Текст книги "Домохозяйка (ЛП)"

Автор книги: Фрида МакФадден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

16

Скажу без обиняков: ненавижу всех и каждую из собравшихся КУРиц.

Всего их четыре, включая Нину. Я затвердила их имена наизусть: Джиллианна (Желе-Анна для запоминания), Пэтрис и Сюзанна (не путать с Джиллианной). Зачем я их выучила? А затем, что Нина не отпускает меня с заднего двора. Велела стоять в углу наготове на случай, если им вдруг что-нибудь понадобится.

По крайней мере, с закусками все прошло удачно. Нина не подозревает, что за ними ездил Эндрю.

– Единственное, что мне не нравится в нашем «дне в полях» – это меню. – Сюзанна постукивает пальцем по подбородку. (Я слышала, как Нина называла Сюзанну своей «самой близкой подругой», но, по-моему, хозяйка не близка ни с кем из своих так называемых подруг.) – У нас только одна безглютеновая закуска. Мне кажется, нужно больше.

– Согласна, – вторит Джиллианна. – И хотя у нас есть веганская альтернатива, но нет веганской и безглютеновой. Что прикажете есть веганам, у которых к тому же проблема с глютеном?

Ну я не знаю… Может, силос? В жизни не видела женщин, настолько одержимых глютеном. Всякий раз, когда я подношу им закуски, каждая спрашивает, а сколько в той или иной глютена. Как будто я имею какое-то понятие! Я не знаю даже, что такое глютен.

День сегодня изнурительно жаркий, и я все бы отдала за то, чтобы оказаться в доме, под кондиционером. Черт, да я отдала бы это самое «всё» за глоток розового газированного лимонада, который пьют дамочки. Я вытираю пот со лба каждый раз, когда они на меня не смотрят. Боюсь у меня темные пятна под мышками.

– Хлебцы с козьим сыром и голубикой надо подогреть, – комментирует Пэтрис, отправляя закуску в рот. – Они едва теплые.

– Знаю, – покаянным тоном произносит Нина. – Я просила домработницу заняться этим, но вы же знаете, как оно бывает. Так трудно найти хорошую прислугу!

У меня падает челюсть. Она никогда не просила меня об этом! И еще: ничего, что я стою прямо здесь, рядом?!

– О да, очень трудно, – сочувственно кивает Джиллианна. – Нанять что-либо приличное абсолютно невозможно! Трудовая этика в этой стране ниже плинтуса. Гадаете, почему люди вроде вашей не могут найти работу получше? Да из-за лени, вот почему!

– Или приходится довольствоваться какой-нибудь иностранкой, – подхватывает Сюзанна. – А они и двух слов связать не могут. Как Энцо.

– На него хотя бы смотреть приятно! – смеется Пэтрис.

Прочие томно стонут и хихикают, только Нина почему-то помалкивает. Полагаю, когда ты замужем за таким красавцем, как Эндрю, сексуальный ландшафтник тебе до лампочки. Тут я ее понимаю. К тому же у нее какая-то странная неприязнь к Энцо.

У меня чешется язык сказать что-то эдакое змеюкам, обсуждающим меня за моей же… нет, не спиной, потому что я стою тут же, рядом, как я уже упоминала. Но надо дать им понять, что я не какая-то там ленивая американка. Вкалываю не покладая рук и ни разу еще не пожаловалась!

– Нина. – Я откашливаюсь. – Мне подогреть закуски?

Нина оборачивается ко мне, в ее глазах сверкает нечто такое, что заставляет меня сделать шаг назад.

– Милли, – спокойно говорит она, – мы тут беседуем. Будь добра, не влезай со своими замечаниями. Это так невежливо!

– О, я…

– И потом, – добавляет она, – будь любезна не называть меня «Ниной». Я тебе не подружка за кружкой. – Она усмехается, бросая взгляд на гостей. – Для тебя я миссис Уинчестер. Не принуждай меня снова тебе об этом напоминать.

Я ошеломленно пялюсь на нее. Она же сама просила меня называть ее Ниной в самый мой первый день! Я так ее и называю все то время, что работаю здесь, и она никогда ни словом не возражала. А теперь ведет себя так, будто я позволяю себе быть с ней запанибрата.

Хуже всего то, что остальные дамы, похоже, считают ее героиней за то, что поставила меня на место. Пэтрис пускается в повествование о том, как ее уборщица набралась наглости рассказать ей о смерти своей собаки.

– Не хочу показаться злюкой, – говорит она, – но какое мне дело до дохлой собаки какой-то Хуаниты?! А она все долдонила и долдонила про своего пса. Вообразите себе только!

– Но нам определенно нужна помощница в доме. – Нина сует в рот одну из неприемлемо холодных вкусняшек. Я специально наблюдала за ней: Нина одна съела половину всех закусок, в то время как другие дамы только клюют как птички. – Особенно когда у нас с Эндрю появится маленький.

Остальные испускают восторженные ахи.

– Нина, ты беременна?! – вскрикивает Сюзанна.

– Я знала, что ты не без причины ешь в пять раз больше всех нас! – с триумфом провозглашает Джиллианна.

Нина бросает на нее такой взгляд, что я едва успеваю подавить смех.

– Нет, я еще не беременна. Но мы с Энди ходим к специалисту по фертильности, про которого говорят, что он творит чудеса. Поверьте, к концу года у нас будет малыш.

– Это великолепно! – Пэтрис кладет ладонь на плечо Нины. – Вы уже давно хотите ребенка. И Эндрю такой замечательный отец.

Нина кивает, и на одно мгновение ее глаза слегка увлажняются. Она откашливается.

– Прошу меня извинить, дамы. Я на секундочку отлучусь.

Она бросается в дом, и я не уверена, надо ли мне бежать за ней. Наверное, она пошла в туалет или что-то в этом роде. Конечно, в мои обязанности не входит следовать за Ниной в туалет, чтобы вытирать ей руки, или смывать унитаз, или еще бог знает зачем.

Как только хозяйка скрывается из виду, дамочки разражаются тихим смехом.

– О мой бог! – хихикает Джиллианна. – Как неловко! И угораздило же меня это ляпнуть! Я и в самом деле думала, что она беременна. В смысле – она же выглядит как беременная, нет?

– Настоящая бегемотиха, – соглашается Пэтрис. – Ей срочно требуется диетолог и персональный тренер. И еще – кто-нибудь заметил, что у нее корни волос отросли?

Остальные кивают. Хотя я и не принимаю участия в обсуждении, я тоже заметила непорядок в прическе Нины. В день моего интервью ее волосы выглядели безукоризненно. А сейчас темные корни вылезли на добрый сантиметр. Удивительно, как она допустила это.

– Знаете, мне было бы стыдно ходить такой распустехой, – говорит Пэтрис. – Или ей не хочется удержать при себе своего красавчика-мужа?

– Особенно когда у них брачный договор – не подкопаешься, как я слышала, – добавляет Сюзанна. – Если они разведутся, ей не достанется ничего. Даже алиментов на ребенка, потому что ее муж… ну вы знаете, так и не удочерил Сесилию.

– Брачный договор! – восклицает Пэтрис. – Нина что – с ума сошла? Зачем она подписала этот ужас? Да она должна из кожи вон лезть, чтобы ее муж был всем доволен!

– Ну, я не стану говорить ей, чтобы она села на диету! – произносит Джиллианна. – Пусть это сделает кто-то другой. Не хочу, чтобы она, не дай бог, снова загремела в психушку. Вы же знаете – у Нины не все дома.

Я еле удерживаюсь, чтобы не ахнуть. Когда те женщины, возле школы, намекали, что Нина сумасшедшая, я надеялась, что на деле она просто шальная, как многие дамочки в элитных пригородах. Что она лишь иногда наведывается к психотерапевту и время от времени глотает что-то успокоительное. Но, кажется, сумасшествие Нины уровнем повыше. Если эти сплетницы говорят правду, она побывала в психиатрической лечебнице. Она серьезно больна.

Ощущаю укол вины за то, что злюсь на нее, когда она дает мне неверную информацию или ее настроения меняются как по мановению руки. Это не ее вина. У Нины серьезные проблемы. Теперь много становится более понятным.

– Вот что я вам скажу. – Пэтрис переходит на шепот – наверное, чтобы я не услышала, и это означает, что она не отдает себе отчета, какой у нее громкий шепот. – На месте Нины последнее, что бы я сделала – это наняла красивую молодую служанку, да еще с проживанием в доме. Она, должно быть, с ума сходит от ревности.

Я смотрю куда-то в сторону, пытаясь не выдать того, что слышу все до последнего слова. Я сделала все, чтобы Нина не испытывала ревности. Не дай бог, чтобы у нее забрезжила даже искорка мысли, что меня интересует ее муж. Не дай бог ей узнать, что я считаю его привлекательным, и уж тем более чтобы она решила, будто между нами что-то происходит.

Признаю – да, если бы Эндрю был свободен, я бы проявила к нему интерес. Но он не свободен. И я держусь и буду держаться от этого человека как можно дальше. Нине не о чем беспокоиться.

17

Сегодня у Эндрю и Нины консультация у специалиста по фертильности.

Всю неделю оба волновались и радовались. Я слышала урывками их беседы за ужином. Насколько я поняла, Нина сдала кучу тестов на фертильность, и сегодня они будут обсуждать результаты. Нина полагает, что им придется делать ЭКО – штуку дорогую, но денег у моих хозяев куры не клюют.

Хотя Нина иногда и портит мне нервы, но как же мило эти двое планируют свою жизнь ради будущего ребенка! Вчера они обсуждали, как переделать гостевую комнату в детскую. Не уверена, кто из них радуется больше – Нина или Эндрю. Ради их блага надеюсь, что скоро их мечта сбудется.

Пока хозяева у врача, я должна присматривать за Сесилией. Присматривать за девятилетней девочкой вроде не такой уж великий труд, верно? Но девочка, кажется, поставила себе целью превратить этот труд в неподъемную задачу. Мама ее подруги привезла Сесилию домой после очередного бог знает какого урока (карате, балета, фортепиано, футбола, гимнастики – я давно потеряла счет), и та, войдя в дом, швыряет один ботинок в одну сторону, другой – в другую, а рюкзак в третью. К счастью, на улице слишком тепло, чтобы ходить в пальто, не то она нашла бы четвертое место, куда закинуть и его.

– Сесилия, – терпеливо выговариваю я. – Ты не могла бы поставить свои ботинки на подставку для обуви?

– Потом, – отмахивается она, плюхается на диван и разглаживает ткань своего бледно-желтого платья. Затем хватает пульт и включает канал с отвратительным мультиком, в котором на предельной громкости ругаются апельсин с грушей.

– Есть хочу! – заявляет она.

Я глубоко вдыхаю, чтобы успокоиться.

– Чего бы тебе хотелось?

Наверно, сейчас ка-ак запросит что-нибудь эдакое смехотворное, лишь бы меня прошиб пот. Но – удивительное дело! – она отвечает:

– Как насчет болонского сэндвича[8]8
  Сэндвич с болонской колбасой. Колбаса того же типа, что советская «Докторская». Может изготавливаться из свинины, говядины, птичьего мяса или сои.


[Закрыть]?

При мысли о том, что на кухне имеются все необходимые ингредиенты, меня охватывает такое облегчение, что я даже не требую, чтобы она сказала «пожалуйста». Хочется Нине, чтобы ее доченька выросла невежей, это ее дело. Воспитание Сесилии в мои рабочие обязанности не входит.

Отправляюсь на кухню, достаю хлеб и упаковку болонской говяжьей из холодильника. Не знаю, любит ли Сесилия майонез в сэндвичах, и уж тем более не знаю, сколько его положить – немножко или побольше. Поэтому решаю просто вручить ей бутылку с майонезом, и пусть сама отмеряет точную порцию. Вот тебе, Сесилия, я тебя перехитрила!

Возвращаюсь в гостиную и ставлю еду на журнальный столик перед девочкой. Она смотрит на сэндвич, наморщив нос. Затем осторожно ухватывает его двумя пальцами. На ее лице вырисовывается отвращение.

– Фу! – кричит она. – Я не это просила!

Клянусь Господом, когда-нибудь я задушу эту девчонку голыми руками!

– Ты сказала, что хочешь болонский сэндвич. Я сделала тебе болонский сэндвич.

– Я не сказала «болонский сэндвич», – ноет она. – Я сказала «баллонный сэндвич»!

Смотрю на нее, разинув рот.

– Баллонный сэндвич? Это еще что такое?!

Сесилия хмыкает с досады и швыряет сэндвич на пол. Хлеб и колбаса разлетаются в разные стороны. Слава богу, что я не использовала майонез, так что не придется оттирать ковер.

Окей, я сыта этой девчонкой по горло. Может, это и не мое дело, но она достаточно взрослая, чтобы знать, что нельзя бросать еду на пол. А поскольку в доме, возможно, скоро появится маленький ребенок, ей необходимо научиться вести себя сообразно своему возрасту.

– Сесилия, – цежу я сквозь зубы.

Она вздергивает свой слегка заостренный подбородок:

– Ну чего?

Не знаю, что бы произошло дальше, если бы не звук открывающейся двери. Должно быть, Эндрю с Ниной вернулись от доктора. Я отворачиваюсь от девчонки и напяливаю на лицо улыбку. Уверена – сейчас сюда ворвется захлебывающаяся от радости Нина.

Вот только когда хозяева входят в гостиную, их лица не цветут улыбками.

Это еще мягко сказано. Светлые волосы Нины растрепаны, белая блузка помята. Глаза покраснели и вспухли. У ее мужа вид немногим лучше. Галстук болтается на его шее, как будто Эндрю пытался снять его, но что-то отвлекло. Да, и глаза у него, фактически, тоже красные.

Я сжимаю руки вместе.

– Все в порядке?

Лучше бы мне вовсе не раскрывать рта. Потому что Нина вперяет в меня яростный взгляд, и ее бледная кожа становится ярко-красной.

– Ради Господа, Милли! – рявкает она. – И чего ты вечно суешь нос куда не следует? Не твоего ума это дело!

Я сглатываю.

– Прости, Нина…

Она обводит глазами замусоренный пол: ботинки Сесилии, хлеб с колбасой около столика… Сама Сесилия, как выясняется, улизнула из гостиной. Лицо Нины искажается.

– Вот, значит, что меня ожидает дома? Этот бардак?! За что я тебе деньги плачу? Может, тебе стоит начать поиски другой работы?

У меня сжимается горло.

– Я… Я как раз собиралась убрать это…

– Только не надо утруждаться ради меня. – Нина бросает на Эндрю уничтожающий взгляд. – Пойду лягу. Голова раскалывается.

Она топает вверх по лестнице – каждый стук каблука словно выстрел. А затем залп захлопнувшейся двери. Похоже, у доктора что-то пошло не так. Не стоит сейчас с ней ни о чем разговаривать.

Эндрю опускается на диван и запрокидывает голову.

– Мда. Плохи дела.

Я закусываю нижнюю губу и присаживаюсь рядом, хотя и понимаю, что не надо бы.

– С вами все в порядке?

Он трет глаза кончиками пальцев.

– Вообще-то нет.

– Может быть… хотите об этом поговорить?

– Вообще-то нет. – На мгновение он зажмуривается. Потом глубоко вздыхает. – Ничего у нас не выйдет. Нина не сможет забеременеть.

Моя первая реакция – удивление. Я в этом не очень разбираюсь, но все же не могу поверить, чтобы Нина с Эндрю не смогли найти выход из своих затруднений при помощи денег. Честное слово, я как-то видела в новостях, что одной шестидесятилетней женщине удалось забеременеть.

Но я не могу это сказать Эндрю. Они только что побывали у одного из ведущих специалистов по фертильности. Я не знаю ничего такого, чего не знал бы этот эксперт. Если уж он сказал, что Нине не удастся забеременеть, значит, не удастся. Не будет никакого ребенка.

– Мне очень жаль, Эндрю.

– Да уж… – Он проводит пятерней по волосам. – Я пытаюсь с этим примириться, но не могу сказать, что не разочарован. То есть… я люблю Сесилию как свою собственную дочь, но… я хотел… то есть я всегда мечтал…

Это самая глубокая беседа из всех, что мы когда-либо вели. Он открылся передо мной, и я растрогана.

– Понимаю, – шепчу я. – Должно быть, это очень тяжело… для вас обоих.

Он потупляет глаза.

– Мне нужно быть сильным ради Нины. Она совсем разбита.

– Я могу для вас что-нибудь сделать?

Он несколько секунд сидит молча, водя пальцем по складке в коже дивана.

– В городе идет мюзикл, который Нина очень хочет посмотреть, она все время твердит об этом. Называется «Момент истины». Уверен, она ободрится, если мы купим билеты. Не могла бы ты спросить ее, на какой день, и забронировать места в партере? Это было бы очень любезно с твоей стороны.

– Считайте, что уже сделано, – говорю я. Хоть я терпеть не могу Нину по множеству причин, но я даже вообразить себе не могу, какое это горе – получить такую новость, и поэтому мое сердце наполняет жалость к ней.

Эндрю опять потирает покрасневшие глаза.

– Спасибо, Милли. Не знаю, что бы мы без тебя делали. Мне стыдно за то, как Нина иногда с тобой обращается. Она немного вспыльчивая, но на самом деле ты ей нравишься и она высоко ценит твою помощь.

Не думаю, что это так, но возражать не стану. Моя задача – работать у Уинчестеров, пока не скоплю достаточно денег. А до тех пор придется всячески угождать Нине.

18

В эту ночь я просыпаюсь от чьего-то крика.

Чердак на удивление хорошо изолирован, так что, если кто-то говорит с обычной громкостью, то слов не расслышать. Но сейчас громкие голоса звучат прямо под моей комнатой. Мужской и женский. Эндрю и Нина.

А затем раздается грохот.

Я инстинктивно скатываюсь с кровати. Может, это не мое дело, но внизу явно что-то происходит. Надо по крайней мере убедиться, что все там в порядке.

Кладу ладонь на ручку двери и… она не поворачивается. Я вообще-то привыкла, что замок заедает, но время от времени все равно чувствую укол паники. Но тут ручка подается под моей ладонью. Я выскакиваю в коридор.

Спускаюсь по скрипучей лестнице на второй этаж. Здесь крики звучат громче. Они исходят из спальни хозяев. Голос Нины, орущей на Эндрю. Кажется, она почти в истерике.

– Это несправедливо! – кричит она. – Я сделала все, что могла, и…

– Нина, – уговаривает он, – это не твоя вина.

– Моя! С более молодой женщиной у тебя был бы ребенок. Вся проблема во мне!

– Нина…

– Тебе будет лучше без меня!

– Перестань, не пори ерунду…

– Это правда! – Но в ее голосе нет грусти – он полон гнева. – Ты хочешь, чтобы я ушла!

– Нина, прекрати!

Опять в спальне что-то грохочет. И в третий раз. Я делаю шаг назад, разрываясь между желанием постучать в дверь, чтобы убедиться, что все хорошо, и убежать в свою комнату и затаиться там. Несколько секунд стою, парализованная собственной нерешительностью. И тут дверь рывком распахивается.

На пороге стоит Нина в той же самой лилейно-белой ночной сорочке, в которой застала нас с Эндрю тогда в гостиной. Но сейчас я замечаю на светлой ткани алую полосу. Она начинается на бедре и тянется до самого подола.

– Милли? – Она сверлит меня глазами. – Что ты здесь делаешь?

Я смотрю на ее руки и вижу, что вся ее правая ладонь алая.

– Я…

– Шпионишь за нами?! – Она выгибает бровь. – Подслушиваешь наш разговор?

– Нет! – Я отступаю на шаг. – Я только слышала грохот и заволновалась, что… Хотела только удостовериться, что все хорошо.

Она замечает, куда я смотрю – на пятно на ее сорочке, по-моему, очень похожее на кровь. Кажется, ее это почти забавляет.

– Я только немного порезала руку. Не о чем беспокоиться. Чья-чья, а твоя помощь мне ни к чему.

Но что там происходит? Это и правда кровь из порезанной руки? И где Эндрю?

А вдруг она его убила? И сейчас он лежит посреди спальни мертвый? Или, что еще хуже, он как раз в этот момент истекает кровью, и у меня есть шанс спасти его? Я не могу просто так взять и уйти. Может, в моей жизни и были не очень хорошие поступки, но я не позволю Нине избежать наказания за убийство.

– Где Эндрю? – спрашиваю.

Ее щеки идут красными пятнами.

– Прошу прощения?

– Я просто… – Я переминаюсь с одной босой ноги на другую. – Я слышала грохот. Эндрю в порядке?

Нина вперяет в меня взгляд.

– Да как ты смеешь! Ты в чем меня обвиняешь?

Тут мне приходит в голову, что Эндрю – большой и сильный мужчина. Если Нина даже с ним расправилась, то где мне устоять против нее! Но я не могу уйти. Надо убедиться, что с ним все хорошо.

– Отправляйся к себе! – командует она.

Я проглатываю застрявший в горле ком.

– Нет.

– Иди в свою комнату, или будешь уволена.

Она явно не шутит – я вижу это по ее глазам. Но я не могу уйти. Собираюсь снова запротестовать, но тут слышу кое-что, отчего мои плечи с облегчением расслабляются.

Из спальни доносится плеск воды в раковине.

Эндрю в порядке. Он просто в туалете.

Слава тебе, Господи.

– Ну что, довольна? – В голубых глазах Нины лед, но не только. Там светится еще и искорка веселости. Она любит пугать меня. – Мой муж жив и здоров.

Я склоняю голову.

– Окей, я только хотела… Простите, что помешала.

Поворачиваюсь и ковыляю прочь. Чувствую, как взгляд Нины пронзает мне затылок. Когда я уже почти у своей лестницы, до меня доносится ее голос:

– Милли?

Оборачиваюсь. Ее белая ночная сорочка сияет в свете луны, просачивающемся в коридор, отчего Нина похожа на ангела. Если не считать кровавого пятна. И теперь я вижу, как под ее раненой рукой на полу натекает алая лужица.

– Да?

– По ночам не вылезай со своего чердака. – Она моргает. – Поняла?

Ей ни к чему повторять это дважды. Я бы с удовольствием никогда больше не покидала свой чердак.

19

К утру Нина вернулась к более приятной версии самой себя, по-видимому, забыв о ночных событиях. Если бы не повязка на ее правой руке, я бы подумала, что мне все приснилось в страшном сне. На белой марле виднеются алые пятна.

Не сказать чтобы Нина вела себя со мной сегодня страннее, чем обычно, но она явно более не собрана. Увозя Сесилию в школу, она рвет с места так, что шины визжат. Вернувшись, она останавливается посреди гостиной и пялится на стены, пока я не выхожу из кухни и не спрашиваю, все ли с ней хорошо.

– Все нормально. – Она теребит ворот своей белой блузки, довольно сильно помятой, хотя я хорошо помню, что гладила ее. – Будь добра, приготовить мне завтрак. Обычный.

– Хорошо.

«Обычный» завтрак Нины состоит из трех яиц, взбитых с изрядным количеством масла и пармезана, четырех ломтиков бекона и английского маффина, тоже намазанного маслом. Я невольно вспоминаю комментарии КУРиц насчет ее веса, пока она отлучалась. Хотя, надо сказать, я уважаю Нину за то, что она, в отличие от них, не считает каждую калорию, которую отправляет в рот. Она не веган и не отказывается от глютена. Могу сказать, что моя хозяйка ест все, что хочет, и несколько сверх того. Она даже не отказывает себе в перекусе поздно вечером, о чем свидетельствуют ожидающие меня утром на кухне грязные тарелки. Нина ни разу не потрудилась сунуть хотя бы одну из них в посудомоечную машину.

Я ставлю перед ней на обеденный стол тарелку с завтраком и стакан с апельсиновым соком. Она тщательно рассматривает пищу, и я беспокоюсь, что эта версия Нины сейчас скажет, что все приготовлено из рук вон плохо, а то и вовсе что она меня не просила о завтраке. Но вместо этого она ласково улыбается:

– Спасибо, Милли.

– Пожалуйста. – Некоторое время я медлю, стоя за ее спиной. – Кстати, Эндрю попросил меня забронировать вам два билета на «Момент истины».

Ее глаза вспыхивают.

– Он такой заботливый! Да, это было бы здорово.

– На какой день заказать?

Она сует в рот вилку с болтуньей и задумчиво пережевывает.

– После воскресенья у меня вся неделя свободна, так что закажи на это время, если получится.

– Хорошо. И я, конечно, присмотрю за Сесилией.

Она опять сует в рот вилку с яичницей. Ошметок падает на ее белую блузку. Похоже, она даже не замечает этого и продолжает поглощать еду.

– Еще раз спасибо, Милли. – Она подмигивает мне. – И что б мы без тебя делали?

Она всегда с удовольствием повторяет мне это. А еще – что она меня уволит. Если не одно, то другое.

Полагаю, это не ее вина. У Нины, как сказали ее подруги, явные проблемы с психикой. Все время возвращаюсь мыслями к ее предполагаемому пребыванию в психиатрической лечебнице. Туда просто так не запирают. Должно быть, случилось что-то очень плохое, и часть меня изнывает от желания узнать, что именно. Но не могу же я спросить у нее! А мои попытки выведать что-то у Энцо оказались бесплодными.

Нина уже почти расправляется с завтраком, за пять минут схарчив яичницу, бекон и английский маффин, когда вниз по лестнице сбегает Эндрю. До этого момента я немного тревожилась за него после ночных событий, несмотря на то, что слышала льющуюся в туалете воду. У меня даже возник в голове сценарий, пусть и не очень правдоподобный, но все же: а вдруг… ну не знаю… вдруг Нина встроила в кран таймер, чтобы создавалось впечатление, будто Эндрю в туалете, живой и здоровый? Как я сказала, это не очень правдоподобно, но все же НЕ невозможно. В любом случае, я испытываю облегчение, увидев Эндрю целым и невредимым. Он до того великолепен в своем темно-сером костюме и голубой сорочке, что у меня слегка перехватывает дыхание.

За секунду до того, как Эндрю входит в столовую, Нина отталкивает от себя тарелку. Встает и приглаживает свои белокурые волосы, которым, однако, не хватает обычного сияния, а темные корни видны еще отчетливее, чем раньше.

– Привет, Энди. – Она одаривает его ослепительной улыбкой. – Как ты себя чувствуешь?

Он открывает рот, чтобы ответить, но тут его взгляд падает на кусочек яичницы, приклеившийся к ее блузке. Уголок его губ поддергивается вверх.

– Нина, у тебя яичница на блузке.

– Ой! – Ее щеки становятся пунцовыми. Она пытается стереть пятно с блузки, но кусочек яичницы просидел там несколько минут, и жирный след по-прежнему марает деликатную белоснежную ткань. – Ох, как же это я!..

– Ничего, ты все равно прекрасна. – Эндрю обнимает жену за плечи и притягивает к себе для поцелуя. Та приникает к нему, и я ощущаю в груди укол ревности. – Мне нужно бежать в офис. Увидимся вечером.

– Я провожу, дорогой.

Нине чертовский повезло в жизни. У нее есть всё. Да, она побывала в психиатрической лечебнице – ну и что? Не в тюрьме же! И видите: у нее превосходный дом, куча бабла, муж – добрый, веселый, богатый, заботливый и… да ладно, чего там – поразительный красавец.

На пару секунд закрываю глаза и думаю, каково было бы оказаться на месте Нины. Быть хозяйкой такого дома. Носить дорогую одежду и обувь, ездить на шикарной машине. Завести себе служанку, которой можно помыкать, как хочешь, заставляя ее готовить и убирать, и которую можно отправить жить в крохотную клетку на чердаке, в то время как у тебя самой огромная спальня с кроватью кинг-сайз и стопятьсот простыней. И самое главное – у тебя такой муж, как Эндрю. Ощутить его губы на своих, как ощущает их Нина… Почувствовать жар его тела на своей груди…

О боже, я должна прекратить об этом думать! Немедленно!

В свою защиту могу сказать, что у меня не было этого очень давно. Я десять лет провела в тюрьме, фантазируя об идеальном парне, которого встречу, когда выйду на свободу, и он оградит меня от всех опасностей. И вот надо же…

Но ведь это могло бы случиться! Очень даже могло.

Поднимаюсь на второй этаж и принимаюсь за работу – заправлять постели и убирать в спальнях.

Когда я заканчиваю и возвращаюсь на первый этаж, раздается звонок в дверь. Спешу открыть ее и – вот так сюрприз! – вижу Энцо, сжимающего в руках громадную картонную коробку.

– Ciao, – говорю я, вспомнив приветствие, которому он меня научил.

На его лице мелькает веселье.

– Ciao. Это… тебе.

Я сразу же соображаю, что произошло. Некоторые доставщики не знают, что в ворота можно войти, и оставляют тяжелые посылки на улице, после чего я вынуждена тащить их в дом на своем горбу. Должно быть, Энцо увидел, как доставщик бросил коробку у ворот, и любезно принес ее мне.

– Grazie, – благодарю я.

Энцо вопросительно поднимает брови.

– Хочешь, я…

Требуется секунда, чтобы я сообразила, о чем он спрашивает.

– О… да, положи на обеденный стол.

Я указываю, и он несет посылку к столу. Помню, как Нина разъярилась в прошлый раз, когда Энцо вошел в дом, но ведь сейчас ее нет, а коробка на вид очень тяжелая. После того, как Энцо положил ее на стол, я смотрю на обратный адрес: Эвелин Уинчестер. Должно быть, какой-то родственник Эндрю.

– Grazie, – повторяю я.

Энцо кивает. На нем белая футболка и джинсы – парень просто на загляденье. Он всегда где-то поблизости – или здесь, или в соседних усадьбах, работает до седьмого пота, и многие богатенькие дамы с обожанием заглядываются на него. По правде сказать, я предпочитаю мужчин типа Эндрю, да к тому же еще и языковый барьер… Но все же, может, небольшое развлечение с Энцо пойдет на пользу моему здоровью? Даст выход накопившейся энергии, и тогда я, быть может, избавлюсь от неприличных фантазий о муже моей хозяйки.

Не знаю толком, как подступиться к предмету, учитывая, что Энцо не говорит по-английски. Зато одно я знаю точно: язык любви универсален.

– Воды? – предлагаю я, одновременно пытаясь придумать, что делать дальше.

Он кивает:

– Si.

Бегу на кухню, наливаю полстакана воды и приношу в гостиную. Энцо берет стакан:

– Grazie.

Бицепс руки, в которой он держит стакан, вздувается. Да, тело у него что надо. Интересно, какой он в постели? Наверняка фееричный.

Пока он пьет, я стою, мну руки.

– Так ты… это… занят?

Он опускает стакан и смотрит на меня непонимающим взглядом.

– А?

– Кхм, – прочищаю я горло. – Как бы это… У тебя много работы?

– Работы. – Он кивает, услышав понятное слово. (Нет, серьезно, я не догоняю. Он работает тут уже три года, а все еще не шарит в английском?) – Si. Molto occupato[9]9
  Да, очень занят (ит.)


[Закрыть].

– О…

Что-то туго идет. Может, не морочить голову и сразу перейти к делу?

– Послушай. – Я подступаю к нему на шаг. – Я тут подумала… Может, тебе не помешало бы… немного расслабиться?

Его темные глаза изучают мое лицо. И какие же они красивые – его глаза.

– Я… нет понимать.

Так, у меня получится, у меня получится. Язык любви и все такое.

– Расслабиться. – Протягиваю руку, кладу ладонь ему на грудь и с намеком поднимаю брови. – Ну ты понимаешь…

Я ожидала, что в этот момент он заулыбается, сгребет меня в охапку и унесет наверх, на чердак, где и будет задавать мне жару несколько часов подряд. Чего я не ожидала, так это того, как помрачнеют его глаза. Он отпрыгивает от меня, как будто моя рука обожгла его, и разражается бурным потоком яростных итальянских слов. Не имею понятия, что он говорит, но уж явно не «привет» и не «спасибо».

– Я… прости, пожалуйста… – беспомощно лепечу я.

– Sei pazzo[10]10
  Ты чокнулась! (ит.)


[Закрыть]! – вопит он. Взъерошивает растопыренными пальцами свои черные волосы. – Che cavolo[11]11
  Какого хрена! (ит.)


[Закрыть]!

Господи, какой стыд! Я готова заползти под стол. То есть я, конечно, полагала, что он может отказать, но ведь не в так же грубо!

– Я… я не хотела…

Он смотрит на лестницу, ведущую на второй этаж, почти со страхом, затем поворачивается ко мне:

– Я… я уходить. Быстро.

– Да, да, – киваю я. – Конечно. Я… мне так жаль. Я только чисто по-дружески… я не хотела…

Он одаривает меня взглядом, в котором ясно читается, что он все прекрасно понял. Кажется, некоторые вещи и впрямь универсальны.

– Мне жаль, – только и твержу я ему вслед несущемуся к двери парню. – И… спасибо за посылку. Grazie.

У выхода он останавливается, и, обернувшись, вперяет свои темные глаза в мои:

– Ты… ты уходить, Милли, – говорит он на ломаном английском. – Это… – Он сжимает губы, а затем выдавливает слово, которое сказал мне в первый день, когда мы познакомились, но на этот раз по-английски: – Опасно.

Снова бросает встревоженный взгляд на лестницу. Потом трясет головой и, прежде чем я успеваю остановить его и выведать, что он имеет в виду, вылетает за дверь.