Текст книги "Домохозяйка (ЛП)"

Автор книги: Фрида МакФадден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

31

Нина сделала походы за покупками частью моего ежедневного режима пыток, поставив себе целью сделать их как можно более мучительными.

Она составила список покупок в продовольственном магазине, и все они весьма специфичны. Ей не нужно просто молоко, ей нужно органическое молоко с фермы в Квинсленде. А если в магазине нет в точности нужного товара, я должна писать ей об этом эсэмэску с приложением фотографий возможных замен. И тогда Нина потратит свои драгоценные минуты на то, чтобы написать ответ. Все это время я должна торчать в молочном отделе, ожидая ее распоряжений.

Как раз сейчас я нахожусь в хлебном ряду и посылаю ей записку:

Нантакетский хлеб на закваске распродан. Вот возможные замены.

Прилагаю фотографии всех сортов хлеба на закваске, имеющихся на полках. Теперь предстоит ждать, пока Нина не пересмотрит их все. Через несколько минут получаю эсэмэску:

А бриошь у них есть?

Теперь я должна послать ей фотки всех типов бриошей, имеющихся в магазине. Клянусь, к концу этого похода в супермаркет у меня сорвет башню. Она намеренно мучает меня. Но, если уж по справедливости, я же спала с ее мужем…

Делая снимки хлеба, я замечаю здоровенного мужика с седыми волосами, наблюдающего за мной с другого конца ряда. Он даже не скрывается. Выстреливаю в него глазами, и амбал, слава тебе Господи, ретируется. Ко всем моим бедам мне еще только сталкера не хватало.

Пока хозяйка разбирается с хлебом, я позволяю своим мыслям бродить где вздумается. Как обычно, они уносятся к Эндрю Уинчестеру. После разоблачений Нины он больше не пытался поговорить со мной, как намеревался. Она весьма эффективно отпугнула его. Не могу его упрекать.

Мне нравится Эндрю. Нет, не просто нравится. Я влюблена в него. Думаю о нем все время. Жить с ним в одном доме и скрывать свои чувства – вот где мучение. Более того, он заслуживает лучшей жены, чем Нина. Я могла бы сделать его счастливым. Я даже могла бы подарить ему ребенка, о котором он так мечтает. Да если уж на то пошло, любая была бы лучше, чем его нынешняя супруга.

Однако, хотя он сознает, что между нами есть душевная связь, ничего такого никогда не случится. Он знает, что я была в тюрьме. Он не захочет иметь дело с бывшей заключенной. Он будет терпеть эту ведьму, возможно, до конца своих дней.

Мой телефон жужжит.

Как насчет французского хлеба?

Поиски нужного хлеба занимают десять минут, но вот наконец я нахожу то, что подходит хозяйке. Качу тележку к кассе и вновь замечаю того же амбала. Он открыто пялится на меня. Что еще более тревожно – при нем нет тележки. Так что он, собственно, делает в магазине?

У кассы стараюсь управиться как можно быстрей. Складываю бумажные пакеты с продуктами обратно в тележку, чтобы выкатить ее наружу и переложить покупки в багажник своего «ниссана». У самого выхода на мое плечо ложится тяжелая лапа. Поднимаю голову – передо мной седой амбал.

– Прошу прощения! – Я пытаюсь вывернуться, но он держит крепко. Моя правая рука сжимается в кулак. На нас смотрит по меньшей мере десяток человек, значит, у меня есть свидетели. – Что вы делаете?!

Он указывает на карточку, свисающую с воротника его голубой рубашки и которую я раньше не заметила.

– Я охранник магазина. Пройдемте со мной, мисс.

Меня сейчас стошнит. Мало того, что я проторчала двадцать минут в этом проклятом магазине, купив всего ничего, так теперь меня еще и задерживают? За что?

– Да что случилось? – Я с трудом сглатываю.

Вокруг начинает собираться толпа. Замечаю двух дамочек из тех, что забирают детишек из школы – эти, я уверена, с радостью доложат Нине, что ее домработницу задержала охрана супермаркета.

– Пожалуйста, пройдемте, – повторяет амбал.

Следуя за охранником, я толкаю перед собой тележку – боюсь оставить ее без присмотра. Там товаров на двести долларов, и, если их украдут, Нина, конечно же, вычтет всю сумму из моей зарплаты. Вслед за амбалом захожу в маленький кабинет с обшарпанным деревянным столом и двумя пластиковыми стульями перед ним. Охранник приглашает меня сесть, и я усаживаюсь. Стул угрожающе скрипит под моим весом.

– Должно быть, произошла ошибка… – Всматриваюсь в карточку на шее у охранника. Его зовут Пол Дорси. – Что происходит, мистер Дорси?

Он хмурится, его отвислые щеки отвисают еще сильнее.

– Один покупатель сказал мне, что вы крадете товары из нашего супермаркета.

Я ахаю:

– Я никогда бы так не поступила!

– Может быть. – Он засовывает большой палец за пряжку своего ремня. – Но я должен расследовать это дело. Могу я взглянуть на ваш кассовый чек, мисс…

– Кэллоуэй. – Покопавшись в сумочке, я достаю смятую бумажную ленту. – Пожалуйста.

– На всякий случай предупреждаю, – говорит он, – мы заявляем в полицию обо всех случаях воровства из магазина.

Сижу на пластиковом стуле с горящими щеками, пока охранник тщательно просматривает кассовый чек и сверяет его с товарами в тележке. Мой желудок сжимается при мысли: а вдруг кассирша что-то не пробила как следует, и охранник обвинит меня в краже. И что тогда? Они заявляют в полицию обо всех случаях кражи. Значит, это посчитают нарушением условий моего досрочного освобождения.

Тут меня как молнией ударяет: для Нины это же как манна небесная! Она избавится от меня и при этом не приобретет репутации злой ведьмы, уволившей служанку ни за что ни про что. Не говоря уже о сладкой мести за то, что я спала с ее мужем. Конечно, угодить в тюрьму за соблазнение чужого мужа – слишком крутое наказание, но Нина, скорее всего, смотрит на дело иначе.

Но этого не может случиться. Я не воровала из магазина. Не выкопает он из моей тележки ничего, что не значилось бы в кассовом чеке.

Или выкопает?

Пока охранник тщательно изучает бумажную ленту, фисташковое мороженое в моей тележке постепенно превращается в жижу. Сердце колотится у меня в груди так, что я едва дышу. Не хочу обратно в тюрьму! Не хочу! Не пойду! Лучше наложу на себя руки.

– Что ж, – говорит он наконец. – Похоже, все в порядке.

Я чуть не плачу.

– Конечно в порядке!

Он крякает.

– Простите, что доставил вам неприятности, мисс Кэллоуэй. Но у нас много проблем с кражами, поэтому мы относимся серьезно к любому сигналу. А тут мне звонят и говорят, что покупательница, по описанию похожая на вас, возможно, собирается что-нибудь украсть.

Ему позвонили?! Да кому придет в голову звонить в супермаркет, описывать меня и советовать охране держать ухо востро? Кто бы мог такое сотворить?

По моему мнению, на это способен только один человек.

– В любом случае, – говорит охранник, – спасибо за ваше терпение. Можете идти.

Эти два слова – самые прекрасные во всем английском языке. «Можете идти». Я покину этот магазин со свободными руками, толкая перед собой тележку. Я вернусь домой.

На этот раз.

Но меня терзает ужасное предчувствие, что это не конец. У Нины в запасе найдется для меня много интересного.

32

Не могу уснуть.

После происшествия в магазине прошло три дня. Не знаю, что делать дальше. Нина ведет себя со мной довольно любезно – наверное, решила, что я уразумела, кто в доме хозяин. Может быть, она не пытается вернуть меня обратно в тюрьму.

Но не поэтому я ворочаюсь и не могу заснуть.

Причина в том, что я не могу перестать думать об Эндрю. О той ночи, которую мы провели вместе. О своих чувствах к нему. Такого со мной раньше никогда не бывало. И до той минуты, когда Нина взорвала инфобомбу о моем прошлом, он чувствовал то же самое. Уж тут-то я не ошибаюсь.

Но больше он этого не чувствует. Теперь он думает обо мне не иначе как об обычной преступнице.

Я сбрасываю с ног одеяло. В каморке невыносимо жарко, даже ночью. Ах если бы я только могла открыть это дурацкое окошко! Но сомневаюсь, что Нина пальцем о палец ударит, чтобы сделать мое существование здесь хоть немного более комфортабельным.

Наконец я сползаю с кровати и отправляюсь вниз, на кухню. У меня в комнатке стоит миниатюрный холодильничек, но еды в нем почти нет, он слишком мал, чтобы вместить что-то солидное. Те три крохотные бутылочки с водой так и лежат в нем нетронутые.

По дороге на кухню я замечаю свет на задней веранде. Нахмурившись, приближаюсь к задней двери. И тут понимаю, почему на веранде горит свет. Там кто-то есть.

Эндрю.

Сидит там совсем один, потягивая пиво из бутылки.

Я тихонько открываю дверь. Эндрю моргает от удивления, увидев меня, но ничего не говорит. Делает очередной глоток из бутылки.

– Привет, – шепчу я.

– Привет.

Я складываю ладони вместе.

– Можно мне посидеть здесь?

– Само собой. Располагайся.

Ступаю на прохладные доски веранды и опускаюсь в одно из кресел рядом с Эндрю. Я бы тоже не отказалась от глотка пива. Эндрю даже не смотрит на меня, знай потягивает из бутылки, глядя куда-то в темноту обширного заднего двора.

– Я хотела бы объяснить… – Прочищаю горло. – В смысле, почему я не сказала тебе про…

– Тебе незачем объяснять. – Он бросает беглый взгляд в моем направлении, затем снова смотрит на свою бутылку. – И так понятно, почему.

– Я хотела рассказать. – Тут я вру. Я вовсе не хотела ему ничего рассказывать. Я хотела, чтобы он вообще никогда не узнал, хотя это абсолютно нереалистично. – Как бы там ни было, я глубоко сожалею.

Он крутит бутылку, перемешивая пиво.

– Так за что ты попала в кутузку?

Мне правда очень, очень хочется хлебнуть пива. Открываю рот, но, прежде чем произношу хотя бы слово, он говорит:

– Ладно, забудь. Не хочу знать. Не мое дело.

Я кусаю губу.

– Послушай, я сожалею, что не рассказала тебе. Я пыталась оставить свое прошлое позади. Не думала, что сделаю этим кому-то больно.

– Ну да…

– И… – Я опускаю взгляд на свои сложенные на коленях руки. – Мне было стыдно. Я не хотела, чтобы ты плохо думал обо мне. Твое мнение значит для меня очень много.

Он поворачивает голову и смотрит на меня. Его глаза мягко блестят в свете лампы.

– Милли…

– И еще я хочу, чтобы ты знал… – Я набираю побольше воздуха. – Тогда, два дня назад, я провела лучший вечер своей жизни. Благодаря тебе. Что бы ни случилось теперь, я буду вечно признательна тебе за это. Я… Вот что я хотела тебе сказать.

Между его бровями залегает складка.

– Для меня это тоже был прекрасный вечер. Последний раз я чувствовал себя таким счастливым… – Он сжимает переносицу кончиками пальцев. – Давно. И даже не понимал этого.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Между нами по-прежнему струится электрический ток. Я вижу в его глазах, что он тоже ощущает его. Он бросает взгляд на дверь, и не успеваю я опомниться, как его губы прижимаются к моим.

Поцелуй длится, как мне кажется, целую вечность, но, скорее всего, прошло всего секунд шестьдесят. Эндрю отстраняется, в его глазах раскаяние.

– Я не могу…

– Знаю…

Нам не надо было этого делать. По огромному множеству причин. Но, если бы он решил продолжить, я бы пошла на это. Даже если бы это превратило Нину в моего злейшего врага. Я согласна на любой риск. Ради него.

Однако вместо этого я поднимаюсь и ухожу, оставляя его на веранде наедине с бутылкой пива.

Деревянные ступени холодят мои босые ноги, когда я поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Голова все еще кружится после поцелуя, губы все еще покалывает. Не может быть, чтобы это случилось в последний раз. Просто не может, и все! Я видела, как он на меня смотрит. Его чувства ко мне неподдельны. Хотя ему известно мое прошлое, я ему все равно нравлюсь. Единственная проблема…

Стоп. Что это?

Я застываю на верхней площадке лестницы. В коридоре маячит тень. Прищуриваюсь, пытаясь разглядеть, кто там.

И тут тень начинает двигаться.

Я испускаю дикий крик и едва не сваливаюсь с лестницы. В последнюю секунду хватаюсь за перила и удерживаюсь на ногах. Тень приближается, и теперь я могу рассмотреть, кто это.

– Нина! – ахаю я.

Почему она стоит здесь, в коридоре? Она была внизу? Видела, как мы с Эндрю поцеловались?

– Привет, Милли. – В коридоре темно, но белки ее глаз, кажется, светятся во мраке.

– Что… что ты тут делаешь?

Она кривится, глядя на меня, в лунном свете по ее лицу пробегают грозные тени.

– Это мой дом, – отчеканивает она. – Я не обязана отчитываться о моем местопребывании.

Вообще-то это не совсем ее дом. Он принадлежит Эндрю. И если бы они не были женаты, она не имела бы права жить здесь. Если он решит выбрать меня вместо нее, этот дом станет моим.

Безумные мысли. Разумеется, ничего подобного никогда не случится.

– Извини, – бормочу я.

Она скрещивает руки на груди.

– А ты – что ты-то здесь делаешь?

– Я… Я ходила на кухню за водой.

– А разве в твоей комнате нет воды?

– Я всю выпила, – лгу я. И она знает, что я лгу. Она же постоянно сует свой нос в мою каморку.

Несколько секунд она молчит.

– Энди нет в постели. Ты не видела его внизу?

– Думаю… думаю, он на задней веранде.

– Понятно.

– Но я не уверена. Мы с ним не разговаривали…

Нина бросает на меня взгляд, ясно говорящий, что она не верит ни единому моему слову. Что, безусловно, справедливо, поскольку все они – ложь.

– Пойду поищу его, – роняет она.

– А я пойду к себе на чердак.

Она кивает и проходит мимо, задев меня за плечо. Сердце готово выпрыгнуть из моей груди. Не могу избавиться от чувства, что совершила страшную ошибку, решившись противостоять Нине Уинчестер. Но, похоже, я не в силах остановить себя.

33

В воскресенье у меня выходной, и я провожу его вне дома. Стоит прекрасный летний день – не слишком жарко, не слишком прохладно, и поэтому я еду в местный парк, сажусь на скамейку и читаю книгу. Сидя в тюрьме, больше всего тоскуешь именно по этим маленьким радостям – просто пойти в парк и почитать книгу. Иногда этого хочется так сильно, что испытываешь физическую боль.

Я никогда не вернусь за решетку. Никогда!

Перекусываю в фаст-фудной забегаловке и еду обратно домой. Особняк Уинчестеров по-настоящему красив. Хотя я и начинаю ненавидеть его хозяйку, я не могу не любить дом. Он прекрасен.

Паркуюсь на улице, как всегда, и шагаю к переднему входу. Пока я ехала домой, небо потемнело, а сейчас, когда я подхожу к дверям дома, разверзаются хляби и на землю обрушивается ливень. Быстро открываю дверь и влетаю в дом, прежде чем вымокну до нитки.

Захожу в гостиную, где в полутьме сидит на диване Нина. Она ничем не занята – не читает, не смотрит телевизор, просто сидит. Как только я открываю дверь, глаза ее мгновенно вспыхивают.

– Нина? – спрашиваю я. – Все в порядке?

– Вообще-то нет.

Она бросает взгляд на другой конец дивана, где громоздится куча одежды. Той самой, которую она навязала мне в самом начале моего пребывания здесь.

– Что моя одежда делает в твоей комнате? – вопрошает она.

Я вытаращиваю глаза. Гостиную освещает разряд молнии.

– Что? О чем ты? Ты же сама отдала мне эту одежду!

– Я отдала?! – Она заходится лающим смехом, отдающимся во всем помещении, его слышно даже сквозь раскат грома. – С какой это стати я отдала бы служанке одежду на тысячи долларов?

– Ты… – (мои ноги начинают дрожать), – ты сказала, что она тебе слишком мала. Ты настаивала, чтобы я забрала ее.

– Как тебе не стыдно так врать! – Она встает и подступает ко мне на шаг, голубые глаза сверкают как лед. – Ты украла мою одежду! Ты воровка!

– Нет… – Я пытаюсь нашарить рукой какую-нибудь опору, прежде чем ноги мне откажут, но нахожу только воздух. – Я никогда бы так не поступила.

– Ха! – фыркает она. – Вот благодарность мне за то, что приютила в своем доме преступницу!

Она так вопит, что шум слышит Эндрю. Он выскакивает из своего кабинета, и я вижу на верху лестницы его красивое лицо, освещенное очередным разрядом молнии. О Господи, что он теперь обо мне подумает? Одно то, что он знает о моей отсидке, уже достаточно плохо. Я не хочу, чтобы он думал, будто я ворую в его собственном доме.

– Нина! – Он слетает вниз, перешагивая через две ступеньки за раз. – Что здесь происходит?

– Я скажу тебе, что происходит! – с триумфом провозглашает она. – Наша распрекрасная Милли ворует из моего шкафа! Всю эту одежду она украла у меня. Я нашла ее в ее шкафу.

Глаза Эндрю постепенно становятся все шире и шире.

– Она… – начинает он.

– Я ничего не крала! – Чувствую, как слезы щиплют глаза. – Клянусь! Нина отдала мне все эти платья сама. Сказала, что они ей больше не подходят.

– Ну да, так мы и поверили твоим вракам! – ощеривается она. – Я заявлю на тебя в полицию. Знаешь, сколько стоит вся эта одежда?

– Нет, пожалуйста, не надо…

– Ну конечно! – Нина смеется, увидев ужас на моем лице. – Тебя ведь отпустили условно-досрочно, верно? А за кражу ты отправишься прямиком обратно за решетку.

Эндрю смотрит на кучу одежды и между его бровями залегает складка.

– Нина…

– Я звоню в полицию. – Нина вынимает из сумочки телефон. – Бог знает, что еще она у нас украла, верно, Энди?

– Нина. – Он поднимает глаза от груды платьев. – Милли не крала эту одежду. Я помню, как ты сама опорожнила свой шкаф. Ты сложила все это в мешок для отходов и сказала, что отдашь его на благотворительность. – Он поднимает крохотное белое платье. – Ты уже много лет не можешь поместиться ни в одно из этих платьев.

Невероятно приятно видеть, как щеки Нины покрываются малиновыми пятнами.

– Что-что? Ты хочешь сказать, что я слишком толстая?

Он пропускает ее реплику мимо ушей.

– Я хочу сказать, что она ничего не крала. Зачем ты так поступаешь с Милли?

У Нины отвисает челюсть.

– Энди…

Эндрю смотрит на меня.

– Милли. – Его голос звучит нежно, когда он произносит мое имя. – Ты не могла бы подняться наверх и оставить нас вдвоем? Нам с Ниной надо поговорить.

– Да, конечно, – соглашаюсь я. С радостью.

Оба супруга стоят в молчании, пока я поднимаюсь по ступенькам на второй этаж. Достигнув верха, я направляюсь к двери на чердак и открываю ее. Одно мгновение стою, раздумывая, что делать дальше. А затем закрываю дверь, не проходя в нее.

Тихо, на цыпочках, подбираюсь обратно к верхней площадке лестницы и останавливаюсь на самом краю коридора. Я не вижу ни Эндрю, ни Нину, но слышу их голоса. Подслушивать нехорошо, но я ничего не могу с собой поделать – разговор-то обо мне пойдет. Нина начнет сыпать своими нелепыми обвинениями.

Надеюсь, Эндрю продолжит защищать меня, хотя я и ушла из комнаты. Неужели жена убедит его, что я украла ее платья? Я же как-никак осужденная преступница. Ты совершаешь одну-единственную ошибку в жизни, и больше никто тебе никогда не поверит.

– …не брала эти платья, – слышу я голос Эндрю. – Я знаю, что не брала.

– Так ты что – на ее стороне? – вопит Нина в ответ. – А должен быть на моей! Девица побывала в тюрьме. Таким, как она, доверять нельзя. Она лгунья и воровка и заслуживает того, чтобы отправиться обратно в тюрьму!

– Как ты можешь так говорить?! Милли вела себя образцово. Она чудесная!

– Ну еще бы, для тебя, конечно, чудесная!

– Когда ты стала такой жестокой, Нина? – Его голос дрожит. – Ты сильно изменилась. Ты стала совсем другим человеком.

– Все люди меняются, – парирует она.

– Нет. – Он говорит так тихо, что мне приходится напрягать слух, чтобы расслышать его сквозь стук дождевых капель. – Не так, как ты. Я больше тебя не узнаю. Ты не тот человек, которого я полюбил.

Следует долгое молчание, прерванное раскатом грома, таким оглушительным, что дом сотрясается до самого фундамента. Как только он стихает, я слышу следующую реплику Нины, громкую и отчетливую:

– Что ты хочешь этим сказать, Энди?

– Я говорю… что больше не люблю тебя, Нина. Я считаю, нам надо развестись.

– Как так больше не любишь?! – взрывается она. – Да как у тебя язык повернулся?!

– Мне очень жаль. Я пустил все на самотек, жил как живется и даже не понимал, насколько стал несчастен.

Нина долгое время молчит, проникаясь смыслом сказанного.

– Это как-то связано с Милли?

Я задерживаю дыхание, чтобы услышать ответ Эндрю. В ту ночь в Нью-Йорке между нами кое-что произошло, но я не стану тешить себя надеждой, что он бросит Нину ради меня.

– Дело не в Милли, – наконец произносит он.

– Да ладно? Значит, ты будешь врать мне в лицо, прикидываясь, что между вами ничего не было?

Черт. Она знает. Или, во всяком случае, думает, что знает.

– У меня есть чувства к Милли, – говорит он так тихо, что я уверена, будто эти слова мне только послышались. Этот богатый, красивый, женатый мужчина испытывает ко мне нежные чувства? Как это может быть?

– Но дело не в них, – продолжает он. – Дело в нас с тобой. Я больше тебя не люблю.

– Не пори чушь! – Голос Нины срывается на визг, такой высокий, что скоро ее вопли смогут услышать только собаки. – Ты бросаешь меня ради служанки? В жизни не слышала ничего более смехотворного! Это же стыд и срам. И ты опустишься так низко, Эндрю?

– Нина, – твердо произносит он. – Мне жаль, но все кончено.

– Тебе жаль? – Еще один раскат грома, от которого трясутся доски пола. – О, ты еще не знаешь, что такое жаль по-настоящему…

Пауза.

– Прошу прощения? – говорит Эндрю.

– Если ты попытаешься развестись, – рычит она, – я тебя уничтожу в суде. Уж я позабочусь, чтобы ты остался без гроша за душой и без крыши над головой.

– Без крыши над головой? Это мой дом, Нина. Я купил его еще до того, как мы познакомились. Я лишь позволяю тебе жить здесь. Мы подписали брачный договор, если помнишь, и как только мы разведемся, дом переходит в полное мое распоряжение. – Он снова делает паузу. – А сейчас я хочу, чтобы ты ушла.

Я отваживаюсь выглянуть из-за лестницы. Если присесть на корточки, то можно увидеть Нину, стоящую посреди гостиной.

Ее лицо бледно, рот открывается и закрывается, как у рыбы.

– Ты это не серьезно, Энди, – выпаливает она.

– Очень даже серьезно.

– Но… – Она сжимает ладонью грудь. – А как же Сеси?

– Сеси – твоя дочь. Ты так и не разрешила мне удочерить ее.

Судя по звуку, Нина цедит сквозь стиснутые зубы:

– Ах вот оно что. Это потому, что я не могу больше родить. Ты хочешь женщину помоложе, которая родила бы тебе ребенка. Я тебя больше не устраиваю.

– Дело совсем не в этом, – повторяет он. Хотя в каком-то смысле, возможно, дело именно в этом. Эндрю и правда хочет собственного ребенка, а с Ниной он его иметь не может.

Ее голос дрожит:

– Энди, пожалуйста, не делай этого! Не унижай меня так. Пожалуйста!

– Я хочу, чтобы ты ушла, Нина. Немедленно.

– Но на дворе дождь!

Голос Эндрю звучит решительно:

– Собирай вещички и проваливай.

Я почти что слышу, как она взвешивает варианты. Что-что, а сказать про Нину Уинчестер, что она глупая, нельзя. Наконец, ее плечи опускаются.

– Ладно. Я ухожу.

Слышу звук ее шагов по направлению к лестнице. Я слишком поздно соображаю, что надо бы скрыться из виду. Нина поднимает глаза и видит на верху лестницы меня. Ее глаза полыхают таким гневом, какого я еще никогда в них не видела. Мне следовало бы убежать в свою комнату, но мои ноги словно приросли к полу. Каблуки Нины один за другим вгрызаются в ступени.

Она доходит до верхней площадки, и в это время сверкает очередная молния. Лицо Нины освещается сполохом, и кажется, будто она стоит у врат ада.

– Тебе… – Мои губы занемели, и мне трудно выговаривать слова. – Тебе нужна помощь, чтобы собрать вещи?

В ее глазах столько ненависти, что я боюсь, как бы она не вырвала сердце из моей груди голыми руками.

– Твоя помощь, чтобы собрать мои вещи? Нет уж, думаю, я сама справлюсь.

Нина уходит в свою спальню и с грохотом захлопывает за собой дверь. Не знаю, что мне делать. Может, подняться на чердак? Но, взглянув вниз, я вижу Эндрю, который по-прежнему стоит посреди гостиной. Его глаза устремлены вверх, на меня, и я решаю спуститься, чтобы поговорить с ним.

– Мне так жаль! – торопливо говорю я. – Я не хотела…

– Не смей обвинять себя, – перебивает он. – Это назревало уже давно.

Я бросаю взгляд на окно, залитое струями дождя.

– Ты хочешь, чтобы я… ушла?

– Нет. Я хочу, чтобы ты осталась.

Он прикасается к моей руке, и по ней бегут мурашки. Я могу думать лишь о том, чтобы он поцеловал меня, но не станет же он делать это, покуда Нина еще в доме.

Но скоро ее здесь не будет.

Десять минут спустя она сходит по лестнице, таща по баулу на каждом плече. Еще вчера она заставила бы меня нести их и насмехалась бы, какая я слабая. А теперь ей приходится делать это самой. Ее глаза опухли, волосы в беспорядке. Выглядит она ужасно. До этого момента я не отдавала себе отчета, какая Нина, в сущности, старая.

– Пожалуйста, не делай этого, Эндрю, – умоляет она. – Пожалуйста.

На его скулах ходят желваки. Снова грохочет гром, на этот раз мягче, чем раньше. Гроза отдаляется.

– Я помогу сложить сумки в багажник, – говорит Эндрю.

– Не утруждай себя, – с еле сдерживаемым рыданием выдавливает она.

Нина бредет к двери гаража, который расположен тут же, за стеной гостиной, таща на себе тяжелые баулы. Эндрю протягивает руку, чтобы помочь ей, но Нина уворачивается. Нащупывает ручку двери в гараж. Вместо того, чтобы положить баулы на пол, она пытается удержать их оба на одной руке, а другой открыть дверь. Эта операция занимает несколько минут, и я в конце концов не выдерживаю. Подбегаю к двери и, прежде чем Нина успевает остановить меня, поворачиваю ручку и распахиваю дверь.

– Надо же, – говорит она. – Тысяча благодарностей.

Не знаю, что на это ответить. Стою столбом, пока она протискивается мимо меня со всеми своими сумками. И перед тем, как проскользнуть в гараж, она наклоняется ко мне – так близко, что я ощущаю на шее ее дыхание – и шипит мне в ухо:

– Я никогда, никогда не забуду этого, Милли.

Сердце трепыхается в моей груди. Слова Нины отдаются эхом в ушах, пока она забрасывает баулы в багажник своего белого «лексуса» и выезжает из гаража.

Она оставляет ворота гаража открытыми. Дождь поливает подъездную дорожку, ветер хлещет мне в лицо. Стою некоторое время в воротах и слежу, как автомобиль Нины исчезает вдали. Я едва не подпрыгиваю, когда мои плечи обнимают чьи-то руки.

Конечно, это всего лишь Эндрю.

– С тобой все хорошо? – спрашивает он меня.

Мой чудесный Эндрю. После столь отвратительной сцены он озабочен лишь тем, все ли хорошо со мной.

– Да, со мной все в порядке. А с тобой?

Он вздыхает.

– Могло бы и лучше. Но чему быть, того не миновать. Нельзя жить как прежде. Я больше ее не люблю.

Оглядываюсь на гараж.

– С нею все будет хорошо? Где она остановится?

Он машет рукой.

– У нее есть кредитная карточка. Заселится в отель. Не беспокойся о ней.

Однако я беспокоюсь. Я очень беспокоюсь. Только не о том, о чем подумал Эндрю.

Он убирает руки с моих плеч, чтобы нажать кнопку, закрывающую ворота гаража. А потом берет меня за руку и ведет за собой. Но я не отрываясь смотрю на ворота, пока они не закрываются окончательно. Я боюсь, как бы автомобиль Нины в последний момент не вернулся.

– Пойдем, Милли, – говорит Эндрю, и в его глазах вспыхивает огонек. – Я так долго ждал, чтобы мы оказались наедине.

Несмотря на все пережитое, я улыбаюсь:

– Ты ждал?

– Ты не имеешь ни малейшего представления, как…

Он притягивает меня к себе, чтобы поцеловать, я прижимаюсь к нему – и в этот момент раздается гром. Мне кажется, я все еще слышу рокот мотора автомобиля, на котором уехала Нина. Но это невозможно. Она убралась отсюда.

Навсегда.