Текст книги "Домохозяйка (ЛП)"

Автор книги: Фрида МакФадден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

5

Без четверти шесть ужин почти готов. Я нашла в морозильнике куриную грудку, заранее замаринованную. На упаковке кто-то напечатал инструкцию по приготовлению, так что мне оставалось только прочесть ее и сунуть грудку в духовку. Видимо, Уинчестеры заказывают продукты в каком-то сервисе доставки, уже с готовой инструкцией.

На кухне стоит фантастический аромат, когда я слышу, как хлопает дверь в гараж. Минуту спустя в комнату входит Эндрю Уинчестер, на ходу ослабляя узел галстука. Я помешиваю соус, кипящий на конфорке, и, увидев хозяина, невольно бросаю на него еще один взгляд. Я уже и позабыла, как этот человек красив.

Эндрю улыбается мне. Он становится еще красивее, когда улыбается.

– Милли, правильно?

– Правильно.

Он глубоко вдыхает.

– Ух ты! Пахнет просто невероятно.

Мои щеки вспыхивают.

– Спасибо.

Он с одобрением осматривает кухню.

– Да ты вычистила все до блеска!

– Это моя работа.

Он испускает смешок.

– Да, верно. Как прошел твой первый день?

– Очень хорошо. – Черта с два я стану рассказывать Эндрю о фиаско с арахисовым маслом. Ему необязательно это знать, хотя, как я подозреваю, Нина проинформирует. Вряд ли ему понравится, что я чуть не убила его дочь. – У вас очень красивый дом.

– Думаю, за это надо благодарить Нину. Это она занимается домашним хозяйством.

Словно услышав, на кухне появляется Нина в очередном белом одеянии – не том, в котором была всего несколько часов назад. И опять она выглядит безукоризненно. Однако раньше, занимаясь уборкой, я улучила минутку, чтобы просмотреть фотографии на каминной полке. На одной из них, сделанной много лет назад, супруги сфотографированы вместе, и тогда Нина выглядела совсем иначе. Ее волосы были не такими светлыми, макияжа на лице поменьше, одежда поскромнее… и она была худее по крайней мере на пятьдесят фунтов[3]3
  Прим. 22,5 кг.


[Закрыть]. Я едва узнала ее, зато Эндрю точно такой же, как сейчас.

– Нина. – Глаза Эндрю вспыхивают при виде жены. – Ты выглядишь прекрасно – как всегда.

Он притягивает ее к себе и страстно целует в губы. Она приникает к нему, жестом собственницы обхватив его плечи. Затем они отстраняются друг от друга, и Нина смотрит на мужа снизу вверх.

– Я так скучала по тебе сегодня!

– Я скучал больше.

– Нет я больше!

О боже, они еще долго будут спорить, кто из них больше скучал? Я отворачиваюсь, возвращаясь к своим кухонным делам. Неловко находиться слишком близко к этой демонстрации горячих чувств.

Нина сдается первая.

– Итак, вы с Милли уже познакомились поближе?

– Угу, – говорит Эндрю. – Не знаю, чтó Милли готовит, но пахнет изумительно, правда?

Я мельком оглядываюсь. Нина смотрит на меня с тем же мрачным выражением в голубых глазах. Ей не нравится, что ее муж делает мне комплименты. Не понимаю, в чем проблема, ведь он, без сомнения, без ума от своей жены.

– Да, пахнет хорошо, – соглашается она.

– Нина на кухне – полная безнадега, – смеется Эндрю и обхватывает рукой ее талию. – Мы бы умерли с голоду, если бы она занималась готовкой. Обычно моя мать приходила к нам с едой, которую готовила сама или ее личный повар. Но с тех пор как они с отцом отошли от дел и переехали во Флориду, мы в основном питаемся едой на вынос. Так что ты наша спасительница, Милли.

Нина натянуто улыбается. Муж просто поддразнивает ее, но ни одной женщине не нравится, когда ее с кем-то сравнивают и сравнение при этом не в ее пользу. Он идиот, если не знает этого. Хотя, впрочем, идиотов среди мужчин превеликое множество.

– Ужин будет готов примерно через десять минут, – объявляю я. – Почему бы вам не отдохнуть пока в гостиной? Я позову, когда все будет готово.

Он приподнимает бровь:

– Поужинаешь с нами, Милли?

Слышно, как Нина резко хватает ртом воздух. Прежде чем она что-нибудь скажет, я энергично трясу головой:

– Нет, я лучше пойду наверх, отдохну. Но все равно спасибо за приглашение.

– Вот как? Ты уверена?

Нина шлепает мужа по руке.

– Энди, Милли целый день трудилась. Вряд ли ей хочется ужинать со своими нанимателями. Она хочет только отправиться наверх, лечь и рассылать эсэмэски друзьям. Верно, Милли?

– Верно, – соглашаюсь я, хотя друзей у меня нет. Во всяком случае, не на свободе.

Не похоже, чтобы Эндрю это сильно огорчило. Он всего лишь проявил вежливость, не приняв во внимание тот факт, что Нина не хочет видеть меня за обеденным столом. Ну и нормально. Мне совсем не нужно, чтобы она почувствовала во мне угрозу. Не высовываться и выполнять свою работу – вот что мне нужно.

6

Я уж и позабыла, как это здорово – спать с вытянутыми ногами.

Впрочем, койка не бог весть что. Матрас весь комками, и пружины дико скрипят, когда я сдвигаюсь хотя бы на миллиметр. Но все же она намного лучше заднего сиденья моей машины. И что еще более чудесно – если мне нужно ночью воспользоваться туалетом, он тут же, рядом! Не надо срываться, нестись куда-то в темноте, а потом делать свои дела, держа наготове перцовый баллончик. Баллончик мне теперь вообще больше ни к чему.

Лежать на нормальной кровати так приятно, что не успевает моя голова коснуться подушки, как я уже сплю.

Когда я открываю глаза, еще темно. В панике сажусь на постели, пытаясь вспомнить, где я. Сознаю лишь, что не в своей машине. Проходит несколько секунд, прежде чем ко мне возвращаются события последних дней. Нина берет меня на работу. Я переселяюсь из автомобиля в дом. Засыпаю на настоящей постели.

Мое дыхание постепенно успокаивается.

Я шарю рукой по комоду у кровати в поисках телефона, который подарила Нина. Время 3:46 утра. Начинать день рановато. Выпрастываю ноги из-под колючего одеяла и встаю с кровати. Постепенно глаза привыкают к лунному свету, проникающему через крошечное окошко. Схожу в туалет, а потом попытаюсь снова заснуть.

Голые доски пола скрипят под моими ногами. Я зеваю, не торопясь потягиваюсь, касаясь при этом кончиками пальцев лампочек под потолком. В этой каморке я чувствую себя великаншей.

Подхожу к двери, берусь за ручку и…

Она не поворачивается.

Паника, уже было покинувшая меня, когда я поняла, где нахожусь, возвращается с удвоенной силой. Дверь заперта. Уинчестеры заперли меня в этой комнате. Нина заперла! Но зачем, почему? Это что, какая-то идиотская игра? Они специально искали бывшую заключенную, чтобы закрыть ее здесь? Ведь меня никто не хватится. Провожу пальцами по царапинам на двери. Кто была та несчастная, пытавшаяся вырваться отсюда?

Так я и знала – уж слишком все хорошо, чтобы быть правдой. Даже если приходится убирать дико засвиняченную кухню, для меня это работа мечты. Я знала, что Нина должна была проверить мою биографию. Она, вероятно, заперла меня здесь, посчитав, что мою пропажу никто не обнаружит.

Возвращаюсь мыслями на десять лет назад и вспоминаю первую ночь, когда дверь моей камеры захлопнулась за мной и я осознала, что эта клетка станет моим домом на долгое-долгое время. Я поклялась себе, что если когда-нибудь выйду на свободу, то никогда больше не позволю поймать себя в ловушку. Но не прошло и года с того момента, как я освободилась, и вот пожалуйста.

Стоп, у меня же есть телефон! Я могу позвонить 911.

Хватаю телефон с комода. Днем здесь был сигнал, но сейчас его нет. Ни одной черточки. Вообще ничего.

Мне не вырваться отсюда. У меня только крохотное оконце, которое не открывается и выходит на задний двор.

И что теперь делать?

Дергаю за ручку еще раз, раздумывая, не получится ли как-то вышибить дверь. И вдруг, когда я нажимаю резче, ручка поворачивается.

И дверь распахивается.

Пошатываясь и задыхаясь, выхожу в коридор. Стою некоторое время, ожидая, когда успокоится сердце. Оказывается, никто меня не запирал. У Нины не было никакого сумасшедшего плана заманить меня сюда. Просто замок заело.

И все равно мне не удается стряхнуть неприятное чувство, что нужно убираться отсюда, пока у меня еще есть такая возможность.

7

Спустившись утром на первый этаж, я обнаруживаю, что Нина систематически громит кухню.

Она вытащила каждую кастрюлю и каждую сковородку из шкафа под прилавком. Скинула половину тарелок с сушилки над мойкой – осколки валяются по всему полу кухни. Как раз сейчас она выбрасывает продукты из холодильника. Я с замиранием сердца слежу, как она вытаскивает пакет молока и швыряет его все на тот же многострадальный пол. Пакет лопается, молоко выплескивается, белая река обтекает кастрюли, сковородки и разбитые тарелки.

– Нина? – с опаской говорю я.

Та замирает с бейглом в руке. Резко поворачивает голову и смотрит на меня:

– Где они?

– Где… где что?

– Мои заметки! – испускает она истошный вопль. – Я оставила заметки к сегодняшнему собранию КУР на кухонном прилавке! А теперь их там нет! Куда ты их задевала?

Во-первых, с чего она вообразила, что заметки каким-то образом оказались в холодильнике? Во-вторых, я уверена, что никуда их не девала. В смысле, уверена на девяносто девять процентов. Есть хотя бы крохотный шанс, что на стойке лежал маленький скомканный листок бумаги, который я приняла за мусор и выбросила? Да. Такую возможность исключить нельзя. Но я была очень внимательна, чтобы ненароком не выбросить какой-нибудь не-мусор. Хотя, если честно, почти все тут было сплошной мусор.

– Я никуда их не девала, – отвечаю я.

Нина упирает кулаки в бока.

– Значит, ты утверждаешь, что мои заметки сами собой куда-то ушли?

– Нет, я такого не говорила. – Делаю к ней осторожный шаг, и под моей кроссовкой хрустят осколки разбитой тарелки. Делаю умственную заметку никогда не входить в кухню босиком. – Может, вы оставили их где-то в другом месте?

– Ничего подобного! – рявкает она. – Я оставила их здесь! – Она хлопает ладонью по кухонному прилавку с такой силой, что я вздрагиваю. – Вот прямо здесь, на этом прилавке. А сейчас их нет! Улетучились!

Суматоха привлекла внимание Эндрю Уинчестера. Он заходит на кухню, одетый в темный костюм, который делает его еще красивее, чем вчера, если это вообще возможно. Завязывает на ходу галстук, но, увидев безобразие на полу, замирает на середине процесса.

– Нина?

Нина поворачивается к мужу с глазами, полными слез.

– Милли выбросила мои заметки к сегодняшнему собранию!

Я открываю рот, чтобы запротестовать, но какой смысл в протестах? Нина уверена, что я выбросила ее бумажки, и ведь может статься, что я таки выбросила их. Но если они такие важные, зачем же оставлять их на кухонном прилавке? Если вспомнить, как кухня выглядела вчера, заметки были обречены.

– Это ужасно. – Эндрю раскрывает объятия, и она ныряет в них. – А разве ты не сохранила их на компьютере?

Нина хлюпает носом, уткнувшись мужу в плечо. Ее сопли точно заляпают весь его дорогущий костюм, но Эндрю, похоже, это не волнует.

– Кое-что сохранила. Но мне пришлось много чего переделывать.

И тут она с обвиняющим видом оборачивается ко мне.

Я уже не пытаюсь отстаивать свою невиновность. Если она уверена, что я выбросила ее бумаги, лучше просто извиниться.

– Мне так жаль, Нина, – лепечу я. – Если я могу что-то сделать…

Нина опускает взгляд на стихийное бедствие на полу кухни.

– Можешь. Убери этот отвратительный беспорядок, который ты устроила на моей кухне, пока я буду решать проблему.

Высказавшись, она топает вон из кухни. Ее шаги затихают на лестнице, пока я размышляю, как буду убирать все эти осколки, перемешанные с пролитым молоком и примерно двадцатью виноградинами, катающимися по полу. Я наступила на одну, и она размазалась по подошве моей кроссовки.

Эндрю задерживается на кухне. Он трясет головой. Теперь, когда Нина ушла, я чувствую, что должна что-то сказать.

– Знаете, я ничего не…

– Знаю, – перебивает он, прежде чем я успеваю сказать, что, мол, ни в чем не виновата. – Нина… она вспыльчивая. Но сердце у нее доброе.

– Ну да…

Он стаскивает с себя пиджак и начинает закатывать рукава белоснежной крахмальной рубашки.

– Давай помогу тебе с этим безобразием.

– Что вы, не нужно…

– Если мы будем работать вместе, дело пойдет быстрее.

Он вытаскивает из чуланчика рядом с кухней швабру. Я в шоке – он совершенно точно знает, где в этом доме швабра! Собственно говоря, он очень хорошо ориентируется в чулане со средствами для наведения чистоты. И тут до меня доходит: Нина устраивала такие погромы и раньше. Ее муж привычен убирать после нее.

И все же это моя работа, не его!

– Я все уберу. – Хватаюсь за швабру и несильно тяну, пытаясь забрать ее у Эндрю. – На вас такая приличная одежда, а я здесь как раз для этого.

Одно мгновение он удерживает швабру. Затем отпускает.

– Окей, Милли, спасибо. Я высоко ценю твой тяжелый труд.

Ну хотя бы кто-то его ценит.

Приступая к уборке, я вспоминаю фотографию Эндрю и Нины на каминной полке, когда они еще только встречались, до брака, до того, как у них появилась Сесилия. Они выглядят такими молодыми и счастливыми вместе. Без сомнения, Эндрю по-прежнему без ума от Нины, но что-то изменилось. Я это чувствую. Нина не та, какой была раньше.

Впрочем, это не важно. Не моего ума дело.

8

Нина, похоже, выкинула на пол кухни половину содержимого холодильника, так что мне сегодня предстоит бежать в магазин за продуктами. Поскольку, судя по всему, мне также придется готовить для хозяев, я выбираю немного свежего мяса и приправ, которые сгодятся для приготовления нескольких блюд. Нина загрузила свою кредитную карту на мой телефон. Все, что я куплю, будет автоматически списано с их счета.

В тюрьме выбор блюд был не слишком захватывающим. Меню все время повторялось: курица, гамбургеры, хот-доги, лазанья, буррито и загадочная рыбная котлета, от которой меня постоянно тошнило. На гарнир были овощи, которые уваривались до состояния атомного распада. Я часто фантазировала о том, чтó буду есть, когда выйду на свободу, но при моем бюджете выбор был ненамного лучше. Я могла покупать что-то лишь на распродаже, а когда переселилась жить в свою машину, пришлось ограничивать себя еще больше.

Совсем другое дело закупки для Уинчестеров. Я выбираю самые лучшие куски говядины. Посмотрю на YouTube, как и что из нее готовить. Было время, я жарила стейки для отца, но оно давно прошло. Если запастись дорогими ингредиентами, то что бы я ни сотворила, все равно получится вкусно.

Когда я возвращаюсь к особняку Уинчестеров, багажник моей машины заполнен четырьмя набитыми до отказа огромными пакетами. Автомобили Нины и Эндрю занимают оба места в гараже, а парковаться на подъездной дорожке Нина мне запретила, поэтому приходится оставлять машину на улице. Пыхчу, вытаскивая пакеты из багажника, но в этот момент из соседнего дома выходит Энцо с каким-то устрашающего вида садовым инструментом в руке.

Энцо видит мои усилия и после мгновения неуверенности подходит к машине и насупливается.

– Я сделать, – говорит он со своим фирменным акцентом.

Я собираюсь поднять один из пакетов, но он своими огромными руками сгребает все четыре и несет ко входу в дом. Кивает на дверь, терпеливо ожидая, когда я ее открою. Я делаю это как можно быстрее, учитывая, что он держит на руках груз примерно в восемьдесят фунтов[4]4
  Примерно 36 кг.


[Закрыть]. Энцо топает ботинками по коврику у двери, затем относит пакеты в кухню и ставит на кухонный прилавок.

– Gracias, – говорю.

Его губы кривятся.

– Нет. Grazie.

– Grazie, – повторяю я.

Энцо ненадолго задерживается на кухне. Брови его сведены вместе. Опять замечаю, как он красив – на некий мрачный и пугающий манер. На руках виднеются частично прикрытые футболкой татуировки, на правом бицепсе я различаю имя «Антония», вписанное в сердце. Эти мускулистые руки могли бы убить меня, и их владелец даже не вспотел бы, – разумеется, если бы ему пришло такое в голову. Но у меня совсем нет ощущения, что он способен причинить мне вред. Наоборот, он, похоже, беспокоится за меня.

Вспоминаю слово, которое он прошипел мне вчера, перед тем как вмешалась Нина. Pericolo. «Опасность». Что он хотел сказать? Думает, что я здесь в опасности?

Может, стоит скачать приложение-переводчик на телефон. Энцо мог бы печатать, чтó он хочет сказать, а…

Шум наверху прерывает течение моих мыслей. Энцо втягивает в себя воздух.

– Я пойти, – говорит он, разворачивается на каблуках и шагает обратно к двери.

– Но… – Я спешу за ним, однако он гораздо быстрее меня. Выскакивает из входной двери, когда я еще не покинула кухню.

Я на секунду задерживаюсь в гостиной, не зная, что делать – идти на кухню раскладывать продукты или бежать за Энцо. Решение принимается за меня, когда Нина, одетая в белый брючный костюм, сходит по лестнице в гостиную. Не думаю, что когда-либо видела ее в чем-то, кроме белого, – этот цвет, безусловно, очень идет к ее волосам, но мысль о том, как сохранять всю эту белизну незапятнанной, попросту сводит меня с ума, ведь стирку теперь, конечно, тоже взвалят на меня. Делаю себе заметку: в следующий раз, когда пойду в супермаркет, купить побольше отбеливателя.

Нина видит меня посреди гостиной, и ее брови взлетают куда-то под волосы:

– Милли?

Я натужно улыбаюсь:

– Да?

– Я слышала голоса здесь внизу. У тебя были гости?

– Нет, никого не было.

– Ты не должна приглашать в наш дом посторонних. – Она хмурится. – Если ты хочешь, чтобы к тебе пришли гости, ты должна спросить разрешения и дать нам знать минимум за два дня. И я бы попросила тебя принимать их у себя в комнате.

– Да это был всего лишь тот парень – ландшафтный дизайнер, – объясняю я. – Помог мне занести продукты в дом. Вот и все.

Я думала, что мое объяснение успокоит Нину, но ее глаза, наоборот, сужаются еще больше. Веко на правом подергивается.

– Ландшафтный дизайнер? Энцо? Он был здесь?

– Угу. – Я тру себе затылок. – Вот, значит, как его зовут? Я не знала. Он только занес пакеты внутрь.

Нина вглядывается в мое лицо, словно хочет раскусить, не вру ли я.

– Я не желаю видеть его в доме. Никогда больше! Он вечно весь в грязи. Я слишком тяжело работаю, чтобы содержать дом в чистоте.

Даже не знаю, что на это сказать. Энцо вообще-то вытер ноги при входе, так что он совсем не наследил здесь. А тот бардак, что царил в доме вчера, когда я впервые вошла в этот дом, – таков, значит, результат усилий Нины по поддержанию чистоты?

– Ты меня поняла, Милли? – настаивает она.

– Да, – быстро отвечаю я. – Поняла.

Она окидывает меня взглядом, от которого мне становится очень не по себе. Я переминаюсь с ноги на ногу.

– Кстати, почему ты больше не носишь очки?

Мои пальцы сами собой дергаются к лицу. Зачем я только напялила те дурацкие очки на интервью? Не стоило это делать. И не стоило лгать, когда она спросила про них вчера.

– Э-э…

Нина выгибает бровь:

– Я была в ванной на чердаке и нигде не увидела раствора для контактных линз. Я не собиралась разнюхивать, мне только хотелось удостовериться, что у тебя нет проблем со зрением, на случай если тебе будет необходимо отвезти куда-нибудь моего ребенка.

– Да, конечно… – Я вытираю вспотевшие ладони о джинсы. Лучше сразу во всем признаться. – Дело в том, что… – Прочищаю горло. – Мне на самом деле не нужны очки. Те, что я носила на интервью… они были, как бы это выразиться… для декорации. Вы понимаете?

Она облизывает губы.

– Ах вот оно что. Значит, ты мне солгала.

– Я не лгала. Это была… просто дань моде.

– Угу. – (Ее голубые глаза – настоящий лед.) – Но ведь позже я спросила тебя, а ты ответила, что у тебя контактные линзы. Так ведь?

– А… – Я заламываю руки. – Ну вроде… Да, в этот раз я солгала. Просто мне было очень неловко признаваться насчет очков… Я очень, очень сожалею.

Уголки ее губ опускаются.

– Пожалуйста, больше никогда мне не лги.

– Не буду! Мне очень жаль.

Она еще несколько секунд всматривается в меня своими непроницаемыми глазами. Затем окидывает взглядом гостиную, задерживая его на каждой поверхности.

– И будь добра, убери в этой комнате. Я плачу тебе не за то, чтобы ты флиртовала с садовником.

С этими словами Нина шагает к двери и захлопывает ее за собой.

9

Вечером Нина отправилась на собрание КУР – то самое, что я испортила, выбросив ее заметки. Они с другими родителями собирались там же и отужинать, поэтому мне поручено приготовить ужин для Эндрю и Сесилии.

Без Нины в доме становится гораздо спокойнее. Не знаю как это получается, но бьющая в ней ключом энергия заполняет все пространство. Сейчас я одна на кухне, поджариваю филе миньон, прежде чем сунуть его в духовку. В хозяйстве Уинчестеров царит божественная тишина. Какая благодать. Эта работа была бы просто идеальной, если бы не моя хозяйка.

Эндрю точно знает, когда приходить домой: он появляется ровно в тот момент, когда я вынимаю мясо из духовки и даю ему охладиться на столе. Он заглядывает в кухню:

– Опять волшебный аромат!

– Спасибо. – Добавляю еще немного соли в картофельное пюре, уже смешанное с маслом и сливками. – Вы не скажете Сесилии, чтобы она сошла вниз? Я звала ее уже два раза, но… – Вообще-то я звала ее уже три раза. Никакой реакции.

Эндрю кивает:

– Нет проблем.

Вскоре после того как он удаляется в столовую и зовет дочь, на лестнице слышатся ее быстрые шаги. Вот, значит, как.

Я накладываю на две тарелки мясо, пюре и горку брокколи. Порция у Сесилии чуть поменьше, и я не буду настаивать, чтобы она съела брокколи. Если ее отец хочет, чтобы дочка ела капусту, пусть он ее и заставляет. Но я была бы недобросовестной поварихой, если бы не подала овощи. Когда я была ребенком, моя мать строго следила за тем, чтобы на обеденной тарелке всегда были овощи.

Уверена, мать до сих пор задается вопросом, где она допустила промах в моем воспитании.

На Сесилии очередное дурацкое платье, непрактично светлое. Я никогда не видела, чтобы она ходила в одежде, в которой ходят нормальные дети, и что-то в этом чувствуется не то. В платьях Сесилии нельзя играть, они слишком неудобные, и на них заметна малейшая грязь.

Она садится за обеденный стол, берет салфетку и изящным движением раскладывает ее на коленях. Я на секунду очарована. И тут Сесилия открывает рот.

– Почему ты подала мне воду? – Она морщит нос, глядя на стакан фильтрованной воды, который я поставила около ее тарелки. – Ненавижу воду. Подай яблочный сок!

Если бы я, будучи ребенком, заговорила с кем-нибудь подобным тоном, мать шлепнула бы меня по руке и потребовала, чтобы я добавила «пожалуйста». Но Сесилия не мой ребенок, и за то время, что я здесь, мне еще не удалось завоевать ее расположение. Поэтому я вежливо улыбаюсь, убираю стакан с водой, приношу стакан с яблочным соком и ставлю перед девочкой.

Сесилия пристально рассматривает его. Поднимает, сощурив глаза, смотрит на просвет.

– Стакан грязный. Принеси другой.

– Он не грязный, – протестую я. – Он только что из посудомоечной машины.

– На нем пятна, – кривится она. – Не хочу его. Дай другой!

Я делаю глубокий, успокаивающий вдох. Не собираюсь ругаться с этой девчонкой. Хочет она другой стакан с яблочным соком – будет ей другой.

Пока я хожу за новым стаканом для Сесилии, к обеденному столу выходит Эндрю. Он снял галстук и расстегнул верхнюю пуговицу своей белой официальной рубашки. Из-под нее чуть-чуть виднеются волосы на груди. Я вынуждена отвести глаза.

Мужчины… Поведению с ними я все еще учусь в своей послетюремной жизни. Под словом «учусь» я, само собой, подразумеваю «всячески их избегаю». На моей последней работе официанткой в баре – единственная должность, которую мне удалось получить после освобождения, – посетители постоянно звали меня на свидания. Я всегда отказывалась. В моей суматошной жизни нет места подобным вещам. К тому же мужчины, которые приставали ко мне, были из тех, с которыми я ни за что на свете не стала бы иметь дела.

Я угодила в тюрьму, когда мне было семнадцать. Девственницей я уже не была, но единственным моим опытом был неуклюжий подростковый секс в старшей школе. Сидя в тюрьме, я иногда испытывала тягу к привлекательным охранникам. Иногда эта тяга становилась почти невыносимой. Я с нетерпением ждала возможности завести отношения с мужчиной, когда выйду на свободу. Или хотя бы ощутить мужские губы на своих губах. Я хочу этого. Еще как хочу.

Но не сегодня. Может быть, когда-нибудь…

И все же, глядя на таких мужчин, как Эндрю Уинчестер, я сознаю тот факт, что больше десяти лет даже не касалась мужчины – во всяком случае, не так, как хотелось бы. Он не похож на хмырей в обшарпанном баре, где я обслуживала столики. Когда я в конце концов вернусь к нормальной жизни, мужчина, с которым я захочу завести отношения, будет похож на него. Только он, конечно, будет не женат.

И тут ко мне приходит мысль: если я когда-нибудь захочу чуточку снять напряжение, то хорошим кандидатом для этого может послужить Энцо. Ах да, он не говорит по-английски. Хотя если речь только об одной ночи, то это не имеет значения. Судя по его виду, он в курсе, как и что делать, не тратя много слов. И в отличие от Эндрю он не носит обручальное кольцо. Хотя я не могу не задаваться вопросом, кто такая эта Антония, чье имя вытатуировано на его руке.

Я выдергиваю себя из фантазий о сексуальном ландшафтнике и возвращаюсь на кухню, чтобы взять там две тарелки с едой. Глаза Эндрю загораются при виде сочного и при этом прожаренного до совершенства стейка. Я по-настоящему горжусь своим произведением.

– Выглядит восхитительно, Милли! – произносит он.

– Спасибо.

Смотрю на Сесилию. У нее реакция прямо противоположная.

– Ф-фу! Это стейк! – говорит она, свидетельствуя и без того очевидное.

– Стейк – это очень вкусно, Сеси, – увещевает Эндрю. – Попробуй!

Она смотрит на отца, потом в свою тарелку. Осторожно тычет в стейк вилкой, словно опасается, что тот прыгнет с тарелки прямо ей в рот. На лице страдание.

– Сеси… – роняет Эндрю.

Перевожу взгляд с отца на дочь, не зная, что делать. Только сейчас до меня доходит, что, наверное, не стоило готовить стейк для девятилетней девочки. Я просто предположила, что, раз она живет в таком изысканном доме, вкус в еде у нее тоже должен быть изысканным.

– М-м… – говорю я. – Может, я…

Эндрю отталкивает назад свой стул и забирает у Сесилии тарелку.

– Окей, я сделаю тебе куриные наггетсы.

Я следую за ним на кухню, непрерывно извиняясь. Он только смеется:

– Да не волнуйся ты так! Сесилия обожает курицу, особенно наггетсы. Даже в самом шикарном ресторане Лонг-Айленда она все равно заказала бы куриные наггетсы.

Я чуть-чуть расслабляю плечи.

– Ну зачем вы, не надо! Я сама могу приготовить наггетсы.

Эндрю ставит тарелку на кухонный прилавок и грозит мне пальцем:

– О, еще как надо! Если собираешься работать здесь, то тебе необходимо пройти учебный курс.

– Окей…

Он открывает морозилку и достает огромный семейный пакет с наггетсами.

– Смотри – вот наггетсы, которые любит Сесилия. Не вздумай купить другой бренд. Всё остальное неприемлемо! – Он раскрывает пакет и вытаскивает один замороженный наггетс. – Далее: они должны быть в форме динозавра. Динозавра! Это понятно?

Не могу сдержать улыбку.

– Понятно.

– Затем… – он поднимает наггетс к глазам, – ты должна исследовать, нет ли каких-нибудь деформаций – отсутствует голова, или нога, или хвост. Если динозавровый наггетс имеет хотя бы один из этих недостатков, он будет отвергнут. – Он достает тарелку из шкафчика над микроволновкой, выкладывает на нее пять идеальных наггетсов. – Она любит, когда их пять. Ставишь в микроволновку ровно на девяносто секунд. Чуть меньше – и они останутся замороженными. Чуть больше – и они пересохнут. Необходим очень тонкий баланс.

Я торжественно киваю:

– Понятно.

Пока наггетсы вращаются в микроволновке, Эндрю оглядывает кухню, которая вдвое больше, чем вся квартира, из которой меня выгнали.

– Не стану даже говорить, сколько денег мы потратили на реновацию этой кухни, и тем не менее Сесилия хочет есть только то, что готовится в микроволновке.

У меня на кончике языка так и вертятся слова «избалованная соплячка», но, само собой, я их не произношу.

– Ей лучше знать, что ей по вкусу, – только и говорю я.

– Конечно лучше.

Микроволновка звонит, и Эндрю вынимает из нее тарелку с обжигающе горячими куриными наггетсами.

– Как насчет тебя? – спрашивает он. – Ты уже поела?

– Возьму что-нибудь перекусить в свою комнату.

Он приподнимает бровь:

– Не хочешь присоединиться к нам?

Часть меня хотела бы этого. Есть в Эндрю Уинчестере что-то очень притягательное, и я не могу не признать, что не прочь узнать его получше. Но в то же время это было бы ошибкой. Если бы вошла Нина и увидела, как мы веселимся за обеденным столом, ей бы это не понравилось. К тому же у меня предчувствие, что Сесилия постарается испортить нам вечер.

– Лучше поем у себя, – говорю я.

Кажется, он готов запротестовать, но отказывается от этой мысли.

– Извини, – произносит он. – У нас никогда раньше не было домработницы, которая жила бы в доме, так что я не знаю, как себя вести.

– Я тоже не знаю, – признаюсь я. – Но не думаю, что Нина обрадуется, увидев меня за одним столом с вами.

Затаиваю дыхание – не переступила ли я черту, констатируя очевидное? Но Эндрю лишь кивает

– Наверное, ты права.

– В любом случае, – я поднимаю подбородок и смотрю ему в глаза, – благодарю за курс по приготовлению куриных наггетсов.

Он улыбается:

– Не стоит благодарности.

Эндрю уносит тарелку с наггетсами в столовую. Как только он покидает кухню, я набрасываюсь на отвергнутый Сесилией стейк и, стоя около мойки, съедаю всё до крошки. А потом возвращаюсь в свою комнату.