Текст книги "Домохозяйка (ЛП)"

Автор книги: Фрида МакФадден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

46

Шаг шестой: Пытаться жить с этим

Я немного опускаю стекло «ауди», принадлежащего моей подруге Сюзанне, – достаточно, чтобы ветер шевелил мне волосы. Она везет меня домой с нашего совместного ланча. Мы собирались обсудить кое-какие проблемы в связи с КУР, но отвлеклись и принялись сплетничать. Не сплетничать очень трудно. В этом городе слишком много скучающих домохозяек.

Люди думают, что я одна из них.

Мы с Энди женаты уже семь лет. И он сдержал каждое из своих обещаний. Во многих отношениях он замечательный муж: снабжает меня деньгами, отличный отец для Сесилии, выдержанный и покладистый. Не пьет, не гуляет за моей спиной, как многие мужчины в этом городе. Почти само совершенство.

И я всей душой ненавижу его.

Я сделала все от меня зависящее, чтобы вырваться из уз этого брака. Торговалась с ним. Сказала, что уйду, взяв с собой только Сесилию и одежду, которая на мне прямо сейчас, но он только посмеялся. С моей историей психического здоровья ему не составит труда внушить полиции, что я похитила Сеси и опять собираюсь причинить ей вред. Я пыталась разыгрывать из себя идеальную жену, лишь бы не давать Энди поводов запирать меня на чердаке. Готовила вкусную домашнюю еду, содержала дом в безупречной чистоте, даже притворялась, что мне не отвратителен секс с ним. Но он всегда находил, к чему придраться, – причем к такому, о чем я бы и подумать не могла, что там что-то не так.

В конце концов я сдалась. Даже не пыталась во всем ему угождать, если это никак не влияло на частоту моих ссылок на чердак. Моя новая стратегия состоит в том, чтобы возбудить в нем отвращение ко мне. Я стала вести себя как мегера, рявкая на него за любую мелочь, которая раздражала меня. Его это только забавляло – похоже, ему нравилось мое плохое обращение с ним. Я прекратила ходить в спортзал и начала есть все, что мне нравилось. Думала, что если его не оттолкнет мое поведение, то, может быть, это сделает мой внешний вид. Однажды он застал меня за поеданием шоколадного торта. Наказанием, как всегда, была отсидка на чердаке впроголодь в течение двух суток. Но после этого он, кажется, махнул на меня рукой.

Я пыталась найти Кэтлин, его бывшую невесту, в надежде, что та, быть может, подтвердит мою историю. Тогда я смогу обратиться в полицию и ко мне там не отнесутся как к чокнутой. У меня были некоторые догадки относительно внешности и приблизительного возраста Кэтлин, поэтому я полагала, что смогу ее разыскать. Но знаете, сколько женщин от тридцати до тридцати пяти носят имя Кэтлин? Огромное множетсво. Я не смогла ее найти. И в конце концов бросила эту затею.

Он заставляет меня отправляться на чердак в среднем раз в два месяца. Иногда чаще, иногда реже. Однажды между отсидками прошло целых полгода. Я не знаю, когда последует наказание, и не могу решить, хорошо это или плохо, что не знаю. Если бы мне был известен точный день, я жила бы в страже ожидания, и это было бы ужасно. Но так же ужасно не знать, проведу я эту ночь в собственной постели или на той неудобной койке. И, само собой, я никогда не ведаю, какую пытку он приготовил для меня, потому что не догадываюсь, какой проступок совершила.

И дело не только во мне. Если Сесилия делает что-то неприемлемое, наказание обрушивается на меня. Он забил ее платяной шкаф дурацкими платьями с кружевами и оборками, которые она ненавидит и из-за которых другие дети дразнят ее; но Сеси знает – как только она отказывается их носить или пачкает их, ее мама исчезает на несколько дней (и, как правило, сидит в каморке голая, чтобы усвоить урок: одежда – это привилегия). Поэтому Сесилия слушается.

Я очень боюсь, что в один прекрасный день он начнет наказывать ее вместо меня. А пока что я с радостью принимаю свою судьбу, лишь бы избавить от нее свою дочь.

Он четко дал мне понять, что, если я сбегу от него, цену за это заплатит Сесилия. Он один раз уже почти утопил ее. Другой его любимый способ держать меня на коротком поводке – это хранить в кухонном шкафу банку с арахисовым маслом, хотя он знает, что у Сеси аллергия на арахис. Я десяток раз выбрасывала банку, но она снова появляется, – и несколько раз я была наказана за эту провинность. К счастью, аллергия не смертельная, Сесилия только покрывается волдырями по всему телу. Изредка он подмешивает немножко этой гадости ей в еду – чтобы лишний раз напомнить о своей власти, когда Сеси начинает чесаться после ужина.

Я не хочу в тюрьму, иначе давно всадила бы ему горло самый большой кухонный нож.

Впрочем, Энди подстраховался и на этот случай. Он, безусловно, отдает себе отчет, что мое желание организовать ему безвременную гибель или даже самой расправиться с ним может стать непреодолимым. Он дал мне понять, что в случае его смерти от любых причин его адвокат пошлет в полицию письмо с информацией о расстройствах в моем поведении и угрозах в его адрес. Вообще-то ему даже не нужно это делать – с моей-то историей болезни.

Поэтому я все еще живу с ним. И не убила его, пока он спит. Или не наняла киллера. Но я фантазирую об этом. Когда Сесилия подрастет и не будет нуждаться во мне каждую минуту, я, может, смогу сбежать. Тогда у него не останется оружия против меня. Как только она окажется в безопасности, мне будет плевать, что станется со мной.

– Ну вот мы и приехали! – бодро объявляет Сюзанна, когда мы подъезжаем к воротам нашей усадьбы. Смешно вспомнить мой восторг, когда я впервые увидела эти ворота: как здорово жить в доме, окруженном оградой! Сейчас же я чувствую совсем другое – что это забор вокруг тюрьмы.

– Спасибо, что подкинула, – говорю я. Хотя она-то не поблагодарила меня за то, что я оплатила наш ланч.

– Пожалуйста, – чирикает она. – Надеюсь, Эндрю скоро придет домой.

Я морщусь, слыша в ее тоне беспокойство. Несколько лет назад, когда мы с Сюзанной стали близкими подругами, я пришла к ней в гости и мы слишком много выпили. И тогда я доверилась ей и рассказала всё. Абсолютно всё. Я умоляла ее помочь мне. Говорила, что хочу пойти в полицию, но не могу. Мне нужна хоть чья-то поддержка.

Мы проговорили несколько часов. Сюзанна держала меня за руку и клялась, что все будет хорошо. Сказала мне идти домой, а позже мы придумаем, что делать. Я плакала от облегчения, поверив, что этот кошмар наконец прекратится.

Но когда я пришла домой, меня уже поджидал Энди.

По-видимому, каждый раз, когда я заводила новую подругу, он разыскивал ее и за чашкой кофе информировал о моей душевной болезни. Рассказывал о том, что случилось несколько лет назад. Просил немедленно позвонить ему, если у них возникнет хотя бы малейший повод для тревоги. Потому что у меня может случиться очередной рецидив.

Во время нашего с Сюзанной разговора она, объявив, что ей нужно в туалет, выскользнула из комнаты и позвонила Энди. Предупредила его, что я опять впала в бредовое состояние. И когда я вернулась домой, он уже был наготове. В этот раз я провела в «Клирвью» два месяца, где и узнала, что по меньшей мере один из директоров этого заведения – партнер моего мужа по гольфу.

Когда меня выписали, Сюзанна долго и искренне извинялась. «Я так тревожилась за тебя, Нина. Я так рада, что тебе оказали помощь». Конечно, я простила ее. Сюзанна была обманута так же, как и я. Но после этого нашей дружбе пришел конец, а я напрочь утратила способность кому-либо доверять.

– Увидимся в пятницу? – говорит Сюзанна. – В школе, на игре?

– Конечно, – отвечаю. – Когда начало?

Сюзанна не отвечает, потому что внезапно ее внимание привлекает что-то другое.

– Игра начинается в семь? – уточняю я.

– М-м… угу… – мычит она.

Я смотрю туда, куда смотрит она, чтобы узнать, что привлекло ее внимание. И закатываю глаза, поняв, на что, вернее, на кого она уставилась. На Энцо, местного ландшафтного дизайнера, которого мы наняли пару месяцев назад. Он отлично выполняет свою работу, трудится не покладая рук и никогда не ищет повода для отлынивания. И к тому же очень хорош собой. Обалдеть можно, как каждая мадам, приходящая в гости, когда Энцо работает у нас, пускает слюнки и сразу же вспоминает, что у них в усадьбе тоже полно работы, требующей немедленного выполнения.

– Ух ты, – выдыхает Сюзанна. – Я слыхала, что ваш садовник – чертовски красивый парень, но… ё-моё!

Я опять закатываю глаза.

– Он только работает в нашей усадьбе, и все. Даже по-английски не говорит.

– А мне все равно, – отмахивается Сюзанна. – Черт, это, может, даже плюс.

Она не успокаивается, пока я не даю ей номер телефона Энцо. Я ничего не имею против. Он вроде неплохой парень, пусть у него будет побольше работы, даже если ему так везет только потому, что он красавец, а не за его трудовые заслуги.

Когда я, выйдя из машины, прохожу в ворота, Энцо поднимает взгляд от садовых ножниц и приветственно машет мне:

– Ciao, Signora.

Я улыбаюсь в ответ:

– Ciao, Энцо.

Мне нравится Энцо. Да, он не говорит по-английски, но он, похоже, добрый малый, это видно по всему. Столько красивых цветов насадил у нас в саду. Сеси иногда наблюдает за его работой, и когда она расспрашивает его о цветах, он терпеливо указывает на каждый и говорит, как он называется. Она повторяет названия за ним, а он кивает и улыбается. Несколько раз она выражала желание помочь ему, и тогда он смотрел на меня и спрашивал: «Это окей?» Получив мое согласие, Энцо давал ей задание что-то сделать на клумбе, хотя это явно тормозило его собственную работу.

Верхние части его рук, по большей части прикрытые футболкой, заполнены татуировками. Как-то я разглядела на его бицепсе имя «Антония», вписанное в сердце. Интересно, кто она, эта Антония? Я почти уверена, что Энцо не женат.

Что-то в нем есть этакое… Ах если бы он говорил по-английски! У меня чувство, что я могла бы ему довериться. Что он единственный из всех людей поверил бы мне. И смог бы мне помочь.

Стою и смотрю, как он подстригает шпалеру. С момента своего вселения в этот дом я не работала ни дня – Энди не разрешает. Я скучаю по труду. Энцо понял бы меня. Уверена, что понял. Как жаль, что он не владеет английским! С другой стороны, признаться ему будет легче, чем кому-либо другому. Иногда я чувствую, что если вот прямо сейчас не выскажусь вслух, то и вправду сойду с ума.

– Мой муж – чудовище, – произношу я. – Он пытает меня. Держит взаперти на чердаке.

Плечи Энцо застывают. Он опускает ножницы, хмурит брови.

– Signora… Нина…

В животе у меня образовывается ледышка. Зачем я это сказала? Не надо было этого говорить! Просто я знала, что он меня не поймет, а мне очень хотелось высказаться кому-то, кто не сдаст меня моему мужу. Думала, что если выскажусь перед Энцо, мне ничто не угрожает. Он же, в конце концов, не знает английского! Но заглянув в его темные глаза, я вижу в них понимание.

– Забудь, – быстро говорю я.

Он делает шаг ко мне, и я трясу головой, отступая. Я совершила огромную ошибку. Теперь мне, наверное, придется уволить Энцо.

Но тут до него, кажется, доходит. Он берет свои ножницы и возвращается к работе.

Я изо всех сил тороплюсь в дом и захлопываю за собой дверь. На подоконнике в вазе красуется феерический букет. Скажем так, все цвета радуги в гости к нам. Энди принес его вчера вечером с работы, чтобы удивить меня и подчеркнуть, какой он феерический муж, когда я «хорошо себя веду».

Смотрю мимо букета в окно. Энцо все еще там, щелкает своими грозными ножницами. И тут он на секунду отрывается от работы и смотрит на меня через окно. На мгновение наши глаза встречаются.

А затем я отворачиваюсь.

47

Я на чердаке уже примерно двадцать часов.

Энди отвел меня сюда вчера, сразу после того, как Сесилия улеглась спать. Я научилась не сопротивляться, в противном случае мне грозит очередное пребывание в «Клирвью». Или, может быть, когда я на следующий день приеду в школу забрать Сеси, ее там не окажется и я не увижу ее целую неделю, потому что она «уехала из города». Он не хочет причинять Сесилии вред, но не остановится перед этим. В конце концов, если бы полиция не прибыла вовремя, она утонула бы в ванне еще несколько лет назад. Однажды я заговорила с ним об этом, но он лишь улыбнулся: «Это уж точно преподало бы тебе хороший урок, не правда ли?»

Энди хочет еще одного ребенка. Еще одного маленького человека, которого я буду любить и защищать и которого он будет использовать, чтобы держать меня под контролем еще долгие годы. Я не могу на это пойти.

Я отправилась в город, в поликлинику, назвалась чужим именем и заплатила наличными за то, чтобы они установили мне спираль. Отрепетировала перед зеркалом обескураженное выражение лица при негативных тестах на беременность.

На этот раз моя провинность состоит в том, что я разбрызгала слишком много освежителя воздуха в нашей спальне. Количество аэрозоля было абсолютно тем же, что всегда. Если бы я совсем не использовала освежитель, он запер бы меня в клетке на чердаке с чем-нибудь вонючим – с гнилой рыбой, например. Я отлично изучила, как работает его мозг.

Словом, каким-то образом вчера в нашей спальне оказалось слишком много освежителя, и у Энди якобы заслезились глаза. Мое наказание? Мне предписано брызнуть перцовым спреем себе в глаза.

О да.

Он оставил баллончик со спреем в комоде. «Направь струю себе в глаза и нажми на головку. Ах да – держи глаза открытыми. Иначе незачет».

И я это сделала. Брызнула в себя перцовым спреем, лишь бы убраться из этой проклятой каморки. Вы когда-нибудь попадали под струю перцового спрея? Не рекомендую. Жжет ужасно. Мои глаза мгновенно начали слезиться как проклятые. Лицо загорелось. А затем потек нос. Через минуту я почувствовала, как выделения стекают через носоглотку в рот и, помимо чудовищного вкуса, жгут там все как огнем. Несколько минут я сидела на кровати, борясь за каждый вздох. Я не могла открыть глаза примерно около часа.

Это было намного хуже деликатного освежителя воздуха.

Сейчас прошло уже несколько часов. Я наконец могу открыть глаза. По-прежнему сохраняется ощущение солнечного ожога на лице, глаза вспухли, но, по крайней мере, я больше не чувствую, что сейчас умру. Уверена – Энди будет ждать, пока я не вернусь к своему более-менее обычному виду, и только потом освободит меня.

Что означает – возможно, мне придется провести в клетке еще одну ночь. Надеюсь, однако, что все обойдется.

Окошко не заколочено, как это по-прежнему иногда случается, так что в комнате есть толика дневного освещения. Это единственное, что удерживает меня от полного сумасшествия. Подхожу к окну и оглядываю наш задний двор, испытывая страстное желание быть там, а не здесь.

И тут я замечаю, что двор не пуст.

Там работает Энцо. Я хочу отступить от окна, но в этот момент он поднимает голову и смотрит на меня. И хотя между ним и мной три этажа, я ясно вижу, как омрачается его лицо. Он стягивает с себя садовые перчатки и выходит со двора.

О нет! Быть беде.

Не знаю, что Энцо предпримет. Позвонит в полицию? Не уверена, хорошо это или плохо. Энди всегда удается обратить обстоятельства против меня. Он все время на шаг впереди. Примерно год назад я начала прятать наличку у себя в шкафу, в сапоге, – на случай если мне удастся сбежать. В один прекрасный день все мои накопления исчезли, а на следующий день он отправил меня на чердак.

Минуту спустя на дверь каморки обрушивается чей-то кулак. Я отступаю от окна и испуганно прислоняюсь к стенке.

– Нина! – слышится голос Энцо. – Нина! Я знаю, ты там!

Я прокашливаюсь.

– Со мной все в порядке!

Дверная ручка дергается.

– Если с тобой все в порядке, открой дверь, чтобы я убедился.

Только в этот миг до меня доходит, что Энцо вполне прилично говорит по-английски. Я-то думала, что он кое-как понимает с пятого на десятое, а говорит и вовсе плохо, но его английский сейчас кажется мне превосходным. Даже итальянский акцент не так режет слух.

– Я… я занята, – лепечу я чрезмерно высоким голосом. – Но я правда в порядке! Просто тут нужно кое-что сделать.

– Ты говорила, что твой муж мучает тебя и запирает на чердаке.

Втягиваю в себя воздух. Я сказала ему это только потому, что думала – он не поймет. Но теперь ясно, что он все понял. Надо устранить последствия. Мне нельзя сердить Энди.

– Как ты попал в дом?

Энцо испускает стон досады.

– Вы же оставляете запасной ключ под цветочным горшком у переднего входа. Так, а где ключ от этой двери?

– Энцо…

– Скажи, где ключ!

Я и в самом деле знаю, где ключ от чердачной комнаты. Пока я сижу здесь, мне от него никакого толку, но я могла бы указать Энцо дорогу к нему. Если бы захотела.

– Энцо, я знаю, что ты хочешь помочь, но так ты меня не выручишь. Пожалуйста, держись от всего этого подальше. Он выпустит меня сегодня чуть позже.

Долгое молчание по ту сторону двери. Надеюсь, Энцо размышляет, стóит ли вмешиваться в личную жизнь клиента. К тому же мне неизвестен его иммигрантский статус, я знаю лишь, что он не рожден в Америке. У Энди и его семьи достаточно денег, чтобы выдворить парня из страны.

– Отойди подальше, – наконец командует он. – Я выбью дверь.

– Ни в коем случае! – Мои глаза опять наполняются слезами. – Слушай, ты не понимаешь. Если я не сделаю, как он требует, он причинит вред Сесилии. Он меня отпустит. Всегда отпускал раньше.

– Нет. Это только отговорки.

– Нет, это не отговорки! – Одинокая слеза ползет по моей щеке. – У него чертова уйма денег. Ты не знаешь, что он может с тобой сделать. Ты хочешь, чтобы тебя выгнали из страны?

Энцо опять замолкает, затем произносит:

– Это неправильно. Он плохо обращается с тобой.

– У меня все в порядке, клянусь тебе.

В общем-то это так и есть. Мое лицо все еще горит, в глазах все еще резь, но Энцо это знать необязательно. Еще один день – и я оправлюсь совсем, как будто ничего не произошло. После чего вернусь к своей обычной злосчастной жизни.

– Ты хочешь, чтобы я ушел, – констатирует он.

Я не хочу, чтобы он уходил. Больше всего на свете я хочу, чтобы он выломал дверь. Но Энди выкрутит все наизнанку. Бог знает, в чем он обвинит нас обоих. Я никогда бы не подумала, что он запрет меня в психбольнице только за то, что я пыталась рассказать правду. Не хочу, чтобы и жизнь Энцо превратилась в такой же кошмар. Впрочем, тут есть одна загвоздка: у моего мужа есть причина, чтобы выпустить меня на волю, а вот с Энцо он может не церемониться и держать его тут вечно.

– Да, – отвечаю я. – Пожалуйста, уходи.

Он глубоко вздыхает.

– Я уйду. Но если я не увижу тебя завтра утром, то приду сюда и выломаю дверь. И позвоню в полицию.

– Договорились.

У меня осталась только одна маленькая бутылочка воды, так что, если Энди не выпустит меня до утра, мне придется очень несладко.

Я жду, когда раздадутся удаляющиеся шаги. Но я их не слышу. Энцо все еще стоит у двери.

– Ты не заслуживаешь, чтобы с тобой так обращались, – наконец говорит он.

Затем я слышу звуки его шагов по коридору, и по моим щекам текут слезы.

* * *

Энди выпускает меня в тот же вечер. Добравшись наконец до зеркала, я поражаюсь, как опухли мои глаза после перцового спрея. Лицо такое красное, как будто я обварилась. Однако наутро вид у меня почти нормальный. Щеки просто розовые, как будто я слишком долго пробыла на солнце.

Энцо работает на переднем дворе, когда Энди выезжает из гаража с Сеси на заднем сиденье. Он отвезет ее в школу, поскольку я сегодня буду целый день отдыхать. После экзекуции он обычно очень мил со мной несколько дней. Уверена – вечером он придет домой с цветами и, возможно, какой-нибудь драгоценной побрякушкой для меня. Как будто это искупит его обращение со мной.

Наблюдаю в окно, как Энди выезжает из ворот. Наконец его машина исчезает вдали, а я замечаю, что Энцо пристально смотрит на меня. Обычно он не работает у нас два дня подряд. Значит, он здесь по некоей причине, не имеющей ничего общего с состоянием наших цветочных клумб.

Выхожу и иду к Энцо, стоящему во дворе со своими ножницами. Какие же они острые, вдруг думаю я. Если воткнуть их моему муженьку в грудь, ему придет конец. Хотя Энцо и не пришлось бы прибегать к такому средству – он мог бы убить Энди голыми руками.

– Видишь? – натужно улыбаюсь я. – Говорила тебе – со мной все хорошо.

Он не улыбается в ответ.

– Нет, правда, – уверяю я.

У него такие темные глаза, что зрачков не различить.

– Скажи мне правду.

– Вряд ли тебе захочется ее услышать.

– Скажи.

За последние пять лет каждый человек, которому я рассказывала о том, что творит со мной Энди – полицейские, врачи, моя лучшая подруга – объявлял меня сумасшедшей. Душевнобольной. За правду меня несколько раз запирали в психушку. Но вот передо мной человек, который хочет ее услышать. Он мне поверит.

Вот почему в этот прекрасный солнечный день, стоя во дворе, я рассказываю Энцо все. Рассказываю о каморке на чердаке. Рассказываю о некоторых способах пыток, которые Энди применял ко мне. Рассказываю о том, как нашла Сесилию в ванне в бессознательном состоянии – это случилось много лет назад, но я помню ее лицо под водой, как будто это было вчера. Рассказываю ему все, а лицо моего слушателя становится все мрачнее и мрачнее.

Я еще не окончила рассказ, а Энцо уже разразился потоком итальянских слов. Я не знаю итальянского, но уж бранные-то слова различу. Пальцы ландшафтника сжимаются на рукоятках ножниц с такой силой, что костяшки становятся белыми.

– Я его убью, – шипит он. – Сегодня вечером я его убью.

Кровь отливает от моего лица. Было так здорово выложить ему все, но это ошибка. Он себя не помнит от бешенства.

– Энцо…

– Он же чудовище! – восклицает садовник. – И ты не хочешь, чтобы я убил его?!

Еще как хочу! Я страшно хочу, чтобы Энди сдох. Но не хочу иметь дела с последствиями. В особенности меня беспокоит письмо, которое уйдет в полицию в случае его смерти. Желаю, чтобы он умер, но не настолько сильно, чтобы получить пожизненный срок.

– Ты не должен этого делать. – Я решительно мотаю головой. – Тебя упекут за решетку. Вернее, нас обоих. Ты этого хочешь?

Энцо что-то бормочет себе под нос по-итальянски.

– Ладно. Тогда уходи от него, – говорит он по-английски.

– Не могу.

– Сможешь. Я тебе помогу.

– А что ты в состоянии сделать? – Это не совсем риторический вопрос. Возможно, Энцо – тайный богач. Возможно, у него есть теневые связи, о которых я не догадываюсь. – У тебя есть возможность раздобыть мне билет на самолет? Новый паспорт? Новую личность?

– Нет, но… – Он потирает подбородок. – Я найду такую возможность. Знаю кое-каких людей… Я помогу.

Мне до боли хочется ему верить.