Текст книги "Формула успеха"

Автор книги: Фредерик Филипс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

В тот момент мы были первыми, кто предлагал наисовременнейшее компьютерное оборудование для телефонных коммутаторов по всему миру, и я надеялся, что нашей компании удастся привнести эту технику во многие страны.

«Эволюон»

На Брюссельской выставке 1958 года «Филипс» выступил с необычным шоу в павильоне вызывающе современной конструкции. Мы хотели сделать что-то такое, что осталось бы в памяти посетителей «Экспо», уставших от впечатлений. Идея оказалась столь удачна, что наш павильон посетили полтора миллиона человек. Но после выставки экспозицию пришлось разобрать.

Между тем трудно было понять, не напрасно ли мы истратили миллион гульденов. Вот я и предложил не участвовать больше во всемирных выставках, а деньги, выделенные на это, откладывать. Тогда мы сможем скопить достаточно, чтобы построить в Эйндховене постоянный выставочный павильон, пригодный также для обучения, демонстраций и лекций. Предложение было принято, и мы стали ждать подходящего случая для возведения такого сооружения.

Когда я стал президентом, меня осенило, что предстоявшее в 1966 году празднование 75-летия «Филипса» – как раз такой случай. «Филипс» процветал. Идея была встречена одобрительно. Но каким будет здание? Кто из архитекторов его спроектирует?

Как-то за обедом мы обсуждали этот вопрос с Лео Калфом, который всегда отвечал за наши международные экспозиции. Филипсовский павильон в Брюсселе проектировал Ле Корбюзье, но нанимать его еще раз не хотелось. Подумывали было о проведении международного конкурса на лучший проект, однако вскоре отказались и от этого. Судили-рядили, пока я не спросил самого Калфа, как он представляет себе такое здание. На обороте обеденного меню Калф набросал три варианта: нечто вроде «летающей тарелки» на ножках, куб, балансирующий на одной вершине, и шарообразную структуру. Летающая тарелка запала мне в душу.

– И каким ты представляешь себе такое здание? – спросил я.

– Воздушным и светлым, выполненным в современных, плавных линиях…

– Послушай, а почему бы тебе самому его не спроектировать? – перебил я.

– Да я ведь уже на пенсии. Стоит ли ввязываться в такой огромный проект?

– Ты справишься, я уверен!

– Но тогда мне нужен молодой архитектор в помощники.

– Пожалуйста! Есть кто-нибудь на примете?

– Пожалуй, молодой де Бевер из местных, эйндховенских, как раз подойдет.

Калф сделал эскиз, который сразу понравился и мне, и правлению. Стоимость строительства оценили в девять-десять миллионов гульденов, дороговато. Однако, поскольку мы не участвовали уже в нескольких выставках, кое-что накопилось. Выбрали место для строительства: нам очень приглянулся участок, большая часть которого принадлежала муниципалитету. Я показал эскиз мэру, спросив, как бы ему понравилось вот такое здание на вот этом месте. Вообще-то он предполагал выстроить там новое здание управы, но нам перечить не стал.

Итак, план предстояло реализовать. И мои коллеги взирали на него с одобрением, но я – я прямо-таки светился энтузиазмом. И это был воистину царский жест, когда в качестве подарка к юбилею эйндховенский муниципалитет преподнес «Филипсу» участок, выбранный нами под строительство павильона.

Строить было решено из бетона. Покончив с расчетами, сочли, что нижнюю часть устрицеподобной структуры вполне возможно сделать из бетона, однако для верхней части это рискованно, и ее, видимо, придется делать из стали. Я возражал. «Филипс» должен выстроить современное здание, а не конструкцию в стиле Эйфелевой башни! Снова сели за расчеты, обратились к ведущим архитекторам за советом. И все равно настал день, когда проектировщики явились ко мне с вытянутыми физиономиями: невозможно, и все. Но я все-таки настаивал на том, что нужно найти выход. И ведь нашли! Причем в равной мере и уникальный, и красивый. Суть его заключалась в том, что крыша, легкая и прочная, будет состоять из гексагональных панелей на скелете из бетонных реек.

Стало поджимать время. В 1965 году я беседовал с министром жилищного строительства. До юбилея оставалось всего полтора года, пора было приступать к закладке фундамента. Я объяснил министру, что мы должны начать как можно скорее, и попросил разрешения воспользоваться строителями, выделенными нам правительством под этот проект. Министр отказал: он считал, что нужды жилищного строительства важнее. Тогда я предложил: он выделяет нам дополнительную квоту на строительство жилых домов, и мы приступаем немедленно, поскольку проекты готовы. Но за это мы хотели бы получить разрешение так же немедленно начать и строительство нашей «летающей тарелки».

– Господин Филипс, – сказал он, – если вы считаете, что вам по силам выстроить столько жилых домов дополнительно, я дам вам на это разрешение, однако не ранее середины июня.

– Очень хорошо, я думаю, мы справимся. Но тогда мы начнем рыть котлован прямо сейчас!

– Приступайте, поскольку для этого разрешения вам не требуется, но вы должны понимать, что идете на риск.

– Согласен. Иду на риск. Но мы договорились о том, что строительство нашего здания может продолжаться, если мы покажем удовлетворительные результаты строительства жилья?

– Договорились.

Я вернулся домой очень собой довольный, поскольку и квота на строительство дополнительных жилых зданий была нам также на пользу. И, кроме того, можно было приступить к котловану. Закипела работа. Стройка таила множество непредвиденных трудностей, но все они были преодолены. За каждой стадией строительства я следил с пристрастием, ведь архитектура – это моя любовь. По воскресеньям мы с Сильвией и мальчиками приезжали на стройку, карабкались по лестницам, отмечали, сколько уже всего сделано.

Понемногу воздвигалось довольно внушительное сооружение, в котором по окончании строительства предстояло разместить экспозицию. Над созданием выставки работала творческая группа. Профессору Й. Ф. Шаутену принадлежит концепция постоянной экспозиции: как побороть страх, который человек испытывает перед научно-техническим прогрессом. Идея состояла в том, что посетитель входит в непосредственный контакт с плодами научно-исследовательских и технических разработок, а все вокруг демонстрирует те блага, которые развитие науки и техники обеспечивает человеку в таких областях жизни, как питание, здоровье, жилье, средства связи и образование.

Воплотить эту мысль мы попросили Джеймса Гарднера, англичанина, широко известного своим умением передать идею посредством живописного изображения. Он разработал проект оформления. Затем создали девятнадцать рабочих бригад, по одной на каждую секцию, и они начали с энтузиазмом работать. Название экспозиции – «Эволюон» – принадлежит Жаку Клейбауру, и происходит оно от слов «эволюция» и «электрон».

Когда потребовалось решить, на какой уровень образования в среднем ориентировать экспозицию, остановились, в качестве стандарта, на уровне знаний шестнадцатилетнего учащегося средней школы. Впрочем, найдется что посмотреть и людям попроще. Сошлись также на том, что марка «Филипс» будет не на виду. Только на последнем из трех кольцевых выставочных этажей выделено место для рассказа об истории концерна.

Это был настоящий бег наперегонки со временем. По понедельникам, утром, до еженедельных заседаний правления, руководители проекта «Эволюон» приходили ко мне в кабинет, чтобы обсудить положение дел. Снова и снова мне говорили, что то-то и то-то ни за что к сроку не сделать. Я всегда отвечал: «Не волнуйтесь! Не успеете – ну и ладно. Попросим мальчиков из выставочного отдела закрыть пустые места картоном». Ничего страшней услышать они не могли. Что бы там ни было, никогда в жизни они бы не допустили, чтобы витрину, за которую они отвечают, закрыли картоном. Так что моя уловка срабатывала прекрасно.

В итоге здание оказалось дороже, чем мы рассчитывали, и даже имея полмиллиона посетителей в год, «Эволюону» не стать золотой жилой. Но дефицит составляет меньше одного процента нашего годового бюджета на общественную работу, и эти деньги себя более чем оправдывают. Более того, у «Эволюона» есть собственный бюджет для поддержания экспозиции в современном состоянии – и это преимущество, которым могут похвастать немногие научно-технические выставки.

Открыл «Эволюон» 24 сентября 1966 года принц Бернард. Это было большое событие, и тот факт, что на нем смогла присутствовать моя мать, придал ему дополнительную торжественность. Восьмидесяти восьми лет, она сидела в первом ряду, и когда пришла моя очередь говорить, я не смог удержаться и попросил ее встать, чтобы все, кто так много слышал об «отце», Антоне Филипсе, смогли увидеть и «мать» концерна. Оглушительные аплодисменты, это было очевидно, согрели ей сердце, а для меня это стало одной из самых значительных минут того незабываемого дня.

В тот же день персонал преподнес компании прекрасный карильон – набор колоколов, установленный на башне рядом с «Эволюоном». Колокола зазвонили под звуки филипсовского оркестра: незабываемое сочетание музыки и зрелища. День был чудесный, по-летнему теплый, и когда появились оркестранты, обновившие свою красную парадную форму, на начищенных медных инструментах сияли солнечные блики.

Назавтра наше семейство ожидал сюрприз. Как сказали, в подготовке его приняли личное участие все директора заводов за пределами Голландии – 141 человек. После обеда мы с Сильвией и детьми вышли из «Вилевала», чтобы его принять. Мы не имели представления, что бы это могло быть, и терялись в догадках. Наконец появился трактор, таща за собой платформу, на которой был установлен еще один карильон, причем колокола его вдруг все зазвонили. Подарок, как и было задумано, установили у нашего дома. На колоколах выгравированы имена дарителей. Мы были в восторге, и по сей день восхищаемся им все снова и снова, когда он каждый час вызванивает мелодию. А когда мы гуляем в лесу и слышим звучащий в отдалении перезвон, нам кажется, что мы переносимся в сказку.

Год 1966 был триумфальным для «Филипса», для моей жены, для меня. Несколько лет спустя нас посетила, по причинам сугубо личным, скорбь. Ранним утром 4 января 1969 года скончался Франц Оттен, буквально через несколько дней после того, как ему исполнилось 72 года. В апреле 1968 года он вышел в отставку с поста председателя наблюдательного совета, произнеся поистине блистательную речь на ежегодном собрании акционеров. Прощаясь с ним над его могилой, я вспоминал его как крупного деятеля промышленности и моего близкого друга. Подлинные памятники Францу Оттену, на мой взгляд, – это многочисленные заводы и проекты, в Голландии и за рубежом, которые выросли под его вдохновенным руководством.

В декабре того же года умерла моя теща, госпожа Дигна Виландер-Хейн. Последние десять лет она провела с нами в «Вилевале». Мы очень ее любили, особенно дети, для которых «бабушка Дигна» была непременным атрибутом дома. Ее желание избежать длительной болезни милосердием Всевышнего было исполнено.

Вскоре, 7 марта 1970 года, скончалась в возрасте 91 года и моя мама. Это была личность необыкновенно трудолюбивая, ведомая по жизни мощным чувством социального сострадания. До самых преклонных лет она сохранила редкую волю. За работу в Красном Кресте во время первой мировой войны ее наградили и нидерландским, и бельгийским орденами. По случаю 60-й годовщины «Филипса» министр труда преподнес ей Рыцарский крест Льва Нидерландов, что для женщины – честь необычайная.

В последний год жизни она все еще поддерживала активную переписку, как и подобает главе семьи, со всеми своими многочисленными племянниками и племянницами. Будучи далеко за восемьдесят, любила поиграть в гольф. По меньшей мере раз в неделю я приходил к ней поболтать, поскольку она по-прежнему хотела быть в курсе всех дел компании. Сколько бы я ни рассказывал, все было мало. Где открыли какой завод, кто занял какой пост, как прошла последняя поездка за рубеж…

Она не жаловалась на неудобства преклонных лет, даже когда отказали ноги и пришлось весь день проводить в кресле на колесах. Но общаться с нами ей становилось все трудней. К счастью, конец наступил тихо и безболезненно.

Прощание с постом президента

Сороковую годовщину моей работы в «Филипсе» отметили в январе 1971 года многолюдным собранием, во время которого министр экономики наградил меня Большим крестом ордена Оранж-Нассау. Чествование закончилось впечатляющим парадом: посланцы всех стран, где имелись представительства «Филипса», промаршировали под своими национальными флагами, и каждое преподнесло мне подарок, характерный для этой страны. Конечно же, и моя любимая ассоциация «Эммерс», объединяющая работников цехов механической обработки, не могла не поздравить своего почетного члена! Два дня спустя в филипсовском центре отдыха было дано специальное варьете-шоу, в котором приняли участие филипсовцы из всей Европы.

После представления нас ждал еще один сюрприз. Мы с женой никогда не забудем того момента, когда в вестибюле выстроился мужской хор во фраках и мы вдруг распознали хорошо знакомые нам лица множества высших руководителей концерна. Эта музыкальная компания, собранная для такого случая под дирижерской рукой знаменитого руководителя Маастрихтского хора Кокелькорена, спела куплеты, темой которых послужила моя скромная персона. Пожалуй, эту капеллу из облеченных ответственностью мужей можно было бы назвать самым высокооплачиваемым мужским хором в мире…

Еще один незабываемый для нас миг – приглашение в Королевский дворец, где королева наградила меня Золотой медалью «За предприимчивость и изобретательность». В то время единственным здравствующим нидерландцем, кавалером такой медали, был профессор Тейссе, выдающийся строитель дамб в Зёйдер-Зе и дельте Рейна и Мааса. У моего отца эта награда тоже была, но сам я ни на мгновение не почитал себя ее достойным, и потому просто лишился дара речи.

Мое семидесятилетие отметили вечеринкой «на четвертом этаже». Такие вечеринки вошли в обычай с тех времен, когда кабинеты руководителей концерна располагались на четвертом этаже нашего старого управления. И сейчас по таким поводам, как личное празднество кого-нибудь из членов правления, также организуются пирушки, на которые приглашаются буквально все, кто работает на верхних четырех этажах нового здания управления – члены правления, секретарши, швейцары, официантки и уборщицы. Теперь, когда настала моя очередь, я предложил карнавал. И тогда члены правления устроили настоящий показ мод, нарядившись в экзотические костюмы, преподнесенные мне в моих странствиях. Один за другим, наряженные арабами, индийцами или африканцами, появлялись они под речи, безжалостно меня высмеивающие. Да и персонал моего собственного офиса оказался ничуть не добрее моих коллег. Они сыграли скетч под названием «Один день из жизни президента», смотреть который без хохота оказалось решительно невозможно.

И тут настал момент, когда бразды правления пришлось передать преемнику. Я часто бывал свидетелем того, как старые капитаны промышленности, во всем остальном настоящие морские волки, терпели полную неудачу в том, что касалось выбора преемника, тем самым почти сводя к нулю все, чего им удавалось добиться в жизни. Сам я в этом отношении мог быть совершенно спокоен, поскольку, обсудив на правлении, мы единодушно пришли к выводу, что лучше кандидатуры, чем Хенк ван Ремсдейк, не найти. За плечами у него был огромный опыт работы на посту управляющего сбытом в Голландии, да и в качестве члена президиума «изнутри» знал, как организована деятельность президента. Этот человек обладает острым аналитическим умом, принадлежит к тому сорту людей, который предпочитает принимать решения, предварительно согласовав его с сотрудниками, и умеет обеспечить руководство, не нагоняя страху и не заводя любимчиков. Здоровье у него превосходное, и, как бывший спортсмен (футболист был просто незаурядный, и прекрасно играет в гольф и теннис), обладает спортивным азартом. Мы знали, что и за рубежом отдают должное и его способностям, и нраву.

Поначалу ему пришлось нелегко, поскольку во второй половине 1970 года компания пережила довольно серьезный спад. Мы с Лe Клерком, вернувшись из длительной поездки по Дальнему Востоку, обнаружили, что осень оказалась хуже, чем ожидалось. В 1971 году «Филипсу» пришлось приспосабливаться к очень непростым обстоятельствам, что стало для ван Ремсдейка испытанием, из которого, однако, он и его команда вышли с честью.

Между тем мне было очень нелегко проститься с Международным советом концерна. В последний раз я стал свидетелем того, как мои добрые друзья собрались вместе. Отныне совет возглавил Хенк ван Ремсдейк, моя роль закончилась. С 1954 года я участвовал во всех бурных спорах совета, мне было трудно не чувствовать боли от расставания. Прощальный вечер этой конференции был отмечен впечатляющим ретроспективным обзором всех видов деятельности «Филипса».

Что до меня, то десять лет моего президентства пролетели как один миг. Конечно, оглядываясь назад, я очень хорошо вижу что тем не менее это был период, богатый событиями. Весь срок здоровье мое было как нельзя лучше. Это благодатное обстоятельство позволило и много путешествовать, и выполнять свои обязанности в Эйндховене. Однако трудно найти слова благодарности моим друзьям – членам правления. Проститься с ними мне оказалось трудней всего, и я не стыжусь признаться, что был глубоко растроган, когда по очереди обменивался с каждым из них прощальным рукопожатием. Мой преемник ван Ремсдейк принял под свое начало блестящую команду таких людей, как Лe Клерк, ван дер Путтен, Нордхоф, Касимир, Брек, Панненборг, Вейнс и ван Мурик. Покидая свой капитанский мостик, я со спокойной совестью оставил корабль на них.

Глава 21
За пределами «Филипса»

Когда дело касалось руководящей работы за пределами «Филипса», я придерживался иной линии поведения, чем мой отец. Тот был всецело поглощен «Филипсом». Конечно, он основал в Эйндховене множество учреждений, не впрямую родственных «Филипсу», включая Эйндховенскую телефонную компанию, филипсовский «Кооператив», школы и жилищные ассоциации. Однако обычно он избегал деятельности, выходящей за рамки «Филипса», такой, к примеру, как участие в работе профессиональных рабочих объединений. Меня же, напротив, живо интересовали все аспекты промышленной жизни.

После второй мировой войны, когда угольные шахты стали основой экономического возрождения страны, я вошел в состав Угольного совета. В те годы шахтеры котировались очень высоко. Их основательно готовили, им хорошо платили, и угольщики знали, что они – опора национальной экономики. Интенсивно шла разработка месторождений. Я находил, что опыт бригадной работы в угольных забоях уникален, и как социальные, так и технические его аспекты крайне меня занимали.

Угольный совет давал правительству рекомендации по обеспечению топливом в масштабах страны. Помимо добычи угля и коксохимической промышленности, важное место тогда заняли заводы азотосодержащих соединений. Также после войны большое значение придавалось местной добыче нефти. Затем, в 1960 году, когда я уже вышел из Угольного совета, были открыты крупные месторождения природного газа. В наши дни Государственная компания шахт (DSM) превратилась в крупный химический концерн, основное сырье которому все-таки поставляет матушка-земля.

Ассоциации наемных рабочих

После войны объединения наемных рабочих пришлось воссоздавать заново. Организацию Волтерсома, учрежденную немцами, конечно, распустили.

Новых организаций оказалось две – и я вошел в руководство обеих. Это позволило установить контакт с Фондом труда, где президенты рабочих федераций и председатели профсоюзов собирались по пятницам, чтобы обсудить социальные проблемы и выработать рекомендации для передачи правительству. Именно в Фонде были заложены основы того доверия, которое позволяло нам откровенно разговаривать друг с другом. Каждый отдавал себе отчет в том, что на первом месте стоят потребности нашей обнищавшей страны, нашего народа, поэтому обычно прийти к общему мнению оказывалось не так уж сложно. На конференции в Ко-сюр-Монтрё президент Конгресса социалистических профсоюзов Эверт Куперс высоко оценил дух сотрудничества, установившийся в нашем Фонде труда.

Консультативный совет по военной продукции

В начале пятидесятых, когда Европа осознала, что с Востока грозит опасность, Голландия стала больше тратить на вооружение. Нидерландская промышленность, рассчитывая принять в этом участие, ощутила необходимость в регулярных контактах с отделами снабжения вооруженных сил. Тогда и был сформирован Консультативный совет по военной продукции. Его председателем стал промышленник, а членами – представители министерств экономики, обороны и иностранных дел (последний – в связи с НАТО). Кроме того, в совет вошли начальники отделов снабжения армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил, председатель совета по военным поставкам, президенты различных профсоюзных конгрессов и представители промышленности. В течение десяти лет членом совета был и я, в последние годы – занимая пост председателя.

Добиться взаимопонимания поначалу было непросто. Основная задача армейских снабженцев – как можно быстрей и дешевле получить добротный товар. Остальное их не интересовало. Их нимало не волновали такие проблемы, как непрерывность производственного цикла, столь важная для промышленности (впрочем, флот тут исключение, ведь он работает с верфями на долгосрочной основе). Отношение промышленников к армии также не отличалось постоянством. В тяжелые времена производители бились за армейские заказы, но этот пыл спадал, едва только производственные мощности загружались в полную силу. Со временем мы научились лучше понимать друг друга. Я оставался в совете до тех пор, пока разъезды не стали отнимать у меня все больше и больше времени.

Наблюдательный совет мирового концерна

Меня часто приглашали войти в состав советов различных компаний. В нашем правлении мы придерживались того мнения, что разумней избегать такого рода внешней деятельности, но когда в 1948 году Генри Форд-второй поинтересовался, не соглашусь ли я стать членом совета компании «Форд-Нидерландия», я решил посоветоваться с правлением. В конце концов, «Форд» – это ведь особый случай.

Тут надо иметь в виду, что филипсовские отделения за рубежом нуждаются в том, чтобы в их советы входили толковые и влиятельные представители местного населения. Так что был известный смысл в том, чтобы один из наших руководителей стал членом местного совета другого крупного мирового концерна. В результате он мог выяснить, способен ли внести достойный вклад в работу, считаются ли с его мнением, и каково это, если не считаются, – ведь именно так и бывало с членами наших заморских советов, поскольку у многих из них недоставало промышленного опыта и руководство тамошних представительств консультировалось с ними нечасто. А кроме всего прочего, меня очень интересовало автомобильное производство.

Думаю, я оказался небесполезен. Скоро стало ясно, что нидерландское отделение «Форда» – это всего лишь филиал британского отделения, которому принадлежала большая часть акций. Поэтому внесенные нами конструктивные предложения застревали где-то на полпути. Поскольку я часто ездил в Америку и лично общался там с Генри Фордом, мы устроили так, что Амстердамская контора перешла под непосредственное ведение Детройта. После этого дела пошли куда быстрее. Мои поездки в Детройт были исключительно интересны. Я знакомился с мнениями людей, от которых зависел ход вещей, рассказывал им, что думаем мы в Амстердаме. Но и в этом случае неуклонно растущая ноша обязанностей перед «Филипсом» вынудила меня оставить эту работу. Однако впоследствии мои личные контакты с Деарборном возобновились ввиду совместной с «Фордом» работы над мотором Стирлинга.

Образование

Эта сфера никогда не переставала меня интересовать. После войны мы долго бились за то, чтобы открыть технический университет в нашем регионе, и истратили массу времени на всяческие конференции, заседания и обсуждения с чиновниками и парламентариями. Как бы то ни было, теперь у нас имеется первоклассный Технический университет, в котором учится свыше четырех тысяч студентов. Доктор Холст, глава учредительного комитета, и доктор Хенк Доргело, первый ректор университета, внесли огромный вклад в организацию его работы. Университет, к счастью, не стал отделением «Филипса», хотя между учебным заведением, готовящим инженеров, и концерном, который в них нуждается, установилась естественная взаимосвязь.

Я часто говорю, что если технические школы готовят инженеров, то мы готовим профессуру для них. Уже в тридцатые годы сотрудники наших физических и прочих лабораторий становились профессорами. На первый взгляд это было потерей для «Филипса», но таким образом естественно укреплялась система высшего образования, и со временем мы пожинали ее плоды. К примеру, один из наших асов, Ратенау, после войны сказал мне, что его приглашают профессором в Амстердам. Я сказал: «Дорогой Ратенау, конечно, нам будет недоставать вас, но вправе ли мы лишать Амстердам прекрасного преподавателя?» Он уехал, но позже вернулся руководить одной из наших физических лабораторий. И это не единственный пример того, как ученые возвращались в промышленность.

Заботил меня также вопрос выработки технических навыков, необходимых для практического применения. И не только в ремесленных училищах, но и в средней технической школе нашего города, основание которой было заложено по инициативе моего отца в 1939 году. В 1940 году еще можно было продолжать строительство. Поэтому во время войны школа была возведена, и я стал первым председателем попечительского совета. Когда в 1942 году здание пострадало от бомбардировки, нам удалось распределить классы по другим зданиям. После войны школа быстро расцвела. Сегодня это среднетехническое учебное заведение, где получают профессиональную подготовку две с половиной тысячи учащихся, причем 2100 из них – на дневном отделении и 400 – на вечернем.

Все это касается образования в Голландии. Но однажды мне пришлось заняться образованием, только подумать, в Эфиопии! Впрочем, это было не научное, а начальное обучение.

В 1963 году, во время моего визита в Эфиопию, я посетил министра образования этой страны. Рассказал ему об успехах, достигнутых в одной латиноамериканской стране, – там по радио обучали людей читать и писать. По радио!

– Но это невозможно! – воскликнул министр.

– Ваше превосходительство, – сказал я, – я бы и сам не поверил, скажи мне кто-нибудь об этом раньше! Но месяца через два я пришлю вам человека, который знает, как это делается. Соберете экспертов по образованию, он с ними все обсудит.

Идея ему понравилась, а я, вернувшись в Эйндховен, попытался найти человека, который бы в такой системе обучения разбирался. И что вы думаете? Никого не нашли! Похоже, его не существовало в природе. Тогда мы послали одного толкового парня в Латинскую Америку, чтобы он освоил там эти радиокурсы. Вернувшись, он написал дельный отчет, и тогда мы отправили его в Эфиопию. Прибыл он туда всего на месяц позже, чем я обещал, – с точки зрения эфиопа опоздание несущественное.

Этому парню пришлось преодолеть большие трудности – прежде всего ту, что он, конечно же, не знал амхарского языка. К счастью, он заручился сотрудничеством двух учителей, бегло говоривших по-английски, и с их помощью разработал учебный курс. По идее, в каждой деревне ученики должны были собираться в каком-нибудь помещении и слушать радио. Радиотексту соответствовал текст учебника. Тут возникла новая трудность. Эти люди не умели смотреть! У них никогда не было книг, они не знали, что такое газета, никогда не учились тому, как разглядывать картинку, чему наши дети учатся в процессе игры. Поэтому пришлось сначала учить их воспринимать рисованные изображения: это – крестьянин, это – плуг, это – вол. Потом перешли к буквам. Буква «А» везде одинакова: ворота с перекладиной. Потом взялись за амхарский алфавит, в котором 120 букв.

Через год, когда я снова приехал в Эфиопию, мы вместе с министром образования присутствовали на уроке. Занятия проходили в трех возрастных группах: в первой – дети от 8 до 12 лет, во второй – от 13 до 18, в третьей – те, кто старше. Уроки проводились в школе. Чтобы продемонстрировать радиометод, учитель с микрофоном сидел в одной комнате, а дети слушали громкоговоритель в другой. Кроме учебников, всем были розданы тетради и карандаши. Таким образом были организованы занятия во всех деревнях, где использовались радиокурсы.

Идея, как мне стало известно позже, провалилась. Мальчишки предпочитали играть в футбол. А среди тех, кто постарше, многие уже могли немного читать и писать и пошли на курсы в надежде, что это поможет им найти работу получше. Однако этот стимул оказался недостаточно сильным.

Тогда власти попытались придумать что-нибудь, что заставило бы людей посещать курсы, и со временем пришли к простому решению: по радиокурсам стали учить в тюрьме! Заключенным нравилось ходить в классы, и, выйдя на свободу, они уже умели читать и писать. Так что в итоге толк все-таки был. Позже этот проект перешел от нас в ведение ЮНЕСКО.

Моя жена также занималась образованием. После войны она открыла среднюю школу для девочек, где обучение опиралось на христианские принципы без привязки к конкретному вероисповеданию. Двадцать пять лет Сильвия была президентом школьного совета.

Аэропорты

В шестидесятые годы меня попросили стать председателем комитета, учрежденного Палатой коммерции Брабанта с целью продумать вопрос о строительстве второго национального аэропорта в южной части Нидерландов. Было очевидно, что огромную роль в этом играет вопрос о месте расположения аэропорта. Скоро мы пришли к заключению, что для этого необходимо изучить вопрос о потребности в воздушном транспорте во всем регионе дельты Рейна, Мааса и Шельды, включая окрестности Льежа, Рур, Брабант, Фландрию, Зеландию и городскую агломерацию в треугольнике Роттердам – Гаага – Амстердам.

Остановились на том, что аэропорт хорошо бы разместить на линии, соединяющей Роттердам и Антверпен, но необходимо обговорить этот вопрос с бельгийцами, нашими южными соседями. Сейчас уже 1977 год. Решение так и не принято. Даже если аэропорт материализуется лишь через десять лет, все равно пора бы уже определить, где именно его строить. Иначе все приемлемые участки окажутся заняты!

Все эти дискуссии со всей очевидностью показали, что при решении вопроса о местоположении аэропорта чрезмерно ориентируются на позиции охраны окружающей среды, тогда как экономическим фактором пренебрегают. В любом комитете, собравшемся по поводу строительства аэропорта, найдешь сколько угодно экспертов по городскому и сельскому планированию, но представителей авиакомпаний или фирм, нуждающихся в воздушных перевозках (к примеру, туристических), там всегда не хватает. Это, на мой взгляд, странно. Ведь в обыденной жизни каждый, кто собирается открыть магазинчик, хочет прежде всего найти такое место, где к нему пойдет покупатель.