовите сумму, и я весь к вашим услугам, – с облегчением вздохнул Фишкин.

Вы не так поняли. Взятки я не беру, – спокойно ответила Лиля. – Но договориться мы можем. На дону ментах три подписи. Ваша, моя и госпожи Стрельниковой. Мне необходимо знать, каким образом акции

по алмазам попали именно к вам, если учесть огромную конкуренцию в этом вопросе, и почему госпожа Стрельникова проникалась столь непостижимым уважением к вашей организации, выделяя вам лакомые куски как в столице, так и на территории страны.

Мне кажется, будучи юрисконсультом движения и ставя свои подписи, то есть визируя документы, вы мало интересовались подобными вопросами...

Теперь я не юрисконсульт движения, а следователь, член следственной группы Генеральной прокуратуры России, – напомнила Лилия Федотова.

В таком случае вам лучше самой спросить об этом вице-премьера.

Спасибо за совет. Спрошу обязательно. Вы задали вопрос о взаимной договоренности. Я ответила. Не вышло. Будем считать разговор безрезультатным. До свидания.

Погодите, – остановил женщину Фишкин. – Мне нужно время. Хотя бы до завтра.

Во время следующей беседы с Федотовой, а встреча происходила в ее кабинете, Фишкин держался уверенно, отрицал свою причастность к подделке документов и подписей и даже сделал прозрачный намек о грядущих для Федотовой неприятностях в случае, если делу будет дан ход.

Вы делаете ошибку, Ефим Аронович, давая ложные показания, – резюмировала Федотова, заканчивая допрос.

А вы уже ее сделали, предложив мне сделку, бросающую тень на члена правительства, – ответил Фишкин. Федотова заметила, что Фишкин водит рукой в кармане пиджака.

«Не хватало еще, чтобы он записывал наш разговор на магнитофон».

Че это вы такая? – спросил Демидыч, встретив Лилю в приемной следственной части.

Не чокай! – и Лиля заковыристо, по фене, выругалась.

Ты что? – округлил глаза Демидыч.

Этот Фишкин тайно наш разговор записал, сволочь!

Демидыч молча повернул к выходу. Не прошло и двух-трех минут, как он вернулся, неся миниатюрный магнитофон.

Этот?

Они стояли на улице, в десяти метрах от здания прокуратуры.

Лиля щелкнула кнопкой, услышала свой голос, вытащила пленку, сунула в карман.

Стоять! – послышался чей-то крик. В сопровождении двух парней бежал к ним Фима Фишкин.

Что орешь? – лениво спросил Демидыч, подавая магнитофон Фишкину.

Руки! – приказал один из парней.

Не стоит, мужики...

Второй парень выхватил пистолет, но тут словно подкошенный упал: Демидыч ткнул его пальцем в живот. Товарища, который потянулся было к пистолету, моментально прижал к тротуару и строго сказал:

Не балуй. А ты, – обратился он к Фишкину, – подойди.

Лиля не слышала, что сказал Ефиму Ароновичу Демидыч, но по выражению лица Фишкина поняла, что тому все стало яснее ясного. Демидыч не спеша разрядил пистолет, пропустил женщину вперед и пошел следом, прикрывая ее широченной спиной.

Ну, Демидыч, – проговорила Лиля, когда они сели и машину, – за тобой и вправду как за каменной стеной.

Делов-то, – улыбнулся Володя.

Не страшно? Припутают они тебя...

Че?

Спасибо, Демидыч, – сказала Лиля, обняла и поцеловала парня в щеку.

Не ожидал, – хмыкнул Демидыч.

Поцелуя?

По фене ботаешь.

И я от тебя не ожидала такой прыти.

Вскоре они уже были у здания «Белого дома».

Как и предсказывала Лиля, дальше подъезда Демидыча не пустили. В кабинет вице-премьера Лилю проводили сразу же, едва услышали фамилию. Лариса Ивановна встретила следователя Федотову суховато и немедленно перешла к делу.

Что можете сказать по этому поводу? – спросила она, подавая листы, отпечатанные на компьютере.

Да, это – моя статья. Я передала ее в газету. Содержание, видимо, вам уже известно, —мельком взглянув на листы, ответила Лиля. – Вам что-то не ясно?

Предлагаю вам отказаться от этой идеи.

Не вижу причины.

Причина в том, что в вашей статье фигурирует моя фамилия.

И что? Разве не вы возглавляли женское движение?

Послушайте, Лиля, – перешла на более мягкий тон Лариса Ивановна. – Скажу откровенно. Я понимаю, затронута ваша честь как юриста, как честного человека. Но ведь я и не знала, что этот идиот подделал вашу подпись!

В таком случае у вас нет никаких причин для волнений.

Заинтересованность моя заключается не в том, что я ничего не знала, но в том, что, пусть краем, будет запятнано мое имя.

Помилуйте, Лариса Ивановна! Да каким же образом оно будет запятнано? Если вы внимательно читали статью, то могли заметить, что в ней нет ни одного слова, направленного против вас лично. Я просто-напросто защищаю себя. Вот мое имя, моя фамилия запятнаны. И разумеется, я сделаю все, что в моих силах, чтобы смыть с себя позор.

Не будем лукавить, – помолчав, сказала вице– премьер. – Вам известно больше, нежели вы изложили в статье.

Мне известно многое.

В том числе и обо мне?

В том числе и о вас.

Очень жаль, но вы проиграете, Лиля.

Может быть. Мне вот что любопытно, Лариса Ивановна. По-моему, у нас свобода печати, материалы, как мне говорили, до опубликования не разглашаются, а у вас каким-то образом оказалась моя статья...

Статья ваша опубликована не будет.

Ну что же, значит, один редактор оказался трусом, таким же может оказаться второй, третий, но я убеждена, найдется четвертый, который, несмотря на ваше высокое положение, наберется смелости и опубликует.

Чего вы добиваетесь, Лиля?

Ничего, кроме того, о чем я сказала. Правды.

До свидания, – попрощалась вице-премьер.

Из вестибюля Лиля позвонила главному редактору газеты, где должна была появиться статья. Редактор подтвердил, что статья выходит в завтрашнем номере, он уже подписал верстку и не видит причин, почему она может не выйти. «Вам звонили?» – спросила Лиля. «Да. Но это не имеет никакого значения».

На следующий день газета не вышла вообще. На : тонок Лили в редакцию ответили, что главного редактора вызвали в министерство по печати. У Лили был крупный разговор с шефом. Турецкий объяснил ей, что она поступила не только глупо, но и противозаконно. Во-первых, она замешана в деле Фишкина– Стрельниковой. Во-вторых, не имела права помещать статью в печати. Рано или поздно Фишкина возьмем, сказал он, и не только его, старался он объяснить своему помощнику ситуацию, теперь же положение дел таково, что нужно добывать доказательства, да и вообще дело следует поручить иному работнику. Лиля молча выслушала и, в сердцах хлопнув дверью, вышла.

В машине, когда уже подъезжали к дому, Лиля вдруг расплакалась. Демидыч перепугался, он совершенно не выносил женских слез.

Это... как его... Кончай, слышь, – забормотал он. – Чего ревешь-то?

И, глядя в его глаза, полные истинного сострадания и жалости, Лиля вдруг рассказала все парню.

Как жить, Демидыч? Кругом ворье, взяточники, нечисть! Как жить?! А от меня требуют: соблюдай формальности! Какие могут быть формальности в борьбе с этой нечистью?!

Да ладно, – отмахнулся Демидыч. – Не переживай.

Вот и ты тоже... – проговорила Лиля, выходя из машины.

Демидыч, как и обычно, проводил женщину до дверей квартиры и попрощался.

В двенадцатом часу ночи в квартиру позвонили. Посмотрев в глазок, Лиля узнала своего охранника.

Я на минуту, – угрюмо выговорил Демидыч.

Что случилось-то? Проходи.

Демидыч тщательно вытер обувь, вошел в коридор, вытащил несколько листов бумаги, протянул хозяйке. Аккуратным почерком в бумаге, названной «Чистосердечное признание», было написано, что гражданин Фишкин Ефим Аронович целиком и полностью признает свою вину в злоупотреблениях и подделке подписей в документах, касающихся приобретения акций ряда предприятий, в том числе судоремонтного завода и пионерских лагерей, в чем глубоко раскаивается и сообщает эту информацию по своей инициативе...

Пошел я, – сказал Демидыч, берясь за дверную ручку.

Он жив? – шепотом спросила Лиля.

Кто?

Фишкин.

А что ему сделается? Дышит.

У него же телохранители...

Ну и что?

Дышат?

Должны, – подумав, ответил Демидыч.

Что я тебе скажу, Демидыч...

Парень кашлянул и вопросительно посмотрел на женщину.

Ты перестал чёкать.

Знать, отучил кто-то, – широко улыбнулся парень. – Пошел.

Не уходи, Демидыч, – негромко проговорила Лиля, но Демидыч услышал и застыл как вкопанный.

Все произошло так неожиданно и быстро, что Фима Фишкин ничего не смог сообразить. Он, услышав за собой глухой стук, обернулся, успел заметить неподвижно лежащих на асфальте двух своих телохранителей, а потом его приподняло, швырнуло в машину, и пришел он в себя лишь после того, как с ревом рванулась вперед машина и почуял холодный металл наручников на запястье. «Сиди спокойно», – сказал водитель. Фима скосил глаза и узнал в водителе того самого парня, что самым наглым образом отнял у него магнитофон. Ехали недолго, свернули в арку большого дома, остановились возле сквера. Парень достал из бардачка плотную папку, положил на нее чистый лист бумаги. «Ручка есть?» – спросил он, открывая наручники. Фима послушно вытащил дорогую авторучку. «Пиши». – «Что?» Парень толково объяснил, что требуется написать, но предупредил: Повторять не буду». И Фима, посмотрев на него, понял – повторять он действительно не будет, шмальнет или удавит. Прочитав написанное, парень аккуратно положил лист в папку, хлопнул крышкой бардачка. «Будь здоров. Запоминать номер машины не советую. Шагай». Фима уходил не оглядываясь. Противно подрагивали руки, вспотела спина, на лбу выступила испарина. Миновав арку, он облегченно вздохнул, остановил первую попавшуюся машину и поехал к дому. Возле подъезда топтались телохранители. Фиме хотелось сорвать на них зло, но он сдержался. Выслушав оправдания, сказал: «Думаю, не в ваших интересах предавать дело огласке. Молчите. Ничего не было. Понятно?» – «Понятно!» – в один голос откликнулись телохранители.

Зайдя в квартиру, Фима первым делом опрокинул полстакана коньяку, отдышался, присел, подумал и еще хлопнул столько же. Полегчало. Теперь можно было и поразмышлять о случившемся. Фима хорошо знал законы в мире, где ему пришлось жить. Законы волчьи. В волчьей стае раненого или больного поедают его собратья, так случается и в его мире. Держат до последнего, если нужно, уберут любого свидетеля, но никогда не простят слабости, последствия которой могут отразиться на их деятельности. Что ни говори, а он, Фима, проявил слабость, собственными руками подписав свой приговор. Баба эта, следователь, теперь конечно же не остановится, потянет ниточку, а куда она выведет, одному Богу известно. Она завтра, между прочим, может арестовать его. Признание, неоспоримое доказательство его вины, налицо. Посоветоваться с Аликом Городецким? Бесполезно. В лучшем случае предложит где-нибудь отсидеться, в худшем... О втором предположении Фиме не хотелось даже и думать.

Нет, конечно, он мог бы немедленно заявить, что его показания вырваны у него под угрозой смерти. И тогда доказательства, основанные на его признании, сразу становятся пустышкой. Для суда. Но не для волков... вот в чем дело.

* * *

Лиля Федотова явилась на работу как никогда поздно. Турецкий глянул на женщину и удивленно произнес.

–Что с тобой, Лиля?

Ничего.

Ты вся светишься! И какое спокойствие в глазах... Определенно что-то случилось! Уж не влюбилась ли?

Да.

Ив кого же?

В мужчину.

Понятно, что не в женщину.

В настоящего мужчину.

А как же я? – даже несколько растерялся Турецкий. – Мы вроде как бы...

Ты опоздал, Турецкий! – рассмеялась Лиля, выкладывая на стол лист бумаги. Это было «чистосердечное признание», собственноручно написанное Фишкиным.

Турецкий прочел, посмотрел на свою помощницу и поднял телефонную трубку...

...А Ефим Аронович Фишкин сидел в салоне бизнес-класса «боинга», следующего курсом Москва—Женева. Давно прошло объявление стюардессы о том, чтобы пассажиры пристегнули привязные ремни и приготовились к взлету.

Почему не взлетаем? – обеспокоенно обратился Фима к соседу, читавшему газету.

Что?

Не взлетаем, а пора бы, – постучал по часам Фишкин.

Взлетим, – равнодушно ответил сосед и снова уткнулся в газету.

Извините, – остановил Фима проходившую мимо стюардессу. – Отчего задержка?

Не волнуйтесь, – вежливо ответила девушка, глянула на пассажира. – Вам нехорошо? Валидол, нитроглицерин?

Спасибо, – отказался Фишкин, поворачиваясь к иллюминатору.

По аэродрому на большой скорости шла светлая «Волга», притормозила возле самолета, в котором находился Фишкин. Из машины вышли двое мужчин и направились к трапу.

Ефим Аронович расстегнул ремни и обессиленно откинулся на спинку кресла...

3

Операция в Хабаровске провалилась. Казалось, все было продумано до мелочей, ан не получилось. К дому на окраине, в котором, согласно расшифровке, должно было произойти получение «товара», подходила машина, но, не доехав до места метров двести-триста, вдруг ни с того ни сего взорвалась. Несколько сотрудников помчались к месту взрыва, остальные ворвались в дом. В комнате сидел пожилой китаец и спокойно пил чай. На вопросы он не отвечал, лишь вежливо улыбался и постоянно кланялся.

Сейчас и мы взлетим к чертовой матери! – сказал Павлов. – Его в машину, – кивнул он на хозяина дома. – Майор Климов, капитан Стеценко и я останемся здесь. Остальным покинуть здание. Отойдите подальше! Начинай, капитан. Ты спец по взрывным устройствам, – невесело усмехнулся полковник. – Молитесь Богу, ребята! Если рванет...

Павлов недоговорил и махнул рукой. Взрывного устройства не обнаружили, зато оружия нашли много, разного, вплоть до ракет. Стеценко уже колдовал над ними, аккуратно выворачивая взрыватели.

Павлов вышел из дома, глубоко вдохнул воздух, вытер вспотевший лоб.

Порядок, товарищ полковник? – спросил подбежавший сотрудник.

Порядок. Грузите. Ракеты в отдельную машину.

На ходу расстегивая ворот рубашки и оттягивая галстук, Павлов зашагал к машинам с зажженными подфарниками.

Где китаец? – спросил он встретившего его сотрудника.

Сидит. Вроде как дремлет.

Китаец сидел на заднем сиденье, привалившись плечом к дверце. Глаза его были закрыты. Павлов распахнул дверцу, и безвольное тело китайца мягко повалилось на землю. Павлов пощупал пульс, приоткрыл веки китайца.

Он мертв.

Вскрытие показало, что гражданин Ляо Чжай отравился цианистым калием, упакованным в саморастворяющуюся оболочку. Личность человека, находившегося во взорвавшейся машине, установить не удалось. Найденное в доме радиодистанционное управление говорило о том, что взорвал машину Ляо Чжай. Оружие и ракеты были отправлены спецрейсом в Москву, чуть позднее туда же вылетели обычным авиарейсом Павлов и его подчиненные.

Сидя в самолете, Павлов мучительно думал, кто и каким образом предупредил хозяина дома Ляо Чжая о готовящейся операции. В том, что тот был предупрежден, Павлов не сомневался. Постепенно в памяти возник Гонконг, господин Джек Кан, торговец оружием, Ваня Бурят... А если и вправду Бурят? Но он не мог знать о вылете Павлова из Москвы. Знал об этом один генерал Самсонов. Другое дело – Хабаровск. В Хабаровске найдутся преданные Ване людишки. Но и тут возникает вопрос. Операция проводилась силами московских сотрудников, в глубокой тайне, они даже не появлялись в самом городе, не останавливались в гостиницах, всего несколько часов пробыли в аэропорту и опять же в месте, куда, как говорится, посторонним вход запрещен. И вдруг Павлова будто пронзило. «Саргачев!» Да, так поступить мог только он. Но через кого был сделан приказ об уничтожении получателя? Неужели связи Саргачева (да и сила!) так велики, что по одному его слову, за тысячи километров взрывается машина, кончает жизнь самоубийством человек? Но если не Саргачев, то остается одна лишь важная персона, у которой найдутся и связи, и люди, и средства. Вице-премьер Лариса Ивановна Стрельникова. Но ей-то какой смысл? Наоборот, если бы были задержаны получатель «товара» и хозяин дома, он, Павлов, был бы на коне, а значит, и вице-премьер могла дышать свободнее. Если бы знать, кто стоит за спиной покойного получателя! Хабаровские парни из ФСБ обещали немедленно сообщить о результатах следствия, кое-какие мыслишки у них шевелятся. Какой организации или кому лично принадлежала взорванная машина, они установят, это точно, а там потянут ниточку дальше, авось и клюнет...

По прилете в Москву Павлов позвонил по телефону, которым пользовался крайне редко, только в самых необходимых случаях. Он назвал пароль и тут же получил краткий ответ: «Арестован Пестов. Уходи». И все. Теперь обстановка стала ясна. В аэропорту никто их не встретил, и это обстоятельство играло на руку полковнику. Правда, подошел майор Климов и сообщил, что на стоянке их ожидают «Волга» и «рафик».

Хорошо, – ответил Павлов, заходя в здание аэровокзала. – Иди. Я за газетой.

И здесь майор дал маху. Вероятно, сыграло то обстоятельство, что не струсил полковник, остался в доме, а ведь и в самом деле могло рвануть, рисковал мужик своей жизнью, и Климов поневоле зауважал его. С другой стороны, он хорошо помнил слова генерала, чтобы он и полковник прибыли в его кабинет вместе. Но вот вылетело из головы, хотя и ненадолго. Не дойдя нескольких метров до «Волги», майор повернул обратно, немного подождал у выхода, надеясь, что Павлов вот– вот появится. Но Павлов не появился, поиски сотрудников тоже не дали результата. Полковник исчез. Альберт Георгиевич Попов-Городецкий находился в некотором смятении. И было от чего. Выписав солидный банковский чек и никого не предупредив, Ефим Аронович Фишкин вылетел в Женеву. Секретарь Фишкина не придала особого значения отсутствию начальника, такое бывало, и не раз, но всегда в первой половине дня руководитель фирмы «Диана» интересовался делами, звонил, даже если он находился в другом городе. Не последовало звонка и после обеда, и секретарь поделилась своими сомнениями с Городецким. Альберт Георгиевич, как человек бывалый, сразу почуял неладное, сделал несколько звонков приятелям и деловым людям и, получив отрицательный ответ, на всякий случай позвонил в Шереметьево. Здесь и узнал, что господин Фишкин вылетел утренним рейсом в Женеву. Городецкий, разумеется, знал о неприятностях Фишкина, но для него явился полной неожиданностью отъезд друга: мог бы и посоветоваться, если хорошо подумать, не так уж и велики эти неприятности. Значит, утаил что-то Фима или перетрусил, что не очень-то вязалось с его характером, не в такие истории попадали и всегда находили выход. Еще больше обеспокоился Городецкий, когда позвонила ему вице– премьер Стрельникова и сообщила, что к нему в кабинет в десять ноль-ноль явится полковник Саргачев Валерий Степанович, указания которого следует ему, Городецкому, исполнять неукоснительно.

В десять ноль-ноль Саргачев открыл дверь кабинета:

Полковник Саргачев.

Исполняющий обязанности директора фирмы Попов-Городецкий. Присаживайтесь. Курите?

Городецкий придвинул посетителю пачку «Кента».