Текст книги "Домохозяйка (ЛП)"

Автор книги: Фрида МакФадден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

27

Излишне говорить, что из намерения взять два отдельных номера в «Плазе» ничего не вышло.

Да, я спала с моим женатым боссом.

После нашего поцелуя в такси обратного пути не было. Уже в тот момент мы были готовы сорвать друг с друга одежду. Пока Эндрю регистрировался в лобби, мы еще кое-как держали себя в руках, в лифте целовались, как два истомившихся подростка, а когда добрались до своего номера, то и вовсе забыли о том, чтобы сохранить приличия или попытаться как-то замедлить события из уважения к семейному статусу Эндрю. Не знаю, когда он занимался сексом в последний раз, но со мной это случилось так давно, что я боялась, как бы ему не пришлось сначала удалить паутину. Черта с два я от этого откажусь! В моей сумочке даже нашлось несколько кондомов – остались там с того времени, когда я намеревалась иметь дело с Энцо.

Ах, как же было хорошо! Нет, более чем хорошо. Черт, это было потрясающе! И мне это было так нужно!

В гигантском окне, из которого открывался вид на город, только что засветилось восходящее солнце. Я лежу в постели размера квин-сайз в номере декадентского отеля «Плаза», а рядом со мной спит Эндрю, тихо выдыхая сквозь полуоткрытые губы. Вспоминаю, что он выделывал прошедшей ночью, и дрожу от удовольствия. Одна часть меня жаждет разбудить его, чтобы посмотреть, не захочется ли ему повторить, но более реалистически настроенная часть знает, что это никогда, никогда не повторится.

Ведь Эндрю женат. А я его домработница. Прошедшей ночью он был пьян. Так что это событие одной ночи.

А пока я смотрю на его чеканный профиль и разрешаю себе пофантазировать. Может, он проснется и решит, что с него хватит Нины со всем ее дерьмом. Решит, что любит меня и хочет, чтобы я жила с ним в его прекрасном доме за прочной оградой. А потом я подарю ему ребенка, которого ему так хочется и которого Нина не в состоянии ему дать. Вспоминаю, как отвратные бабы на собрании КУР говорили что-то про их с Ниной брачный договор. Эндрю может уйти от нее без особенных затрат, хотя, я уверена, он будет щедр к бывшей жене.

Фу, какие глупости. Этого никогда не случится. Если бы он знал всю правду обо мне, то обходил бы меня за милю. Но могу же я помечтать?!

Эндрю издает стон и трет веки ладонями. Поворачивает голову и приоткрывает глаза. К моей радости, он не замирает от ужаса, увидев меня.

– Привет! – сипло произносит он.

– Привет.

Он снова трет глаза.

– Ты как? В порядке?

Если не считать щемящего чувства в груди, – да, я в порядке.

– Все хорошо. А ты?

Он пытается сесть на постели – не получается. Его голова падает обратно на подушку.

– Кажется, у меня похмелье. Господи, сколько же мы выпили?

Он выпил гораздо больше меня. Но поскольку веса во мне не так много, меня стукнуло крепче.

– Две бутылки вина, – отвечаю.

– Я… – Он морщит лоб. – С нами все окей?

– Успокойся уже. – Я ухитряюсь улыбнуться. – С нами все окей. Не вру.

Он во второй раз пытается сесть. На лице гримаса – его мучает головная боль. Но на этот раз попытка удается.

– Я очень сожалею. Я не должен был…

Я вздрагиваю. Он жалеет о случившемся, что ли?

– Не беспокойся об этом. – Мой голос хрипит, и я прочищаю горло. – Пойду приму душ. Нам надо отправляться домой.

– Да… – Он тяжко вздыхает. – Ты же ничего не скажешь Нине, правда? В смысле, мы оба были чертовски пьяны…

Конечно. Вот, значит, чтó его больше всего волнует.

– Не скажу.

– Спасибо. Большое тебе спасибо.

Я голая под одеялом, но мне не хочется, чтобы он видел меня такой. Заворачиваюсь в одеяло, вылезаю из постели и бреду в ванную. Чувствую на себе взгляд Эндрю, но не оборачиваюсь, чтобы взглянуть на него. Это унизительно.

– Милли?

По-прежнему не оборачиваюсь.

– Что?

– Я не сожалею, – говорит он. – Мы с тобой прекрасно провели время этой ночью, и я не раскаиваюсь ни в чем. Надеюсь, что ты тоже.

Тут я оборачиваюсь и смотрю на него. Он по-прежнему в постели, накрыт одеялом до пояса, мускулистая грудь обнажена.

– Нет, я ни в чем не раскаиваюсь, – заверяю я его.

– Но… – Он тяжело вздыхает. – Это больше никогда не повторится. Ты же понимаешь, верно?

Киваю.

– Да, понимаю.

На лице Эндрю появляется озабоченное выражение. Он приглаживает ладонью свои темные волосы.

– Как бы мне хотелось, чтобы все было по-другому.

– Знаю.

– Если бы я только встретил тебя, когда…

Ему не нужно заканчивать фразу – я знаю, о чем он. Если бы мы встретились, когда он еще не был женат. Он мог бы зайти в бар, где я обслуживала столики, наши глаза встретились бы, а потом он попросил бы мой номер телефона, и я дала бы. Но так не случилось. Он женат. Он отец. Между нами больше ничего никогда не будет.

– Знаю, – опять говорю я.

Он не отрывает от меня взгляда, и одно мгновение мне кажется, что сейчас он спросит, нельзя ли ему приять душ вместе со мной. В конце концов, мы уже осквернили этот номер-люкс. Еще один раз ничего не прибавит и не убавит. Но Эндрю овладевает собой, отворачивается, натягивает на себя одеяло. А я захожу в ванную, чтобы постоять под холодным душем.

28

По дороге домой мы почти не разговариваем. Эндрю включает радио, из которого льется бесконечная болтовня диджея. Я вспоминаю, что у Эндрю назначено совещание на вторую половину дня, значит, едва добравшись до дома, он тут же повернет обратно. Но едет он домой не только ради меня – на нем та же одежда, что вчера, и он, я уверена, перед возвращением в офис захочет переодеться в свежий костюм.

– Ну вот, теперь рукой подать, – бормочет Эндрю, когда мы съезжаем с лонг-айлендского скоростного шоссе. Он надел солнцезащитные очки, так что выражение его лица невозможно прочитать.

– Отлично.

Мое платье опять уезжает вверх – проклятое платье, причина всех наших проблем. Одергиваю подол и замечаю, несмотря на темные очки, что Эндрю опять скосил глаза. Я приподнимаю брови, и он смущенно улыбается:

– На посошок.

Подъезжая к нашему кварталу мы обгоняем мусорную машину. И тут меня как громом поражает.

– Эндрю, – шепчу я. – Я не выставила мусор на тротуар прошлым вечером!

– И что?

Похоже, до него не доходит серьезность ситуации.

– Нина даже записку мне прислала вчера с напоминанием, чтобы я не забыла выставить мусор. А я этого не сделала, потому что меня не было дома. Раньше я никогда не забывала. Если она узнает…

Он снимает очки, под которыми скрывались слегка покрасневшие глаза.

– Вот дерьмо. У тебя все еще есть время сделать это?

Я смотрю вслед мусорной машине, едущей в противоположную от нашего дома сторону.

– Боюсь, нет. Слишком поздно. Они сегодня рановато приехали.

– Но ты же можешь сказать, что просто забыла, и все?

– Думаешь, Нина на это купится?

– Вот дерьмо, – повторяет он. Пальцы барабанят по рулевому колесу. – Ладно, я займусь этим. Не тревожься.

Единственный способ управиться с этим делом – самой отвезти мусор на свалку. Я даже не знаю толком, где она, эта свалка, да и багажник в моем «ниссане» такой маленький, что мне потребовалось бы несколько ходок. Поэтому я искренне надеюсь, что Эндрю выполнит свое обещание.

Подъехав к дому, Эндрю нажимает кнопку на приборном щитке автомобиля, и ворота автоматически открываются. Энцо уже работает во дворе. Он вскидывает голову при виде нашего BMW, катящего по дорожке к гаражу. Автомобиль Эндрю, подъезжающий к дому так рано утром вместо того, чтобы отъезжать от него, – зрелище настолько необычное, что Энцо просто обязан был удивиться.

Мне надо бы спрятаться, нырнув под приборный щиток, но поздно. Энцо застывает, на миг забыв про работу и вперив в меня взгляд своих черных глаз, а затем трясет головой, как тогда, в мой первый день.

Проклятье.

Эндрю тоже замечает его, но лишь поднимает ладонь и помахивает ею, как будто в том, чтобы вернуться домой в девять тридцать утра с женщиной, не являющейся его женой, нет ничего странного. Он останавливается перед тем, как въехать в гараж.

– Пойду спрошу Энцо – может, он подсобит с мусором, – объясняет он.

Мне хочется попросить его не обращаться к Энцо, но я не успеваю даже рот открыть – мой спутник выскакивает из машины, оставив дверцу приоткрытой. Энцо отступает на шаг, как будто желая избежать разговора.

– Ciao, Энцо! – Эндрю одаривает садовника ослепительной улыбкой. (Господи, как же он хорош, когда улыбается! Я на мгновение закрываю глаза, припоминая, как его руки ласкали мое тело прошлой ночью.) – Мне нужна твоя помощь.

Энцо, не произносч ни слова, таращится на Эндрю.

– У нас тут небольшая проблемка с мусором. – Эндрю машет рукой в сторону четырех набитых до отказа мешков, прислоненных к стене дома. – Мы забыли выставить их вчера на тротуар. Ты не мог бы отвезти их на свалку в своем пикапе? Пятьдесят баксов, идет?

Энцо смотрит на мешки, затем обратно на Эндрю. Ничего не говорит.

– Мусор… – повторяет Эндрю. – На. Свалку. Мусор. Свалка. Capisci[12]12
  Понимаешь? (ит.)


[Закрыть]?

Энцо мотает головой.

Эндрю, скрипнув зубами, вытаскивает из заднего кармана брюк бумажник.

– Отвези наш мусор на свалку. Я дам тебе… – он копается в бумажнике, – сотку. – Машет купюрами перед лицом садовника. – Увези наш мусор. На твоем пикапе. На свалку.

Наконец Энцо произносит:

– Нет. Я занят.

– Послушай, но это же наш двор, а ты… – Эндрю вздыхает и снова шарит в бумажнике. – Две сотки. Одна поездка на свалку. Да выручи же меня! Пожалуйста!

Я ожидаю, что Энцо опять откажется, но тот выдергивает купюры из пальцев Эндрю, затем направляется к стене, где стоят мешки, и забирает их все разом. Мышцы под белой футболкой вздуваются.

– Молодец, – одобряет Эндрю. – На свалку.

Энцо одно мгновение пялится на него, затем проходит мимо с мешками и, все так же не сказав ни слова, забрасывает их в кузов своего пикапа. Садится за руль и уезжает. Должно быть, понял, чего от него хотят.

Эндрю шагает обратно к машине и проскальзывает на водительское сиденье.

– Так, с этим порядок. Но елки-палки, какой же говнюк!

– Я думала, он тебя не понимает.

– Ага, как же. – Эндрю закатывает глаза. – Он понимает больше, чем показывает. Выёживался, чтобы хапнуть побольше.

Я согласна, что Энцо, судя по его виду, не хотел возиться с нашим мусором, но не думаю, что это из-за денег.

– Не нравится мне этот парень, – ворчит Эндрю. – Он работает во всех усадьбах нашего района, но треть своего времени торчит у нас. Как ни глянешь, он тут как тут. Ума не приложу, какого черта он здесь околачивается.

– У вас самый большой дом в окрýге, – указываю я. – И самый большой газон.

– Да, но… – Эндрю не отрывает глаз от пикапа Энцо, исчезающего вдали. – Не знаю. Я просил Нину избавиться от него и нанять кого-нибудь другого, но она говорит, что все пользуются его услугами, потому что он, как утверждают, «лучший».

Конечно, после своего хамского отказа Энцо мне не особо симпатичен, но не по себе мне в его присутствии не по этой причине. Не могу забыть, как он в мой первый рабочий день здесь прошипел мне итальянское слово, обозначающее «опасность». И еще – он страшно боится хоть чем-то вызвать неудовольствие Нины, хотя мог бы придушить ее одной левой. Интересно, а Эндрю знает, с какой опаской Энцо относится к его жене?

В любом случае, я не собираюсь рассказывать Эндрю об этом.

29

Нина возвращается около двух часов пополудни. В руках у нее четыре огромных магазинных пакета – следствие внезапного шопинг-загула по дороге домой. Она бесцеремонно сваливает их в кучу прямо посреди гостиной.

– Я нашла такой симпатичный магазинчик, – сообщает она мне, – что не могла уйти оттуда, ничего не купив!

– Здорово! – отзываюсь я с преувеличенным энтузиазмом.

Ее щеки пылают, под мышками темнеют пятна пота, светлые кудри с до сих пор не обесцвеченными корнями торчат во все стороны, на правом глазу тушь затекла в уголок и сидит там неопрятным комком. И что Эндрю находит в этой женщине?

– Не занесешь мои пакеты наверх, Милли? – Она плюхается на роскошный кожаный диван и вынимает телефон. – Спасибо большое.

Я поднимаю один из пакетов и… срань господня, какой он тяжелый! В каком магазине она затоварилась? Может, в том, где торгуют оборудованием для тяжелой атлетики? Придется сходить наверх два раза, я же не Энцо.

– Тяжеловатые, – комментирую я.

– Да ну? – смеется она. – Вот уж не думаю. Может, пора тебе начать ходить в спортзал, Милли? Рыхленькая становишься.

Мои щеки вспыхивают. Это я-то рыхлая? У самой Нины, как кажется, отсутствуют все мышцы. Она никогда не ходит на тренировки, насколько мне известно. Не могу припомнить, чтобы хоть раз видела ее в кроссовках.

Я медленно и мучительно тащу наверх два пакета, и в это время Нина окликает меня:

– О, а кстати, Милли…

Стискиваю зубы.

– Да?

Нина поворачивается на диване, чтобы смотреть прямо на меня.

– Вчера вечером я звонила по домашней линии. Почему мне никто не ответил?

Я застываю на месте. Руки дрожат под тяжестью пакетов.

– Что?

– Я звонила на домашний телефон вчера, – повторяет она, на этот раз медленнее. – Примерно в одиннадцать. Отвечать на телефон – одна из твоих обязанностей. Но ни ты, ни Эндрю не взяли трубку.

– Гм… – Я ставлю пакеты на ступеньку и потираю подбородок, как будто стараюсь припомнить. – Я, наверное, уже спала, а звонок у телефона не слишком громкий, на чердаке не слышно, я и не проснулась. А Эндрю, может, в этот момент куда-то выходил?

Она выгибает бровь:

– Эндрю куда-то выходил в одиннадцать вечера в воскресенье? Куда и с кем?

Я пожимаю плечами.

– Понятия не имею. Ты не пробовала звонить на его мобильный?

Знаю, что не пробовала. В одиннадцать мы с Эндрю были в одной постели.

– Не пробовала, – отвечает Нина, но в дальнейшие подробности не вдается.

Я прокашливаюсь.

– Я в этот момент спала у себя. Понятия не имею, чем он занимался.

– Гм-м. – Ее бледно-голубые глаза, неотрывно глядящие на меня из глубины гостиной, темнеют. – Возможно, ты права. Спрошу-ка я у него.

Я киваю с облегчением – Нина прекращает допрос. Она же не знает, что произошло. Не знает, что мы вместе отправились в город, посмотрели мюзикл, на который она должна была пойти с мужем, а потом провели ночь в отеле. Один Господь знает, что бы она со мной сделала, если бы узнала.

Но она же не знает!

Я вновь подхватываю пакеты, тащу дальше вверх по лестнице, затем водворяю их в хозяйской спальне. Растираю руки, занемевшие во время этого путешествия. Мой взгляд притягивает к себе хозяйская ванная, которую я убрала сегодня утром – впрочем, поскольку Нины дома не было, она и без того была непривычно опрятной. Проскальзываю внутрь. В комнате, равной по размеру моей каморке на чердаке, стоит большая фаянсовая ванна – необычно высокая, верхний край доходит мне до колена.

Нахмурившись, смотрю внутрь ванны и воображаю события, случившиеся много лет назад. Маленькая Сесилия лежит в ванне, медленно заполняющейся водой. А потом Нина хватает ее и заталкивает под воду, наблюдая, как кроха задыхается…

Я закрываю глаза и отворачиваюсь от ванны. Не могу думать об этом. Но не могу и забыть, насколько Нина эмоционально нестабильна. Нельзя, чтобы она узнала о нас с Эндрю. Это уничтожит ее. А после этого она уничтожит меня.

Поэтому я вынимаю из кармана телефон и отправляю Эндрю записку:

Предупреждаю: вчера вечером Нина звонила по домашнему телефону.

Он поймет, что надо делать. Он всегда все понимает.

30

Без Сесилии в доме тишина и покой.

Хотя девочка большую часть времени проводит в своей комнате, вокруг нее словно концентрируется некая энергия. А нет ее – и на усадьбу Уинчестеров опускается мир. К моему удивлению, Нина даже вроде как повеселела. Благодарение Богу, она не стала докапываться до сути в деле с телефонным звонком в пустой дом.

Мы с Эндрю тщательно избегаем друг друга, что весьма трудно сделать, живя в одном доме. Проходя мимо друг друга, мы старательно отводим глаза. Надеюсь, наши чувства как-то успокоятся, ибо я не хочу терять работу. Хватит и того печального факта, что я не могу завести отношения с первым за десять лет мужчиной, который мне по-настоящему понравился.

Сегодня вечером я тороплюсь – надо приготовить ужин и накрыть на стол до того, как Эндрю вернется с работы. Но относя в столовую стаканы с водой, я натыкаюсь прямо него. В буквальном смысле. Один стакан выскальзывает из моей руки, падает и разбивается.

– Проклятье! – вскрикиваю я.

Осмеливаюсь бросить взгляд на своего хозяина. В своем темно-синем костюме с подходящего цвета галстуком он выглядит сногсшибательно. Весь день Эндрю провел на работе, и на подбородке у него едва пробивается щетина, что делает его еще более сексуальным. Наши глаза встречаются на долю секунды, и я против собственной воли ощущаю влечение к этому человеку. Его глаза расширяются – я уверена, он ощущает то же самое.

– Я помогу тебе навести порядок, – произносит он.

– Не надо, я сама.

Но он настаивает. Я собираю веником самые большие осколки на совок, который держит Эндрю, после чего он относит их на кухню в мусорное ведро. Нина никогда не стала бы помогать мне, но ее муж совсем другой. Он забирает у меня веник, и в эту секунду его ладонь задевает мои пальцы. Наши глаза встречаются вновь, и на этот раз мы не можем игнорировать полыхающий в них огонь. Невозможность быть с этим человеком причиняет мне физические мучения.

– Милли… – хрипло шепчет он.

У меня пересыхает горло. Лицо Эндрю всего в нескольких сантиметрах от моего. Если я наклонюсь вперед, он меня поцелует. Я знаю, что поцелует.

– О нет! Что случилось?

При звуках голоса Нины мы с Эндрю отскакиваем друг от друга, словно обожженные. Я вцепляюсь в ручку веника с такой силой, что пальцы белеют.

– Стакан уронила, – лепечу я. – Я это… прибираюсь тут.

Нина устремляет взгляд на пол, где поблескивают мелкие осколки стекла.

– Ох, Милли, – укоряет она. – В следующий раз постарайся быть аккуратнее!

Я работаю в этом доме уже несколько месяцев и ни разу ничего не уронила и не разбила. Кроме, разумеется, того случая, когда мы с Эндрю ночью смотрели «Схватку семей». Но Нина об этом не знает.

– Да, прошу прощения, Нина. Пойду возьму пылесос.

Глаза Эндрю следят за мной, пока я иду к чулану (который только чуть-чуть больше, чем моя клетушка на чердаке), ставлю в него веник и достаю пылесос. На лице Эндрю застыло страдание. Что бы он ни собирался сказать мне минуту назад, он по-прежнему хочет это сказать. Но не может, потому что в комнате Нина.

Или все же может?

– Нам надо поговорить, – шепчет он мне на ухо, провожая Нину в гостиную, чтобы переждать там уборку. – Позже. Окей?

Я киваю. Не знаю, о чем он собирается говорить, но это, по-моему, хороший знак. Мы уже согласились никогда не упоминать о том, что случилось в ту ночь в «Плазе». Но если он хочет вернуться к этому…

Не стоит питать чрезмерных надежд.

Минут через десять я заканчиваю уборку и иду в гостиную, чтобы позвать хозяев обратно в столовую. Они сидят на диване, но в противоположных углах. Оба уставились каждый в свой телефон, даже не пытаются завязать разговор друг с другом. Я заметила, что они начали вести себя так перед ужином все время.

Вслед за мной они возвращаются в столовую, и Нина занимает место напротив мужа. Смотрит в тарелку, на которой красуется горка брокколини и дымится свиная отбивная в яблочном соусе. Она улыбается мне, и тут я замечаю, что с ее ярко-красной губной помадой что-то не так. Она слегка размазана в правом уголке губ, отчего рот Нины становится похож на демоническую ухмылку злого клоуна.

– Выглядит превосходно, Милли, – хвалит она.

– Благодарю.

– Чудесный запах, правда, Энди? – спрашивает она у мужа.

– М-м-м. – Тот берет вилку. – Да, запах великолепный.

– Милли, – продолжает Нина, – в тюрьме такой вкуснятины ты не ела, верно?

И грянул гром…

Нина сладко улыбается своими демоническими губами. Эндрю, сидящий напротив, смотрит на меня с разинутым ртом. Очевидно, что для него это абсолютно новая информация.

– Угм… – только и могу выдавить я.

– А что вам там давали? – настаивает она. – Мне всегда было любопытно. Какая в тюрьме еда?

Я не знаю, что сказать. И запираться не могу. Ей известно о моем прошлом.

– Она была ничего.

– Что ж, надеюсь, ты не станешь вдохновляться блюдами, которыми угощалась в кутузке, – смеется Нина. – Продолжай в том же духе, что сейчас. У тебя хорошо получается.

– Спасибо, – бормочу я.

Лицо Эндрю серее пепла. Само собой, он понятия не имел, что я побывала за решеткой. Я даже не рассматривала возможность когда-либо рассказать ему об этом. Когда я рядом с ним, то тяжкое время почему-то кажется чем-то очень далеким, словно случившимся в другой жизни. Но большинство людей смотрит на дело иначе. Они видят во мне только одно – преступницу. Арестантку.

Нина хочет, чтобы я знала свое место.

В этот ужасный момент мне отчаянно хочется сбежать отсюда, не видеть потрясенного лица Эндрю. Я разворачиваюсь и направляюсь к себе на чердак. У подножия лестницы меня настигает голос Нины:

– Милли?

Останавливаюсь. Спина застыла, как лед. Собираю все свои силы, чтобы, повернувшись, не вызвериться на хозяйку. Медленно возвращаюсь в столовую с искусственной улыбкой на лице.

– Да, Нина?

Та хмурится:

– Ты забыла поставить на стол соль и перец. А этим отбивным, к сожалению, не хватает соли. Пожалуйста, в следующий раз будь щедрее со специями.

– Да, конечно. Прошу прощения.

Иду на кухню, забираю с прилавка солонку и перечницу. Они находились примерно в шести футах от того места, где в столовой сидит Нина. Приношу их в столовую и, несмотря на свои усилия не делать так, с грохотом ставлю на столешницу. Смотрю на Нину – кончики ее губ подергиваются.

– Большое тебе спасибо, Милли, – говорит она. – В следующий раз не забывай.

Я надеюсь, она наступит на острый осколок стекла.

Я даже не могу взглянуть на Эндрю. Бог знает, что он сейчас обо мне думает. Неужели я планировала какое-то будущее с этим человеком? Вообще-то нет, только дала волю фантазии на секунду. Хотя в жизни случаются вещи и куда более странные…

Что ж, мои планы пошли прахом. Когда Нина упомянула о тюрьме, Эндрю сидел как громом пораженный. Если б только я могла ему объяснить!..

На этот раз мне удалось добраться до лестницы без того, чтобы Нина окликнула меня и велела… ну, не знаю… передать масло с одной стороны стола на другую или что-то в этом роде. Заползаю на второй этаж, затем по темной узкой лестнице к себе на чердак. Захлопываю дверь своей комнатки, не в первый раз пожалев, что не могу запереть ее изнутри.

Плюхаюсь на кровать, еле сдерживая готовые брызнуть слезы. Интересно, когда Нина узнала о моем прошлом? Совсем недавно или все же она изучила мою биографию, еще когда брала меня на работу? Может, ей понравилась идея нанять узницу – человека, которым можно помыкать как угодно. Любой другой свалил бы от нее уже несколько месяцев назад.

И вот я сижу на постели, утопаю в жалости к себе, и тут мое внимание привлекает какой-то предмет, лежащий на прикроватной тумбочке.

Программка, которую я получила в театре.

Недоуменно кручу программку в руках. Почему она на моей тумбочке? Ведь после шоу я сунула ее в сумочку на память о волшебном спектакле. Моя сумочка стоит на полу, прислоненная к комоду. Так как же программка оказалась на тумбочке? Я ее из сумки не вынимала. Совершенно точно.

Значит, это сделал кто-то другой. Я запирала дверь, выходя из комнаты, но я ведь не единственная, у кого есть ключ.

У меня холодеет в животе. Я наконец начинаю понимать, почему Нина выдала ту реплику про тюрьму. Она знает, что мы были на Манхеттене вдвоем, знает, что мы с Эндрю смотрели шоу вместе. Не знаю, известно ли ей о нашей с ним ночи в «Плазе», но что нас не было дома в одиннадцать вечера, она, конечно же, знает. И я уверена: она достаточно сообразительна, чтобы проверить, регистрировались мы в отеле или нет.

Нина знает всё.

Я нажила себе опасного врага.