Текст книги "Викинги"

Автор книги: Франц Бенгтссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 46 страниц)

Глава 12. О Тинге у Иракского Камня

На следующее утро от каждого из трех пограничных племен было избрано по двенадцать человек, от вирдов, гоингов и финнведингов. Эти люди пошли на места, которые традиционно оставались за ними, там они расселись полукругом лицом к Камню, каждая команда сидела вместе. Остальные собрались позади своих выборных, чтобы послушать, что скажут эти мудрые люди. Двенадцать вирдов сидели в центре полукруга, и их предводитель поднялся первым. Его звали Угге Молчаливый, сын Оара. Это был старый человек и имел репутацию самого умного во всем Веренде. Он мог говорить только с большим трудом, но зсе были согласны с тем, что это – знак глубины его мыслей. Говорили, что он считался мудрым еще в юности, когда, бывало, сидел по три дня на Тинге, не произнеся ни единого слова, только иногда покачивая головой.

Сейчас же он подошел к Камню, повернулся лицом к собравшимся и сказал:

– Мудрые люди собрались здесь сейчас. Очень мудрые люди из Веренда, Гоинга и Финнведена, согласно древнему обычаю наших отцов. Это хорошо. Я приветствую вас всех и призываю, чтобы наши решения были восприняты мирно. Судите мудро, на благо всех, нас. Мы пришли сюда, чтобы говорить о мире. Люди так устроены, что один думает одно, а другой – другое. Я стар и опытен, и знаю, что думаю. Я думаю, что мир – это хорошо. Лучше, чем борьба, лучше, чем огонь, лучше, чем убийство. Мир царит между нашими племенами вот уже три года, и в результате этого никому не стало хуже. Не будет никакого вреда, если этот мир будет продолжаться. Те, у кого есть жалобы, будут выслушаны, и их жалобы рассмотрены. Желающие убить друг друга могут сделать это здесь, у Камня. Таков закон и древний обычай Тинга. Но мир – это самое лучшее.

Когда он закончил свою речь, вирды посмотрели по сторонам, гордые своим вождем и его мудростью. Затем поднялся предводитель от гоингов. Его звали Соне Острый Глаз, и он был настолько стар, что двое сидевших рядом с ним держали его за руки, помогая встать. Но он сердито оттолкнул их, быстро подошел к Камню и встал рядом с Угге. Это был высокий человек, согбенный от старости, с длинным носом и редкой бородой, и хотя день был теплым и летнее солнце светило ярко, на нем было надето меховое пальто до колен и толстая шапка из лисьего меха. Он выглядел очень мудрым и обладал такой репутацией с тех пор, как кто-либо мог помнить. Его острый глаз был очень знаменит: он мог обнаружить, где зарыты сокровища, мог предвидеть будущее и предсказывать несчастья, которые будут там. Вдобавок ко всему этому, он был женат семь раз, у него было двадцать три сына и одиннадцать дочерей, поговаривали, что он очень старается довести число тех и других до круглых цифр, за что его любили и уважали все гоинги.

Он тоже призвал мир к собравшимся и хорошо говорил о мирных намерениях гоингов, которые, как сказал он, были доказаны тем, что они не предпринимали никаких вылазок против вирдов и финнведингов уже в течении четырех лет. Это, продолжал он, может быть воспринято глупыми людьми как признак того, что у них процветают слабость и лень. Но если кто-то так думает, то он ошибается, потому что они сейчас не менее готовы, чем их отцы, научить хорошим манерам любого, кто попытается им навредить, о чем могут засвидетельствовать те немногие, которые попытались сделать это. Неверно также думать, что этот мирный подход является результатом нескольких удачных лет, которые у них были в последнее время, когда урожаи были богатыми, пастбища обильными и скот не болел, поскольку сытый гоинг – столь же хороший воин, как и голодный, и с таким же гордым характером. Истинная причина их стремления к миру, объяснил он, это то, что сейчас преобладают мудрые и опытные люди, и их мнение принимается племенем.

– До тех пор пока есть такие люди, и к их советам прислушиваются,– сказал он в заключение,– мы будем процветать. Но по мере того как проходят годы, число мудрых людей сокращается, и я думаю, что из тех, на чье мнение можно положиться, осталось вживых только двое, Угге и я. Поэтому сейчас больше, чем когда-либо необходимо, чтобы вы, молодые люди, выбранные представлять ваши племена, хотя у вас в бородах еще нет седых волос, внимательно слушали, что мы будем говорить и набирались мудрости, которой пока у вас немного. Потому что хорошо, когда слушают стариков, и молодые понимают, что у них самих пока еще мало разума.

В это время к ним у Камня присоединился третий. Это был вождь финнведингов по имени Олоф Синица, он уже завоевал себе известность, хотя и был еще молод. Это был хорошо сложенный человек, с темной кожей, пронзительным взглядом и гордым видом. Он бывал в Восточной Стране, служил при дворе князя Киевского и императора Миклагардского, откуда вернулся очень богатым. Прозвище Синица ему дали после возвращения за то, что он пестро и ярко одевался. Ему это прозвище нравилось.

Все финнвединги, как выборные, так и те, кто сидел позади них, закричали с гордостью и восхищением, когда он направился к Камню, потому что он, действительно, выглядел, как вождь, и когда он занял место рядом с двумя другими около Камня, различие между ним и теми двумя бросилось в глаза. На нем был зеленый плащ, расшитый золотом, и блестящий шлем полированного серебра.

Призвав мир ко всем собравшимся, подобно двоим другим вождям, он сказал, что его вера в мудрость стариков, вероятно, не совсем совпадает с их верой. Мудрость, он считает, иногда можно найти и в более молодых головах. Есть даже такие, кто думает, что там она встречается почаще. Он согласен со старшими, когда они говорят, что мир – это хорошо. Но все должны помнить о том, что мир в наше время становится все труднее и труднее сохранять. И главная причина этого, сказал он, это та смута, которую повсюду несут с собой христиане, очень злые и хитрые люди.

– И поверьте мне,– продолжал он,– когда я говорю о христианах, я знаю, о чем говорю. Вы все знаете, что я пять лет провел в Константинополе и служил там двум императорам, Василию и Константину. Там я мог наблюдать, как ведут себя христиане, когда сердятся, даже когда их только двое, и больше не на кого излить свою злобу. Они отрезают друг другу носы и уши острыми ножами, в отместку за малейшие проступки, а иногда кастрируют друг друга. Своих молодых женщин, даже когда те очень красивые, они заточают в каменных домах и запрещают им общение с мужчинами, а если какая-нибудь женщина ослушается, они замуровывают ее в каменную стену живьем и оставляют умирать там. Иногда бывает так, что им надоедает их император, или его указы им не нравятся, тогда они берут этого императора и его сыновей, связывают и держат перед их лицами раскаленное железо до тех пор, пока их глаза не ослепнут. Все это делается во славу христианства, поскольку считается, что покалечить человека – это меньший грех, чем убить его, из этого вы можете понять, что это за люди. Если они поступают так по отношению к друг другу, что же они могут сделать с нами, которые не являются христианами, как они, если у них будет Достаточно сил, чтобы напасть на нас? Поэтому все должны остерегаться этой опасности, ее надо распознавать и уничтожать до того, как она станет больше. Разве все мы не свидетели того, как на этом самом месте христианский священник этой ночью силой пробился к Камню и совершил там убийство на глазах у вирдских женщин? Его привели сюда гоинги, возможно, специально для того, чтобы он мог совершить свое грязное дело. Это дело касается их и вирдов и некасается нас, финнведингов. Но несомненно, было бы полезным объявить на Тинге, что любой христианский священник, который появится среди гоингов, вирдов ифиннведингов, должен быть немедленно убит и на может оставаться в живых в качестве раба, тем более ему нельзя позволять осуществлять свое колдовство, в противном случае может быть много несчастий жможет начаться война.

Так сказал Олоф Синица, и многие задумчиво кивали, когда он говорил.

Он и два других вождя сели после этого на три камня, которые лежали на заросшем травой берегли перед Кракским Камнем, и Тинг начался. Согласно древнему обычаю, вначале должны были разрешаться те ссоры, которые возникли в самом этом месте, поэтому первым делом, подлежавшем разбору, было дело магистра. Угге требовал компенсации за смерть Стиркара и желал знать, кому принадлежит христианский священник и почему его привели на Тинг. Орм, который был в числе двенадцати выборных, встал и ответил, что священник может считаться принадлежащим ему, хотя фактически он – не раб, а свободный, человек.

– И долго надо искать,– добавил он,– чтобы найти более мирного человека. Он абсолютно не склонен к насилию, и единственное, что он умеет делать, это читать рукописи, петь и завоевывать благосклонность женщин. А сюда он пришел с такой миссией, которую он, как это сейчас выяснилось, уже никогда не сможет осуществить.

Потом Орм рассказал им о магистре и его миссии, о том, как его послали из Хедеби, чтобы предложить себя в обмен на священника, бывшего рабом у финнведингов, но убитого ими.

– Это дело,– сказал он,– несомненно, также позднее будет обсуждаться. А что касается того, какСтиркар погиб, об этом могут сказать те, кто это видел. Что же касается меня, то я считаю этого священника неспособным убить взрослого человека.

Соне Острый Глаз согласился, что надо послушать тех, кто видел, как все произошло.

– Но каковым бы ни был приговор Тинга по этому делу,– сказал он,– он не должен стать причиной вражды между гоингами и вирдами. Ты, Угге, должен судить только об этом конкретном случае. Этот человек – чужестранец, мало на что пригодный, к тому же христианин, так что потерей он будет небольшой, каковым бы ни было твое решение. Но ты не можешь требовать компенсации от нас, гоингов, за то, что совершил человек, не принадлежащий к нашему племени.

Заслушали свидетелей. Многие видели, как Стиркар падал с Камня с громким криком, но мог ли кто-нибудь ударить его с дальней стороны Камня, этого никто не знал. Даже Токе, сын Серой Чайки, сидевший среди двенадцати вирдских выборных, который первым прибыл на место преступления, не знал точно. Но он заявил, что крест, который священник держал в руках и который был его единственным оружием, был сделан из таких тонких прутьев, что мог служить разве что для того, чтобы убить вошь, но не произвел бы никакого впечатления на такую хитрую старую лису, как Стиркар. По его мнению, сказал он, старик просто поскользнулся и при падении сломал себе шею. Но лучше всех все видели женщины, добавил он, потому что они находились прямо на месте событий и должны были все видеть. Правда, сказал он, надо найти способ уговорить их рассказать правду.

Угге некоторое время посидел в задумчивости. В конце концов он сказал, что, видимо, ничего не поделаешь, придется выслушать женщин.

– Согласно нашему древнему обычаю,– сказал он,– женщин можно считать приемлемыми свидетелями, хотя, как можно было прийти к такому решению – этого никому не понять. Существует также обычай – по возможности обходиться без свидетельских показаний женщин, потому что если искать правду в мужчине – это все равно, что искать кукушку в темном лесу, то искать правду в женщине – это все равно, что искать эхо от кукушкиного кукования. Но в данном случае, женщины – единственные, кто точно видел, что произошло, а убийство священнослужителя на святом месте – это такое дело, которое должно быть расследовано тщательно. Следовательно, надо их выслушать.

Женщины ждали, когда их позовут, и сейчас появились все вместе,– те молодые женщины, которые танцевали вокруг Камня, и те старухи, которые помогали проводить церемонию. Все они были одеты в своя лучшие одежды и украшения, браслеты, ожерельям широкие кольца и цветные вуали. Поначалу они казались немного смущенными, когда проходили на площадку между судьями и полукругом выборных представителей. С ними был и магистр, удрученный горем, руки его были связаны, вокруг шеи была повязана веревка, за которую старухи привели его, так же как вечером предыдущего дня они вели козлов. Громкий, взрыв хохота раздался среди собравшихся, когда они увидели это.

Угте склонил голову, почесал за ухом и посмотрелна них с обеспокоенным выражением лица. Он приказал им рассказать, как погиб Стиркар, убивал его их пленник или нет. Они должны были говорить правду; и ничего, кроме правды. Хорошо было бы, сказал он, чтобы одновременно говорили не более двух-трех свидетельниц.

Поначалу женщины боялись звука собственного голоса и перешептывались между собой, и было трудно уговорить их говорить громче, но вскоре они преодолели свою застенчивость и начали охотно даватьпоказания. Их пленник, сказали они, подошел к Камню и громко закричал, а затем ударил Стиркара по голове крестом, из-за чего тот тоже закричал. Затем он ткнул крестом Стиркару в живот и столкнул его с Камня. В этом они все были согласны, хотя некоторые говорили, что священник ударил только один раз, а другие – что два раза, затем они стали спорить по этому поводу.

Когда магистр услышал их показания, он побледнел от ужаса и удивления. Подняв свои связанные руки вверх, он закричал «Нет, нет!» громким голосом. Но никто не стал слушать, что он скажет еще, астарухи дернули за веревку, чтобы заставить его зав молчать.

Угге сказал, что свидетельских показаний более, чем достаточно, потому что даже слова женщин могут считаться достойными доверия, если так много свидетельниц говорят одно и то же. Ударил ли убийца один раз или два – не имеет значения. Здесь, сказал он, они имеют перед собой ясную картину убийства священника на святом месте.

– Такое преступление,– продолжал он,– с самых древних времен считается одним из тягчайших преступлений, которые только можно совершить, и случается настолько редко, что многим удается просидеть на Тингах всю свою жизнь и никогда не иметь примеров такого. Наказание за такое преступление, о котором также говорится в древних наставлениях, никому, я думаю, не известно, кроме двоих старших среди нас, Соне и меня. Может быть, только еще ты, Олоф, считающий себя мудрее нас, знаешь его?

Было очевидно, что Олофу Синице неприятен этот вопрос. Тем не менее, он смело ответил, что часто слышал, что наказание за такое преступление состоит в том, что преступника вешают за ноги на ветке ближайшего дерева, а его голова лежит в муравейнике.

Угге и Соне заулыбались от удовольствия, когда услышали его ответ.

– Мы и не ожидали, что ты знаешь правильный приговор,– сказал Угге,– ведь ты еще так молод. Потому что для того, чтобы приобрести мудрость требуется больше времени, чем тебе этого хотелось бы. Настоящее наказание заключается в том, что преступника передают Иггу, так во времена наших отцов называли Одина, и сейчас Соне расскажет нам, как такая передача осуществляется.

– Надо найти двадцать хороших копий,– сказал Соне,– чтобы в древках не было червоточин, к каждому копью, чуть пониже наконечника, надо привязать по перекладине. После этого копья втыкаются в землю до половины своей длины, близко друг к другу, так, чтобы острия их были направлены вверх. На них кладется преступник и остается там до тех пор, пока его кости не упадут на землю.

– Таков закон,– сказал Угге.– Единственное, о чем ты забыл сказать, это то, что его надо положить на копья спиной, чтобы он мог лежать лицом к небу.

Шепот удовлетворения прошел среди собравшихся, когда они услышали о том, каким будет наказание, настолько древнее и редкое, что никто не слышал о нем. Магистр к этому времени уже успокоился и стоял, закрыв глаза и что-то бормоча себе под нос. Женщины, однако, восприняли новость о его наказании намного менее спокойно. Они закричали, что это – сумасшествие, подвергать его такому наказанию, что они, когда давали показания, не желали, чтобы случилось нечто подобное. Две из них, которые были родственницами Угге, пробились через толпу к нему, назвали его старым дураком и спросили, почему он не сказал им об этом наказании перед тем, как они стали Давать показания. Они сказали, что дали те показания, которые он слышал, потому что хотели, чтобы христианский священник остался у них, он им нравился, они считали, что он может больше, чем Стиркар. Они боялись, что если его оправдают, то он будет свободен и уйдет обратно к гоингам.

Самые яростные протесты исходили от одной из старух, которая была племянницей Стиркара. В конце концов, ей удалось успокоить остальных в такой степени, что можно было слышать только ее голос. Она была крупная, с большими руками, и тряслась отярости, стоя перед Угге. Она сказала, что в Веренде ни одно решение не принимается до того, как свое суждение не вынесут женщины, а стариков там отправляют играть в лесу.

– Я вырастила Стиркара, хоть он и злодей, заботилась о нем много лет,– кричала она,– и от негополучала средства на жизнь. Как мне теперь жить, когда он мертв? Ты меня слышишь, ты, горбатый идиот? Другой священник, молодой и красивый, и, судя по его внешности, мудрый и послушный, пришел и убил его, и никто не станет отрицать, что давно пора было сделать это. А теперь, что ты предлагаешь?  Бросить этого молодого человека на острия копий! Какая от этого будет польза? Я говорю тебе, что его надо передать мне, чтобы заменить священника, которого я потеряла. Он – хороший священник, и когда танец вокруг Камня закончился, мы все были удовлетворены его выступлением. Через девять месяцев весы Веренд сможет убедиться в эффективности его магии. Услуги такого священника понадобятся многим, и все, кто будет приходить, будут приносить ему дары. Таким образом, я получу компенсацию за мою потерю, станет ли он мне мужем или рабом. Какая польза от того, что его бросят на копья? Лучше ты сам сядь на них, ясно, что от своего возраста и своей учености ты рехнулся. Он будет моим, как плата за совершенное им преступление, если в мире существует справедливость. Ты слышишь это?

Она помахала сжатым кулаком перед носом Угге, и, казалось, размышляла, не плюнуть ли ему в лицо.

– Она права! Она права! Катла права! – кричали женщины.– Отдайте его нам вместо Стиркара! Нам нужен такой священник!

Угге взмахнул руками и закричал изо всех сил, пытаясь успокоить их. А рядом с ним Олоф Синица чуть не падал с камня, на котором сидел, радуясь унижению мудреца.

Но Соне Острый Глаз поднялся с места и сказал таким голосом, который неожиданно заставил всех замолчать.

– На собрании был провозглашен мир,– сказал он,– а мудрые люди должны терпеливо относиться к женщинам. Плохо будет, если мы позволим нарушить мир, и особенно плохо для вас, женщины, потому что в этом случае мы можем приговорить вас к порке розгами перед собранием, а это будет очень позорно для вас. Если это случиться, все будут смеяться над вами до конца ваших дней, и я думаю, что никто из вас этого не хочет. Поэтому заканчивайте крики и восклицания. Но перед тем как вы покинете это место, мне хотелось бы задать вам один вопрос. Бил ли христианский священник Стиркара или нет?

Женщины уже успокоились. Они единодушно ответили, что он даже не дотронулся до него, а только прокричал что-то и поднял свой крест, при этом старик свалился с камня и умер. Это – чистая правда, заявили они. Они могут говорить правду не хуже других, если только знают, какой цели она послужит.

Женщинам, включая Катлу и ее пленника, приказали уходить, пока Угге обсуждал со своими выборными подходящий приговор. Несколько человек из их числа считали, что священника надо убить, потому что нет никаких сомнений в том, что он убил Стиркара при помощи колдовства, и чем скорее они избавятся от христианского священника, тем лучше. Но другие были не согласны, заявляя, что человек, который смог при помощи колдовства лишить жизни Стиркара, стоит того, чтобы оставить его в живых. Поскольку, если он смог сделать это, значит может эффективно действовать и на женщин. Кроме этого, надо считаться и с доводами старухи, потому что, как она утверждает, нельзя, действительно, требовать какой-либо компенсации от гоингов за потерю ее мужчины. Закончилось все тем, что Угге объявил, что Катла возьмет христианского священника в качестве раба, и он будет находиться у нее до четвертого Тинга, начиная с нынешнего, в этот период она может получать от него столько, сколько сможет. Ни Соне, ни кто другой не смогли придраться к этому решению.

– Я и сам бы не смог разрешить это дело лучше,– сказал Орм, обращаясь к отцу Виллибальду, когда позднее они обсуждали все это.– Теперь придется ему ладить с этой старухой. В любом случае, он рассчитывал стать рабом у смаландцев.

– Несмотря на все его слабости,– сказал отец Виллибальд,– вероятно, Дух Божий все-таки был с ним прошлой ночью, когда он осудил языческого священника и его отвратительную практику. Может быть, теперь он много потрудится во славу Божию.

– Может быть,– сказал Орм,– но самое хорошее – это то, что наконец-то мы от него избавились. Когда человек находится на войне или идет в набег, вполне! правильно, что он удовлетворяет свою страсть к женщинам, даже если они принадлежат кому-нибудь другому. Но мне не нравится, что такой человек, христианский священник и ни на что не годный работник, заставляет женщин терять всякие приличия, как только они его увидят. Это – неправильно, это – неестественно.

– У него будет много возможностей искупить свои грехи,– сказал отец Виллибальд,– когда эта старая карга Катла захватит его в свои лапы. Определенно, я предпочел бы попасть в клетку с голодными львами вместе с пророком Даниилом, о котором я тебе рассказывал, чем быть сейчас на его месте. Но это – воля Божья.

– Будем надеяться,– сказал Орм,– что она и дальше будет совпадать с нашей.

Тинг продолжался четыре дня, было рассмотрено много дел. Все хвалили мудрость Соне и Угге, кроме тех, кто пострадал от их решений. Олоф Синица также показал Себя умным судьей, с богатым опытом, несмотря на свою молодость, так что даже Угге вынужден был не раз признавать, что у него, возможно, с годами появится некоторая мудрость. Когда попадались сложные случаи, в которых стороны не могли прийти к согласию, и выборные от заинтересованных в деле племен также не находили взаимоприемлемого решения, призывали третьего судью, который мог бы им помочь, что соответствовало древнему обычаю, и два раза, когда разбирались разногласия между вирдами и гоингами, третейским судьей назначался Олоф Синица и выходил из положения с честью.

Поначалу все шло хорошо, но постепенно члены собрания стали выказывать признаки беспокойства, потому что проходило время, а хорошей драки все не намечалось. Вообще-то, на второй день собрания был назначен один поединок в результате спора, возникшего между одним из финнведингов и гоингом относительно кражи лошади, потому что свидетелей найти не могли, а обе стороны были в равной степени упрямы и изобретательны в своих доводах. Однако, когда они сошлись на месте поединка, то оказались настолько неумелыми, что сразу же вонзили мечи в животы друг друга и упали замертво, как две половинки разбитого кувшина, поэтому публика не получила никакого удовольствия от поединка. Представители племен смотрели друг на друга с кислым выражением на лицах, думая, что, по-видимому, этот Тинг будет неинтересным.

Но на третий день все были обрадованы появлением сложного и запутанного дела, которое обещало дать прекрасные результаты.

Двое вирдов, оба – известные люди с хорошей репутацией, по имени Аскман и Глум, вышли вперед и рассказали о случае двойного похищения женщины. Оба они потеряли своих дочерей, молодых женщин в расцвете красоты, которых похитили охотники из племени гоингов в диких местах восточнее Большого Брода. Имена похитителей были известны: одного из них звали Агне из Слевена, сын Колбьорна Сгоревшего в Своем Доме, а другого – Слатте, по кличке Слатте-Лиса, племянник Гудмунда из Уваберга, он был одним из двенадцати выборных от гоингов. Кража имела место в прошлом году, а две молодые женщины, как выяснилось, до сих пор оставались в руках похитителей. Аскман и Глум требовали отступного за каждую из них, а также и разумной компенсации за оскорбление, нанесенное вдове Гудни, сестре Глума, которая находилась вместе с женщинами, когда совершалась кража, и на которую происшедшее так подействовало, что она долго была не в своем уме. Эту добрую вдову, пояснили они, они привезли с собой на Тинг, всем известно, что она всегда говорит правду, и, поскольку многие могут засвидетельствовать, что она сейчас уже в полном рассудке, она будет, сказали они, самым лучшим свидетелем, который поведает собравшимся обо всем, что случилось.

Вперед вышла вдова Гудни. У нее была мощная и впечатляющая внешность, она еще была совсем не старая, и мужчинам на нее не было неприятно смотреть. Она правдиво и искренне описала все, что произошло. Она с девушками пошла в лес собирать лекарственные травы, и им пришлось провести там Целый день, поскольку те травы, что они искали, редкие, и их тяжело найти. Они углубились дальше, чем первоначально планировали, и тут неожиданно разразилась сильная буря с громом, молниями и проливным дождем. Напуганные и промокшие до нитки, они заблудились, и, проплутав некоторое время и не найдя ни тропинки, ни какого-нибудь опознавательного знака, они, наконец, наткнулись вырытую в земле пещеру, в которой и решили переждать непогоду. Там они почувствовали холод, голод и усталость. В пещере уже были два человека, это были охотники, промышлявшие выдру. Она с облегчением отметила, что вид их не внушает опасений! Мужчины оказали им дружелюбный прием, освободив для них место у своего костра и угостив едой теплым пивом. Там они и оставались до тех пор, пока не кончилась буря, а когда она кончилась, была уже глубокая ночь и совсем темно.

До этого момента, продолжала она, ее беспокоила только непогода и боль в спине, которая появилась результате того, что она промерзла в своей мокрой одежде. Но сейчас она стала бояться за девушек, которые беспокоили ее все больше и больше. Дело том, что мужчины были в приподнятом настроении они стали говорить, что все получилось очень удачно, потому что они уже давно не видели ни одной женщины. Они пили много пива, которое стояло в бочонке в пещере, подогревая его, чтобы согреться, угощал девушек, и те, молодые и неопытные, сильно захмелели. Она решительно попросила мужчин показать ей, как им лучше дойти до дома, и они рассказали ей, помимо этого они не выказывали никакой заботы о безопасности девушек, кроме того, что сидели рядом и трогали их, чтобы убедиться, что одежда на них высохла. Это зашло настолько далеко, что через некоторое время Слатте-Лисица взял две щепки и сказал девушкам, что сейчас они будут тащить жребий, чтобы решить кому с кем спать. Тут вдова решительно заявила, что девушки должны немедленно отправляться домой, хотя им и придется искать дорогу в темноте. Что же касается ее, то она вынуждена остаться в пещере из-за сильной боли в спине.

– Я сказала так,– продолжала она,– потому что подумала, что мужчины могут уступить и отпустить девушек, если я останусь с ними. Я была готова принести эту жертву ради девушек, поскольку, чтобы мужчины со мной ни сделали, для меня это было бы не так страшно, как для них. Но вместо того, чтобы согласиться, мужчины рассердились и стали меня оскорблять, потом схватили и вышвырнули из пещеры, заявив, что они будут подгонять меня стрелами, если я сейчас же не уйду прочь. Я всю ночь пробродила по лесу, боясь диких зверей и духов. Когда я добралась до дома и рассказала, что случилось, люди пошли в пещеру и обнаружили, что она пуста, без каких-либо следов мужчин, девушек и шкур. После этого я долго болела и наполовину сошла с ума из-за того, как со мной обращались эти злодеи.

На этом вдова Гудни закончила свои показания, причем последние ее слова заглушались рыданиями. Поднялся с места Гудмунд из Уваберга и сказал, что он будет представлять в этом деле двоих мужчин. Он вдвойне способен сделать это, сказал он, отчасти потому, что мудрее их и поэтому лучше сможет рассказать все, а отчасти потому, что не раз уже слышал обо всей этой истории не только от Агне из Слевена и его племянника Слатте, но и от самих девушек. Поэтому он как никто другой знает обо всем этом деле, а что касается вдовы Гудни, которую только что все слушали, то он может сказать, что многое из того, что она рассказала, соответствует действительности, но большинство ею рассказанного противоречит фактам.

– Слатте и Агне оба говорят,– продолжал он,– что они сидели во время бури в своей пещере, а ветер был такой сильный, что им едва удавалось сохранять огонь в костре, и вдруг снаружи они услышали стоны. Слатте выглянул наружу и увидел три фигуры, шедшие под дождем с юбками, накинутыми на головы. Вначале он испугался, подумав, что это – тролли, а женщины то же самое подумали о нем, когда увидели, как его голова неожиданно появилась из-под земли, они даже закричали от испуга. Поняв, благодаря этому, что они – смертные, он подошел и успокоил их. Они приняли его приглашение присоединиться к нему в пещере и уселись вокруг костра. Девушки очень устали и плакали от отчаяния, но вдова не плакала, и вид у нее был не усталый. Она не сводила с мужчин глаз, пока сидела у костра и сушила одежду, она хотела, чтобы ей почесали спину, а остальные части тела укутали шкурами. Потом, когда она выпила пива столько, сколько может выпить воды мучимая жаждой кобыла, она развеселилась и сняла с себя почти всю одежду. Она сделала это для того, как она им объяснила, чтобы лучше чувствовать тепло от огня, потому что в тот момент ей больше всего хотелось тепла.

– Итак, Слатте и Агне оба молоды,– продолжал Гудмунд,– но не глупее остальных мужчин, они отлично понимают, какие мысли в голове у вдов, когда те видят мужика. Поэтому, когда она предложила, чтобы девушки пошли в угол пещеры и легли спать, а она сама останется бодрствовать и следить, чтобы девушкам не причинили вреда, подозрения мужчин усилились, и они понимающе переглянулись. И Агне, и Слатте заверили меня, что они с удовольствием ублажили бы вдову, если бы она пришла к ним одна, но им показалось некрасиво и не по-мужски делить на двоих вдову, когда там были еще две молодые красивые женщины, которые, возможно, хотели получить удовольствие не меньше, чем она. Ведь если бы онитак поступили, над ними смеялись бы все, кто узнал бы об этой истории.

Поэтому они сели рядом с молодыми, стали их успокаивать и помогли им согреть ноги у костра. К этому времени девушки были уже веселы, они поели, выпили и согрелись. Но на мужчин они стеснялись смотреть и почти не разговаривали. От этого мужчины еще сильнее зауважали их, поскольку это свидетельствовало об их скромности и хорошем воспитании. Девушки им так понравились, что в конце концов они решили потянуть жребий, кому какая достанется, чтобы потом не поссориться и чтобы все были довольны. Но когда они предложили это, вдове, которая становилась все беспокойнее, потому что ей не уделяли внимания, вскочила на ноги и пронзительно закричала. Она заявила, что девушки должны немедленно идти домой, в противном случае будет что-то страшное. Они молоды, сказала она, и могут вынести тяжести ночи, но сама она вынуждена попросить приюта на ночь, потому что слишком устала и у нее слишком сильно болит спина, чтобы идти так далеко. Это предложение очень удивило мужчин, они даже спросили вдову, не хочет ли она погубить их, потому что они бы точно погибли, если бы их выгнали ночью в лес, в темноту, под дождь и под власть всех тех темных сил, которые водятся в лесу по водятся в лесу по ночам. Они о такой жестокости раньше и не слыхивали, и сейчас не могли такого допустить, потому, что решили защищать девушек от злобных капризов вдовы. Более того, они сказали ей, что слишком ценят свою собственную безопасность, чтобы позволить такой особе, как она, остаться в их пещере. Ведь если бы они допустили это, то неизвестно, чтобы она могла с ними сделать, пока они спят. Итак, они приказали ей уходить. Она выглядела, сказали они, сильной, как бык, так что ей в лесу было бы не опасно, и если бы она столкнулась с медведем или волком, то животное точно бы убежало при виде ее.