Текст книги "Серебряный меридиан"

Автор книги: Флора Олломоуц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

А дождь что ни день – все одно и то ж.

Эту песенку любил Ричард, а после его отъезда в Лондон ее

часто напевала Виола.

Уильям стоял в гостиной Хогтон-Тауэра у окна и смотрел на

небо. Странная картина. Небо серое, но светлое, как перламутр, и дождь идет. Дождь, дождь, дождь. Пробежаться бы да постоять

под ним. Было душно. Он расстегнул черный бархатный дублет

и распахнул ворот рубашки под ним.

«А дождь что ни день – все одно и то ж…»

– Продолжай.

За столом сидел его ученик – семилетний Артур Хогтон, до-

машним учителем которого теперь был он, Уильям Шакспир.

Весной ему исполнилось шестнадцать, а осенью он поступил на

службу в семью Хогтонов. В родном доме в Стратфорде тревога, которая постоянно нагнеталась, будто высасывала жизненные

силы у живущих под его крышей. Энн, сестренку Уильяма, ко-

торой было всего восемь лет, погубила болезнь. В приходской

книге появилась запись о «похоронном звоне по дочери ми-

стера Шакспира». Положение Джона с его покосившимися де-

лами стало совсем зыбким. Беда, как говорят, не приходит одна.

Что-то недоброе стало происходить с Мэри. Из уверенной хо-

зяйки большого семейства она превращалась в женщину, изну-

ренную непрерывным сопротивлением своим разочарованиям

и страхам. Все, кто был ей дорог, на кого она возлагала надежды

– ее муж и дети, изводили ее своими странностями, часто слу-

жившими причиной сплетен и досужих разговоров. Отчаяние

167

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

подточило ее прежнюю веру, что когда-нибудь все изменится

к лучшему.

Уильяму, единственному из семьи, жизнь готовила серьезные пе-

ремены. Весной Ричард уехал в Лондон, чуть позже в Стратфорд

приехала Энн Хэтэуэй, а в августе – Джон Коттэм, учитель грам-

матической школы, где когда-то учился Уилл и где Дик Филд удив-

лял всех своими способностями, пригласил его зайти к нему.

Он внимательно посмотрел на Уилла, будто оценивая или изме-

ряя его по одной ему видимой мерке.

– Мастер Шакспир, каковы ваши успехи в латыни?

– Мистер Коттэм, я давно ушел из школы…

– Я знаю, что вы занимались не только латынью, но и грече-

ским. С мастером Филдом. Точнее сказать, это он занимался ва-

шими латынью и греческим?

– Да, сэр.

– Он оставил мне рекомендацию о вас.

– Рекомендацию, сэр?

– Имейте терпение. Мастер Филд рекомендовал мне вас как луч-

шего своего ученика. Это позволяет мне ходатайствовать за вас

перед сэром Александром Хогтоном из Хогтон-Тауэра в Ланка-

шире, которому нужен наставник его чадам. Мистер Хогтон

высказал пожелание, чтобы это был ученик нашей школы – на-

дежный, разделяющий его взгляды на катехизис.

Уилл все понял. Мистер Хогтон был католиком и хотел, чтобы учи-

тель-католик рекомендовал ученика-католика в домашние учителя.

– Поэтому, – продолжал мистер Коттэм, – прежде чем вы да-

дите свое согласие, а я не вижу причин, по которым вы могли бы

отказаться от столь великодушного предложения достойного сэра

Хогтона, я намерен проэкзаменовать вас по всему курсу.

Обрадованный такой нежданной удачей, Уильям сдал экзамен

за троих: за себя, за Виолу, о которой думал, когда Коттэм задавал

ему особенно трудные вопросы, и за Ричарда, от которого не ожи-

дал такого подарка.

Ну, Дик, ну услужил! От него уже четвертый месяц не было

вестей. А их дружба, выходит, и в разлуке продолжалась. Дик, уезжая, ни словом ни о чем не обмолвился. Уильям задумался об

этом первом в его жизни бескорыстном по отношению к нему

и достойном джентльмена мужском поступке друга.

168

ЧАСТЬ II. ГЛАВА V

«А дождь что ни день– все одно…»

Александр Хогтон, ланкаширский вельможа, в доме которого

теперь жил и работал Уилл, был молод, богат и вдов. Его сыну, Ар-

туру, шел восьмой год, дочери, Катарине – четвертый. Дети росли

без матери под присмотром одних женщин. Александр решил, что

наставник мужчина должен быть не только у его сына, но и у до-

чери – ей, окруженной вниманием кормилиц и теток, это пойдет

на пользу. Он одобрил рекомендацию Джона Коттэма и пригласил

Уильяма в свой дом.

Артур решил отвлечь учителя от урока. Сегодня ему все не нра-

вилось – и как его наставник улыбается небу, и дождь за окном, и собственные экания, которыми приходилось латать прорехи

в знаниях, отвечая заданный урок.

– Уилл, а почему ты не сказал, что мы устроим сюрприз и пока-

жем представление на Крещение?

Уилл удивленно приподнял бровь, пытаясь спрятать улыбку.

– Урок не окончен, Артур. Так что обращайтесь, как подобает.

И откуда это вам стало известно о представлении?

– Мне сказала Катарина.

– Вот и ответ. Вы – болтун, сэр, и не умеете хранить секреты.

– Нет! Я умею!

Их прервал возглас Кэт. Няня привела ее с прогулки и, пере-

одев, отпустила в библиотеку, где шел урок. Девочка привыкла

приходить сюда главным образом потому, что ей нравилось, как

учитель играл с ними после занятий.

Вот и сейчас она с разбегу обхватила его ногу обеими руками.

– Я вся промо-о-о-кла!

– До нитки?

– Да. «Льва и мышь»*, давайте в «Льва и мышь»! – запросила она.

– Опять? Вам еще не надоело?

– Н-е-ет! Ну, пожа-а-луйста!

Уилл растянулся на полу и закрыл один глаз.

– По телу спящего льва пробежала мышь, – начал он.

Кэт тут же схватила его обеими ручками за бок и забарабанила

пальчиками. Цепкие ладошки побежали по Уиллу.

* Басня Эзопа.

169

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

– Лев проснулся, схватил ее и готов был сожрать, – Уилл поднял

плечи и, мягко ухватив Кэт, изобразил, будто кусает ее в шею.

Девчурка зашлась смехом.

– Она умоляла пощадить ее, уверяя, что еще отплатит добром

за свое спасение, и лев, расхохотавшись, отпустил ее.

Уилл подкрепил сказанное мимикой и голосом и снова разлегся

на полу.

– Случилось, – продолжал он, – что лев попался охотникам, и они привязали его веревкой к дереву.

Исполнение этой сцены полностью лежало на Артуре. Он изоб-

разил каждого из охотников и то, как тщательно они привязывали

несчастного льва.

– А мышь, заслышав стоны льва, тотчас прибежала, перегрызла

канат, освободила его и сказала…

Кэт уже «перегрызла» все канаты и, с трудом повторяя за Уил-

лом слова или их отдельные части, изо всех сил постаралась про-

изнести вместе с ним:

– «Тогда ты надо мною смеялся, словно не верил, что я смогу от-

платить тебе за услугу, а теперь будешь знать, что и мышь умеет

быть благодарной».

– А мораль у этой сказки какова? – раздался голос хозяина дома.

– У басни, мистер Хогтон.

– Так о чем же эта басня гласит?

В комнату вошел Александр и вслед за ним – неотступной

тенью, Эдриан Эндрю-Чирк, муж его сестры. Этот тщедушный вы-

пивоха любил проводить время в гостях у родственника. Здесь бы-

вало много гостей, и время летело весело и незаметно. Сестра же

наведывалась к брату исключительно редко, а сэр Эдриан ста-

рался как можно реже оставаться с ней под одной крышей. Уилл

поспешил встать и поправил одежду.

– Басня гласит, – слегка запыхавшись, ответил он, – что порой

при переменах судьбы даже самые сильные мира сего нуждаются

в самых слабых.

– Вот это верно, – согласился Александр, оглянувшись на зятя.

– Нуждаются. Ой, как нуждаются. Порой.

– Уилл, а спой-ка нам песенку, – промямлил сэр Эдриан, и глаза

его сощурились в предвкушении.

– С удовольствием, господа.

170

ЧАСТЬ II. ГЛАВА V

Он быстро принес из своей комнаты цитру.

– Вам назидательную или любовную?

– Любовную! – поспешил ответить сэр Эндрю. – Такую любов-

ную-любовную, нам назиданий не нужно, что ты!

– Детям рано слушать такое, – сказал Александр.

– Пусть послушают. Им это как раз будет в назидание, – прогну-

савил зять. – Скоро они сами все узнают. Да получше нас вместе

взятых. Ну начинай, ей-богу! – вздохнул Эдриан.

Перебирая струны и весело поглядывая на слушателей, Уильям

запел:

Где ты, милая, блуждаешь?

Стой, послушай, ты узнаешь,

Как поет твой верный друг.

Бегать незачем далече,

Все пути приводят к встрече;

Это скажут дед и внук.

Что – любовь? Любви не ждется;

Тот, кто весел, пусть смеется;

Завтра – ненадежный дар.

Полно медлить. Счастье хрупко.

Поцелуй меня, голубка;

Юность – рвущийся товар*.

– Медоточивый голос! – воскликнул Эдриан.

– Эдди, кажется, мы сделали правильный выбор.

– Выбор, сэр? – переспросил Уилл, понимая, что речь идет о нем.

– Я хочу, чтобы на Крещение ты поставил пьесу с песнями.

Уилл подмигнул детям.

– Ваша воля, сэр.

Он уже привык, и ему нравилось, что в этом доме, где он был

наставником, учителем, артистом, компаньоном для детей

и взрослых, его принимали почти как друга. Единственной, кого

ему не хватало, была Виола. Уилл ждал удобного случая, чтобы

поговорить с сэром Хогтоном о подходящем месте для нее в его

доме. Впервые оказавшись вдали от семьи, среди людей, распо-

* Шекспир У. Двенадцатая ночь, или Что угодно (пер. М. Лозинского).

171

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

ложенных к нему дружески и серьезно, он почувствовал себя по-

настоящему самостоятельным и повзрослевшим. Этому была

и другая причина. « Бегать незачем далече, все пути приводят к встрече; это скажут дед и внук». Встречи нежные, страстные, тайные

и явные с прелестными обитательницами Хогтон-Тауэра сме-

няли одна другую, расцвечивая его жизнь. Намного раньше, чем

сверстников, его обеспокоили непонятные до времени пере-

мены в нем самом. В кругу подростков он узнал достаточно, чтобы понять, что же это. Чем старше он становился, тем безжа-

лостнее лихорадка желания терзала его. Казалось, какое-то

воспаление растекалось внутри сверху донизу. Оно сводило

и скручивало, бросало в жар, трясло, давило, тянуло и изводило, лишало сна, пугало, как болезнь, вызывало ужасные мысли и пья-

нило, словно хмель. Он бы все отдал, чтобы сбросить эту сбрую

липкого томления и усмирить сердцебиение, разлетавшееся по

всему телу тысячью раскаленных дробинок. Терпеть это было не-

выносимо и почему-то приятно. Он ждал избавления от этой

пытки. Исцеление и успокоение, приходящее само на короткое

время, скорее походило на оскорбление и не приносило покоя.

Он готов был плакать от обиды на себя. Тело точно насмехалось

над ним и издевалось над его сердцем, которое ко всему прочему

настойчиво требовало для себя удивления, трепета, восхищения, еще чего-то, чему и слов не найти.

Его желание исполнилось. Это произошло вскоре после того, как он несколько раз получил от ворот поворот в своих попытках

увести с пути истинного Кейт Куини и Элизабет Рамсдейл, при-

чем получил скорее не от самих девушек, а от бдительных отцов

обеих. За этими неудачами последовала еще одна – худшая. За

мостками на Эйвоне, под старыми длинноволосыми ивами, где

само место было предназначено для весенних утех, Мэгги Фрост

с криком так оттолкнула его, что едва не убила, ударив рукой под

дых, а коленом в пах. «Мне больно!» – взвизгнула она. А ему что, хорошо? «Могла бы и потерпеть» – проворчал он ей вслед, фыр-

кая и утирая слезы. Вот оно – женское непостоянство – «то буду, то не буду». За эти мучения судьба улыбнулась ему смелыми ка-

рими глазами Энн из Шоттери, внучки одного из двенадцати ста-

рейшин Стратфорда. Их первая встреча произошла после Пасхи, когда Энн в очередной раз приехала с фермы в город погостить

172

ЧАСТЬ II. ГЛАВА V

у своего деда и погулять на празднике. Уилл увидел ее на ярмароч-

ной площади. Время от времени их семьи встречались и раньше.

Когда-то давно, в годы благополучия, Джон даже выручил их, вы-

платив изрядную долю долгов ее отца. Уилл хорошо запомнил

Энн. У нее были глубокие ямочки на щеках, особенно заметные, когда она улыбалась, казалось, их продавили горошинами, пока

шла лепка ее лица. Это было забавно. А еще она чем-то напоми-

нала кролика – большая, темноволосая, пушистая. Энн никогда

не была толстой, но, будучи на дюйм выше Уилла, выглядела все-

гда крупнее его, даже когда он повзрослел. У нее были красивые

руки, статные плечи и ставшая заметной еще в детстве мягкая

округлая грудь. Она говорила без смущения, глядя прямо в глаза.

Стоило перемолвиться с ней парой слов, и вы уже считали ее

своей подругой.

– Энн! Давно ли ты в городе? – окликнул ее Уилл, вставая из-за

стола перед таверной, где решил выпить пива после долгого ра-

бочего дня.

Энн улыбнулась.

– Уилл! И ты здесь!

– Составишь мне компанию?

– С радостью.

Она села напротив. Он поставил перед ней кружку и налил из

кувшина.

– Накупаешь подарки? – он кивнул на корзину.

– Да нет, обычное дело.

– Давно ты приехала?

– В субботу.

– А что к нам не заходишь?

– Загадала, сведет ли нас с тобой судьба!

Он смутился на мгновение, но тут же встрепенулся и заговорил

по обыкновению быстро.

– Фортуна тебя не подвела. Вот мы и встретились. Какой же из

этого вывод?

– Вывод такой – ты вырос, тебя и не узнать. Просто жених.

Верно, и невеста у тебя уже есть?

– Нет. Я тоже гадал. По звездам. И все указывают на тебя, Энн.

Все до единой.

Она рассмеялась.

173

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

– И давно тебе это выпало?

– В день Диктинны*.

– Что это за Диктинна такая?

– Прозвание охотницы Дианы.

Она, улыбаясь, смотрела на него.

– У тебя теперь на все есть ответ, Уилл?

– А разве было иначе?

Она вновь усмехнулась.

– Пожалуй, не было. Тогда скажи, сколько тебе лет.

– Шестнадцать.

– Только что исполнилось?

– Два дня назад.

– А сколько мне лет, всезнайка?

– Для меня в тебе ровно столько лет, сколько я тебя знаю.

А знаю я тебя лет… четырнадцать? И все эти годы ты снишься мне

каждую ночь.

– Наглый лгунишка!

О, небеса! Она сказала это так, что он едва усидел на месте, будто его напоили не пивом, а любовным зельем.

– Может и так, – плохо слушающимся голосом сказал он. —

Только, если и так, я, кажется, за свое вранье уже наказан.

– Как это?

– Если ты мне и не снилась прошлые четырнадцать лет, то те-

перь, кажется, будешь сниться до конца моих дней.

– Слушай, Уилл, помоги-ка мне с этой корзиной. Похоже, что

пиво ударило тебе в голову или ты перегрелся.

– Вернее, и то и другое, – согласился он.

Они дошли до ее дома, и Уилл внес корзину на кухню. Он мед-

лил. Он ждал, чтобы Энн задержала его. И она задержала. В доме

был полумрак. Прохладно. Его колотил озноб от волнения, когда

она окликнула его:

– Уилл!

И сама подошла к нему.

– У тебя действительно еще нет невесты?

– Нет.

* Диктинна – критское божество, впоследствии отождествленное с Дианой, богиней луны (прим. автора).

174

ЧАСТЬ II. ГЛАВА V

– А целовал ты кого-нибудь ?

– Н-н… д-да… то есть…

– Научись.

Одними поцелуями не обошлось. Энн поддалась соблазну. Не

впервые. Шесть лет назад у нее был жених. Но с ним ей не суж-

дено было услышать венчальные колокола. Все началось и закон-

чилось лишь уговором – помолвкой, обетом друг другу, какой

обыкновенно давали до венчания. Для многих этот обет был

своего рода разрешением на начало супружеской жизни. Во мно-

гих браках дети рождались раньше положенных девяти месяцев

после церковного обряда. Нареченный Энн, Джордж, был чело-

веком смелым и с фантазией, а Энн – хорошей ученицей. Джордж

исчез из города через два месяца после того, как состоялся их уго-

вор. Энн осталась одна. Благодаря поддержке всех членов семьи

и умению держать язык за зубами она довольно благополучно

и без последствий пережила свой грех. Природа наградила ее

живым характером и здоровым аппетитом. И голодать Энн уже

не соглашалась. Не удивительно, что ее пробирало до дрожи при

взгляде на сильные, будто свитые из лоз, руки Уилла, на его высо-

кую шею, на изгиб ироничных мальчишеских губ. Он выглядел од-

новременно и старше своих шестнадцати лет и удивительно

юным, и жарким, как пылающие угли. Она шагнула на эти угли, не

думая о разнице в возрасте. Энн было тогда двадцать четыре года.

Она была словно создана для него. Ни одна ровесница, робкая, ни о чем не ведавшая девочка-подросток, не смогла бы высвобо-

дить и раскрепостить страсть, таившуюся в тонком и гибком теле

Уилла. Лишь молодая отважная женщина могла совершить над

ним так правильно, так смело и щедро этот неповторимый обряд.

Инициация чувственности и любви.

Она сделала его мужчиной ловко, игриво, дав ему испытать

и тонкие штрихи легких, наивных, едва заметных милых ласк, и властную необратимую силу обладания. Она то ласкала его до

полуобморока, то впивалась тонкими острыми пальцами ему под

ребра, заставляя взвизгнуть от неожиданности, то обнимала со

спины, обволакивая мягким шелковистым телом с такой неж-

ностью, что он готов был тут же провалиться в сон, не помня где

он и что он и что, собственно говоря, кроме этого, еще в жизни

нужно. И он улыбался. Он запомнил, что улыбался. Он осознал

175

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

тогда, что близость – источник и прибежище восторга, успокое-

ния и свободы, – самой природой задумана так, чтобы вызывать

улыбку, наполнять глаза светом. Любовь должна быть веселой, понял он. И еще он понял, что надежда на наслаждение почти так

же приятна, как и само наслаждение.

Под впечатлениями этих новых событий и чувств, он напи-

сал стремительно, и не слишком заботясь о стиле, сонет, пол-

ный признательности Энн и недвусмысленного восхваления

самого себя.

Недаром имя, данное мне, значит

«Желание». Желанием томим,

Молю тебя: возьми меня в придачу

Ко всем другим желаниям твоим.

…………………………………………

Недобрым «нет» не причиняй мне боли.

Желанья все в твоей сольются воле.

И вдогонку, через несколько дней, еще один.

Пусть я ничто во множестве несметном,

Но для тебя останусь я одним.

Для всех других я буду незаметным,

Но пусть тобою буду я любим.

Ты полюби сперва мое прозванье,

Тогда меня полюбишь. Я – желанье!*.

В Хогтон-Тауэре он часто думал о ней. В мечтах он видел в своем

счастливом и богатом доме жену, похожую на нее, и кучу детишек.

Но сейчас, когда еще нет ни дома, ни богатства, ни жены, его

влекли и другие любопытные глаза, подсматривающие за ним из-

за кухонной двери, другие руки, горячо обвивавшие его шею

* Шекспир У. Сонеты 135 и 136 (пер. С. Маршака).

Стихи построены на игре слов. Сокращенное имя поэта Will (от William —

Уильям) пишется и звучит так же, как слово «воля», «желание» (прим. автора).

176

ЧАСТЬ II. ГЛАВА V

в комнатах прислуги и на стогах за усадьбой, сулившие ему ничем

не обремененную страсть.

Жизнь в поместье была для Уильяма праздником. Свои обязан-

ности и то, что ему поручалось, он исполнял играючи, привнося

во все неожиданные, свежие и яркие краски к всеобщему удоволь-

ствию. Оказываясь за пределами этого благополучия, он попадал

в свой прежний мир. Несколько раз в течение полутора лет своей

службы у Хогтона он побывал в Стратфорде. На первый взгляд, все было по-прежнему. Он встречался с родными и друзьями, на-

ведывался к Энн, часами говорил с Виолой. Она тоже изменилась.

Не светилась, как прежде, стала тихой, слишком тихой. Провожая

его в последний раз, она, казалось, хотела что-то сказать, но

только покачала головой и улыбнулась. Улыбка гримасой натяну-

лась на лице, словно маска. Уилл был расстроен, но остаться и по-

терять место он не мог. Еще и потому, что помимо своих прямых

обязанностей, он уже принимал участие в представлениях и ми-

стериях, которые давала труппа «Слуг лорда Стрейнджа» в домаш-

нем театре Хогтон-Тауэра. Иногда они даже давали представления

на подмостках во дворах гостиниц Ланкашира. Благодаря покро-

вительству сэра Хогтона и лорда Стрейнджа – графа Дерби – те-

атральная жизнь графства была яркой и разнообразной. Сэр

Александр Хогтон любил собирать гостей в своем доме. Испове-

дуя одну веру, эти приверженцы отцовских традиций сохраняли

свой мир таким, в каком жили всегда. Домашние театры были не-

отъемлемой его частью. Начав с рождественских мистерий, разыгрываемых вместе с детьми Александра, Уилл вовлекся в со-

чинение сказочных пьес. Вскоре хозяин дома с гордостью охот-

ника демонстрировал гостям свой новый трофей – автора

и актера при своем дворе, молодого Уильяма Шакспира. Лорд

Стрейндж, граф Дерби, держатель труппы «Слуг лорда Стрейнджа», не преминул «заимствовать» молодого актера у Хогтона для своих

званых вечеров. Так Уильям из домашнего автора пьес для господ-

ских детей стал своим человеком в труппе и участником представ-

лений для публики.

В Хогтон-Тауэре он имел возможность присутствовать при бе-

седах гостей и, разделяя верования и настроения этих людей, вошел в круг ланкаширского общества. В доме велись разговоры

о новых порядках, о старой вере, о достоинстве и чести, о вы-

177

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

боре, решимости и воле Божьей. О новой вере высказывались

так, что порой даже дерзкие уши Уилла краснели от услышан-

ного. В происходящем вокруг, казалось, все было соткано из

одних противоречий. Он хотел понять, отчего в одних устах зна-

комые с детства постулаты и догмы звучат убедительно, а в дру-

гих – слабо и шатко. В библиотеке Хогтон-Тауэра Уилл

обнаружил «Хроники» Холла – труд, который произвел на него

сильное впечатление столь откровенно проявленной нетерпи-

мостью. Автор был великолепен в, казалось бы, искренней сер-

дечной любви к родной земле и людям, населявшим «Сей мир

особый, дивный сей алмаз в серебряной оправе океана»*, но

желчная ненависть, с которой он клеймил «староверцев», застав-

ляла усомниться в его человеколюбии. «Какое лицемерие!» —

думал Уильям. Он оставил пометки на полях «Хроник», где раз-

мышлял о лицемерии и лицедействе, намереваясь вернуться

к ним позже. Не пришлось.

16 июля 1581 года миссионер Эдмунд Кэмпион, гостивший в Хог-

тон-Тауэре весной, был арестован. 31 июля его пытали в Тауэре.

Сэр Хогтон получил весть об этом в начале августа. Он понял —

это конец его собственного дома. Третьего августа 1581 года он

написал завещание, в котором среди многочисленных распоря-

жений оставлял Уильяму 40 шиллингов годовых. Тогда же он по-

советовал ему не задерживаться в его доме. Пятого августа

Тайный совет постановил найти «определенные книги и бумаги, которые, по признанию Эдмунда Кэмпиона, оставлены им в доме

Ричарда Хогтона в Ланкашире». Ричард Хогтон, отец Александра, был арестован. Еще через месяц, двенадцатого сентября, Алек-

сандр Хогтон погиб при странных обстоятельствах.

Уильяма ждало свое испытание. Оно пришло не с наветами или

клеветой. Это было короткое письмо от Виолы: «Мой добрый Уилл, если Господь не позволил мне умереть, то для того только, чтобы ты вер-

нулся и простил меня.

Ибо ты единственный, кто еще может меня простить. Ибо из всех

людей, если ты не простишь, то никто не простит. Других причин оста-

ваться в живых у меня нет. В.».

* Шекспир У. Ричард II (пер. М. Донского).

178

ЧАСТЬ II. ГЛАВА V

Внутри у него все оборвалось. Пристегнув к седлу дорожную

сумку, он покинул Хогтон-Тауэр.

Родной дом встретил его объятиями матери, ворчанием отца, который, едва сын вошел, заговорил о каком-то «грязном деле», в котором они теперь замешаны, и сбивчивыми расспросами

братьев и сестер. Когда шум первых минут встречи улегся, Уилл

снял куртку и посмотрел на Мэри.

– Где Виола?

– Наверху.

– Опять? Опять все не слава Богу!

– Ох, сынок, иди к ней. Сам все узнаешь.

– Что?

– Иди. Не тяни.

– Господи!

Он бросился наверх.

Виола сидела на полу, на коленях, у табурета, на котором лежали

восьмушки бумаги, и что-то писала. Вернее, она замерла, раздумы-

вая, глядя немигающими глазами вверх, перо застыло в руке.

– Виола! Ви!

Она очнулась, поднялась и сцепилась с ним в таких крепких объ-

ятьях, что, казалось, ее пальцы продавят его кожу.

– Уилл! Ты приехал! Ты вернулся! Вернулся!

– Что с тобой стряслось? Что случилось?

Она смотрела на него глазами подранка.

– Уилл. Меня больше нет. Осталась грязь. Мерзость.

Она страшно похудела. Он усадил ее на кровать и сам сел

рядом.

– Ты заболела?

– Да.

– У тебя был лекарь?

Она закрыла лицо руками и склонилась к нему на колени.

– Нет. Никакой лекарь мне не поможет. Мне больше нет места

на свете. Мне нет на свете мест.

Он поднял ее за плечи и обнял, положив ее голову себе на

плечо. Покачиваясь и прижавшись губами к ее уху, полушепо-

том он стал напевать колыбельную, которую когда-то Мэри

пела им обоим. Он почувствовал, как потекли ее слезы. Потом

он чуть отстранил ее голову, посмотрел в глаза и прижался лбом

179

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

к ее лбу, как в детстве. Это больше, чем объятия утешало их

обоих. Он улыбнулся ее глазам.

– Расскажи мне, что случилось.

– После твоего отъезда мистрис Мэри стала запираться в своей

комнате и разговаривать сама с собой. Джон скандалил. Чем

дальше, тем хуже. Просто невыносимо.

– Это для меня не новость. Лучше скажи, что все же произошло?

– В сентябре я вышла замуж.

– Как это? За кого? Почему ты мне не написала?

– Было нельзя.

– Но почему?

– Я сбежала с ним.

– Боже мой!

– Я не хотела, чтобы ты узнал раньше, чем я уеду. Я только хо-

тела, чтобы все изменилось.

Он снова крепко обнял ее и молчал, зажмурившись. Виола про-

должала говорить. Она рассказала ему, как начала болеть после

его отъезда, как в дом позвали лекаря, и ей почудилось, что он

может исцелить не только ее хворь, но и освободить ото всех

печалей, мучивших ее. В доме, полном людей, она осталась одна.

Ненужная, лишняя, ни к чему не пригодная.

Виола ничего не сказала о том, что первой в череде молча пере-

живаемых бед стало прощание с Ричардом, боль от которого уде-

сятерила затем разлука с Уиллом. Ее существование превратилось

в удел изгоя. Орудия этих пыток невидимы, но боль от них мед-

ленно лишает жизни. Уилл узнавал и не узнавал ее теперь. А она

была всегда такой веселой, живой, дерзкой, сильной – красивой.

Она и сейчас была красивой. Но словно свет в ней погас. Чтобы

вернуть ее к жизни, он отдал бы ей свою.

Виола умолчала и о том, что скрасило ее одиночество. После

отъезда Ричарда с нею остались ее слова, обращенные к нему. Из

них складывались строки и строфы, подобные тем, что наполняли

стихи дивных древних поэтов. Это были письма к Ричарду, кото-

рые она никогда бы не осмелилась ему отправить.

Уборы созданы, чтоб их носить,

И красота, чтоб чувствам быть в угоду;

Трава, чтоб пахнуть; факел, чтоб светить;

180

ЧАСТЬ II. ГЛАВА V

Жить для себя – обманывать природу.

Зерно дает зерно, цветок – цветы;

Твой долг рождать, как был рожден и ты*.

И в следующем:

Пусть красота живет не только ныне,

Но повторит себя в любимом сыне**.

Разрозненные и соединенные, эти строки говорили о том, что

происходило с ней. Она собирала их под переплетом, который

сшила из куска замши и надписала растекшимися по волокнам чер-

нилами —«Усилия любви».

Она поверила в примету, которую придумала себе сама, —каждая

строка, обращенная к Ричарду, приближает их встречу.

Погружаясь в свой внутренний монолог и свои мечты, как

в укрытие, Виола теряла интерес ко всему и забывала о еде. Словно

прислушиваясь к незнакомым звукам, она говорила сама с собой, подбирая рифмы и перебирая строки своих стихов. Поначалу все

в доме принимали приглушенные звуки за закрытой дверью за мо-

литвы и решили, что она постится. Но когда она из-за невозмож-

ной худобы почти превратилась в свою тень, это вызвало уже не

беспокойство, а настоящую тревогу. Уповая на Бога, все же ре-

шили позвать лекаря.

Его звали Филипп Вудбридж. Он довольно быстро расположил

ее к себе спокойным и любезным отношением. Доброжелательно

и ненавязчиво он выяснил, что же с нею не так, понял, что она

скучала по Уиллу, чувствовала разлад в семье и мечтала уехать. Со-

беседником он был интересным, много нового для себя узнала она

в долгих разговорах. Этот человек, казалось, знал и понимал все, чего не в силах были понять окружавшие ее. Его сочувствие и вни-

мание, а также умение слушать и слышать, откликаясь на все, чем

терзалась Виола, привели к тому, что она вскоре привязалась

к нему. И он с удовольствием и часто стал бывать у них в доме.

А в конце лета сказал, что уезжает из города.

* Шекспир У. Венера и Адонис (пер. А. Курошевой).

** Шекспир У. Сонет 10 (пер. С. Маршака).

181

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

– Я пришел попрощаться. Вам стало заметно лучше, значит, я сделал свое дело.

– И вы? Отчего все, с кем хочется разговаривать, уезжают от-

сюда?

Он сделал паузу, глядя на нее исподлобья.

– Мы можем не расставаться, Виола, если вы решитесь уехать

со мной. Одно ваше слово. Решайтесь.

Она согласилась так быстро, что потом объясняла себе это по-

мутнением рассудка. Но в ту минуту ей казалось, что, обретая

свободу, она исцелится от тоски. Через три месяца Вудбридж

бежал из Глостершира, бросив Виолу. Пациент, которого он

лечил, ослеп, употребляя приготовленное им снадобье. Деньги, что были, Вудбридж прихватил с собой. Обвенчаться они не ус-

пели. Она вернулась в Стратфорд. Ричард Хорнби, кузнец, их

сосед, выловил ее из Эйвонского водоворота и принес домой, завернув в попону своей лошади. Виола преступила черту. Ни ее

побег, ни позор, ни презрение не шли ни в какое сравнение

с самым страшным грехом, который мог совершить христианин —

лишить себя жизни. Ни церковь, ни общество этот грех не про-

щали. Уильям не мог поверить, что все это случилось с его Вио-

лой. В прошлом году он был потрясен печальной историей

обесчещенной Кэтринн Гамлетт. Она бросилась в Эйвон. Ее не

спасли. Он попытался представить степень отчаяния Виолы, ре-

шившей такой страшной ценой обрести покой, и не мог. И что

делать – не знал.

В его объятиях она погрузилась в дрему. Он осторожно уложил

ее и сам лег рядом, так, как когда-то пятилетними они впервые

уснули лицом друг к другу. Все в доме избегали общения с Виолой, кроме Уильяма, взявшего на себя все заботы о ней. Джон, отно-

сившейся к ней, как к прокаженной, поначалу попытался возра-

жать, но вскоре оставил их в покое. Вечерами Виола молча

слушала рассказы Уилла о жизни в Хогтон-Тауэре. Она не возвра-

щалась к своим злоключениям, но однажды не сдержалась.

– Ты ведь не думаешь, что я чудовище? – спросила она.

– Нет, – он сказал это так спокойно, словно давно был готов

к этому вопросу.

– Можешь ли представить себе, – с невеселой улыбкой тихо

сказала она. – Самое чудовищное, что и теперь у меня не исче-

182

ЧАСТЬ II. ГЛАВА V

зает желание ходить с высоко поднятой головой. И знаешь еще

что? – она задержала на нем взгляд и прошептала: – Я не чув-

ствую себя виноватой.

В эту минуту Уилл понял, что жизнь вернулась к ней, и пусть

пока только этим робким признанием.

– Я вот что заметил, – сказал он. – Это странно, но когда ты мол-

чишь, я знаю, о чем ты думаешь.

– Глядишь, и тебя обвинят в колдовстве, – с горькой усмешкой

ответила она.

– Кто знает? – пожал он плечами. – Лучше послушай это.

Он достал из кармана сложенный лист и прочел:

Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть.

Напраслина страшнее обличенья.

И гибнет радость, коль ее судить

Должно не наше, а чужое мненье.

Как может взгляд чужих порочных глаз

Щадить во мне игру горячей крови?

Пусть грешен я, но не грешнее вас,

Мои шпионы, мастера злословья.

Я – это я, а вы грехи мои

По своему равняете примеру.

Но, может быть, я прям, а у судьи