Текст книги "Домохозяйка (ЛП)"

Автор книги: Фрида МакФадден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

3

Я приезжаю к Уинчестерам на следующее утро, после того как Нина уже отвезла Сесилию в школу. Паркуюсь за воротами. До интервью я никогда даже не бывала в особняке, защищенном металлической оградой, не говоря уже о том, чтобы жить в таком. Но этот шикарный район Лонг-Айленда, похоже, состоит из одних усадеб с оградами. Учитывая, насколько низок здесь уровень преступности, это кажется излишеством, но кто я такая, чтобы судить? При прочих равных условиях, если бы у меня был выбор между домом с оградой и домом без нее, я бы тоже выбрала ограду.

В прошлый раз ворота стояли открытыми, но сегодня нет. Похоже, заперты. Стою, опустив два баула на тротуар, и пытаюсь сообразить, как попасть внутрь. На воротах нет ни звонка, ни кнопки звуковой связи. Зато во дворе опять тот садовник – скрючился над клумбой с совком в руке.

– Прошу прощения! – взываю я к нему.

Парень бросает на меня взгляд через плечо и продолжает копать. Какой он, однако, любезный.

– Прошу прощения! – говорю снова гораздо громче, так что он уже не может меня проигнорировать.

На этот раз он медленно-медленно распрямляет ноги. Очень неторопливо шагает через обширный газон к воротам. Стаскивает толстые резиновые перчатки и поднимает на меня бровь.

– Привет! – говорю я, стараясь не выказывать своего раздражения. – Меня зовут Милли Кэллоуэй, это мой первый рабочий день здесь. Вот, стараюсь попасть внутрь – миссис Кэллоуэй ждет меня.

Он молчит. В прошлый раз, глядя на него через двор, я заметила только, что он очень большой, по крайней мере на голову выше меня, бицепсы, как мои бедра, но вблизи оказывается, что он, фактически, чертовски красив. На вид ему лет тридцать пять, волосы влажные от пота, оливковая кожа, очень хорош собой на этакий суровый манер. Но самое потрясающее в его внешности – глаза. Очень темные, можно сказать, черные – зрачка не видно на фоне радужки. Что-то в этих глазах заставляет меня сделать шаг назад.

– Так что, – спрашиваю, – можете мне помочь?

Парень наконец открывает рот. Ожидаю, что сейчас он прикажет мне проваливать или показать удостоверение личности, но вместо этого он разражается потоком итальянских слов. Во всяком случае, я думаю, что это итальянский. Не скажу, чтобы знала хотя бы слово на этом языке, но я видела итальянские фильмы с субтитрами, и звуки там были очень похожие.

– О… – говорю я, когда он заканчивает монолог. – Так это… ты не говоришь по-английски?

– Англиски? – отзывается он с таким сильным акцентом, что ясно, каков будет ответ. – Нет. No англиски.

Отлично. Прокашливаюсь, пытаясь сообразить, как бы получше выразить, что мне от него нужно.

– Я… – Тычу пальцем себе в грудь. – Работаю. У миссис Уинчестер. – Тычу пальцем в дом. – И мне нужно попасть… внутрь. – Теперь показываю на замок в воротах. – Внутрь.

Он лишь хмурит брови. Ну совсем здорово.

Я уже готова вытащить телефон и позвонить Нине, когда парень отходит в сторону и нажимает на что-то вроде переключателя. Ворота раскрываются, почти как в замедленной съемке.

Стоя перед открытыми воротами, я несколько мгновений всматриваясь в здание, которое станет моим домом на ближайший отрезок времени. Особняк в два этажа с чердаком раскинулся на участке величиной с городской квартал в Бруклине. Дом ослепляет белизной – возможно, его совсем недавно заново покрасили, архитектура, кажется, вполне современная, впрочем, я в этом не разбираюсь. Понимаю лишь, что у людей, живущих здесь, столько денег, что они не знают, куда их девать.

Наклоняюсь, чтобы подобрать свои баулы, но не успеваю, – парень подхватывает оба, даже не крякнув, и несет ко входной двери. Баулы очень тяжелые, ведь в них все мое имущество, кроме автомобиля, поэтому я очень благодарна садовнику за то, что он добровольно взял на себя поднятие тяжестей.

– Gracias, – говорю ему.

Он смотрит на меня непонимающе. Хмм, кажется, я сказала это по-испански. Ну да ладно.

Показываю на себя и говорю:

– Милли.

Парень кивает, мол, понял, затем тычет пальцем себе в грудь:

– Я Энцо.

– Приятно познакомиться, – неловко говорю я, хотя он все равно не поймет. Но боже мой, если уж он живет и работает здесь, должен же он выучить хоть немного «англиски».

– Piacere di conoscerti[1]1
  Приятно с тобой познакомиться (итал.)


[Закрыть], – отвечает он.

Я безмолвно киваю. Подружилась со здешним садовником, называется.

– Милли, – произносит он все с тем же акцентом. Похоже, хочет что-то сказать, но ему не хватает словарного запаса. – Ты…

Он произносит свистящим шепотом слово по-итальянски, но в этот момент слышится щелканье дверного замка, и Энцо бросается к тому месту, где сидел раньше с совком, и принимается усердно копать. Я с трудом расслышала слово, которое он произнес: «Pericolo[2]2
  Опасность (итал.)


[Закрыть]». Интересно, что оно означает? Может, он хотел сказать «пикколо»? Мол, «тут не отель, а я не пикколо, чтоб тебе вещи таскать, но так уж и быть…»

– Милли! – Похоже, Нина очень рада меня видеть. Так рада, что бросается мне на шею и душит в объятиях. – Я так счастлива, что ты решила взять эту работу! Я просто почувствовала, что у нас с тобой образовалась связь. Ну, ты понимаешь?

Так я и думала. Она из тех, кто полагается на интуицию, вот и не стала проверять. Теперь мне предстоит сделать так, чтобы у нее никогда не возникло причин не доверять мне. Я должна стать образцовым работником.

– Да, Нина, я знаю, что вы имеете в виду. У меня такое же чувство.

– Давай же, входи!

Нина подхватывает меня под локоть и вводит в дом, не обращая внимания на то, что я сгибаюсь под тяжестью двух баулов. Впрочем, я не ожидала от нее помощи. Ей и в голову не придет помогать мне.

Войдя, я не могу не заметить, что внутренность дома выглядит иначе, чем в первый раз. Совсем иначе. Когда я пришла на интервью, дом Уинчестеров был безупречен – с любой поверхности в комнате можно было есть, как с тарелки. Но сейчас гостиная напоминает свинарник. На журнальном столике перед диваном стоят шесть чашек с различным количеством липкой кофейной гущи, валяется десяток скомканных газет и журналов и помятая коробка из-под пиццы. По всей гостиной разбросаны одежда и всякий мусор, а на обеденном столе красуются остатки вчерашнего ужина.

– Видишь, – говорит Нина, – ты как раз вовремя!

Вот оно что, значит. Нина Уинчестер – неряха. Тайная грязнуля. Да у меня уйдут часы на то, чтобы привести это место в более или менее приличный вид! Может, даже дни. Впрочем, у меня все равно руки чешутся заняться честным, тяжелым трудом. Мне нравится, что она нуждается во мне. Если я смогу стать для нее бесценной и незаменимой, тогда меньше вероятность того, что она выгонит меня, если – или когда – узнает правду обо мне.

– Сейчас, только отнесу сумки, – сообщаю я ей, – и тут же займусь уборкой.

Нина радостно выдыхает.

– Милли, ты чудо! Большое тебе спасибо. И еще… – Она хватает с кухонного прилавка сумочку и, порывшись, вытаскивает айфон самой последней модели. – Я купила тебе вот это. Заметила, какой у тебя старый телефон. А если мне понадобится до тебя достучаться, тебе необходимо самое современное средство связи.

Я нерешительно обхватываю пальцами новенький айфон.

– Ого. Это очень щедро с вашей стороны, но я не могу позволить себе…

Она машет рукой.

– Я внесла тебя в наш семейный абонемент. Это почти ничего не стоит.

«Почти ничего»? Кажется, ее определение «почти ничего» сильно отличается от моего.

Прежде чем я успеваю возразить еще раз, на лестнице позади меня раздаются шаги. Я оборачиваюсь и вижу мужчину в сером деловом костюме, сходящего по ступеням. Спустившись и увидев в гостиной меня, он резко останавливается, словно шокированный моим присутствием. Его глаза расширяются еще больше, когда он замечает мой багаж.

– Энди! – восклицает Нина. – Иди познакомься с Милли!

Это, должно быть, Эндрю Уинчестер. Я погуглила семью Уинчестеров, и у меня глаза полезли на лоб, когда я увидела величину состояния этого человека. После этого размер моего жалования, домашний кинотеатр и ограда, окружающая усадьбу, обрели смысл. Он бизнесмен, к которому перешло управление процветающей компанией его отца и который с тех пор сумел удвоить прибыль. Однако по удивленному выражению его лица понятно, что он оставляет большинство домашних дел жене, а она, по-видимому, просто-напросто забыла сообщить мужу, что наняла домработницу, которая будет жить вместе с ними.

– Привет… – Мистер Уинчестер входит в гостиную, нахмурив брови. – Милли, верно? Извините, я не знал…

– Энди, я же говорила тебе о ней! – Нина склоняет голову набок. – Я сказала, что нам нужно нанять кого-то, кто поможет с уборкой, готовкой и Сесилией. Я уверена, что говорила!

– Да? Ну ладно. – Его лицо наконец расслабляется. – Добро пожаловать, Милли. Нам определенно нужна помощница.

Эндрю Уинчестер протягивает мне руку. Трудно не заметить, что он невероятно красив. Пронзительные карие глаза, густая шевелюра каштанового цвета и сексуальная ямочка на подбородке. Также трудно не заметить, что он намного привлекательнее своей супруги со всей ее безупречной ухоженностью, и это кажется мне немного странным. В конце концов, этот мужчина неприлично богат. Он может заполучить любую женщину, какую захочет. Я уважаю его за то, что он не выбрал в спутницы жизни двадцатилетнюю супермодель.

Засовываю свой новенький телефон в карман джинсов и в свою очередь протягиваю руку.

– Приятно познакомиться, мистер Уинчестер.

– Пожалуйста, называй меня Эндрю, – улыбается он.

При этих словах что-то мелькает на лице Нины Уинчестер. Ее губы подергиваются, а глаза сужаются. Я не совсем уверена почему. Она сама предложила мне называть ее по имени. К тому же Эндрю Уинчестер не пытается подбить ко мне клинья. Его глаза уважительно смотрят прямо в мои и не опускаются ниже шеи. Впрочем, там особо не на что смотреть: хотя я сегодня не стала заморачиваться с фейковыми черепаховыми очками, на мне скромная блузка и удобные синие джинсы – как раз то, что нужно для первого рабочего дня.

– Так, – резко бросает Нина. – Разве тебе не нужно в офис, Энди?

– О да. – Он поправляет свой серый галстук. – У меня совещание в городе в пол-десятого. Надо поторопиться.

Эндрю дарит Нине долгий поцелуй в губы и пожимает ей плечо. Насколько я могу судить, они вполне счастливы в браке. И Эндрю кажется довольно приземленным для человека, чье личное состояние выражается восьмизначным числом после знака доллара. Как мило – он посылает ей воздушный поцелуй от входной двери! Сразу видно: этот мужчина влюблен в свою жену.

– У вас очень приятный муж, – говорю я Нине, когда дверь захлопывается.

В ее глаза возвращается мрачное, подозрительное выражение.

– Ты так думаешь?

– Ну да… – заикаюсь я. – В смысле, он, похоже… Сколько времени вы женаты?

Нина задумчиво смотрит на меня. Но вместо ответа говорит:

– А где твои очки?

– Что?..

Она приподнимает бровь:

– На интервью ты приходила в очках, я правильно помню?

– О… – Я ерзаю, не желая сознаваться, что очки были фейком – с их помощью я старалась выглядеть более умной и серьезной и… да, менее привлекательной и угрожающей. – Я… э-э, у меня сейчас контактные линзы.

– Вот как?

Не знаю, зачем я солгала. Надо было просто сказать, что очки мне не так уж и нужны. Вместо этого я выдумала линзы, которые на самом деле не ношу, отчего еще больше погрязла во лжи. Чувствую, как Нина впивается взглядом в мои зрачки, ища линзы.

– Это… это проблема? – наконец выдавливаю я.

Веко ее правого глаза подергивается. Вот сейчас она скажет мне, чтобы я убиралась прочь. Но тут ее лицо расслабляется.

– Конечно нет! Я просто думала, что ты такая хорошенькая в этих очках. Они тебе очень идут. Носи их почаще.

– Да, хорошо… – Дрожащей рукой подхватываю один из своих баулов. – Может, мне стоит затащить сейчас свои вещи наверх, чтобы по-быстрому приступить к уборке?

Нина хлопает в ладоши:

– Прекрасная идея!

И опять Нина не предлагает мне помочь с сумками, когда мы преодолеваем два лестничных пролета на пути к чердаку. На середине второй лестницы руки у меня готовы оторваться, но Нина, похоже, не собирается останавливаться, чтобы дать мне передохнуть. Наконец я облегченно вздыхаю, бросив баулы на пол своего нового жилища. Нина дергает за шнур – и две лампочки освещают мою крохотную каморку.

– Надеюсь, ты не против, – произносит Нина. – Мне подумалось, тебе понравится, что ты сможешь уединиться здесь наверху, и к тому же у тебя тут собственная ванная.

Возможно, она чувствует укол вины из-за того, что их гигантская гостевая спальня пустует, в то время как я должна жить в комнатке, которая лишь немногим больше чулана для метел. Но это ничего. Все, что больше заднего сиденья моей машины, для меня дворец. Не могу дождаться, чтобы поспать здесь сегодня ночью. Я чертовски благодарна.

– Это как раз то, что надо, – честно отвечаю я.

Вдобавок к койке, комоду и книжной полке я замечаю в каморке еще одну вещь, которую не видела при первом посещении – миниатюрный, примерно в фут высотой, холодильник. От него к стене идет провод, и холодильничек ритмично урчит. Я сажусь на корточки и тяну за дверцу.

В холодильнике две полочки. На верхней лежат три маленькие бутылочки с водой.

– Хорошее насыщение организма водой очень важно, – серьезно изрекает Нина.

– Да…

Видя ошеломленное выражение моего лица, она улыбается:

– Само собой, это твой холодильник, и ты можешь класть туда все, что тебе заблагорассудится. Просто мне захотелось дать тебе что-то для почина.

– Спасибо. – Ничего особо странного в этом нет. Одни люди кладут на подушку мятные пастилки, Нина же оставила три маленьких бутылочки с водой.

– Ладно… – Нина вытирает ладони о бедра, хотя руки у нее в незапятнанном состоянии. – Я, пожалуй, оставлю тебя, чтобы ты могла распаковать вещи и приступить к уборке. А я пошла готовиться к завтрашнему собранию КУР.

– КУР?

– Комитета учителей и родителей. – Она смотрит на меня сияющими глазами. – Я у них вице-президент.

– Как чудесно! – отзываюсь я, потому что это то, что она хочет от меня услышать. Нине очень легко угодить. – Я только быстренько распакую сумки и приступлю к работе.

– Спасибо тебе огромное. – Ее пальцы, теплые и сухие, легонько касаются моего обнаженного предплечья. – Ты наша спасительница, Милли. Я так рада, что ты здесь!

Я кладу ладонь на дверную ручку как раз в тот момент, когда Нина перешагивает порог. И тогда я кое-что замечаю. То, что тревожило меня с того самого мгновения, когда я впервые вошла сюда. Мне становится не по себе.

– Нина?

– Угм?

– Почему… – Я прочищаю горло. – Почему замок на этой двери снаружи, а не внутри?

Нина смотрит на дверную ручку так, будто видит ее впервые.

– О! Извини, что так получилось. Мы использовали эту комнату как кладовку, поэтому, очевидно, и хотели, чтобы она запиралась снаружи. Но потом я переделала ее в спальню для наемной прислуги, и, кажется, мы так и не поменяли замок.

Если бы кому-то захотелось, он легко мог бы меня здесь запереть. А в комнатке только одно окно, выходящее на задний двор. Это же смертельная ловушка!

Но опять же, с чего бы это кому-то запирать меня здесь?

– Можно мне ключ от комнаты? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– Да я даже не знаю толком, где он.

– Мне бы хотелось иметь ключ.

Ее голубые глаза сужаются.

– Зачем? Что ты собираешься здесь хранить такое, о чем нельзя было бы знать нам?

У меня отвисает челюсть.

– Я… ничего такого, но…

Нина откидывает голову назад и хохочет:

– Шучу! Это же твоя комната, Милли! Хочешь ключ – я его тебе дам. Обещаю.

Иногда у меня возникает чувство, будто у Нины расщепление сознания. Она перескакивает с горячего на холодное по щелчку пальцев. Утверждает, что шутит, но я в этом не уверена. Впрочем, неважно. У меня все равно нет других перспектив, так что эта работа – благословение небес. Я расшибусь в лепешку, чтобы все пошло как надо. Не остановлюсь ни перед чем. Я заставлю Нину Уинчестер полюбить меня.

Она уходит, и я закрываю дверь. Хорошо бы еще и запереть, но не получится.

Затворяя дверь, я вижу в древесине отметины. Длинные тонкие линии бегут сверху вниз примерно на уровне моих плеч. Провожу пальцами по вмятинам. Они очень похожи на…

Царапины. Как будто кто-то царапал дверь.

Пытаясь вырваться наружу.

Да нет, это смехотворно. У меня паранойя. Иногда в старой древесине образуются продольные трещины. Это не обязательно означает что-то зловещее.

Внезапно в комнате становится невыносимо жарко и душно. В углу стоит небольшой обогреватель, который, я уверена, поддерживает комфортную температуру зимой, но в теплые месяцы в каморке нет ничего, что могло бы ее охладить. Придется купить вентилятор и поставить перед окном. Несмотря на то, что спаленка намного больше моей машины, это все равно очень маленькое помещение. Неудивительно, что они использовали его как кладовку. Я осматриваюсь кругом, открываю ящики комода, чтобы проверить их размер. В комнате есть небольшой встроенный шкаф, в котором едва хватает места, чтобы повесить мои немногие платья. Шкаф пуст, за исключением пары вешалок и небольшого синего ведерка в углу.

Пробую открыть крохотное оконце, впустить немного свежего воздуха. Ничего не выходит. Прищуриваюсь, чтобы исследовать проблему тщательнее. Провожу пальцами по раме. Похоже, она замазана и закрашена намертво.

У меня есть окно, но оно не открывается.

Я могла бы спросить об этом Нину, но не хочу создавать впечатление, что, не успев еще приступить к работе, уже предъявляю претензии. Может, на следующей неделе. Не думаю, что это прямо уж такая запредельная просьба – иметь одно открывающееся окно.

Ландшафтник Энцо сейчас на заднем дворе – подстригает траву газонокосилкой. Останавливается на мгновение, чтобы вытереть пот со лба мускулистым предплечьем, а затем поднимает взгляд. В крохотном оконце он видит мое лицо и качает головой – как и в тот раз, когда я встретила его впервые. Вспоминаю слово, которое он прошипел мне по-итальянски, прежде чем я вошла в дом: «Pericolo».

Достаю свой новенький телефон. Экран оживает при прикосновении, его заполняют иконки для сообщений, звонков, погоды и прочего. Когда меня посадили в тюрьму, подобные телефоны еще не были распространенным явлением, а когда я вышла, у меня не было средств приобрести такой. Но в паре мест временного пребывания для досрочно освободившихся мне встречались девушки, владевшие подобными телефонами, так что я немного знаю, как ими пользоваться. Знаю, на какую иконку нажать, чтобы попасть в браузер.

В окне браузера я пишу: «Перевести pericolo». Сигнал здесь, на чердаке, наверное, слабый, потому что поиск занимает много времени. Проходит почти минута, прежде чем на экране высвечивается перевод:

Опасность.

4

Следующие семь часов я провожу за уборкой.

Нина не cмогла бы сделать свой дом грязнее, даже если бы постаралась. В каждой комнате – полный разгром. В коробке из-под пиццы на журнальном столике все еще лежат два куска пиццы, а дно коробки залито чем-то липким и вонючим. Жижа протекла, и коробка приклеилась к столешнице. Чтобы убрать безобразие, потребуется замочить все это на час, а потом тридцать минут интенсивно скрести.

Кухня хуже всего. Мало того, что мусорное ведро переполнено, здесь стоят еще и два мешка с отходами, чье содержимое пересыпается через край. Когда я поднимаю один из мешков, чтобы вынести на улицу, выясняется, что у него разорвано дно, и мусор разлетается по всему помещению. Вонь стоит ужасная. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не сблевать.

В мойке громоздится гора посуды, и я в недоумении: почему Нина просто не загрузила ее в свою суперсовременную посудомоечную машину? Но тут я заглядываю в машину и обнаруживаю, что и та забита под завязку. Эта женщина не считает нужным поскрести посуду перед тем, как заложить в посудомойку. А заодно и не считает нужным ее запустить. Чтобы разделаться со всеми грязными тарелками и приборами, мне приходится загружать машину три раза. Кастрюли-сковородки я мою отдельно, и на многих из них засохшие остатки еды многодневной давности.

К середине дня я снова делаю кухню более-менее пригодной для обитания. Горжусь собой. Это первый мой тяжелый рабочий день после увольнения из бара (совершенно несправедливого увольнения, но такова уж моя жизнь), и я чувствую себя прекрасно. Все, чего я хочу, это продолжать работать здесь. И по возможности иметь в своей комнате открывающееся окно.

– Вы кто? – раздается тоненький голосок.

Я как раз вынимаю из машины последнюю партию посуды. Вздрагиваю и резко поворачиваюсь. Позади стоит Сесилия, ее бледно-голубые глаза буравят меня. Она одета в белое платье с оборками, которое делает ее похожей на куклу. Под куклой я подразумеваю ту говорящую штуковину, которая убивала людей в «Сумеречной зоне».

Я не заметила даже, как она вошла. Нины тоже нигде не видно. Да откуда вообще взялся этот ребенок? Если вдруг окажется, что Сесилия уже десять лет как померла и превратилась в призрак, я тут же уволюсь.

Хотя, скорее, нет. Но обязательно потребую повышения зарплаты.

– Привет, Сесилия! – весело говорю я. – Меня зовут Милли. С этого дня я буду работать в вашем доме – убирать, стирать и присматривать за тобой, когда твоя мама попросит. Надеюсь, нам с тобой будет интересно.

Сесилия моргает своими блеклыми глазами.

– Я хочу есть.

Ах да, надо не забывать, что она обычная девочка – ест, пьет, капризничает и ходит в туалет.

– Чего бы ты хотела?

– Не знаю.

– Хорошо, а какая еда тебе нравится?

– Не знаю.

Я скриплю зубами. Сесилия превратилась из жуткой девочки в противную девчонку. Но ведь мы только-только познакомились. Уверена – пройдет несколько недель, и мы станем лучшими друзьями.

– Ладно, я сейчас приготовлю тебе перекус.

Она кивает и залезает на один из табуретов, окружающих кухонный остров. Ее глаза по-прежнему сверлят меня, как будто силятся прочесть все мои тайны. Лучше бы ей усесться в гостиной и смотреть мультики по своему гигантскому телевизору, чем сидеть здесь и… пялиться на меня.

– Что тебе нравится смотреть по телевизору? – спрашиваю я, надеясь, что она поймет намек.

Она набычивается, как будто я ее оскорбила.

– Я предпочитаю чтение.

– О, это здорово! Что тебе нравится читать?

– Книги.

– Какие?

– Которые со словами.

Ах вот, значит, ты как, Сесилия. Ладно, если она не хочет говорить о книгах, я могу сменить тему.

– Ты только что вернулась из школы? – спрашиваю я.

Она хлопает глазами:

– А откуда же еще?

– Но… как же ты добралась до дому?

Сесилия испускает раздраженный вздох.

– Мама Люси забрала меня с балета и привезла домой.

Минут пятнадцать назад я слышала, как Нина возится наверху, значит, полагаю, она дома. Интересно, должна ли я дать ей знать, что ее дочь вернулась из школы? С другой стороны, не хочется ее беспокоить, к тому же одна из моих обязанностей – присматривать за Сесилией.

Благодарение богу, девочка, кажется, потеряла ко мне интерес и принялась копаться в своем бледно-розовом рюкзачке. Я нахожу в шкафу немного крекеров Ritz и банку арахисового масла. Намазываю масло на крекеры, как это, бывало, делала моя мать. Повторение движений, которые так много раз проделывала для меня мама, заставляет меня почувствовать легкую ностальгию. И грусть. Никогда не думала, что мать вышвырнет меня из своей жизни. «Всё, Милли. Это последняя капля».

Покончив с маслом, я тонко нарезаю банан и кладу по ломтику на каждый крекер. Обожаю комбинацию арахисового масла с бананами.

– Та-да! – Ставлю блюдо с вкусняшками перед Сесилией. – Крекеры с арахисовым маслом и бананами!

Ее глаза расширяются.

– Арахисовое масло и бананы?

– Поверь мне – это очень вкусно.

– У меня аллергия на арахисовое масло! – Щеки Сесилии становятся пунцовыми. – Оно может меня убить! Ты пытаешься меня убить?

У меня падает сердце. Нина не упоминала об аллергии на арахисовое масло. И ведь банка преспокойно стоит в кухонном шкафу! Если у ее дочери смертельная аллергия на арахисовое масло, почему оно вообще водится в их доме?!

– Мамочка! – вопит Сесилия и мчится к лестнице. – Служанка пыталась отравить меня арахисовым маслом! Мамочка, спаси!

О Господи.

– Сесилия! – свистящим шепотом произношу я. – Это была случайность! Я же не знала, что у тебя аллергия, и…

Но Нина уже несется вниз по лестнице. Несмотря на беспорядок в доме, она выглядит как с иголочки в очередных своих ослепительно-белых юбке и блузке. Белый – ее любимый цвет. У Сесилии, судя по всему, тот же вкус. И обе составляют пару к дому.

– Что происходит? – вскрикивает Нина, сбежав вниз.

Я съеживаюсь, когда Сесилия бросается к матери и обхватывает ее руками.

– Мамочка, она заставляла меня есть арахисовое масло! Я говорила ей, что у меня аллергия, но она не слушала.

Бледная кожа Нины вспыхивает.

– Милли, это правда?

– Я… – В горле у меня совсем пересохло. – Я не знала, что у нее аллергия. Клянусь!

– Я же говорила тебе о ее аллергиях, Милли! – хмурится Нина. – Это неприемлемо!

Никогда она мне не говорила! Ни слова о том, что у ее дочери аллергия на арахис. Голову даю на отсечение. А даже если бы говорила, то почему в шкафу стоит банка с арахисовым маслом?! Впереди, на самом виду!

Но она не поверит ни одному моему оправданию. В ее голове я чуть не убила ее дочурку. Вижу, как работа уплывает из моих рук.

– Я очень виновата. – Ком в горле мешает мне говорить. – Наверное, я забыла. Обещаю – впредь этого не повторится.

Сесилия рыдает, а Нина, прижав дочку к себе, ласково гладит ее белокурые волосы. В конце концов рыдания утихают, но Сесилия продолжает липнуть к матери. Я ощущаю сильнейший укол вины. Глубоко в душе я знаю, что нельзя кормить ребенка, не посоветовавшись с родителями. Я полностью неправа, и не будь Сесилия начеку, могло случиться необратимое.

Нина делает глубокий вдох. На мгновение закрывает глаза и снова открывает.

– Хорошо. Но обещай, что больше не станешь забывать о таких важных вещах.

– Не стану. Клянусь! – Я сцепляю руки вместе. – Давайте я выкину банку?

Она пару секунд молчит. Затем:

– Нет, лучше не надо. Мало ли – вдруг понадобится.

Мне хочется вскинуть вверх руки. Но если хозяйка предпочитает хранить смертельно опасную субстанцию в своем доме, то это ее решение. Зато я твердо уверена: я больше никогда даже не подойду к этой банке.

– Да, кстати, – добавляет Нина. – Когда будет готов ужин?

Ужин? Я еще и готовить должна была? Кажется, Нина вообразила себе еще один разговор между нами, которого никогда не происходило? Но я не собираюсь снова оправдываться после провала с арахисовым маслом. Покопаюсь в холодильнике и найду что приготовить.

– В семь часов, – полувопросительно говорю я. Три часа – этого времени более чем достаточно.

Она кивает.

– И никакого арахисового масла к ужину, верно?

– Нет, конечно же нет!

– Пожалуйста, больше не забывай, Милли.

– Не забуду. Больше ни у кого нет аллергий на что-либо? Или непереносимостей?

Может, у ее дочурки аллергия на яйца? На укусы пчел? На слишком большое домашнее задание? Я обязана знать. Мне нельзя рисковать снова попасть впросак.

Нина качает головой. Сесилия отрывает зареванное лицо от груди матери и обвиняюще смотрит на меня. Мы с ней неважно начали. Но я найду способ исправить наши отношения. Приготовлю для нее пирожные или что-нибудь в этом роде. С детьми все просто. Со взрослыми сложнее, но я полна решимости завоевать и Нину, и Эндрю.