Текст книги "Игра на опережение"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Рощин подтолкнул его в плечо. Голова Никодимова качнулась, как у неживого, он по-прежнему ничего не ответил.

– Понятно. Словом, до моего прихода чтобы все было решено и сделано. И никаких звонков, вы поняли меня? Наши возможности вы знаете. Кстати, сейчас ваш телефон прослушивается на вашем же телефонном узле. То есть, сидя здесь, в машине, мы все услышим и узнаем. Что вы так смотрите? Не верите? И не надо. Можете оставить записку. Но я вас предупреждаю: если в ней будем упомянуты мы и наша «контора», по вашей вине пострадают ваши самые близкие. Нам ни к чему лишние носители информации, даже если это ваши жена и дочь. Вы человек интеллигентный, значит, понимаете все с полуслова. Я прав?

Никодимов едва заметно кивнул.

– Только жену и дочь не трогайте… – сказал он едва слышно. – Сделаю все, как прикажете.

– Слово офицера. Сейчас судьба ваших самых близких людей целиком в ваших руках. И ваша собственная судьба тоже. Потом, когда закончим прослушивание, мы к вам обязательно придем. И не заставляйте нас прибегать к экстраординарным мерам. Будет очень больно. Во сто крат больнее… Полчаса на размышления хватит?

Иван Степанович снова кивнул, вылез из машины, направился, не оглядываясь, к дому. Шел сам не свой, словно робот или лунатик, и когда кто-то из соседей его окликнул, он не отозвался, только махнул рукой и прошел дальше, к своему подъезду.

– Готов писатель… – подытожил Рощин. – Теперь давай, Гена, включай свое устройство… Наверняка он пойдет в ванную. Ты, кстати, микрофон там установил?

– Он еще и писатель? – спросил Гена, отлаживая свою аппаратуру.

– Присказка есть такая… – сказал Рощин. – У доминошников и шахматистов, когда выигрывают. Ну как, по-твоему, мой эксперимент удастся?

– А если он запрется и начнет орать в окно, чтоб люди сбежались?

– Все может быть… Но толку никакого. Придут менты, увидят, что никто ему не угрожает, вызовут бригаду из Ганнушкина, а те припишут ему какую-нибудь манию преследования и величия в одном флаконе… Да нет, я думаю, никуда он не денется!

– Ты так уже делал? – уважительно спросил Гена, прилаживая наушники.

– Приходилось. И не раз. Не всегда, правда, получалось. Это хорошо проходит с неврастениками и интеллигентными хлюпиками. Слишком много у них этих самых «непреходящих ценностей»… – Михаил усмехнулся. – Этими ценностями они сами себя загоняют в угол. Представь волка, который сам вокруг себя развесил красные флажки, через которые не может переступить: семья, дети, совесть, свобода… Поэтому они очень даже не свободны. Вроде этого Никодимова. Нет ничего проще, чем загнать его в угол, создать ситуацию, когда им становится жить тошно и невыносимо. Сейчас сам все увидишь.

– Вернее, услышу… Вот, вошел, дверь закрыл, пол заскрипел… Ага, теперь шум воды, кран открыл… Пьет, должно быть. Или таблетку запивает… А это он… сипит чего-то… жалуется, что ли? У него ж там дома никого нету?

– Ну-ка… – Рощин снял с Гены наушники, приложил к своему уху. – Это он так плачет, – пояснил он удовлетворенно. – Значит, недолго ждать осталось.

Они оба на какое-то время замолчали, не глядя друг на друга.

– Ну давай, милый, давай, чего тянуть… – негромко сказал Рощин, как если бы Никодимов мог его услышать. – Не заставляй нас ждать. Ты же порядочный человек… Слушай, это он там что делает, а?

И снова передал наушники Гене.

– Это бумага так шуршит под ручкой, – ответил тот. – Пишет чего-то.

– Я ж говорю, писатель… – хмыкнул Рощин. – Но посмотреть стоит, чего он там написал, как ты думаешь?

– Тебе виднее, – отозвался Гена. – Мое дело свои закладки убрать, когда все кончится.

Они ожидали еще несколько минут. Потом услышали, как снова зашумела вода. Гена решил, что это вода в ванной.

– Помыться, что ли, решил? – спросил он. – И чистое белье надеть?

Рощин не ответил. Он напряженно прислушивался к происходящему в квартире Никодимова. Послышался звук, похожий на падение стула. Вода продолжала шуметь.

– Черт… Что он там делает… Пошли, – решил Михаил. – Только быстро!

Они поднялись на лифте, подошли к двери квартиры Никодимова. Прислушались. Шум воды был едва слышен.

– Открывай… – негромко скомандовал Рощин.

Ключ к квартире Никодимова Гена подобрал еще раньше, когда устанавливал закладки, поэтому открыл сразу. Они быстро прошли в ванну, где вода уже перелилась через край и заливала пол, мешаясь с кровью лежавшего в ней Никодимова. Его голова бессильно лежала на бортике на резиновой подушке. Он стонал и мычал, протягивая руки к вошедшим.

– Чертова интеллигенция, даже покончить с собой толком не могут… – пробурчал Рощин. – Порядочные люди вешаются, чтоб не пришлось за ними убирать… Даже вены толком не может вскрыть… – Он кивнул на окровавленную опасную бритву, лежавшую на умывальнике. – Ты представляешь? Смотрел на себя в зеркало и резал. Хоть бы о соседях подумал и краны закрыл. А то зальет их. И сразу прибегут вместе с сантехником и участковым…

– Может, добить его, чтоб не мучился? – вполголоса предложил Гена, достав свой «Макаров». – А то стонет, аж мороз по коже.

– Ты что, совсем? – обернулся к нему Рощин, предварительно открыв пробку в ванной и прикрыв наконец краны. – Из своего ствола? Или, может, из моего? Чтоб потом вычислили, что его тут добивали и кто именно? Лучше утопи… Слабо? Не можешь, да? Тогда не теряй время, давай воду собирать, пока соседи снизу не прибежали. Чем позже хватятся, тем лучше…

Засучив рукава, они тщательно собирали воду тряпками, не обращая внимания на слабеющие стоны Никодимова, потом выжимали ее с кровью обратно в ванну, прямо на его тело.

Возле входной двери они наспех вытерли подошвы обуви, в кухне быстро вымыли руки, потом Гена снял свои закладки, и только потом Рощин осторожно, кончиками пальцев взял со стола предсмертную записку, оставленную Никодимовым, пробежал взглядом.

«В моей смерти прошу никого не винить. Сегодня я узнал о своем позоре, который запятнал мое имя и может запятнать мою семью. Простите все».

– Ну, чего он там пишет?

– Да все они пишут одно и то же. Из благородства никого не винят. Понимай как хочешь. Хотя мог бы и приписать, что его довели до самоубийства в этой чертовой «Глории»… Пошли, больше здесь делать нечего.

Они осторожно вышли из квартиры, заперли дверь, поднялись на два этажа и там вызвали лифт.

В машине Гена перевел дух.

– Фу-у… Значит, добровольное самоубийство – это и есть идеальное убийство?

– Да. Не совсем все получилось… – пробормотал Рощин, набирая номер на своем мобильном. – Ну да ладно, бывало и хуже. Но реже.

– Я слушаю, – донесся спокойный голос Колобова.

– Федор Андреевич, еще раз здравствуйте, это я, капитан Рощин.

– Говорил уже: свое звание можешь не напоминать. Все равно дать тебе майора не смогу. Даже мой босс не сможет. Так и останешься капитаном. Что нового? Никодимов в «Глории» был?

– Да…

– Разговор удалось записать?

– Обижаете…

– И как? Раскололся?

– Как на духу… – виновато сказал Рощин.

– Вы его хорошо подготовили?

– Да. Но они его вызвали по старому делу о взятках, он этого не ожидал, растерялся…

– Миша, ты здесь ни при чем, – заметил Колобов. – Где он сейчас?

– Отдыхает. И никого не принимает.

– Ясно. Все чисто?

– Ноу проблем.

– Запись с собой?

– Я в получасе езды от вас.

– Привезешь через два часа, сейчас я занят. Тогда и послушаем…

– Это нельзя откладывать, – твердо сказал Рощин. – Именно после посещения племяша генерала Грязнова он всем все простил.

– Ах вот оно что… Все понял… Конец связи.

11

Колобов отключил свой мобильный и взглянул на босса.

Забельский в домашнем халате и с простыней вокруг шеи развалился в кресле. Его брила двадцатилетняя парикмахерша Жанна, недавно принятая на службу. Она победила в небольшом конкурсном отборе, во время которого ни разу не сделала больно клиенту и никак не реагировала на ведущиеся в ее присутствии провокационные разговоры о предстоящем роспуске парламента либо ограблении Центрального банка. Она работала опустив глаза, ни черта не понимая, о чем разговаривали эти важные и умные мужчины. Она постоянно краснела от шуток и поглаживаний Григория Ивановича, но еще больше от волнений, связанных с осознанием масштаба возложенной на ее узкие плечи всемирно-исторической задачи.

– Что-нибудь случилось? – спросил Забельский, снова положив ладонь на полированное колено парикмахерши. Оно выглянуло из-под голубого, наполовину прозрачного халатика, под которым угадывались узенький бюстгальтер и столь же символические трусики.

После смерти супруги, с которой он прожил – несмотря на амурные похождения и бурные приключения – больше двадцати пяти лет, Григорий Иванович сначала сник, испугавшись напоминания о неизбежном. Но потом, вняв совету личного врача, снова приободрился с помощью неких чудодейственных средств, медленно, но верно возвращавших ему внимание к прекрасному полу и мужскую силу.

В другое время Колобов смотрел бы на эти игры свысока, но сейчас они его раздражали и мешали разговору.

– Может, я зайду к вам позже? – спросил он, проследив за эволюцией пальцев Забельского, игриво скользнувших, наконец, под халатик, отчего Жанна ойкнула и покраснела еще больше. Ее бритва сначала замерла в районе подбородка Григория Ивановича, потом двинулась ниже.

– Вы бы поосторожнее, Григорий Иванович! Могу и порезать.

– Извини… – вздохнул Забельский. – А ты, Федя, никуда не пойдешь. Не будем терять время. Жанночке наши разговоры неинтересны, я прав?

– Ой, больно нужны мне ваши разговоры! – воскликнула она. – Я их вообще совсем не слушаю. Сидите ровно, говорю, и поменьше разговаривайте!

Колобов с интересом взглянул на нее. Что-то новое – уже начинает покрикивать и приказывать. Неужто так далеко зашло, а он что-то пропустил?

– Так как вы собираетесь использовать материалы Корецкого? – спросил он вслух.

– Ты имеешь в виду Анисимова?

– И его тоже…

– Хорошо, что напомнил. – Забельский взглянул на часы, забыв о прелестях юной парикмахерши. – Мы как раз собирались с ним переговорить через пару минут. Есть какие-то проблемы? – Он кивнул на мобильник, по которому Колобов только что разговаривал.

– Время пошло, – ответил тот туманно, глядя в сторону. – Сыскари из частного агентства – сущие пацаны, но копают в верном направлении. Их главарь – Денис Грязнов, племянник генерала Грязнова, по прозвищу Бульдог. Говорят: если уж вцепится, то вырвать можно только вместе с зубами. Можно было бы не обращать внимания, но за ним стоит крупная фигура: Турецкий из прокуратуры. Уж его-то нельзя недооценивать. По нашим сведениям из прокуратуры, этот генеральский племянник постоянно с ним консультируется. И уже ставит вопрос: кто кого опередит.

– Жанна, ты кончила? – спросил Григорий Иванович.

– Ну и вопросы у вас… – хмыкнула она. – Федор Андреевич может совсем другое подумать…

– Нам нужно поговорить, – серьезно сказал Забельский. – Побыстрее можешь?

Игривые нотки в его голосе исчезли, и она, кивнув своей прелестной головкой, по-детски насупилась и сосредоточилась.

Когда Жанна вышла, не забыв сделать в дверях дурашливый книксен, Григорий Иванович извиняюще улыбнулся:

– Будь великодушен. Прости старику его последние забавы на склоне лет… Итак, какие проблемы? Только, пожалуйста, говори о главном. О том, что входит в мою компетенцию. Тем более с минуты на минуту меня должны соединить с вице-премьером господином Анисимовым… А потом еще должен звонить Ансар.

– Часы пущены, – повторил Колобов. – В этой «Глории» уже знают о нашем прбслушивании журналиста Бородина. Потому и пригласили на разговор начальника телефонного узла.

– Как это могло произойти? – нахмурился босс. – Опять утечка?

– Похоже, они обо всем догадывались еще раньше. Они расспрашивали начальника телефонного узла, будто бы…

– Я же просил, кажется, без этих подробностей, – поморщился Забельский. – Чем ты меня собрался загрузить? Куда обращаться: в Кремль или в прокуратуру?

– Пока в прокуратуру. Чтобы вывели из игры Турецкого.

– Ладно. Еще раз. С чем именно я должен туда обращаться? Кого незаконно допрашивал этот племянник генерала Грязнова?

– Начальника телефонного узла Никодимова, причем под надуманным предлогом, по уже закрытому делу о взятках. После чего тот вернулся домой и покончил с собой…

– Лихо… – Забельский пристально посмотрел в глаза своему начальнику службы безопасности. – Что еще известно об этом генеральском племяннике кроме его клички?

– Многое. Даже фотография есть. Хотите посмотреть?

– Зачем? – поморщился Григорий Иванович. – Говорил уже: не грузи меня лишней информацией. Своими словами можешь описать?

– Рыжий, настырный, въедливый, влезет куда надо без мыла… Бульдог, одним словом.

– Ты бы взял его к себе в отдел?

– Пожалуй, да, предложил бы… Но он сделан из того же дерева, что и его дядя.

– То есть опасен?

– Посмотрим, как он вывернется на этот раз с Никодимовым…

– Это твой Рощин, которого ты мне рекомендовал, все устроил с самоубийством?

– Да, он.

– Ценный кадр, а? Ладно, я попробую, конечно… Сегодня же позвоню в Генпрокуратуру. И выражу свое гражданское негодование и возмущение. Мол, эти частные агентства совсем распоясались! Берут на себя функции правоохранительных органов! Что за произвол, в конце концов! Вызывают на допрос честного человека, а он потом вешается…

– Он перерезал себе вены.

– Еще хуже. Если дядя этого желторотого сыскаря генерал милиции, значит, ему все можно? Ну и так далее про тридцать седьмой год… Слушай, Федя, раз время уже пошло, что ты собираешься в этой связи предпринять?

– Для начала, как обычно, зачистка местности… – спокойно сказал Колобов.

– Я этого не слышал, – поморщился Григорий

Иванович. – И ты мне ничего не говорил. Я даже не представляю, что это слово может означать…

Колобов усмехнулся, но не успел ответить: послышался нетерпеливый, будто междугородний, телефонный звонок.

– Федя, извини, это Анисимов… Здравствуйте, Петр Сергеевич! – Забельский приподнялся в кресле, изобразив улыбку, едва узнав глуховатый голос своего преемника на посту вице-премьера.

– Добрый день, Григорий Иванович, вы меня искали? Какие-то проблемы?

– Спасибо, что нашли время, Петр Сергеевич. Эта проблема не столько у меня, сколько у творческого коллектива канала РТВ, от чьего имени я обращаюсь к вам с настоятельной просьбой.

– Слушаю вас внимательно…

– Петр Сергеевич, я не в порядке комплимента, но на сегодня вы – наша надежда. – Он подмигнул Колобову. – Восходящая звезда на политическом небосклоне России!

– Да будет вам, – ответил вице-премьер. – Если нужно в чем-то помочь, обращайтесь прямо, без ненужных экивоков…

– Что ж, я воспользуюсь вашей любезностью. Для себя мне ничего не нужно. Другое дело, для наших дорогих телезрителей. В последнее время их очень интересует все, что связано с вами, с вашей биографией, вашей созидательной деятельностью на общее благо, с семейной жизнью, наконец. Словом, мы очень хотим снять передачу в нашей популярной программе «Дом и семья»: репортаж о вас, ваших близких, причем у вас дома. Всем интересно, как вы живете и проводите свой досуг. Вы же наверняка видели наши передачи на эту тему?

– К сожалению, не видел.

– Жаль. Программа имеет очень высокий рейтинг.

Ее продюсер никак не мог до вас дозвониться, поэтому пришлось это сделать мне.

– Григорий Иванович, все это очень интересно… Но и не все так просто. Мне хотелось бы сначала поговорить с женой.

– Разумеется, о чем разговор!

– Мы с женой в Москву переехали недавно, сами понимаете, она в столице толком еще не освоилась…

– Ни о чем не беспокойтесь! Наш режиссер Галя Сальникова очень щепетильна в этом плане! Всегда корректна, доброжелательна и ничуть вашу очаровательную супругу не стеснит и не поставит в неловкое положение. И потом, это же в записи, вы предварительно сами все посмотрите, и мы учтем все ваши замечания и пожелания.

Анисимов молчал, раздумывая, в трубке было слышно его дыхание.

– Ну хорошо, я поговорю с ней… Надо хоть подготовиться, прибраться. А это срочно нужно?

– Уже стоит в сетке на следующую неделю, – виновато сказал Забельский. – Мы просто долго не могли с вами связаться.

– Хорошо, вам передадут в ближайшие дни. До свидания.

Начальник службы безопасности внимательно смотрел на торжествующего босса, отключившего телефон.

– Вот так это делается! – самодовольно изрек тот. – Учись, Федя!

Колобов промолчал, думая про себя, потом спросил:

– Похоже, вы уже прослушали разговор Корецкого с Агеевым?

– И не один раз… – Григорий Иванович поднял вверх указательный палец.

– И ваше мнение?

– А ты, Федя, уже все знаешь! – Забельский кивнул на телефонный аппарат. – Это и есть мой ответный ход.

Колобов молча разглядывал его. Если Забельский себе на уме, секретничает, значит, действительно придумал что-то стоящее. Поэтому лучше не спрашивать: сам потом не утерпит и все доложит.

Послышался новый звонок, и Григорий Иванович нетерпеливо схватил трубку.

– Это мне, – спокойно сказал Колобов, включая свой сотовый. – Алло…

– Извини, запутаешься с этими мобильными, сотовыми… – пробормотал Забельский, барабаня пальцами по столу. – Раньше куда проще было.

– Я слушаю, – повторил Колобов.

– Долотин Всеволод Игнатьевич вас беспокоит… Здравствуйте.

– Здравствуй, Сева, извини, не сразу узнал. А все потому что ты давно не звонил…

– Так не о чем было особенно звонить, – сказал Долотин. – Извини, много говорить не могу, звоню тебе прямо из редакции. Короче, завтра утром Бородин срочно уезжает в командировку в Тверскую область. В какую-то Дмитрову Гору, так поселок называется. Что, зачем, почему, никто здесь ничего не знает. Писем или сообщений в редакцию оттуда не поступало. Это я проверил. Он же у нас все больше по верхам, по начальникам или прокурорам… Говорят только, будто о чем-то долго говорил с главным редактором, очень просил его, а уж потом последовало распоряжение выписать ему туда командировку на три дня. Но командировочных ему не дали, что тоже странно. Вроде поехал туда за свой счет… Больше не могу разговаривать…

Колобов отключил трубку, взглянул на босса.

– Что-то случилось? – спросил тот.

– Вам название поселка Дмитрова Гора в Тверской области ни о чем не говорит?

– Черт его знает… – потер лоб Забельский. – Что-то слышал. Причем не так давно… Выясни у моих секретарей. А что?

Федор Андреевич не успел ответить: раздался новый звонок, теперь уже на мобильном Забельского.

– Гриша, здравствуй, дорогой!

– Ансар, здравствуй, не тяни, что там у вас?

Забельский кивнул Колобову, тот подсоединил к телефонной сети свой сканер и через какое-то время тоже кивнул: продолжайте.

– Ну что, проверили, все чисто? – еще более нетерпеливо спросил Ансар. – Можно говорить?

– Да. Ну что там решили ваши шура, меджлис или совет революционного командования? – хмыкнул Забельский.

– Хорошо решили, Гриша! Наша взяла! Принято принципиальное решение, все как надо. Будем делать, как договорились. Только с грузинскими товарищами все не так получается… Боятся оторваться от имперской России, как младенец от мамкиной груди! А мы от них зависим, Гриша, сам понимаешь…

– Но ты же мне говорил, есть радикальное решение!

– Да, говорил… А мне сказали: надо договариваться. К крайним мерам прибегать не рекомендовали. Вот сейчас еду к ним на переговоры… Ты меня слышишь? Говорю с тобой прямо из машины. Скоро с грузинами встречусь, поговорим, порассуждаем, найдем взаимовыгодное решение. И сразу тебя проинформирую. Так что поговорим с тобой потом, Гриша, когда все закончится…

Ансар отключил трубку и оглянулся на троих телохранителей. Те улыбнулись и опустили глаза.

Переговоры должны были состояться в глухом безлюдном лесу Панкийского ущелья, где возле разведенного костра их уже ожидали два японских внедорожника с тбилисскими номерами. Возле них стояли с десяток человек, вооруженных автоматами Калашникова, в темных очках, в щеголеватой пятнистой форме американского спецназа, с шевронами на рукавах, на которых был изображен белый орел.

– Аллах акбар… – негромко произнес Ансар, обращаясь к своим, прежде чем выбраться из машины.

– Аллах акбар… – повторили телохранители.

Ансар широко улыбнулся, шагнув навстречу толстому усатому мужчине в тирольской шляпе с пером и в хорошем костюме, меняющем цвет в зависимости от освещения.

– Зураб, здравствуй, дорогой! – воскликнул Ансар по-русски, широко расставив руки для объятий.

– Ансар, сколько лет, сколько зим! – ответил мужчина, распахивая объятия еще шире. – Ждем тебя уже два часа, все приготовили, бутылки откупорили, шашлыки чувствуешь, как пахнут…

– Зураб, мало времени совсем, давай сначала поговорим, закончим наши дела, наконец!

– Успеем! – беспечно отмахнулся Зураб. – Садитесь, гости дорогие, посидим, покушаем, обменяемся мнениями… Ты ж лобио любишь, сам говорил! Помнишь, как моя мама его готовила, когда ты ко мне в гости приезжал, а?

– Помню, – кивнул чеченец. – Ну что, раз нас так гостеприимно и от души встречают и приглашают, разделим трапезу?

Пировали они около часа, с тостами, отложив автоматы и отпустив ремни. Затем охранники стали убираться и мыть посуду, а Зураб пригласил Ансара отдохнуть в гамаках, растянутых в стороне здесь же, между высокими соснами.

– Отдохни, дорогой! Вы там у себя в Ичкерии за три года отдыхать разучились…

– Тоже верно, – снова согласился Ансар и возлег на соседний гамак. – Так что скажешь, Зураб, насчет трубы? – спросил он, подложив руку под голову и следя за собеседником.

– А ничего нового, дорогой, – ответил Зураб. – Кто ж будет против вашего нефтепровода через Грузию?

– Ну так начинайте его строить! Пусть там, на Западе, увидят, что вы серьезные люди, смотрите в перспективу.

– Никто не против… Все говорят только за. От меня, маленького человека, всего лишь посредника, до президента. Но все говорят: пусть они сначала победят Россию. И докажут свою самостоятельность и независимость.

– Замкнутый круг получается, – покачал головой чеченец. – Скажи им всем: чтобы победить Россию и показать самостоятельность, нам нужны деньги, много денег. Чтобы деньги заработать и доказать свою независимость, нужно продавать нашу нефть… Это все?

– Нет, дорогой. Еще в глаза мне смотрят и тихо так спрашивают: Зурабик, а что лично я буду с этого иметь? И как Россия на это посмотрит? Ее интересы будут ущемлены, неужели она смирится?

– Разве мы не показали вам, как надо разговаривать с империей зла? – приподнялся на своем гамаке Ансар.

– Россия – старый, больной медведь, которого лучше лишний раз не дразнить. А вы только тем и занимаетесь и нас втягиваете… Если он вылезет во весь рост из своей берлоги, нам всем несдобровать.

– Слышали… – криво усмехнулся чеченец. – И видели мы твоего медведя… А что еще хотят знать?

– До какого порта пойдет труба? Лучше бы до Сухуми, но вы его отвоевали для абхазов, а в Поти и Батуми нет современного нефтяного терминала…

– Сто раз вам говорил: Начните! И этим вы заинтересуете западных инвесторов, – пренебрежительно сказал Ансар. – Чеченская нефть – лучшая в мире, они это знают.

– А почему твой Забельский нам деньги не дает на терминал?

– У него карман не резиновый. К тому же он сам ходит по лезвию ножа. Чем вам плох Забельский? Что, наели бурдюки за время советской власти, теперь пальцем лень пошевелить… Вы все ждете, что за вас кто-то сделает. И что ты им отвечаешь?

– То, что всегда говорил и всем буду говорить: надо считаться с реалиями! Мы даже сейчас с тобой договариваемся и переговариваемся на так называемом языке межнационального общения, на русском. Мы присосались к России, мы пользуемся русским оружием, бензином, хлебом, бабами, бабками и рынком сбыта мандаринов. Мы без нее не обойдемся в обозримом будущем. Мы еще долго, как ослик к своему колышку, будем к ней привязаны.

Ансар рассеянно слушал, искоса наблюдая за своими охранниками, которые таскали хворост к гаснущему костру. Пора бы заканчивать этот базар и возвращаться, подумал он.

– Ты, Зураб, не обижайся. Но мне пора возвращаться. Скоро стемнеет, а в Ичкерии не та обстановка, чтобы надолго оставлять ее без нашего внимания… Ты мне начерти схему, по какой идет согласование и продвигаются решения по созданию нефтяного консорциума. Кто эти люди, кто из них визирует и потом отправляет бумагу наверх? Сколько их, сколько они хотят.

– Ну не все же берут… – протянул грузин, наблюдая, как Ансар достает толстый конверт.

– Хорошо. Напиши, с кем можно просто поговорить, а кого лучше припугнуть.

– А если это сам президент?

– Это уже не твоего ума дело…На, бери, не стесняйся! Или ты тоже не берешь?

Зураб оглянулся на свою охрану, замедленно протянул руку, но схватил конверт быстро и сразу положил в карман. Ансар усмехнулся, мотнул головой и добавил:

– И пофамильно распиши, кто какой пост у вас занимает… Их телефоны обязательно. Но, главное, кому сколько надо дать.

– Начиная с меня?

– Тебе я уже дал, – усмехнулся Ансар, вставая с гамака. – Но все равно можешь записать.

Зураб корпел и сопел над своей бумагой минут двадцать, пока не стемнело. Костер уже затухал, и пришлось ему посветить ручным фонарем. Закончив, он протянул ее Ансару.

– Ну вот, другой разговор… – кивнул чеченец, пробежав ее взглядом. – Автандил Гоголадзе, тот самый? С кем мы втроем в Москве в «Арагви» пили на брудершафт? А сейчас он уже во главе компании?

– Как видишь, – кивнул Зураб. – Растут люди.

– Приятно слышать… Ну да ладно. – Ансар протянул руку и улыбнулся, как бы сожалея о предстоящей разлуке. – Ну, будем прощаться? Рад был тебя видеть, дорогой!

– Взаимно. – Грузин схватил его руку двумя руками.

– И вы, ребята, – не отпуская руку собеседника, обратился к его охране Ансар. – Не стесняйтесь, попрощайтесь с моими парнями, все-таки неплохо отдохнули и с пользой посидели, а?

Охранники, молча сгрудившиеся возле джипов, заулыбались, встали, пошли навстречу бородатым чеченцам, протягивая руки.

Три чеченских автомата «борз» ударили в упор одновременно. Огонь толчками изрыгался из коротких стволов, прошивая тела грузин насквозь. Охранники рухнули, некоторые на догоревший костер, взметнув пепел, но не успев ни сделать выстрела, ни издать звука.

Ансар продолжал удерживать руку упавшего на колени, скорчившегося Зураба.

– Прощай, Зурабик, – сказал он. – Жить буду, никогда не забуду, как твоя мама угощала меня своим лобио…

– За что, Ансар?.. – прохрипел тот.

– А это наш вклад в борьбу с коррупцией в вашей республике, – пояснил чеченец. – Очень уж вы жадные. А нам на всем приходится экономить.

И выстрелил ему в лоб.

– Они ваши, – сказал Ансар уже по-чеченски и сделал жест в сторону трофейных джипов.

Чеченцы их осмотрели. Машины были почти целы, только у одного пробило пулей радиатор, у другого – шину. Запаску быстро поставили, радиатор заклеили японским клеем. Обыскали убитых, загрузили в машины их автоматы. Ансар забрал у мертвого Зураба перемазанный кровью конверт, вытащил доллары, раздал своим телохранителям со словами:

– Это тоже теперь ваше.

Он обнялся с ними по очереди, и все сели в машины.