Текст книги "Серебряный меридиан"

Автор книги: Флора Олломоуц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Ее путь к родным берегам проложил Уилл.

Спустя годы пьесы, восстановленные после пожара по памяти

самим Уильямом, а после его смерти его друзьями-актерами, все

еще служили театру. Но с течением лет тексты уже не могли со-

противляться невольному или намеренному искажению или по-

явлению изданий, в которых не значилось имя автора.

Джон Хеминг и Генри Кондел – двое друзей Виолы и Уильяма, актеры «Слуг короля», сохранившие с ним дружеские отношения

до конца его дней, наблюдали за происходящим с объяснимой тре-

вогой. Им обоим Уилл завещал «памятные кольца»*. Эти символы

дружбы, память о друге и преклонение перед его гением побудили

их взяться за нелегкий труд.

Они решили собрать все написанное и изданное под авторством

Уильяма Шакспира с тем, чтобы затем издать в одном сборнике

сохранившееся. Несколько месяцев работы завели их в тупик. В со-

бранных текстах было невероятное количество ошибок, разночте-

ний, недостающих фрагментов, противоречий и просто несуразиц.

Они пришли в ужас, понимая, что в таком виде издать сочинения

друга – значит оскорбить память о нем. В момент наивысшего от-

чаяния светлая мысль осенила их. Может быть, есть на земле чело-

век, единственный из всех, кто знает все, что написал Уильям, как

сам Уильям. Никто никогда не слышал, что Виола погибла. Уилл ни-

когда не говорил о ней, как об умершей. Ее исчезновение было так

внезапно и подозрительно, что должен же быть кто-то, знающий

что-либо об этом. Собрав обрывочные сведения у Сью и Джека Эд-

жерли, они и сами вспомнили о капитане, которого встречали

в доме у Уилла и Виолы, о его близких отношениях с сестрой и бра-

том. Вспомнили, что он помогал им переносить и строить их «Гло-

бус». Связав все воедино, друзья поняли, в каком направлении

должны искать. Они прибыли в Венецию весной 1621 года и оста-

новились в отеле «Лилия» на окраине Джудекки. Уже на следующий

день Генри и Джон стояли в портале палаццо Артелли.

* Кольца, которые по воле завещателя носили после его смерти в память о нем

(прим. автора).

352

ЧАСТЬ II. ГЛАВА XII

– Как прикажете доложить, синьоры?

Им навстречу спустился молодой человек лет двадцати, высо-

кий, стройный, с каштановыми волосами, обрамлявшими лицо, и светлыми зеленоватыми глазами.

– Приветствуем вас, синьор. Не затруднит вас передать хозяину

дома, что прибыли «обозрительные личности».

– Хозяина нет дома. Но я могу передать ваши слова его супруге.

– Окажите такую любезность, синьор!

Бен удивился и поднялся к матери.

– Мам. Там внизу двое, они просят передать… По-моему, они анг-

личане и говорят… « обозрительные личности».

– Обозрительные личности?

Виола замерла.

Джон и Генри ждали внизу, в холле, когда на верхних ступенях

лестницы показалась фигура, которую каждый из них узнал бы из

тысячи по одному только стройному, гибкому силуэту и по характер-

ному венчику кудрявых волос на чуть откинутой назад голове. Когда-

то она являлась им в охотничьей одежде мальчишки, в одежде

юноши, в платье белошвейки, в переднике кухарки, в костюмах Герт-

руды и Титании, когда штопала и подшивала их, примеряя на себя.

Теперь, одетая в шелк цвета лазоревой воды этого города, с откры-

той шеей и плечами по свободной венецианской моде, с розой вет-

ров на цепочке, сбегающей тонким поясом с талии – она была все

та же. Улыбающаяся все сомнения растапливающей улыбкой. У них

перехватило дыхание. На них смотрело лицо друга – ее и его лицо, двух друзей, вернуть одного из которых они прибыли сюда.

– Боже милостивый! – прошептала она, – Джон! Генри!

Они поднялись на несколько ступеней, она спустилась к ним.

Обнимая их, она обнимала Лондон, молодость, Уилла, Ричарда

и все, что так любила.

– Мой милый брат! Воскресший Себастиан! – смеясь, сказал

Генри.

– Сестра моя, воскресшая Виола! – вторил ему Джон.

Слезы и слова обжигали их. Они немного успокоились лишь

через какое-то время.

Высвободившись из их объятий, Виола вытерла глаза тыльной

стороной ладони.

– Вы где-то остановились?

353

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

– В «Лилии».

– Я пошлю за вашими вещами, вы останетесь у нас. Том будет

рад. Очень. Да и Бен тоже.

– Кто?

– Сын. Мой сын. Да вы видели его только что. Он учится

в Падуе. А домой приехал на Пасху. Как это удивительно и пре-

красно, что вы приехали на Светлую неделю. И что нашли меня.

* * *

– Вот, мы, собственно говоря, зачем и приехали, – сказал Джон, когда в тот же день за обедом они рассказали ей о том, что стало

причиной их долгих поисков, которые закончились в Венеции. —

Издать полное собрание пьес.

– Помоги нам восстановить их. Ты одна можешь это сделать.

Пройдет еще несколько лет, все забудется, да и мы не вечны. Мы

собрали все, что помним, нашли все, что было напечатано, но

многого не хватает, а есть и то, из-за чего мы посрывали глотки.

Каждый твердит, что помнит, и не разобрать, что по Уиллу, а что

по нашей, прости, Господи, премудрости. На тебя вся надежда.

Ради него, Виола!

Она тихо сказала:

– Все годы я думала об этом… Значит, настало время. Это его знак.

Целый год они работали над восстановлением текстов, соединяя

разрозненные и чередуя их по времени с теми, что сохранились

в ранних изданиях. Виола правила и сверяла, вспоминала и снова

правила все, что было когда-то написано. Пьесы Уильяма, появив-

шиеся после ее отъезда, записали Генри и Джон. Она вносила в них

незначительную правку, соответственно стилю брата. Более тысячи

строк, заполнившие пробелы и целые лакуны, залатали и залечили

пробоины и трещины многострадальных текстов. Детища Уилла

вновь были в родных руках. Вспоминая и лелея строки, прежде чем

перенести их чернилами на бумагу, она вновь прикасалась к нему, она вновь утешала, радовала и грела его в своем сердце.

36 пьес расположили в таком порядке:

Комедии

Буря

Два веронца

354

ЧАСТЬ II. ГЛАВА XII

Виндзорские насмешницы

Мера за меру

Комедия ошибок

Много шума из ничего

Бесплодные усилия любви

Сон в летнюю ночь

Венецианский купец

Как вам это понравится

Укрощение строптивой

Конец – делу венец

Двенадцатая ночь

Зимняя сказка

Хроники

Король Иоанн

Ричард II

Генрих IV, часть 1

Генрих IV, часть 2

Генрих V

Генрих VI, часть 1

Генрих VI, часть 2

Генрих VI, часть 3

Ричард III

Генрих VIII

Трагедии

Троил и Крессида

Кориолан

Тит Андроник

Ромео и Джульетта

Тимон Афинский

Юлий Цезарь

Макбет

Гамлет

Король Лир

Отелло

Антоний и Клеопатра

Цимбелин

355

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

В апреле 1623 года Виола с сыном Бенедиктом поднялась на

борт «Вероны», взявшей курс на Лондон. На следующий день

после их отплытия Том уходил на «Турине» к берегам Индии до

самого Рождества. Прощаясь с ними на борту перед тем, как сойти

на причал и проводить корабль, Том долго смотрел на Виолу, словно стараясь запомнить на предстоящий в разлуке год.

– Время пройдет незаметно, – сказал он.

– Как всегда, когда работы много, – ответила она.

– В этот раз особенно, – кивнул он. – Поклонись от меня Уиллу.

Повидай Джека. И возвращайся, Ви! – он, помолчав, добавил, – я

знаю, на родных берегах сколь бы дóроги нам не были эти, всегда

найдется то, что, кажется, не отпускает. Поверь, я знаю. Я чув-

ствую это всегда. Но возвращайся назад. Я очень прошу тебя.

Я буду ждать вас. На сей раз мы с Беатриче будем ждать вас к Рож-

деству. Храни вас Бог!

– Том…– Виола обняла его.

Она снова промолчала обо всем, что давно хотела сказать ему:

«Где я была до тебя? Меня как будто вовсе не было. А где ты был

до меня? Меня не было, пока ты не прикоснулся ко мне. Мы оба

родились там… в Хэмстедском пруду. Если бы мы могли ро-

диться заново... Я бы хотела встретить тебя прежде всех иных

моих встреч».

В июне «Верона» под управлением старшего помощника Тома

Мартина Критчета вошла в Лондонский порт.

Том был прав. Через двадцать пять лет разлуки родные берега

обнимают крепче прежнего.

Джек Эджерли женился. У него родились две дочери и два сына.

Старший носил его имя и продолжал книжное дело отца.

Ричард Филд женился во второй раз. Жаклин не стало в марте

1611 года. Его вторая жена, Джейн, родила ему троих сыновей

и двух дочерей. Вновь молитвы Виолы были услышаны. Ричард

сохранил себя «в любимом сыне». Сью встретила ее в Страт-

форде. Виола смотрела на ее лицо, в глаза и словно видела со-

рокалетнего Уилла.

Она прошла в церковь Святой Троицы, где его крестили. Стоя

на коленях возле северной стены и сложив молитвенно руки, Виола читала строки на плите и слышала вновь его живой голос.

Он был здесь. Он был так близко:

356

ЧАСТЬ II. ГЛАВА XII

«Добрый друг, ради Иисуса берегись тревожить прах, погребенный

здесь; благославен будь тот, кто пощадит эти камни, и проклят будет

тот, кто потревожит мои кости»*.

«Мистера Уильяма Шекспира комедии, хроники и трагедии. На-

печатано с точных и подлинных текстов» – первое полное собрание

его произведений – вышло в свет в 1623 году благодаря усилиям изда-

телей – Уильяма Джаггарда, Эдуарда Блаунта, Джона Смитуика, Уиль-

яма Аспли, актерам труппы «Слуг короля» и поэта Бена Джонсона.

О работе с текстами Джон Хеминг и Генри Кондел написали

в предисловии:

«Признаем, было бы желательно, чтобы сам автор дожил до этого

времени и мог наблюдать за печатанием своих произведений, но так

как суждено было иначе, и смерть лишила его этой возможности, то

мы просим не завидовать нам, его друзьям, принявшим на себя за-

боту и труд собирания и напечатания его пьес, в том числе тех, ко-

торые ранее были исковерканы в различных краденых и незаконно

добытых текстах, искалеченных и обезображенных плутами и во-

рами, обманно издавшими их; даже эти пьесы теперь представлены

вашему вниманию вылеченными, и все их части в полном порядке: вместе с ними здесь даны в полном составе и все его прочие пьесы

в том виде, в каком они были созданы их творцом».

Под портретом работы Мартина Дройсхута Бен Джонсон раз-

местил обращение «К читателю»:

Фигура та, что видишь ты,

Шекспира обрела черты.

Гравер борьбу с Природой вел,

Но жизнь саму не превзошел.

О, если б он заставил медь

Шекспира ум запечатлеть,

Подобно лику, – Оттиск сей

Все б превзошел ценой своей.

Смотри ж, Читатель, вняв совету,

Не на Портрет, а в Книгу эту**.

* Надпись на надгробной плите Уильяма Шекспира (прим. автора).

** Пер. Е. Корюкина.

357

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Виола исполнила главный долг своей жизни. С легким сердцем

она вместе с сыном возвращалась домой. Все, чего она опасалась, возвращаясь на родину, слетело с ее души и не оставило следа. Что

это? Время? Возраст? Или мудрость, которая иногда посещает из-

бранных. Где ее любовь, которая принесла ей столько счастья

и столько горя? Растворилась! Тогда что же это было? Она вспоми-

нала разговоры об этом с братом. Он говорил, что самым высоким, самым достойным и совершенным чувством, которое может испы-

тывать человек, является дружба. Не любовь, не страсть от которой

иные порой умирают, а иные совершают преступления. Любовь

может быть счастливой. Но стоит ей оказаться безответной, и она

оборачивается страданием. Дружба тем вернее, что она всегда вза-

имна. Она может обходиться без признаний. Когда-то она думала, что любовь станет для нее наградой. Теперь она видела, что жизнь

ее была вдохновлена и сохранена другим. Дружба явилась ей глав-

ным даром, надежной защитой, талантом – ни любовь, ни лицедей-

ство, ни разного рода занятия и интересы, ни даже поэзия не были

с ней столь постоянны, как дружба со всеми, кто играл в ее жизни

главные роли. Для Уилла она прежде всего была другом. Том, встре-

тив ее однажды, стал ее другом. Добрым другом. Что значила их

с Томом жизнь? Как назвать эту взаимность? «Первое, что я скажу

ему, когда мы встретимся, – думала она, вглядываясь в горизонт, —

то, что не решилась сказать перед отъездом».

Они не встретились. Том не вернулся.

358

Часть III

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Глава I

«Весною – рассвет.

Все белее края гор, вот они озарились светом. Тронутые пурпуром облака

тонкими лентами стелются по небу.

Летом – ночь.

Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует

глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки. Если один-

два светляка тускло мерцают в темноте – все равно это восхитительно.

Даже во время дождя – необыкновенно красиво».

Джим держит книгу над нами одной рукой. Моя голова на его

плече. Я люблю слушать, как он читает. Мы читаем «Записки у из-

головья» Сэй-Сёнагон, фрейлины и поэтессы при дворе япон-

ского императора десятого века. Лето. Июль. Жара. Ночь. Свет

фонаря. Только он укрывает нас.

«Осенью – сумерки. Закатное солнце, бросая яркие лучи, близится к зуб-

цам гор…»

– Закат и рассвет, – говорю я.

– Часы метаморфоз, – говорит Джим.

Наше любимое время. Мы часто не спим до рассвета.

«Зимою – раннее утро.

Свежий снег, нечего и говорить, прекрасен, белый-белый иней тоже, но

чудесно и морозное утро без снега. Торопливо зажигают огонь, вносят пы-

лающие угли, – так и чувствуешь зиму! К полудню холод отпускает, и огонь в круглой жаровне гаснет под слоем пепла, вот что плохо!»

По мнению Джима, меня тоже «вдохновляет снег». Он читает.

Я начинаю засыпать.

360

ЧАСТЬ III. ГЛАВА I

Времена года

«У каждой поры своя особая прелесть в круговороте времен года. Хороши

первая луна, третья и четвертая, пятая луна, седьмая, восьмая и девя-

тая, одиннадцатая и двенадцатая.

Весь год прекрасен – от начала до конца»*.

Из дневника Виолы Эджерли:

Джим. Мой Джим. О себе он говорит исключительно редко, что очень несовременно. Он похож на иллюминированное** из-

дание, чудом сохранившееся с тех пор, когда книги расписывали

вручную. В эпоху иконоборчества большинство таких книг по-

гибло. Порой мне кажется, мы живем в схожую эпоху. И если Ре-

формация уничтожала изображения человека и всего, что с ним

связано, то в наше время столь же рьяно человеческое иссе-

кается из самого человека. Джим – редчайшее издание, которое

можно перелистовать снова и снова. Я читаю его каждый день

и не перестаю удивляться мастерству, его создавшему. Подобно

владельцу уникального произведения, я хочу, чтобы о нем знали.

Он неиссякаемый источник жизненных сил, здравого смысла, творческих идей, упорства и воли при воплощении своих замы-

слов. Он не кустарь-одиночка, нет. Он всегда и во всем —

с людьми. К нему приходят единомышленники. Джим ценит и ис-

кренне восхищается достоинствами других, умеет видеть в каж-

дом особый дар – способности, порою глубоко скрытые, которые могут удивить, открывшись, самого обладателя. А когда

речь заходит о разнообразии человеческих возможностей, он

говорит: «То, к чему мы склонны, у нас в крови. Скорее не то, к чему мы способны, а то, к чему мы пристрастны. Страны, языки, музыка, явления природы, разнообразные профессии, всё, что угодно. Отчего одного тянет в горы, другого —

в джунгли, третьего ни за что не выманишь из города? В нас

столько смешалось за тысячи лет. Кто стоит за нашими плечами?

Мы не знаем, какой прадед вселил в нас наши мечты». Да, гул

истории не дает нам покоя.

* Сэй-Сёнагон. Записки у изголовья (пер. В. Марковой).

** Иллюминированные рукописи – рукописные средневековые книги, украшен-

ные цветными миниатюрами и орнаментами (прим. автора).

361

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Открываю свое первое письмо Мартину:

«Мне снится Лондон, небо Норфолка, прозрачные сады Сарри, дороги

Мидленда, холодные реки Уорвикшира, пестрые холмы Йоркшира и за-

ливные луга Саффолка. Ты ведь знаешь, Марти, в дороге и за работой я

бываю по-настоящему счастлива. Мне пора в дорогу».

Кому:Фрея Миллер. От кого:Мартин Финли

«Ви, как честный человек, ты теперь просто обязана вернуться.

У меня нет слов от таких слов. Одно скажу, если тебе не хватает всего

этого, то этому еще больше не хватает тебя. Приезжай, поговорим. Тем

более, что ты счастлива в дороге. И в работе.

А в любви?»

Кому:Мартин Финли. От кого:Фрея Миллер

«Для этого нужна взаимная любовь. У меня такой не было».

В Америке я год жила в городе Ороно, штат Мэн. Потом чуть

меньше года в Нью-Йорке, казалось бы, месте всеобщей радости

и свободы. Его суета, однако, повлияла на мое решение уехать в Ев-

ропу, но не домой. Не меньше, чем суета, меня гнало невнимание

и равнодушие. Дважды, во Флоренции, а потом в Марбурге, я пере-

жила попытку быть услышанной. Италия, как ни одна другая страна, развивает способность чувствовать, особенно воспринимать кра-

соту. Европа научила меня языкам. Английский – язык моей жизни, немецкий – язык работы, французский – это игрушка, итальянский —

язык любви. Есть еще один – на котором я читаю, но не говорю.

Через десять лет я вернулась домой.

«Мне нужно время для обновления». Эта запись сделана в днев-

нике в первую ночь в Лондоне после приезда. Мне казалось, что

я вернулась, едва уцелев. В наше время испытание невостребован-

ностью в творчестве то же, что испытание безответностью

в любви. Те, кто проходит через нее, либо лишаются веры, оже-

сточаясь, либо покрываются непроницаемой броней, замыкаясь, и в том и в другом случае теряя подлинных себя. Цинизм стал гло-

бальным явлением. Он тиражируется. Он популярен. Теперь хо-

рошим тоном считается неизлечимый невроз. Непросто остаться

собой. Мое плавание затянулось. Обратная сторона моей свободы —

одиночество. Но именно оно подточило меня. Я до сих пор не могу

362

ЧАСТЬ III. ГЛАВА I

избавиться от этой контузии. А ведь я никогда не была ипохонд-

риком. Я увлеченно черпала из жизни, страстно желая еще. Мой

внутренний голос по-прежнему подхватывает все, что улавливает

глаз и слух. Вот почему «Перспектива» так встряхнула меня. Не-

знакомый человек придумал историю о той, в ком вы вдруг

узнаете себя, будто в вас, как в чернильницу, автор опустил перо

и создал свой текст. И еще ощущение, словно вам вдруг напом-

нили то, что вы знали всегда. Когда-то я написала: По замыслу старинного сюжета,

Что правит мной,

Мне ясно видно, чем душа задета,

И что со мной...

Что в ней? Как может пламенный художник

Прожить в миру?

Так долго и артисту невозможно

Вести игру.

Вот странно! Что черты? Ничем не лучше,

В ней даже меньше чувства и огня.

Но вот загадка – тайной тканей мучит

Ее броня!

«Не может быть поэт неомраченным?»—

Но прост секрет.

Здесь формул тайных, новых, непрочтенных

В помине нет.

От мнительного шепчущего ветра—

Как за стеной.

Мне хорошо среди мужских портретов

Любимых мной.

Во мне с ранних лет не угасает надежда, что есть на этом свете

люди, не просто говорящие со мной на одном языке. По сути —

мои отражения. Не помню, при каких обстоятельствах в детстве

я услышала, а потом прочитала, что человека Бог «создал из

363

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

глины». Я представила, как где-то, в безвестных гончарных ма-

стерских, смешивают глины разные по составу и цвету, наполняют

ими сосуды и ставят на полки до поры. А когда приходит время, достают один, черпают глину и наполняют людей. Их могут раз-

делять большие расстояния, даже эпохи. Они не знают о суще-

ствовании друг друга. Но все, что их наполняет – из одного сосуда.

Я состою

Холмы раскрыло русло древних мыслей,

Хитин с песком намыло по ручью,

Там соль земли слежалась костью белой.

Из мела

Я состою.

Пронзая шилом огненные букли,

Вонзив зубец в прозрачную струю,

Сверкает знак, и в сердце – слышу стук ли?

Из буквы

Я состою.

Из каравая суток вынут час,

Но нет – на большем я не настою.

Я двадцать пятый кадр вижу в нас.

Из глаз

Я состою.

Под переплетом жить и быть не ново.

Когда мы собираем жизнь свою

По слову из предшествий жизни словно,

Из слова

Я состою.

Но, если быль рассудок видит плохо,

И что я? Верю? Знаю ли? Люблю? —

Вернуться в быль довольно лишь предлога —

Из вздоха

Я состою.

364

ЧАСТЬ III. ГЛАВА I

Мне знакомо чувство схожести с другим, от меня далеким. Оно

приходит всегда, когда я слышу музыку в исполнении одного му-

зыканта. То же чувство, но многократно усиленное, пришло, когда, дочитав «Перспективу», я не решалась закрыть последнюю

страницу.

Лицо Джима. При первой же встрече показалось знакомым. Он, знающий обо мне все, меня не зная, был рядом на расстоянии при-

косновения. Чувства стремительнее сознания. В первые минуты, чтобы осознать происходящее, мне нужна была пауза, а ее в моем

распоряжении не было. Как оказалось, это не только не поме-

шало, но и помогло всему, что произошло с нами потом.

О своей жизни в течение двух последних лет до встречи с Джи-

мом я думала теперь не иначе, как о своем восстановлении. В сбор-

нике «Взоры рысьеглазых» я написала:

Я только что прозрел или родился...

Смотрю я молча. В сердце и в висках

Сознанья нет. Но вес мой перелился.

В сосуд... На свет? На волю? Я в тисках?

Вдруг – словно шелк в ладони. Шум и всплески —

Огромное, тяжелое кольцо.

Я знаю контур... купол Брунеллески...

Флоренции цветущее лицо...

Я ощутил – не краскою, не звуком

Я на земле. Дышу или... стою?

Вдруг: больно мне!

И правда – точно руку

Вложили с чем-то тяжким... в грудь мою.

Я словно что-то видел, что-то слышал.

Но где я был – не знаю ничего.

От голоса меня тревожат вспышки

В глубокой мгле сознанья моего.

Ожоги тренья... словно озаренья...

Горят в локтях, ладонях и ступнях.

365

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Нас обжигают первые мгновенья,

Как родниковый ключ в камнях, в корнях,

Ключ ледяной…

7 декабря мы начали записывать аудиокнигу – роман Джима

«А лучшее в искусстве – перспектива».

– Свой театр у микрофона – это моя мечта. Давняя, – призна-

лась я после очередной записи.

– А просто театр?

– Тоже мечта, только в степени.

Театр – неожиданный зигзаг удачи, как оказалось, развернув-

ший передо мной прямое до горизонта полотно дороги всей

судьбы.

Я посвятила Маффина в свои сердечные тайны. Самый близкий

из моих друзей сказал мне то, в чем я не решалась признаться

самой себе.

– Работать для театра и в театре – разве это не твое?

– Мое.

– Так чего же ты ждешь?

– Не я жду, а Джим.

– Мне кажется, ты не замечаешь очевидного.

– Может быть. Или мне кажется это слишком хрупким. Но мне

это нравится. Вот послушай:

Куда дорога поведет,

Куда придет мой путь далекий?

Я на восток смотрю, на доки,

И будто сердце к ним зовет.

Как нетерпением полны

Теперь идущие недели!

Ты знаешь, как всегда радеют

Для исполнения мечты?

Помню, как мы играли в снежки в Эджерли-Холле на лужайке

перед домом в первый день Рождества, которое в том году выдалось

на удивление снежным. Джим в мягких вельветовых джинсах, тон-

ком джемпере поверх белой футболки, с длинным шарфом на шее, 366

ЧАСТЬ III. ГЛАВА I

в короткой расстегнутой куртке армейского покроя, соскочив с ка-

менной террасы, перемахнул через парапет, слепил первый снежок

и запустил в меня. Девчонки – Линда, Энн – не отставали. Только

Форд держался, пока Мартин не повалил его в снег. Было хорошо

здесь среди дорогих мне людей. Прошло всего несколько дней, когда я проснулась с ощущением, что это мой дом. Десятого января

наступила моя любимая зимняя оттепель, когда снег, особенно на

склонах, превращается в зернистое крошево и становится скольз-

ким настолько, что будь то обувь, лыжи или шины, все теряет сцеп-

ление и разгоняется с холодящей скоростью. Тишина и свежий

воздух под пасмурным небом. Мягкий, влажный, теплый и прохлад-

ный одновременно. И шум в нем откуда-то из-за горизонта. Весна

издалека уже идет сюда, к Эджерли-Холлу.

А я все приглядываюсь к Джиму. Мне почти не приходилось об-

щаться с людьми, так подолгу и часто живущими за городскими

пределами. Он – неотделимая часть природы. Точно дерево или

облако. Его глаза глядят так же, как смотрят листья клена или, ска-

жем, боярышника. Я не первая заметила это.

Деревья, только ради вас,

И ваших глаз прекрасных ради,

Живу я в мире в первый раз,

На вас и вашу прелесть глядя.

Мне часто думается, – Бог

Свою живую краску кистью

Из сердца моего извлек

И перенес на ваши листья.

И если мне близка, как вы,

Какая-то на свете личность,

В ней тоже простота травы,

Листвы и выси непривычность*.

Это и о Джиме. «От простоты травы» и «выси непривычности»

его естественность и природная мудрость, широта взглядов и уве-

ренность в себе, что так выделяет его и привлекает к нему.

* Пастернак Б. Деревья, только ради вас…

367

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Широкие окна библиотеки со стороны главного фасада дома

смотрят на газоны, реку, просторные поля за ней и лес, изогнутый

подковой, на горизонте. Справа видны мост и подъездная дорога.

Она скрывается за правым крылом дома.

Стол Джима. Два компьютера, много книг – о Шекспире, по ис-

тории книгоиздательства, iPhone, итальянский лавр и розмарин

в небольшой вазе за настольной лампой, шкатулка для ключей, портрет Голсуорси в ореховой раме. Стол светлый и добрый. На

стене за спинкой рабочего кресла – панорама Лондона времен

Елизаветы со стороны реки. На противоположной стене – Вене-

ция. Я понимала, что он чувствует, работая здесь, защищенный

светом настольной лампы. Однажды испытав, уже не можешь от-

казаться от этого наслаждения. И еще здесь я попала в мир совер-

шенного покоя. Словно наступили минуты звонкой тишины после

шторма. Дождь прошел. Блестит гравий, дышит воздух, солнце

появилось без помпы и суеты. Лучистое видение сияющего мира.

Поэзия жизни.

Часами я просиживала в библиотеке за столом или на тахте. Дня

три без сна. Я работала. Появилась снова счастливая боль ладони

и среднего пальца – натруженная мозоль! И главное – блаженное

время, когда мыслишь, чувствуешь, живешь по-другому: Все, что ночи так важно сыскать

На глубоких купаленных доньях

И звезду донести до садка

На трепещущих мокрых ладонях*.

– Джим, это все ты.

– Это не я – это дом. Здесь не может быть иначе, я знаю. Пиши.

И попробуй сама выйти на сцену. Не годится, чтобы пропадал

такой голос.

– Я работаю у микрофона и с микрофоном. На сегодня это един-

ственный для меня выход в мир.

– Но разве не мучительно терять время на бездарных презентациях

и скучных конференциях? Зачем выкручивать себе руки? Обрати вни-

мание на театр, на фестиваль, на Эджерли-Холл, на меня, наконец.

* Пастернак Б. Определение поэзии.

368

ЧАСТЬ III. ГЛАВА I

– Что ты предлагаешь?

Джим замолчал и улыбнулся.

– Что? – переспросила я.

– Единственное, что мне пришло в голову, – сказал он. Ты вый-

дешь за меня? Ты станешь моей женой?

– Да.

Мы поженились 18 сентября в приходской церкви в Эджерли-

Холле. Подругами были Линда и Энн. Нашими свидетелями —

Форд и Мартин.

В октябре я сделала аудиозапись, о которой мечтала много лет, —

«Рождественские чтения – Пастернак и Бродский».

Джим слушал программу, поставив локти на стол, сцепив кисти

рук в замок, подперев ими подбородок. Только кожа лица подра-

гивала. Дослушав, он помолчал и посмотрел на меня.

– Прочитай это в театре к Рождеству. Видеозапись выставим на

сайте «Флори Филд».

Почему я пишу это? Я вспоминаю, как все начиналось. Это днев-

ник. Я снова жду Джима. Мы встретимся через два месяца. Он ра-

ботает. Он снова в отъезде.

369

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Глава II

Стояла зима.

Дул ветер из степи.

И холодно было младенцу в вертепе

На склоне холма…

Б. Пастернак «Рождественская звезда»

Она читала медленно, размеренно – так, как ему хотелось вновь

это услышать, когда он в который раз открыл видеозапись Рожде-

ственских чтений в театре «Серебряный меридиан». В черном

шелковистом платье со стоячим воротником, перетекающим в не-

глубокий вырез, и рукавами, широкими у тонких запястий. С по-

лупрозрачным розовым ожерельем на шее. Читая, она будто тихо

рассказывала давнюю быль.

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре, чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе, младенец родился в пещере, чтоб мир спасти; мело, как только в пустыне может зимой мести.

Сидя в кресле и держа на коленях книгу, она едва заметно опус-

кала глаза на страницу, вымеряя ритм рукой и сомкнув пальцы, словно в них дирижерская палочка. Он слушал затаив дыхание: Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар

из воловьих ноздрей, волхвы – Балтазар, Гаспар, Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.

Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда*.

Февраль в Бостоне. Даже в идеальном климате у океана зимой

может наступить такой холод, что заледенеют и гребни бурунов

на побережье. Среди этого оледенения, тем не менее, можно ис-

пытать, как рубашка, в которой нет ни одной синтетической

нити, жжет тебя, как раскаленная кольчуга.

* Бродский И. Рождественская звезда.

370

ЧАСТЬ III. ГЛАВА II

Он сбросил пиджак. Подкладка сморщилась и в нескольких ме-

стах даже посеклась. Рубашка была такой мокрой, будто его ока-

тили водой. Воздуха в комнате не хватало. Он открыл балконную

дверь и вышел на холод

– Тим, вы простудитесь!

– Спасибо, нет!

Раскинув руки, он стоял на балконе артистической Джордан-Холла, игнорируя попытки Джессики, администратора, уговорить его уйти

с холода, не говоря уже о том, чтобы накинуть что-нибудь сверху.

Наконец он шагнул обратно в комнату.

– На этом все, Джессика, благодарю вас.

– В отель я поеду с вами.

– До завтра.

– Я должна видеть, что вы оденетесь.

– Вы хотите, чтобы я сгорел на ваших глазах?

– Я хочу увидеть на вас пальто.

– Не сегодня. Благодарю вас, Джессика, до завтра.

Он посмотрел искоса, склонив голову, будто стараясь вовсе на

нее не смотреть.

Она не двигалась с места.

– До завтра.

– Наденьте при мне пиджак и пальто, я тогда уйду.

– Оставайтесь, – сказал он и, подхватив футляр с инструментом

в одну руку и пиджак в другую, вышел из комнаты.

– Тим!

Джессика выскочила за ним в коридор. Удаляясь быстрыми

нервными шагами, он, не оборачиваясь, махнул тыльной сторо-

ной руки – жестом, запрещавшим сделать даже шаг в его сторону

или произнести хоть слово.

«Перестанете вы когда-нибудь со мной бороться? Неужели вы

до сих пор думаете, что это капризы?»

Машина ждала у выхода, предназначенного для служебного пер-

сонала. Сценический выход, через который концертный зал по-

кидали музыканты, осаждала толпа.

Он покачал головой и взглянул на водителя. «Не смотри на

меня! Даже не пытайся спросить меня о чем-нибудь!»

– Поздравляю вас, сэр! Оглушительный успех!

«Ну что тут будешь делать?»

371

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

– Спасибо, Джо.

– В отель?

– Да.

«Не замечай меня. У меня нет сил».

В носу щипало. И в глазах.

В номере он был рад, что его, наконец, никто не видит. Он опу-

стился на колени и, сжавшись, закрыл лицо и зажал уши стянутой

мокрой рубашкой. Пробыв в такой позе неизвестно сколько вре-

мени, он, дыша, как бегун после марафона, увидел во что, как всегда, превратилась сорочка. На ее внутренней поверхности запеклись

удлиненными разводами, похожими на очертания континентов на

глобусе, склеенные гранулы соли, крупные настолько, что их можно

было, как песчинки, покатать между пальцами. Он посмотрел на

свои руки. На предплечьях пылали красные воспаленные полосы, раздраженные потом. Он снова спрятал лицо в рубашку. «Оставьте