Текст книги "Формула успеха"

Автор книги: Фредерик Филипс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

В этот период президент Сукарно постоянно путешествовал по миру. Когда в 1959 году он посетил Копенгаген, я решил переговорить с ним лично. Позвонив Оле Бьорне Крафту, датскому министру иностранных дел (мы несколько раз встречались с ним в Ко-сюр-Монтрё, и я был уверен, что он поймет мои мотивы), я попросил его организовать встречу с Сукарно, что он и сделал. Не успел я сказать несколько слов по-английски, как Сукарно предложил:

– Отчего бы нам, господин Филипс, не говорить по-нидерландски? Это легче для нас обоих.

Он предложил сигарету. Я отказался, пояснив, что давно не курю и что это обстоятельство значительно облегчило мне жизнь: в тюрьме я видел, как тяжко приходилось без сигарет моим товарищам-заключенным. Сукарно со смехом заверил меня, что когда у него были «неприятности» такого рода, это проблемы не составляло. Так наш тюремный опыт создал почву для взаимопонимания. Тут я сказал, что прибыл для встречи с ним как частное лицо, исключительно по своей инициативе и никого не представляю.

– Господин президент, – продолжил я, – я нахожу достойным сожаления то, что между нашими странами сложились такие плохие отношения. Улучшить их я не в состоянии, но обсудить с вами хотел бы. Я понимаю, что наше голландское высокомерие сделало с вами и с вашей страной. Конечно, я горжусь успехами Голландии, но считаю, что это не дает никаких оснований для чувства превосходства.

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Мои лучшие друзья – голландцы.

– Но давайте будем честны. Мы, должно быть, ужасно вам досадили.

Помолчав, он сказал:

– Да, вы правы.

И мы перешли к обсуждению проблем Новой Гвинеи.

– В Голландии нет ни души, кому хотелось бы остаться в Новой Гвинее навсегда, – сказал я, – но и вы должны понимать, что у нас есть обязательства по отношению к населению острова. Кроме того, мы начали там целый ряд проектов по развитию – их следует завершить.

– Для нас это неприемлемо!

– Но давайте представим на минуту, что вы согласны с тем, что мы можем продолжать определенные проекты в течение пяти или десяти лет. Вы ведь знаете – мы нация школьных учителей, которые обожают учить других, как нужно работать.

– Это правда, но мы такого условия не примем.

– Но, может быть, это станет возможным, если вы сами, со своей стороны, выдвинете его? К примеру, скажете: «Мы, индонезийцы, de facto берем власть над этой территорией, но с одобрением отнесемся к тому, что вы, голландцы, закончите работу над такими-то и такими-то проектами»? Такой поворот будет с облегчением воспринят в Нидерландах, поскольку здесь любят вашу страну. Каждый предпочтет решение, которое позволит спасти лицо, прямому конфликту.

– Не вижу, как это можно осуществить.

– Мы могли бы положить начало, улучшив манеру, в которой разговариваем друг с другом на публике. Зачем все время ругаться? Возьмите, к примеру, дело Шмидта. – Я имел в виду нидерландца, которого ранее приговорили к пожизненному заключению за предположительно незаконную деятельность, а недавно выпустили на свободу, что вызвало в Индонезии бурю возмущения. – Ваша пресса возражает против его освобождения, это, в свою очередь, злит нашу прессу, и так до бесконечности. Господин президент, давайте сойдемся на следующем: я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы с нашей стороны создалась более благожелательная основа для переговоров, и вы, со своей стороны, сделаете то же самое.

– Я хотел бы обдумать это. Да, я подумаю.

Мы расстались, пообещав друг другу, что расскажем другим об этом разговоре только тогда, когда наладится обстановка. Сам я держал его в тайне, поделившись лишь с Оттеном. Вернувшись в Голландию, доложил об этой беседе секретарю министра иностранных дел, а также переговорил с министром иностранных дел Лунсом. Он заявил, что мне ни в коем случае не следовало так разговаривать, поскольку, с его точки зрения, это ослабило нашу позицию. Я ответил, что слабей она стать не могла: слабей некуда. Тогда Луне пожаловался Волтерсому, и тот попытался меня отчитать.

– Послушай, я свободный человек, – сказал я. – Если я что-то решил, я это делаю.

И, как ни странно, на некоторое время из индонезийских газет исчезли нападки на Голландию. Чуть позже в Бонне стали циркулировать слухи, что я пообещал Сукарно, что наши отношения улучшатся. Конечно, наш посол сообщил об этом в Гаагу, где это только подлило масла в огонь. Но я считал, что сделал все, что мог, и не обращал никакого внимания.

После того, как в 1964 году страсти улеглись, Сукарно дал мне знать, что хотел бы повидаться со мной в Риме. Там мы и встретились за типичным «сукарновским» завтраком, на котором присутствовало человек тридцать, очень веселых.

– Пожалуйста, приезжайте в Индонезию! – сказал мне Сукарно. – Я хочу сотрудничать с «Филипсом».

– Приеду, если пригласите.

Приглашение пришло. Мне очень хотелось посмотреть, каковы возможности для бизнеса в этой огромной стране. Со мной ездил Нико Роденбург, который тогда возглавлял наш отдел телекоммуникаций. Мы пришли к базовому соглашению касательно технической помощи и обмена специалистами. Цель его была – вернуть национализированные филипсовские заводы в рабочее состояние. О восстановлении собственности, в силу политических обстоятельств, нечего было и думать, но удалось установить контакты с рядом влиятельных людей.

В итоге индонезийцы предложили нам подписать протокол о намерениях, в котором указывалось, что они хотят, чтобы «Филипс» выполнял определенные операции на заводах за плату. Результат не слишком успешный, но удивляться ему не приходилось.

В 1965 году Сукарно сменил генерал Сухарто. Тем временем я пришел к убеждению, что, если мы хотим хоть чего-то в Индонезии достичь, следует полностью контролировать свои проекты. Подписали соглашение, на основе которого «Филипс» стал первой иностранной компанией, с которой в Индонезии было создано совместное предприятие. Проект был выстроен на прочном основании. Его разработке предшествовали переговоры, которые Тромп провел с профессором Мохаммедом Садли.

В то время мне никак не удавалось встретиться с генералом Юсуфом, министром промышленности, что было необходимо, если мы хотели, дабы новое соглашение заработало. Когда бы я ни приехал в Индонезию, генерал Юсуф непременно оказывался за границей, либо, если бывал дома, обнаруживалось, что он чрезвычайно занят. Наконец мне удалось встретить его в амстердамском аэропорту.

– На мой взгляд, генерал, – сказал я, – успех нашего совместного предприятия зависит исключительно от нас с вами. Мы с вами – два дядюшки новорожденного племянника – нового предприятия. Если дядья между собой ладят, молодому человеку все нипочем. Но очень важно, чтобы дядюшки доверяли друг другу. Давайте договоримся: вы не верите тем нелестным слухам, которые непременно обо мне услышите, а я, со своей стороны, буду верить только хорошему о вас.

Мы обменялись рукопожатием и установили добрые отношения. До такой степени добрые, что порой беседовали друг с другом со всей откровенностью. В конце 1974 года генерал Юсуф специально прибыл в Голландию из Рима, чтобы вручить мне высочайшую индонезийскую награду, которой когда-либо удостаивался иностранец. Я высоко ценю это. От лица президента Сухарто он заявил, что это отличие дано мне не только благодаря вкладу компании «Филипс» в развитие его страны, но и в знак признания моего личного участия в установлении дружеских отношений между двумя нациями.

В новой компании «Филипс-Ралин» создался хороший климат. Руководят ею четыре менеджера: два индонезийца и два голландца. Первым делом поставили на ноги наш исконный ламповый завод. Затем его расширили за счет бывшего велосипедного завода, где стали делать трубки для люминесцентных ламп, колбы для электрических лампочек и стекло. Президент Сухарто и султан Хаменгку Бувоно IX из Джакарты прибыли в Сурабайю, чтобы присутствовать на открытии этого модернизированного предприятия. Я сидел рядом с Сухарто, который официально пользуется индонезийским языком, и ему все переводили. Когда я спросил его, на каком языке следует говорить мне, он ответил по-нидерландски:

– Вы доставите мне удовольствие, если будете говорить по-нидерландски. Я хочу, чтобы наши отношения с Нидерландами и «Филипсом» были самыми лучшими.

Итак, я говорил по-нидерландски и, к счастью, в ответ на шутки раздавался смех. К счастью потому, что индонезийцы любят смеяться и многие хорошо понимают наш язык. С легким злорадством я заметил озадаченное выражение лица у многих дипломатов, которые не могли понять, с чего это индонезийцы так сердечно смеются.

С тех пор я бывал в Индонезии много раз и завел там много друзей. Сегодня в Бандунге работает радио– и телевизионный завод «Филипс-Ралин», это довольно крупное предприятие.

Африка

Огромный Африканский континент таит в себе невообразимый потенциал. Я бывал там неоднократно, особенно в Восточной Африке.

Во время моего первого визита в Кению меня сопровождал мой сын Тон, который длительное время работал в Африке с движением «Моральное перевооружение» и хорошо изучил некоторые страны. В тот раз в Найроби нас принимал президент Кении Джомо Кениата. Поздоровавшись, он сразу сказал:

– Знаете, господин Филипс, когда я был в изгнании, то смог за полцены купить филипсовский приемник и благодаря этому следить за всем, что творилось в мире. – Под «изгнанием» он подразумевал свое участие в 1953 году в партизанском движении «Мау-Мау». Я заметил, что ему повезло больше, чем мне: когда я был в тюрьме, нам радио не дозволялось. Кениата спросил, когда я был «внутри». Во время немецкой оккупации, сказал я.

Затем мы обсудили работу моего сына, который за несколько месяцев объездил всю Кению, показывая снятый «Моральным перевооружением» фильм «Свобода» на языке суахили, и президент воскликнул:

– Да ваш сын Антон знает землю кикуйю лучше меня!

Тон, которого поражало обилие лозунгов разрушительного содержания, сказал Кениате:

– Господин президент, нужно, чтобы ваш голос был лучше слышан по всей Африке. Он должен звучать, как рык льва!

Видимо, эти слова что-то значили для Кениаты. Неделей позже мы оказались в угандийской столице Кампала, где располагался факультет права Университета Восточной Африки – университета, общего для Уганды, Кении и Танзании. Джулиус Ньерере, президент Танзании, в торжественной обстановке вручил Кениате диплом о присвоении почетной степени доктора права. Тут мы стали очевидцами того, как понимают в Африке юмор. Огромный Кениата высился над маленьким, хрупким Ньерере. Когда ему пришлось наклониться, чтобы принять знак его нового достоинства, зрители покатились со смеху.

Затем президент Кениата произнес речь. Начал с шутки насчет того, что сегодня людям, чтобы занять какой-нибудь пост, непременно нужно хоть какое-то звание.

– Единственная должность, для которой не нужно диплома, – это министр правительственного кабинета, а требования к президенту и того меньше! До сих пор я умудрялся справляться безо всякого звания. Но сегодня для меня великая честь получить степень доктора права.

– Мы счастливы тем, что освободились от империализма, – продолжил Кениата. – Это огромное достижение! – Тут он возвысил голос: – Но нам следует опасаться еще более страшной опасности, а именно – проникновения в наши ряды ложных идей. Надо быть начеку, чтобы не пойти по дороге, которая приведет нас к доле еще более горькой, чем та, от которой мы только что ушли.

Раздались громовые аплодисменты. Сидя рядом с послом Китайской Народной Республики, я заметил, что ни он, ни его жена не аплодируют.

Из наших многочисленных бесед с президентом Ньерере особенно отчетливо мне вспоминается одна. Это произошло в 1967 году, когда я проездом был в Танзании. Он поинтересовался, имеем ли мы дело с КНР. Я ответил – объем торговли с этой страной таков, что им можно пренебречь. Поскольку Танзания тесно сотрудничала с Китаем, Ньерере спросил, в чем же дело.

– Господин президент, – сказал я, – во время войны моя страна была оккупирована немцами, и мне довелось близко познакомиться с национал-социализмом. Это была диктатура. И неважно, какой этикеткой, каким названием она прикрывается, любой диктатор всегда хочет только одного. Он хочет освободить людей от их собственной совести и заменить ее диктатом государства. Я сам, своими глазами видел, что это означает гибель души народа. Видывал я и коррупцию, но тотальная атака на душу народа куда страшнее. Поэтому я решил, что такому режиму – не важно, как он называется – национал-социалистическим, коммунистическим или как-то иначе, – если он радикально не изменится, руку помощи не протяну.

Тут разговор неизбежно перешел на Южную Африку, страну, которую я посещал много раз. Я сказал Ньерере, что, сколько ни возмущайся тем, что есть неправедного в ЮАР, там имеется один позитивный фактор, отсутствующий во всей остальной Африке, – свободная пресса. Когда дела идут не так, как должно, об этом открыто пишут газеты.

– Я чувствую родство с африканерами, поскольку мы, голландцы, из одного с ними племени. Поэтому я постараюсь помочь им, хоть и расхожусь с ними политически. Подобно нам, голландцам, они упрямые люди. Пинками их быстрей двигаться не заставишь. Да, в Южной Африке нужны перемены, но как быть с другими странами континента? ЮАР – не единственное государство, виновное в применении репрессий. До меня дошли слухи об ужасах, творящихся в Занзибаре, но я не стал бы судить о правительстве этой страны только по слухам. Белое меньшинство, – заключил я, – боится, что их загонят в море. Я не вижу другого выхода – о кровавой бойне не говорю, кроме такого, когда белые и черные найдут новую основу для совместного существования – основу, опирающуюся на принципы равенства и доверия.

– Но, господин Филипс, – ответил президент Ньерере, – эти люди хотят захватить нас.

– У меня не сложилось такого впечатления. Я разговаривал с ними. В таких терминах речь не шла.

Это был свободный обмен мнениями, но мы не убедили друг друга. Да и по другим вопросам тоже придерживались разных точек зрения.

– Я не социалист, – сказал я.

– Да, это я понимаю!

– Но, сдается мне, вы сомневаетесь в моих мотивах. Видите во мне капиталиста. Между тем наибольшее значение я придаю тому, чтобы каждый человек имел возможность полностью себя реализовать, проявить инициативу, взять на свои плечи ответственность. Если государство намерено все делать само и регулировать все, что в нем происходит, оно запускает процесс, который остановить нельзя, и люди кончают тем, что становятся рабами этого государства. Вот почему социализм для меня неприемлем.

Прощались мы тем не менее очень тепло, и я сказал:

– Представляю себе, как в следующий мой приезд вы станете ломать голову: «Как, опять этот ужасный Филипс?! Принимать его или не принимать?»

– Нет, господин Филипс, – любезно ответил президент Ньерере. – Непременно дайте мне знать, когда снова будете в наших краях. Я выделю часок, беседовать с вами мне интересно.

В наших странствиях мы не ограничивались словами. В Найроби у нас теперь работают электроламповый завод и завод грампластинок, а в Аруше (Танзания) производятся радиоприемники и проигрыватели. На заводе в Аруше работают 120 человек, из которых только один – европеец. Это поразительно, с каким рвением учатся в вечерних школах молодые рабочие. Кладовщик, кассир, наладчик и ремонтники – все это местные ребята. Такой подход – часть нашей политики, и президент Ньерере однажды сказал мне:

– Нашей стране нужно побольше Филипсов.

Да и в Южной Африке «Филипс» взял на себя множество начинаний. Последний мой визит туда пришелся на 1974 год. Сильвия ездила со мной. Целью поездки было узнать страну получше. Мы посетили места расселения исконных племен – Бофутатсвану, Транскей и другие, где нас приветствовали чернокожие вожди. Было очевидно – они очень хотят, чтобы «Филипс» строил заводы на их земле. Теперь у нас есть завод в Рослине, почти на границе с Бофутатсваной. Люди приходят оттуда и рады работе, которую мы им предлагаем. Завод выглядит опрятно и ухоженно. «Филипс» хорошо платит, и мало-помалу на разных уровнях удается преодолеть расовые различия. Наши чернокожие друзья только удивляются тому, что их братья-христиане во Всемирном Совете Церквей намерены бойкотировать промышленное развитие этих регионов.

Южная Америка

В Андах в Перу я пережил незабываемое приключение – одно из многих, выпавших на мою долю в Южной Америке. Наша дочь Дигна работала тогда с движением «Моральное перевооружение» в Латинской Америке, и я пригласил ее поехать со мной. Она хорошо говорит и по-испански, и по-португальски, так что в ее лице я имел не только приятного спутника, но и превосходного переводчика.

В Перу далекое прошлое все еще рядом. Индейское население неграмотно и живет в примитивных условиях. И все-таки они хорошо знают свою историю благодаря устным преданиям, которые передаются из поколения в поколение. Эти предания посвящены инкам, могущественную империю которых безжалостно истребили испанские завоеватели. Жители гор по сию пору питают глубоко укоренившееся недоверие ко всем, кто приходит с равнины.

Представители этой древней культуры владели любопытными технологическими секретами. Живя в регионе, где сильна вулканическая активность, они разработали эффективный метод строительства сейсмостойких зданий. Огромные каменные блоки не скреплялись цементом, но сопрягающиеся их стороны обтачивались таким образом, что при толчке сила удара полностью поглощалась.

В 1959 году мы с Дигной, сопровождаемые главой представительства «Филипс» в Латинской Америке и управляющим нашего завода, прилетели в университетский город Куско, когда-то столицу инков. Целью поездки было поселение Мачу-Пикчу, после многих веков забвения вновь открытое в 1912 году. В свое время, еще до завоевания, обитатели покинули его по причине, нам неизвестной, и испанцы о его существовании даже не знали.

Связь между Куско и Мачу-Пикчу осуществлялась посредством необыкновенной процессии, составленной из четырех древних трамвайных вагонов, каждый из которых приводится в действие фордовским мотором. Набитый в основном туристами, этот поезд выехал рано утром. Рельсы, ведущие на перевал высотой 3700 метров, не снабжены обычными в таких случаях острыми шипами, ибо это слишком удорожило бы дорогу. Вагоны идут зигзагом, сначала прямо до поворота, где стрелка переводится, после чего вагон пятится, а потом снова ползет вперед. Так они и вскарабкиваются на перевал.

Затем мы спустились в долину реки Урабамба. Усевшись рядом с водителем, ох и натерпелся я страху! Говорить о том, что пути содержатся в порядке, можно было только с большой натяжкой. Часть шпал отсутствовала, да и ограждение вдоль пути было в плачевном состоянии. Однако, как выяснилось, нужно еще большее небрежение, чтобы такие надежные трамваи перестали работать.

Для перевозки грузов пользовались двумя паровозами. Когда мы прибыли на станцию, там, чтобы отвезти в Мачу-Пикчу, нас ждал автобус. Проведя ночь в местной гостинице, назавтра можно было неспешно вглядеться в следы исчезнувшей древней цивилизации. Эта экскурсия стала желанным отдохновением от перегруженной, как всегда, деловой программы визита.

Дорога из Мачу-Пикчу в Куско прошла менее гладко. На каждом повороте приходилось подолгу стоять. Что-то не ладилось. Затем вдруг на высоте примерно трех тысяч метров оказалось, что дорогу нам преграждает сломавшийся паровик, так что надо было ждать, пока подойдет второй, чтобы его оттащить. Итак, три вагона разноязыких туристов со всех концов света застряли в пути. Мы захватили с собой пончо, так что были относительно защищены от холода, но с наступлением ночи воздух сделался прямо-таки ледяным, и пришлось развести огромный костер из собранных вокруг веток. Тогда американец, работающий в миссии в Перу, показал нам, что костерок меньшего размера дает куда больше тепла, им легче согреться. Его научили этому индейцы. Тут, к нашему изумлению, проводники-индейцы запалили кусты по всему склону горы. Это было фантастическое зрелище и, на их взгляд, вполне безобидное – ведь на мили вокруг не было ни одной живой души. Нежданно мы стали свидетелями грандиозного опустошения Андских гор, величественно вздымавшихся в небеса и по самую вершину покрытых лесом, столь отличным от европейского. Обитатели этих мест, три миллиона индейцев, еще полны недоверия к современной цивилизации.

Через несколько часов путь освободился, и поздно ночью нас доставили в Куско. Следуя в отель, мы обогнали коренастых, согнутых тяжелой поклажей индейцев. Характерной пробежкой они направлялись на рыночную площадь готовиться к торговому дню. Они пробыли в дороге долгие часы.

Бывали и сюрпризы иного рода. Один случился во время пребывания в Аргентине. В Буэнос-Айресе меня принимал главный управляющий рефрижераторной компанией. В его загородном имении устроили прием на несколько сотен гостей. Начался он с «асадо», когда на вертелах жарятся огромные куски нескольких бычьих туш. Был раскинут просторный шатер, в котором моей жене вручили брошь, и кто-то прошептал мне на ухо, что и меня тоже ожидает сюрприз. Наш главный представитель в Аргентине, Питер Лe Клерк, позже вице-президент нашего концерна, остерег меня, что по местным обычаям ни в коем случае не следует отказываться от подарка, что бы тебе ни подарили. Я пообещал, что приму все, если это не лошадь.

Снаружи между тем шли впечатляющие конные состязания, включая вольтижировку. Внезапно появился всадник верхом на особо непокорном коне, по бокам его гарцевали двое других – один с эмблемой рефрижераторной компании, другой – с эмблемой «Филипса». Эта троица приблизилась к трибуне, и среднего коня преподнесли мне. Что оставалось делать? Только сказать, что это волшебный подарок. Я тут же сел в седло и немного покрасовался. Конь был – настоящее сокровище. Но меня мучила мысль, как же я доставлю его в Голландию. И тут кто-то в толпе поднял руку и вызвался организовать перевозку. Это оказался представитель нидерландской транспортной фирмы. Чудесное животное жило у меня несколько лет в «Вилевале», пока в одночасье не погибло от бронхита.

В Бразилии у нас есть несколько крупных заводов в Сан-Паулу. Там работал мой земляк брабантец, в свое время окончивший ремесленное училище в Эйндховене, а потом возглавлявший у нас отдел металлоизделий. Поначалу опытные рабочие прибывали в Бразилию в основном из Чехословакии, Германии и Италии. Считалось, что местное население не способно в достаточной мере овладеть мастерством. Но наш брабантец презрел эти настроения и обучил работе на станках много бразильцев.

Посещая эти заводы, я пытался побеседовать с представителями рабочих, но никак не удавалось наладить контакт. Тогда я спросил:

– Скажите мне, какая именно проблема беспокоит вас больше всего? Я не имею в виду претензии к заработной плате, потому что эти претензии существуют повсюду, но что кроме этого?

Мне никто не ответил.

– О чем вы думаете, когда выходите за заводские ворота? – подступился я снова. Тут наконец что-то получилось. Оказалось, они размышляли, как же им добраться домой. Общественный транспорт оставлял желать лучшего. Приходилось ждать автобуса по часу и больше.

Когда меня пригласили в клуб промышленников Сан-Паулу, я поднял вопрос о том, как можно было бы наладить общественный транспорт.

– На мой взгляд, – сказал я, – рабочие пока еще в том настроении, что их доверие можно завоевать. Однако сомневаюсь, что это продлится долго, если не принять мер, радикально улучшающих людям жизнь.

Я даже предложил построить монорельс. В то время в Сан-Паулу было шесть миллионов населения, следовательно, резон в таком предложении был. Идея состояла в том, что промышленники могут сделать это сравнительно малой кровью, подключив местные власти и иностранного партнера, которому затем будет дана соответствующая концессия. Если за проблему взяться с умом, строительство можно было начать еще до конца года.

С тех пор прошли годы и годы, и пока это предложение не принесло никаких плодов. Впрочем, теперь, насколько мне известно, в Сан-Паулу строится метро. Отношение к делу у молодых руководителей Южной Америки меняется, и многие начинают понимать, что это обязанность руководителя – знать, с какими проблемами сталкиваются рабочие, и делать все, чтобы эти проблемы решить.

В заключение этой главы хотелось бы упомянуть о встречах с портовыми рабочими Рио-де-Жанейро. Это самоотверженные борцы за здоровые условия труда в портах. Там, после победы над гангстеризмом и создания в 1956 году демократического союза, создался удивительный рабочий климат. Я часто встречал этих рабочих, бразильских промышленников и лидеров других профсоюзов в центре движения «Моральное перевооружение», который расположен в горах поблизости от бразильского курорта Петрополис. По всей Южной Америке для борьбы за справедливость осталось еще множество причин, но то, как дух сотрудничества преодолевает классовые барьеры в различных уголках этого огромного субконтинента, порождает надежду.