Текст книги "Домохозяйка (ЛП)"

Автор книги: Фрида МакФадден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

20

Боже, какое унижение.

Ожидая, пока Сесилия выйдет с урока чечетки, я все еще переживаю боль, которую нанес мне Энцо своим отказом. Голова раскалывается, и унисонный топот маленьких ног, доносящийся из танцзала, отнюдь не облегчает мои страдания. Оглядываюсь: может, еще кому-нибудь в этой комнате противен этот грохот. Нет? Только мне?

Женщина в соседнем кресле наконец дарит меня сочувствующим взглядом. Судя по ее естественно гладкой коже без малейших признаков подтяжки или ботокса, она примерно моего возраста, а значит, скорее всего, ждет, как и я, не своего ребенка. Такая же служанка.

– Адвил? – предлагает она. Должно быть, у нее развито шестое чувство, раз она заметила мой дискомфорт. Или, может, догадалась по моим вздохам.

Я колеблюсь, затем киваю. Болеутоляющее не избавит от унижения, которому меня подверг горячий итальянский садовник, но хотя бы утихомирит боль.

Она шарит в своей большой черной сумке, вытаскивает коробочку адвила и вздергивает брови, глядя на меня. Протягиваю ладонь, и соседка вытряхивает на нее две маленькие красные таблетки. Закидываю их в рот и проглатываю всухую. Интересно, через какое время они подействуют.

– Я Аманда, кстати, – сообщает она. – Я официальный драг-дилер комнаты ожидания при танцевальной студии.

Я невольно смеюсь.

– Кого забираешь?

Она отбрасывает волосы, собранные в конский хвост, за спину.

– Близнецов Бернстайн. Видела бы ты, как они отбивают чечетку в унисон! Вот где зрелище, скажу тебе. В смысле – вот где головная боль. А ты?

– Сесилию Уинчестер.

Аманда тихонько присвистывает.

– Ты работаешь на Уинчестеров? Ну-ну, удачи.

Я сжимаю ладонями колени.

– Что ты хочешь сказать?

Она дергает плечом.

– Нина Уинчестер. Она же это… Того… – Аманда крутит пальцем у виска. – Верно?

– Откуда ты знаешь?

– О, да это все знают! – Она бросает мне многозначительный взгляд. – К тому же, как я думаю, Нина дико ревнивая. А муженек у нее просто обалденный. Скажешь нет?

Я отвожу глаза.

– Он ничего, кажется.

Аманда начинает копаться в сумке, а я облизываю губы. Вот она – возможность, которой я ждала. Человек, из которого я смогу вытянуть информацию о Нине.

– Так… – говорю я, – почему люди называют Нину сумасшедшей?

Она поднимает глаза, и я на секунду пугаюсь, что оскорбила ее своим явным желанием что-то у нее выведать. Но Аманда лишь улыбается:

– Ты разве не слышала, что она побывала в дурке? Об этом все болтают.

Я вздрагиваю при слове «дурка». Уверена – у этой девушки найдется столь же колоритный термин и для заведения, в котором я провела последние десять лет жизни. Но мне необходимы сведения. Мое сердце ускоряет бег и начинает биться в такт с топотом ног в танцевальном зале.

– Слышала кое-что, но…

Аманда фыркает.

– Сесилия была тогда еще младенцем. Бедняга! Прибудь полиция хотя бы на секунду позже…

– То что?

Оглянувшись по сторонам, она понижает голос:

– Ты знаешь, что она тогда выкинула?

Я безмолвно мотаю головой.

– Это было ужасно… – Аманда втягивает в себя воздух. – Она пыталась утопить Сесилию в ванне.

Я зажимаю рот ладонью.

– Она – что?!

Аманда торжественно кивает:

– Нина накачала ее транквилизаторами и бросила в ванну с бегущей водой, а потом сама наглоталась таблеток.

Я открываю рот, но не могу вымолвить ни слова. Я ожидала историю в духе… ну не знаю… что Нина поспорила на балете с другой родительницей о самом подходящем цвете для пачки и слетела с катушек, когда та не согласилась. Или, возможно, ее любимая маникюрша решила уйти на покой, а Нине это не понравилось. Но услышала я нечто совсем другое. Баба хотела угробить собственного ребенка. Ничего ужаснее просто быть не может.

– Эндрю Уинчестер был в это время в городе, в своем офисе, – продолжает Аманда. – Но встревожился, не дозвонившись ей. Слава богу, он вовремя вызвал полицию.

Моя головная боль усилилась, несмотря на адвил. Кажется, меня сейчас стошнит. Нина пыталась убить собственную дочь. Пыталась убить себя. Господи боже, неудивительно, что она сидит на антипсихотиках.

Ой что-то тут не бьется. О Нине можно говорить что угодно, но одно ясно: она обожает свою Сесилию. Такое нельзя подделать. И все же я верю Аманде, ведь множество других людей твердят, что Нина чокнутая. Не может же быть, чтобы все в городе были неправы.

Она и вправду пыталась убить свою дочь.

Но опять же, мне неизвестны все обстоятельства. Я слышала, что послеродовая депрессия может погрузить твой мозг во мрак. Может, Нина не понимала, что творит. Ведь никто не утверждает, что она специально задумывала убить свое дитя. Если бы это было так, она сейчас сидела бы в тюрьме. Причем пожизненно.

И все же… Как бы я ни беспокоилась о психическом здоровье Нины, я никогда до конца не верила, что она способна на реальное насилие. Оказывается, она способна на гораздо большее, чем я считала.

Впервые после ужасной сцены с Энцо я думаю о панике, полыхавшей в его глазах, когда он бежал к выходу из дома. «Ты уходить, Милли. Это… опасно». Он боится за меня! Его пугает Нина Уинчестер. Ах если бы он говорил по-английски! Что-то у меня такое чувство, что в этом случае я уже сбежала бы из этого дома.

Но если на то пошло, что я могу поделать? Уинчестеры платят мне хорошо, но все же не настолько хорошо, чтобы я могла уйти на собственные хлеба. Не раньше, чем через еще несколько получек. Если я уволюсь, они не дадут мне хороших рекомендаций. И тогда придется вернуться к поискам работы, встречая отказ за отказом, по мере того как работодатели будут узнавать о моем тюремном прошлом.

Нужно продержаться еще чуть-чуть. И стараться не выводить из себя Нину Уинчестер. Вся моя жизнь зависит от этого.

21

Наступает время ужина, а коробка, которую внес в дом Энцо, так и стоит на обеденном столе. Мне нужно накрывать на стол, поэтому я пытаюсь сдвинуть ее, но она очень, очень тяжелая. Когда ее нес Энцо, выглядело так, будто он делает это играючи. Я боюсь, что если попробую передвинуть ее на другое место, то чего доброго уроню. А вдруг там бесценная ваза эпохи Мин или еще что-нибудь столь же хрупкое и дорогостоящее?

Еще раз читаю обратный адрес. Эвелин Уинчестер – интересно, кто это? Буквы на коробке большие и округлые. Я осторожно сдвигаю коробку, и внутри у нее что-то гремит.

– Ранний подарок на Рождество?

Поднимаю голову – Эндрю дома. Должно быть, вошел через дверь гаража. Он улыбается мне, галстук свободно болтается на его шее. Приятно, что он в лучшем настроении, чем вчера. Я-то думала, что он с ума сойдет после того визита к доктору. А потом еще та жуткая ссора ночью, когда я почти что была уверена, что Нина его прикончила. Конечно, сейчас, зная о ее пребывании в психлечебнице, я уже не считаю свое предположение таким уж невероятным.

– Июнь на дворе, – напоминаю я.

Он щелкает языком.

– Для Рождества никогда не бывает слишком рано.

Эндрю огибает стол, чтобы прочитать обратный адрес. Он стоит всего в нескольких дюймах от меня, до меня доносится запах его лосьона после бритья. Чудесный запах. Дорогой.

«Ну-ка прекрати, Милли. Перестань принюхиваться к своему хозяину».

– Это от моей матери, – замечает Эндрю.

Я улыбаюсь:

– Она все еще шлет вам посылки со всякими необходимыми вещами?

Он смеется:

– Посылала раньше, фактически. Особенно в прошлом, когда Нина была… больна.

Больна. Хороший эвфемизм для того, что сотворила Нина. У меня по-прежнему это не укладывается в голове.

– Наверное, что-то для Сеси, – говорит он. – Мама любит ее баловать. Говорит, мол, поскольку у Сеси только одна бабушка, ее долг баловать внучку.

– А родители Нины?

Он молчит, положив руку на коробку.

– Ее родители умерли, – наконец говорит он. – Она была тогда еще совсем юной. Я никогда их не встречал.

Нина пыталась убить себя. Пыталась убить свою дочь. А теперь оказывается, что у нее в загашнике еще парочка трупов. Остается только надеяться, что служанка не станет следующей.

Стоп. Надо прекратить думать так. Скорее всего, родители Нины умерли от рака или болезни сердца. Какой бы ненормальной ни была их дочь, они, конечно же, считали ее вполне пригодной для человеческого общества. «При отсутствии доказательств сомнения толкуются в пользу обвиняемого». Так я и поступлю.

Он идет на кухню и через минуту возвращается с ножом. Разрезает верх коробки, отгибает клапаны. Мое любопытство разбужено. Я весь день таращилась на эту коробку, гадая, что у нее внутри. Что бы ни было, оно, я уверена, стоит бешеную кучу денег. Эндрю остановившимся взглядом смотрит в коробку, и я вопросительно поднимаю брови. Его лицо страшно бледнеет.

– Эндрю? – окликаю я. – Ты в порядке?

Он не отвечает. Молча опускается на стул и прижимает кончики пальцев к вискам. Тороплюсь к нему, чтобы утешить, но не могу не остановиться и не заглянуть в коробку.

И тогда понимаю его реакцию.

Коробка набита вещами для младенцев. Маленькие белые одеяльца, погремушки, куколки. Стопка тоненьких белых ползунков.

Нина растрезвонила всем подряд, что скоро у них будет маленький. Наверняка она сообщила и матери Эндрю, а та решила послать все необходимое для младенца. К несчастью, бабушка забежала впереди паровоза.

Эндрю смотрит на коробку остекленевшим взглядом.

– Ты в порядке? – снова спрашиваю я.

Он смаргивает, как будто забыл, что я тоже здесь, в этой комнате. Выдавливает улыбку.

– В порядке. Да. Я просто… лучше б мне этого не видеть.

Я опускаюсь на соседний стул.

– А вдруг ваш доктор ошибся?

Вообще-то я не совсем понимаю, с какой радости ему так хочется завести ребенка с Ниной. Особенно принимая во внимание, что она едва не убила Сесилию. Разве после такого ей можно доверить малыша?

Эндрю потирает лицо.

– Ничего. Нина старше меня, и у нее были… проблемы, когда мы только-только поженились. Я тогда сомневался, стоит ли нам заводить детей, вот мы и ждали. А теперь…

Я смотрю на него в изумлении:

– Нина старше тебя?

– Немного. – Он пожимает плечами. – Когда влюблен, о возрасте как-то не думаешь. А я ее любил.

От меня не укрывается, что он говорит в прошедшем времени. И по тому, как краснеет его лицо, я понимаю, что он тоже это замечает.

– В смысле я люблю ее. Я люблю Нину. Что бы ни случилось, мы есть друг у друга.

Он произносит эти слова убежденным тоном, но, снова бросив взгляд на коробку, мрачнеет. Что бы он ни говорил, он несчастен оттого, что они с женой не могут иметь совместного ребенка. Эндрю это тяготит.

– Поставлю-ка я эту коробку в подвал, – бормочет он. – Может, кто-нибудь из соседей заведет малыша – вот и отдадим ему. А если нет… ее всегда можно отдать на благотворительность. Уверен – кому-то она очень даже пригодится.

У меня возникает непреодолимое желание обнять его. Пусть Эндрю богат и успешен, мне его жаль. По-настоящему хороший парень, он заслуживает быть счастливым. И я начинаю раздумывать, а способна ли Нина, со всеми ее проблемами и перепадами настроения, дать ему счастье. Или он прочно застрял в этих отношениях, потому что так велит долг?

И я тихо произношу:

– Если тебе когда-нибудь захочется поговорить об этом, я рядом.

Он смотрит мне в глаза:

– Спасибо, Милли.

Утешающим жестом кладу на его руку ладонь. Он поворачивает свою руку и сжимает мою. При прикосновении его ладони меня словно молния пронзает. Такого со мной никогда раньше не было. Поднимаю взгляд, смотрю в карие глаза Эндрю и понимаю, что он ощущает то же самое. Одно мгновение мы оба пристально вглядываемся друг в друга, соединенные какой-то невидимой, не поддающейся определению связью. Он снова краснеет.

– Я пойду. – Он забирает у меня свою руку. – Мне надо… то есть я должен…

– Да, конечно…

Он выскакивает из-за стола и стремительно покидает столовую. Но прежде чем взбежать по лестнице, Эндрю посылает мне еще один долгий взгляд.

22

Всю следующую неделю я избегаю общества Эндрю Уинчестера.

Бесполезно отрицать, что у меня к нему чувства. Нет, не просто чувства. Я по-настоящему влюблена. Все время думаю о нем. Мне даже снится, как он целует меня…

Он тоже неравнодушен ко мне, хоть и уверяет, будто любит Нину. Загвоздка, однако, в том, что я не хочу потерять свое рабочее место. Сохранять работу через постель со своим женатым боссом не годится. Поэтому я стараюсь прогнать свои чувства прочь. Впрочем, Эндрю почти весь день на работе, так что избегать его общества нетрудно.

Сегодня вечером я накрываю к ужину, готовая в любой момент сбежать из комнаты, чтобы не встретиться с хозяином. И тут в столовую входит Нина. Она одобрительно кивает, видя лосося с гарниром из риса. И, конечно же, куриные наггетсы для Сесилии.

– Какой чудесный запах, Милли! – восклицает она.

– Спасибо. – Я задерживаюсь около двери в кухню, ожидая, когда мне разрешат уйти к себе – мой рабочий день кончился. – Я могу идти?

– Подожди немного. – Она проводит ладонью по своим светлым волосам. – Тебе удалось заказать билеты в театр?

– Да.

Я ухватила последние два места в партере на вечер воскресенья, чем безмерно горжусь. Билеты стоили целое состояние, но для Уинчестеров это пара пустяков.

– Ваши места в шестом ряду, – сообщаю я. – Вы практически можете протянуть руку и коснуться исполнителей.

– Чудесно! – Нина хлопает в ладоши. – А номер в отеле ты зарезервировала?

– Да, в «Плазе».

Поскольку до города не ближний конец, Нина с Эндрю переночуют в отеле «Плаза». Сесилия отправится на ночь к подруге, так что весь этот треклятый особняк будет в полном моем распоряжении. Могу бродить по нему голяком, если захочу. Правда, я этого не планирую, но сама мысль тешит.

– Ах, как прекрасно! – вздыхает Нина. – Нам с Энди это просто необходимо.

Я прикусываю язык. Не собираюсь комментировать отношения моих хозяев, в особенности в этот момент, когда слышен хлопок входной двери – Эндрю пришел с работы. Надо сказать, со дня своего визита к доктору и последующей ссоры хозяева, как мне кажется, ведут себя несколько отчужденно. Не то чтобы я специально приглядывалась, но неловкую вежливость, с которой они обращаются друг к другу, трудно не заметить. А Нина – та, кажется, вообще выбита из привычной колеи. Сейчас, например, ее белая блузка застегнута не на ту пуговицу. Меня так и подмывает сказать ей об этом, но она, чего доброго, наорет на меня, так что лучше помалкивать.

– Надеюсь, вы отлично проведете время, – говорю я.

– Безусловно! – сияет она. – Еще целая неделя! Да я не дождусь!

– Целая неделя? – хмурюсь я. – Но спектакль через три дня.

Эндрю входит в столовую, стаскивая с себя галстук. Увидев меня, он приостанавливается, но тут же берет себя в руки. Я тоже еле успеваю подавить свою реакцию – так он хорош в деловом костюме.

– Как три дня?! – переспрашивает Нина. – Милли, я же просила тебя заказать билеты на следующую неделю! Я точно помню.

– Ну да… – Я трясу головой. – Но ты сказала это больше недели назад. Вот я и заказала их на это воскресенье.

Ее щеки багровеют.

– Так, значит, ты признаешь, что я просила взять билеты на следующую неделю, а ты взяла их на это воскресенье?

– Нет, я говорю, что…

– Невероятно, до чего ты небрежна! – Нина скрещивает руки на груди. – Я не могу в это воскресенье! Мне нужно отвезти Сесилию в летний лагерь в Массачусетсе, и я собираюсь переночевать там.

Что?! Клянусь, она просила меня взять билеты на это воскресенье и сказала, что Сесилия переночует у подруги! Я ничего не перепутала, это исключено.

– Может, Сесилию отвезет кто-нибудь другой? – лепечу я. – Эти билеты нельзя сдать обратно.

Нина принимает оскорбленный вид.

– Я не спихну свою дочь неизвестно на кого, когда она отправляется в летний лагерь и я расстаюсь с ней так надолго!

Почему бы и нет? Это все-таки лучше, чем пытаться ее убить. Но не могу же я ей это сказать.

– Невероятно, как ты могла так накосячить, Милли! – Она качает головой. – Стоимость билетов и комнаты в отеле будет вычтена из твоей зарплаты.

Я ошеломленно раскрываю рот. Билеты и номер в отеле стоят гораздо больше моего месячного жалования! Да нет, черт, это больше трех моих месячных жалований! Я ведь стараюсь накопить деньжат, чтобы убраться от сюда к чертям собачьим. Еле сдерживаю слезы при мысли, что в обозримом будущем придется пахать бесплатно.

– Нина, – вмешивается Эндрю. – Не огорчайся так. Послушай, я уверен, что билеты можно будет вернуть. Позвоню в кредитную компанию и все устрою.

Нина испепеляет меня взглядом.

– Отлично! Но если нам не вернут деньги, я их стребую с тебя. Это понятно?

Я безмолвно киваю и вылетаю из столовой прежде, чем она увидит меня плачущей.

23

Во второй половине воскресенья я получаю две радостные вести.

Во-первых, Эндрю удалось вернуть билеты, так что мне не придется работать бесплатно.

Во-вторых, Сесилии не будет дома целых две недели.

Не могу сказать, какая из двух новостей радует меня больше. Я счастлива, что могу не компенсировать стоимость билетов. Но я просто в восторге, что не нужно ниоткуда забирать Сесилию. В отношении ее пословица про яблоню и яблочко верна на все сто.

Сесилия набрала с собой в лагерь столько, что хватило бы на целый год. Клянусь Господом, она уложила в баулы все свои вещи до единой, а на оставшееся свободным место насовала камней. Во всяком случае, такое у меня ощущение, когда я тащу все это к «лексусу» ее матери.

– Пожалуйста, поосторожней с багажом, Милли! – раздраженно цедит Нина, глядя, как я собираю сверхчеловеческие силы, чтобы поднять сумки в багажник. Мои ладони багрово-красные от ручек. – Постарайся ничего не разбить.

Да что эта девчонка тащит с собой такое, что можно разбить?! Насколько мне известно, дети берут в лагерь по большей части одежду да спрей от комаров. Но не мое дело задавать вопросы.

– Прошу прощения, – пыхчу я.

Вернувшись в дом, чтобы забрать оставшийся багаж, я наталкиваюсь на Эндрю, сбегающего вниз по лестнице. Он видит, как я пытаюсь оторвать от пола гигантский баул, и его глаза лезут на лоб.

– Эй, – говорит он, – давай я отнесу. На вид оно жутко тяжелое.

– Нет-нет, все нормально, – отказываюсь я, потому что в этот момент в дом из двери гаража входит Нина.

– Милли справится, Энди. – Нина грозит пальцем. – Ты должен быть осторожным, у тебя больная спина.

Он мечет в нее возмущенный взгляд:

– Моя спина в порядке! Да и с Сесилией надо попрощаться.

Нина корчит гримасу:

– Уверен, что не хочешь поехать с нами?

– Хочу, – говорит он. – Но я завтра работаю целый день. Во второй половине дня несколько совещаний.

– Вот-вот, – фыркает она. – Вечно ставишь работу на первое место.

Теперь уже он корчит гримасу – высказывание жены его явно обидело. Насколько я могу судить, оно очень далеко от истины. Несмотря на свою успешную карьеру бизнесмена, Эндрю каждый вечер является домой к ужину. Да, по временам ему приходится работать в выходные, и все же в этом месяце он посетил два танцевальных представления, один фортепианный концерт, церемонию выпуска из четвертого класса, показательные выступления каратистов, а еще в один вечер Уинчестеры несколько часов провели на школьной художественной выставке.

И все же он говорит:

– Извини.

Она опять фыркает и отворачивается. Эндрю пытается дотронуться до ее руки, но Нина ее отдергивает и шагает на кухню за своей сумочкой.

Эндрю сгребает последний баул в охапку, несет в гараж, где бросает его в багажник и прощается с Сесилией. Та уже сидит в белоснежном «лексусе» матери, одетая в белое кружевное платье, абсолютно неподходящее для летнего лагеря. Но я в жизни ничего по этому поводу не скажу.

Целых две недели без этого маленького чудовища! Я готова запрыгать от радости. Однако вместо этого я оттягиваю уголки губ вниз:

– В доме будет грустно без Сесилии, – говорю я, когда Нина выходит из кухни.

– Да ну? – сухо роняет она. – А я думала, ты ее терпеть не можешь.

У меня отвисает челюсть. В смысле – да, она права, что мы с Сесилией не нашли общего языка. Но я не имела понятия, что Нина догадывается о моих чувствах к ее дочери. Если моя хозяйка такая проницательная, то, может, она знает и то, что я отнюдь не пылаю теплыми чувствами к ней самой?

Нина разглаживает свою белую блузку и возвращается в гараж. Стоит только ей покинуть комнату, как все напряжение во мне спадает. Я всегда чувствую себя как на иголках в присутствии хозяйки, ведь она постоянно придирается к каждой мелочи в моей работе.

Эндрю выныривает из гаража, вытирая ладони о джинсы. Я люблю, когда он по выходным одет в футболку и джинсы. Люблю, как лохматятся его волосы, когда он занимается физической работой. Люблю, когда он улыбается и подмигивает мне.

Интересно, отъезд жены вызывает у него те же чувства, что и у меня?

– Итак, – говорит он, – теперь, когда Нины здесь больше нет, я должен кое в чем признаться.

– О?

Он хочет в чем-то признаться? Может, «Я безумно в тебя влюблен. Я уйду от Нины, и мы с тобой сбежим на Арубу»?

Вряд ли.

– Я не смог получить назад деньги за билеты, – говорит он, повесив голову. – Не хотел, чтобы Нина задала тебе за это трепку. Или, боже сохрани, попыталась повесить на тебя этот расход. Уверен – это она указала тебе неправильную дату.

Я медленно киваю.

– Верно, она, но… Ладно, в любом случае, спасибо. Я очень признательна.

– Так вот… Я хочу сказать, что эти билеты – твои. Отправляйся вечером в город, посмотри шоу с другом. И можете переночевать в отеле «Плаза».

Я едва не ахаю.

– Это так щедро с твоей стороны…

Правый уголок его губ поддергивается кверху.

– Ну, не выбрасывать же билеты. Идите, повеселитесь.

– Да… – Я тереблю подол своей футболки, напряженно размышляя. Невозможно даже вообразить, что бы сказала Нина, узнай она об этом. И, должна признать, одна лишь мысль о том, чтобы выйти в город, пугает меня. – Я признательна за твой подарок, но я никуда не пойду.

– Да ты что! Это же спектакль десятилетия! Тебе не нравятся бродвейские шоу?

Он ничего не знает о моей жизни, не знает, где я провела это самое десятилетие.

– Я не видела ни одного.

– Тогда ты просто обязана пойти! Я настаиваю!

– Да, конечно, но… – Я набираю побольше воздуха. – Правда в том, что мне не с кем идти. А одна не пойду. Так что придется мне обойтись без шоу.

Эндрю несколько секунд всматривается в меня, постукивая пальцем по слегка щетинистому подбородку. И наконец выдает:

– Я пойду с тобой.

Мои брови подлетают вверх.

– Ты уверен, что это хорошая идея?

Он колеблется.

– Знаю, знаю, Нина немного ревнива, но не пропадать же таким дорогим билетам! Уж не говоря о том, что не видеть ни одного бродвейского шоу – это просто преступление. Будет очень весело!

Да уж, будет весело. Это-то меня и беспокоит, черт бы все побрал.

Воображение рисует мне предстоящий вечер.

Вот мы с Эндрю проезжаем по Манхеттену в его BMW, вот сидим в партере и смотрим один из самых классных бродвейских мюзиклов, а потом, возможно, ужинаем в каком-нибудь ресторане поблизости, наслаждаясь бокалом «просекко». Разговариваем, не заботясь, что появится Нина и примется испепелять нас глазами…

Это великолепно.

– Хорошо, – говорю я. – Давай пойдем.

Лицо Эндрю светлеет.

– Отлично! Иду переодеваться. Встретимся здесь внизу через час, идет?

– Идет!

Пока я поднимаюсь на свой чердак, в моем солнечном сплетении зарождается темное и тяжелое ощущение. Как ни радуюсь я предстоящему вечеру, меня обуревает дурное предчувствие: если я сегодня вечером отправлюсь на это шоу, случится что-то ужасное. Я и так уже по уши влюблена в Эндрю, что само по себе грозит бедой. А провести с ним вдвоем целый вечер значит и вовсе искушать судьбу.

Но это же смехотворно! Мы с ним всего лишь поедем на Манхеттен и посмотрим мюзикл. Мы взрослые люди и умеем контролировать свои действия. Все будет хорошо.