Текст книги "Игра на опережение"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

23

Фарид, племянник Ансара Худоева, ждал звонка дяди начиная с позднего вечера, а он раздался лишь поздно ночью.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Ансар. – Что там у них происходит?

Фарид сидел со своими боевиками в высокогорной пещере, недалеко от дагестанской границы.

– Слушай, нехорошо у них там! Обстановка совсем накалилась, ты не представляешь, что здесь творится! Раньше ругались, грозили. Сейчас все растерянные какие-то… Два раза за ночь «скорую» вызывали. Уже «неотложка» возле дома дежурит. Свет каждую ночь в доме горит, женщины плачут… Сам, своими ушами слышал, врачи говорят: совсем плох Рамзан стал, сердце на волоске висит! Но все равно от госпитализации отказывается. Поспешить бы, Ансар, заберет его Аллах, с кем договариваться станешь?

– Сыновья его где сейчас?

– Возле дома трое с автоматами, и еще соседские парни дежурят по очереди, остальные двое, сам знаешь, улетели разбираться в Москву.

– Милиция, ФСБ, прокуратура там не появлялись?

– Появлялись какие-то люди в форме, говорят, милиция, но он всех прогонял. Он звонка ждет, Ансар. Правда, еще не знает, кто ему позвонит. Не тяни больше, мой тебе совет.

– Ладно, мы тоже разбираться будем, – неопределенно сказал Ансар. – Примем решение, а ты пока следи за ними дальше, Фарид. И звони, если будут новости.

Сам Ансар решил позвонить Хубиеву под утро, когда тот еще не проснулся. Он растолкал спавшего возле потухающего костра Сергея, бывшего русского пленного, принявшего ислам.

– Не спи, Сережа, так царствие божие проспишь, так у вас, кажется, говорят?

– Да говорят… – Сергей, лопоухий, белесый, курносый, быстро вскочил на ноги, сказывалась привычка к подъему по тревоге в армейской казарме. – Что, уже звонить надо?

– Позвоню я сам, а ты будешь разговаривать. Текст не забыл?

Сергей прокашлялся, торопливо закурил, пару раз затянулся.

– Выпей горячего чая, – посоветовал Ансар и протянул ему полную кружку, пахнувшую дымом. – Горло прочисть, слышишь?

– Ну, с Богом, в смысле с Аллахом… – поправился Сергей, опасливо покосившись на Ансара.

Тот усмехнулся:

– Анекдот вспомнил. Недавно рассказали. Крещеный еврей пришел в баню. Ему там говорят: ты бы, Добрыня Израилевич, или крест снял, или плавки надел.

Сергей охотно и облегченно рассмеялся, разбуженные боевики стали просыпаться, поднимать головы.

Ансар нашел номер сотового Хубиева на дисплее своего мобильника и нажал клавишу «окей».

– Да… – услышал он хриплый и усталый старческий голос, поразивший своей немощью.

Он часто видел и слышал Рамзана Хубиева, знал его как могучего, не поддающегося годам старика. И теперь не мог представить его столь сломленным, как это передал его голос.

– Да, – уже громче повторил Хубиев, видимо окончательно проснувшись. – Кто это? Мансур?

Так звали его старшего сына, вылетевшего в Москву вместе с двумя братьями. Сейчас в его заметно окрепшем голосе одновременно звучали тревога и надежда.

Ансар передал трубку Сергею, подключив к ней автомобильную систему «фри хэнд» с небольшим кабелем, вставив себе в ухо наушник.

– Здорово, дед, – сказал Сергей. – Я тебе из Москвы звоню. Насчет твоей Людмилы, как ты понимаешь… Ну что молчишь? Я серьезно…

Сергей явно отвлекся от текста в своей шпаргалке, которую держал перед глазами, и Ансар неодобрительно качнул головой.

– Она жива? – хрипло спросил Хубиев. – Да замолчите! – прикрикнул он по-аварски на своих женщин.

– Ну. Да все нормально, не бойся, – сказал Сергей. – Мои пацаны ее не трогают, так что с ней все путем, не беспокойся. Я сам за ней смотрю. Но мне это становится все труднее. Да она нам, в натуре, и не нужна совсем, если уж честно.

– Как не нужна? А что вам тогда нужно? – Похоже, Хубиев едва сдерживал свой гнев. Только что доносившиеся плач и причитания женщин затихли. – Деньги, да?

– Ты, дед, дослушай сначала. Не она нам нужна, – повторил Сергей. – А совсем другая! За которую нам больше дадут. С тебя взять-то нечего.

– Так отпустите ее! – воскликнул Хубиев. – Раз по ошибке не ту схватили! И ловите себе другую девушку, раз моя дочь вам не нужна!

– Ты хитрый, дед! – хмыкнул Сергей, отступив от шпаргалки, причем вполне естественно и органично, проявив некий артистизм. – Специально затягиваешь разговор, чтобы нас, типа, ваши менты засекли?

– Нет у меня никаких ментов, я их близко никого не подпускаю! – загремел Хубиев. – А ты добровольно лучше отдай мою дочь! И если с ней что-то случится, мои сыновья и ее братья даже после твоей смерти из могилы тебя вытащат и на корм свиньям бросят!

– Ох, ох, напугал… Ты, дед, погоди угрожать. Я ведь тоже могу. Я ж тебе условие хочу сказать, как тебе свою Людмилку назад получить, а ты разорался. Может, тогда прекратим наш базар? Типа, я вообще тебе ничего не говорил и даже не обращался.

– Чего ты хочешь? – спросил Хубиев сдавленным голосом. – Ну, говори!

– Выпустим мы ее, но только в обмен. На ту, которая нам нужна, а ты ее к нам сам приведешь. И мы их с тобой обменяем, типа шпионов. Видел в кино, как шпионов меняют? Вот так и мы сделаем. Если не будешь на меня орать.

– Кого я тебе приведу? – снова не понял Хубиев, немного поостыв, ибо услышал, наконец, конкретное предложение. – Кого, когда и куда?

– Вот это и есть наше условие, дед. О времени и месте обмена мы потом отдельно поговорим. Короче. Мы ее тебе отдадим, если приведешь к нам Олю Замятину, что сейчас живет в доме твоего старого недруга Тенгиза… – Сергей присмотрелся к фамилии на бумажке, – Могуева, что ли… Ну и фамилии у вас, запутаешься… Словом, я тебе буду звонить каждый вечер, а ты мне докладывать, как обстоят дела. Последний раз я позвоню через трое суток, и если ты отрапортуешь, что не справился с поставленным заданием, свою дочку ты больше не увидишь. Понял, нет?

– Стой, дорогой, не клади трубку, – умоляюще сказал Хубиев. – Но как я смогу…

– А это уже твое дело, – ответил Сергей.

– Но ведь если с этой Замятиной что-то случится…

– Не бойся, дед, – усмехнулся Сергей. – С Олей Замятиной точно ничего не случится. Дорого ее здесь ценят, и сколько запросим, столько нам за нее отстегнут. До скорого!

– А ничего у тебя получается, можешь вести переговоры, – одобрил Ансар, вытащив наушник. И хлопнул по плечу Сергея. – Дошло до него, будет теперь стараться, из кожи лезть…

Ближе к вечеру Хубиев, лежавший весь день с горячей грелкой на сердце под женские охи, ахи и стенания, вдруг сбросил с себя одеяло, крикнул на женщин, так что те в испуге разбежались, после чего схватился за сотовый, лежащий с ним рядом на подушке, где прежде лежала голова жены. Дрожащими пальцами он набрал номер Виктора Шаравина.

– Виктор Николаевич, дорогой, – начал он слабым голосом, едва поздоровавшись. – Не знаю, что делать, посоветоваться с тобой хочу.

– Слушаю вас, Рамзан Магомедович.

– Ты ведь знаешь моего соседа Могуева Тенгиза, верно?

– Откуда мне его знать? – удивился Шаравин. – Слышал о нем…

– Ну раз про меня знаешь…

– Это вы рядом с ним живете, а я никогда с ним не общался… А что хоть случилось? Есть какие-нибудь вести о вашей дочери?

– Ничего хорошего. Лучше не спрашивай.

– Вы его подозреваете? – спросил Шаравин.

– Может, и подозреваю… – уклончиво сказал Ху-биев. – Скажи мне, Виктор Николаевич, ты человек грамотный, образованный, инженер человеческих душ, как прежде говорили, можно Могуеву довериться, как нормальному порядочному человеку?

– Насколько я о нем успел узнать, он вполне нормальный человек, – сказал Шаравин. – Я не в курсе, какая кошка между вами пробежала. Что случилось у ваших предков, ведь уже никто не помнит… Я все понимаю, вековая и родовая вражда, но сколько она еще может продолжаться? Заканчивайте, мой вам совет, на себе. Дайте хоть вашим детям пожить по-соседски!

– Виктор Николаевич, я по голосу чувствую, ты мне в сыновья годишься, но, Аллах свидетель, я сам ничего не помню и не понимаю! Знаю, что нельзя с ним дружить, обязательно надо враждовать, а зачем, почему, до сих пор не могу понять! Какая вражда, слушай, чего нам делить?

– Понятно… – вздохнул Шаравин, переглянувшись с подошедшей к нему дочкой. Та обняла его за плечи, положила голову отцу на плечо. – Хотите, чтобы он вам помог найти и освободить вашу Людмилу?

– Да, Виктор Николаевич, – согласился Хубиев. – Ты правильно меня понял. Я хочу, чтобы Тенгиз мне помог освободить мою дочь, и, Аллах свидетель, я стану его должником до конца своих дней, а мои дети будут дружить с его детьми!

– Я не совсем понял… Я нужен как посредник?

– Нет, дорогой, я посоветоваться хочу.

– О чем советоваться? – воскликнул Шаравин. – Да я вас обоих в глаза никогда не видел! Почему бы вам, Рамзан Магомедович, сейчас, когда у вас случилось такое горе, не преодолеть гордость, не пойти к нему, чтобы поговорить? Попросить помощи, наконец? Или вам нужен я как посредник на переговорах? Но я слишком далеко от вас, в Москве, а по мобильному или междугородному телефону такие дела не решаются.

– И опять ты прав, Виктор Николаевич, – печально сказал Хубиев. – Но я хотел только узнать, прежде чем к нему идти, может, у вас в прокуратуре знают, какие у него есть ко мне обиды?

– Я тут ознакомился с кое-какими следственными материалами. Ведь у вас там были какие-то стычки. Сейчас припоминаю… Что-то о небольшом горном пастбище, которое ваш род когда-то незаконно отнял у его рода.

– Это я сам знаю, – сказал Хубиев. – Пастбище возле Черной скалы, или, еще говорят, Каменного Барана, где Аргун вытекает из ущелья.

– Честно говоря, точно не помню, – сказал Шаравин. – Кажется, так. Мой вам совет: отдайте вы ему это пастбище! Трава там наверняка не растет, а вам своих пастбищ хватает. Зато эту обиду Могуевы будут помнить всегда. И помиритесь вы, ей-богу, что вам делить?

Когда разговор закончился, Шаравин позвонил домой Турецкому:

– Александр Борисович, извини, если побеспокоил, но в нашем деле появилось еще одно обстоятельство. И еще один фигурант. Некто Могуев, еще один тамошний авторитет.

– В каком смысле появился? – недовольно спросил Турецкий.

Кажется, не вовремя, подумал Шаравин.

– Хубиев мне только что звонил и много чего о нем спрашивал… Вроде ищет к Могуеву подход. Все время темнил, вокруг да около, и голос тревожный. Какая-то чертовщина там происходит, ей-богу! Я толком ничего не понял. Есть тут какая-то связь, как ты считаешь?

– Чертовщина номер один – эта непонятная история с похищением Хубиевой, во время которого был застрелен капитан Рощин из пистолета одного из ее охранников. Теперь остается гадать: то ли он похищал девушку, то ли, наоборот, спасал ее от похищения… То ли герой, то ли бандит.

– Сдается мне, нас хотят подвести к выводу: раз Рощин убит, значит, следствие закончено, забудьте. Кому-то ведь нужно, чтобы концы в воду?

– Мы ведем дело об убийстве журналиста Олега Бородина, – напомнил Турецкий.

– Да я помню… – вздохнул Шаравин. – Как такое забудешь. Я ведь что хочу сказать. Везде с Рощиным фигурировал еще один человек, чьи отпечатки пальцев остались дома у Бородина и его соседа Слепцова, а потом у Никодимова. Он-то жив? И на видео Рощин был вдвоем с кем-то, Люся их видела, когда они выбегали из подъезда, где жил Бородин. На видео он тоже запечатлен, хотя и плохо различим. Операторы наводили камеры на Рощина, как более представительного и телегеничного. Этот, второй, был пониже ростом, незаметный, но он же был? Он же есть?

– Отпечатки пальцев, как сказал Денис Гряз-нов – это ключи от замка, который еще надо найти, – заметил Турецкий. – Только где он? Возможно, он где-то есть. А возможно, его уже нет. Как и Рощина.

Когда стемнело, Хубиев оделся в выходной костюм, на голову надел папаху. Взял в руки наборную трость. Младший сын Новруз помог отцу сесть в семейный «кадиллак». Проехав не более сорока метров, они остановились возле особняка Тенгиза Могуева, скрытого за высоким забором с металлическими, крашенными в зеленый цвет воротами. За ними слышна была музыка, смеющиеся женские голоса, одновременно что-то напевавшие на русском языке.

Новруз вылез из машины, постучал в ворота. Залаяла собака, потом чей-то голос спросил в динамик, вмонтированный вместе с видеокамерой слежения в ворота:

– Зачем вы приехали?

– За советом и помощью, – сказал Хубиев, выбравшись из машины. – Пусти меня к себе, Тенгиз. Ты видишь, я сам к тебе пришел без оружия, но с просьбой, на что никогда бы не посмел решиться ни мой отец, ни твой отец, ни мой дед, ни твой дед. Потому что ты знаешь, какое у меня случилось горе. Давай, Тенгиз, заключим на время перемирие, а потом, если сам захочешь, мы снова начнем враждовать.

– Пусть твой сын останется в машине, а ты заходи, – сказал тот же голос. – Только я не Тенгиз, а его сын Али.

Донесся тонкий и напряженный гул невидимого мотора, ворота медленно разъехались, оттуда выглянул бородатый юнец с автоматом на плече.

Хубиев прошел во двор, бородач последовал за ним, ворота закрылись с тем же надсадным звуком.

Новруз заглушил мотор, поднял тонированные стекла машины, откинулся назад, прикрыл глаза.

– С чем ты пожаловал, Рамзан? – спросил Тенгиз, ровесник Хубиева, кряжистый сухой старик, стоя на пороге своего дома.

– С миром, – сделал поклон Хубиев. – И хочу в знак примирения возвратить тебе пастбище возле Каменного Барана.

– Кому оно сейчас нужно, – усмехнулся хозяин, только после этого поклонившись, в свою очередь, гостю. – Проходи, побеседуем, раз с добрыми намерениями пришел.

Когда они проходили мимо террасы, где веселились русские гости, Могуев кивнул в их сторону:

– У меня гостит сама Олечка Замятина со своей съемочной группой, – с гордостью сказал он. – Самая красивая диктор телевидения, наверно, слышал, кто она такая?

– Не только слышал, но и видел, уважаемый Тенгиз, – сказал Хубиев, опустив глаза.

Они проговорили до утра.

Тенгиз уезжал около шести часов. Гости Могуева еще спали. Они поднялись около двенадцати дня, долго зевали, потом искупались в горном ручье, позавтракали и поехали в сторону чеченской границы в сопровождении джипа с охраной.

Они проехали не больше двух километров, когда вдруг в лесной лощине, где они проезжали уже не раз и не два, перед первой машиной с шумом упало дерево. Потом такое же дерево упало позади джипа.

И сразу на поляну высыпали со всех сторон люди в масках, с автоматами на изготовку.

– Выходите! – закричал один из них. Это был Новруз. – Сложить оружие!

И для острастки дал очередь в воздух. Телохранители нерешительно переглянулись, потом посмотрели на побледневшую Олю Замятину.

– Ребята, только спокойно, и делайте, как вам было сказано, – сказала она. – Вы здесь ни при чем. Это по мою душу.

– Если не будете сопротивляться, никого не тронем! – добавил Новруз.

– Я должна считать себя захваченной в заложники? – спросила Оля Замятина, обратившись к нему.

– Конечно, – кивнул он. – Считайте это приглашением в гости.

– Тогда отпустите остальных, – сказала она.

– Зачем? – удивился Новруз. – Зачем вас разлучать с вашими коллегами. Мы их тоже приглашаем к себе. А остальные свободны. И пусть добираются на своих двоих…

Он выстрелил в шины джипа ее охраны, они зашипели, и машина опустилась, будто присела на корточки.

Днем Тенгиз Могуев выехал со своей охраной и сыновьями на поиски похитителей своей знаменитой гостьи из Москвы. Вернулись ни с чем, когда уже стемнело. Когда проезжали мимо дома Хубиева, они увидели главу семьи, стоявшего возле ворот вместе с сыновьями. Старики обменялись пристальными взглядами, и Могуев слегка кивнул своему закоренелому врагу.

Вечером, когда прошли уже вторые сутки и Сергей второй раз позвонил Хубиеву, тот отрешенным и слабым от пережитого голосом сообщил:

– Дело сделано, дорогой Сережа. Когда будем обмениваться девушками?

Обмен состоялся на другой день, в той же лощине. Сделали так, что джипы с тонированными стеклами, в которых сидели девушки, проехали навстречу и мимо друг друга, потом остановились в сорока метрах друг от друга. Олю Замятину и ее съемочную группу вывели с завязанными глазами. Потом вывели Людмилу Хубиеву тоже с повязкой на глазах. Их провели мимо друг друга, в противоположные стороны. Через несколько метров Людмила вдруг почувствовала, как попала в чьи-то сильные объятия, ощутила знакомый запах отцовского табака, его колющуюся бороду и наконец услышала его дрожащий, ласковый голос.

Он снял повязку, с тревогой посмотрел ей в глаза.

Олю Замятину и ее коллег привезли затемно на окраину высокогорного чеченского села. Ансар снял с ее глаз повязку, лишь когда ее одну привели в большой кирпичный дом, обнесенный высокой бетонной стеной.

Оля увидела несколько пар блестящих, как стволы их автоматов, черных глаз, бороды на молодых лицах.

– Не бойтесь, – сказал ей Ансар. – Это ваши охранники.

– А где мои сотрудники?

– Они в другом корпусе. За них не беспокойтесь.

– А за себя?

– Мои ребята поклялись на Коране, что никого не тронут. Они вас видели только по телевизору, не пропускали ни одной передачи с вашим участием, записывали их на кассеты, и потому мы могли только мечтать увидеть вас наяву.

– И что, для этого вы меня и похитили? – спросила она. – Чтобы увидеть меня наяву? И как я смотрюсь?

– Вы прекрасно, держитесь, – похвалил Ансар. – И выглядите куда лучше, чем на экране.

– Мне это, конечно, льстит, но вы позволите мне для начала сесть, раз уж не запираете меня в подвал или зиндан?

– Извините, – смешался Ансар. – Мы здесь отвыкли от появления у Нас в гостях таких женщин.

Он гневно взглянул на Мусу, развалившегося в кресле возле камина, и тот поспешно вскочил, даже сделал нечто вроде реверанса, приглашая даму на освободившееся место.

– Благодарю. Своеобразный у вас способ приглашать в гости, ничего не скажешь… – Оля села в кресло, оглядела присутствующих.

– А вы смелая девушка, – подобрал тем временем Ансар новый комплимент. – Другие на вашем месте пугались того, что с ними может случиться. И потому это с ними всегда случалось…

– Спасибо за предупреждение, – кивнула Оля. – А что, вас чужой страх и растерянность только возбуждают? У вас тут до меня были другие девушки? И все, как одна, пугались?

Охранники заулыбались, оживленно переглянулись.

– У нас тут кто только не был, – сообщил ей Муса. – И у всех душа уходила в пятки.

– А ваши душа за это угодит в Эдем, где вас ожидают гурии… Скажите, а этот мальчик, Сережа Капустин, тоже был у вас? – спросила Оля.

– Этот, который случайно погиб, когда за него пришел выкуп? – сморщил лоб Ансар, припоминая.

Он подошел к бару в стене возле камина, открыл его, достал бутылку виски и содовую, вопросительно взглянул на Олю.

– Спасибо, мне просто содовую… А кстати, что за вкусные запахи доносятся из вашей кухни, я могу узнать? – Она потянула своим чуть вздернутым носиком.

– Это наш сюрприз, – приложил руку к сердцу Ансар. – Традиционная кавказская кухня для дорогой гостьи.

– Так вот, я о том самом Сереже Капустине, которого не дождалась его мама, – сказала Оля, допив из фужера. – Мы приехали сюда делать о нем репортаж. Правду говорят, будто он взорвал себя и своих мучителей гранатой? – Она пристально смотрела на Ансара. – Хотя официальная версия, тут вы правы, гласит, будто с ним произошел несчастный случай. Не с вашей ли подачи? И он, кстати говоря, тоже считался вашим гостем? Его также встречали и угощали. Да?

Они озадаченно переглянулись.

– Оля, – помотал головой Ансар. – Что ты с нами делаешь… Не буди в нас зверя. Лучше не надо. И думай, что говоришь. Мы к тебе со всем уважением, мы тебя боготворим! Пока еще боготворим… Я правильно говорю? – Ансар повысил голос и грозно оглядел своих боевиков.

Те дружно, хотя и не сразу, будто опомнившись, закивали головами.

– И мы не желаем ничего делать силой против твоего желания. Но и ты не принуждай нас к насилию, хорошо? Как говорят русские: не буди лихо, пока тихо, я правильно говорю?

Она пожала плечами.

– Конечно, в гости просто так к нам сами не приезжают, – продолжал он. – Особенно из России. Особенно такие знаменитые красавицы, как ты. Но и ты веди себя адекватно своему статусу. Ты приехала сюда делать материал об этом несчастном мальчике, ну так делай! Но не здесь. У меня ты гость, а не тележурналистка. И потому не задавай лишних вопросов.

– Ничего вы мне не сделаете, – махнула она рукой. – Вам за меня просто меньше заплатят, если товар будет порченый… Ладно, где моя комната или яма, уж не знаю.

– Обижаешь… – покачал головой Ансар.

– Я хочу отдохнуть. И ключ, пожалуйста, чтобы я могла запереться.

– Как скажешь. А поужинать с нами не хочешь? – спросил Ансар.

– Нет, – мотнула она головой. – Суньте мне тарелку под дверь, если попрошу. А сейчас я хочу спать.

Через некоторое время Ансар подошел к двери ее комнаты и прислушался. Оттуда доносился сдавленный плач.