Текст книги "Серебряный меридиан"

Автор книги: Флора Олломоуц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– 20… 23, – вслух считал Маффин, бывший, впрочем, тогда еще

Мартином, или Мартом.

– 24, – досчитал за него Форд, и они остановились перед домом

с высоким деревом перед окнами. – Здесь.

Вниманию друзей предстала идиллическая картина. На под-

оконнике большого окна на первом этаже сидел парень, присло-

нившись спиной к проему. Босые ноги он согнул в коленях и, облокотившись на одно, читал книгу и ел большое бордовое

яблоко. На нем были джинсы, закатанные до середины икры, и белая рубашка с едва заметным растительным рисунком.

Очень худой, он выглядел бодрым и здоровым. Каштановые

кудри пышной копной падали на лоб, хотя затылок был подстри-

жен довольно коротко. Голова его казалась довольно крупной

в сочетании со стройным силуэтом.

– Привет! – незнакомец посмотрел так, будто давно ждал их.

Ребята немного смутились от неожиданности.

– Вы – Финли и Аттенборо, – уверенно сказал он.

– В некотором роде, – ответил Форд.

– Меня предупредил хозяин, – продолжал абориген.

Он спрыгнул на газон и подошел к ним.

– Я – Эджерли. Джим. Заходите. О, гитара! – заметил он инстру-

мент на плече Мартина. – Устали?

– Да есть немного, – сказал Мартин.

– Оставьте все, отдышитесь, потом распакуетесь.

Они прошли за ним на кухню и едва успели поймать по банке

пива, которые Джим бросил им, достав из холодильника. На пред-

ложение заказать еду он ответил, что все есть. Через несколько

минут они поглощали разогретую в микроволновке курицу с аро-

матными специями. За столом Мартин и Форд переглянулись

53

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

и подмигнули друг другу, что означало удивление, сменившееся

уверенностью – с соседом им явно повезло.

По мере того как они обживались, привыкая друг к другу, стало

ясно, что первое впечатление их не обмануло. Парень был то, что надо. Прошло немного времени и оказалось, что Джим как-

то незаметно стал лидером их тройки, ничего специально не

предпринимая для этого. Скорее всего, это произошло оттого, что Форд был тогда немногословен и очень зажат, а Мартин мог

одним неосторожным словом наломать таких дров, что послед-

ствия приходилось расхлебывать всем троим. Джиму всегда уда-

валось чувствовать и вести себя уместно в любой ситуации.

Друзья без лишних разговоров признали, что над ним не только

природа потрудилась удачно – образование и воспитание были

его достойной визитной карточкой. Привычка относиться

к нему, как к первому среди равных, осталась у них на всю жизнь.

Джим сочинил им прозвища – Маффин для Мартина – по на-

чальным буквам его имени и фамилии и с учетом его пристра-

стия к сладкому, в частности – к маффинам. Для Форда, полное

имя которого было Форд Торнтон Монтэгю Аттенборо, Джим

соорудил поначалу Фо-То-Мо-Та, но потом остановился на про-

стом варианте Форди. Маффин вздохнул с облегчением. Учиты-

вая, что Форд был обидчив, это было мудрое решение.

Джим приобщил новых друзей к студенческому театру, в кото-

ром постигал свою профессию. Его собственная увлеченность за-

метно выделяла его в студенческой среде. Даже на вечеринках его

можно было найти не в общей компании, а с кем-то на кухне, го-

ворящим о том, что его занимало. Однажды на такой вечеринке, когда к ним в квартиру набилось человек двадцать пять, Форд, прислонившись к кухонной двери, подал знак Маффину, чтобы

тот подошел посмотреть на происходящее. За ним подтянулось

еще несколько человек. Джим, поставив одну ногу на стул и обло-

котившись на нее, обращался к двум девушкам и двум парням, си-

девшим вокруг стола:

– …и я понял, что творческий пафос необходим. Пусть он вы-

сокопарен и порой кажется нелепым. Но без него нет художника.

Это горение. Это факел. И тут уж выбираешь – быть рекламной

лампочкой или живым огнем, обжигая, согревая, радуя, удивляя.

Надо быть бесстрашным, как Прометей. Пусть потом делают

54

ЧАСТЬ I. ГЛАВА IV

с огнем, что хотят. Кому нужно, будет греть руки, кипятить воду, а кто-то, быть может, почувствует, что не только руки его согре-

лись, но и в сердце что-то произошло…

Повисла пауза. Маффин кашлянул. Форд зааплодировал, высоко

подняв руки. Джим вскинул голову, понял, что происходит, сму-

тился страшно, рассмеялся, махнул рукой в сторону Форда, сказал:

«Да ну вас!» и сбил патетику двухсекундной пантомимой – паро-

дией на самого себя.

Окончательно их дружба окрепла на каникулах. В мае, заканчи-

вая первый курс, они обсуждали, куда и как поехать летом.

– Может, в Индию? – предложил Джим.

– Медитировать? – уточнил Маффин. – Не, стремно.

– Почему?

– С моим аппетитом туда нельзя. Меня же не остановить, а по-

следствия? Нет, я пас.

– В Штаты?

– Нет, спасибо, – вздохнул Форд.

– Так, – Джим усмехнулся. – А у тебя что?

– Суетно.

– Хорошо. Тогда в Европу?

Ребята прыснули.

– Что? Я что-то не то сказал? Похоже, я чего-то не знаю, – дога-

дался Джим.

– О, да, – закивал Маффин. – Однажды мы там побывали.

На школьных каникулах.

И они со смехом поведали трагикомическую историю об опаз-

дывающих поездах, нечеловеческой пище, чудовищных запахах, несговорчивых женщинах и об угрозе возненавидеть Европу.

– Ушераздирающая повесть, – согласился Джим. – Слушайте, у меня идея. Поехали ко мне.

– Это куда?

– В Норфолк. Там есть загородный дом и не скучно.

– Девчонки есть? – поинтересовался Маффин.

– Думаю, будешь доволен.

– А вода? – спросил Форд.

– Река, море в получасе езды, Фены*.

* Часть графства Норфолк, испещренная ирригационными каналами.

55

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

– Здорово!

Так они впервые оказались в Эджерли-Холле. Началось с того, что, предполагая попасть в коттедж и оказавшись в поместье

XVIII века, Маффин и Форд не знали, как реагировать. Напряже-

ние отпустило, когда Джим встретил их, все такой же, как обычно, —

«лорд» в ковбойке и закатанных до колен штанах. Знакомство

с его родителями прошло тоже без церемоний.

Вечером Маффин кивком позвал Форда, чтобы поговорить

с ним с глазу на глаз.

– Он баронет, ты понял?

– Пока нет, но будет.

– Да я не об этом. Тебе бы и в голову не пришло!

– Ничего не скажешь, уважаю, – Форд лаконично вынес вер-

дикт сдержанности Джима.

– Я тоже.

– Не будем дергаться. Мы же его знаем.

– Вот именно, – кивнул Маффин.

Начиная с этого лета, каждый год они гостили в Эджерли-Холле.

56

ЧАСТЬ I. ГЛАВА V

Глава V

Прячут лицо, спиной пленяя…

И. Бродский «Лагуна» (VI). 1973

Джим и сам пришел бы сюда. Венеция стала значимой частью

его книги. Теперь, когда у него появился литературный агент

и контракт с условиями продвижения книги, Джим был обязан бы-

вать и на тех мероприятиях, которые не были связаны ни с теат-

ром, ни с его бизнесом. Тринадцатого октября, в среду утром, в Национальной галерее открывалась выставка «Венеция: Кана-

летто и его соперники».

Джим рассматривал виды похожего на коллаж или мозаику го-

рода. Дворец дожей – настолько изящный, что кажется кружевным.

Город, доверившийся морю и отдавшийся воде, словно смелая жен-

щина, в груди которой бьется сердце морехода. Архипелаг из плос-

ких глинистых островков неподалеку от Адриатического побережья

на северо-востоке Италии. Пристань, залитая водой, ставшая яко-

рем надежды в золотом океане света восходов и закатов для тех, чьим уделом было изгнание. Какая пропасть лежит между шумным

миром суетных мегаполисов и видением этого, плывущего по вол-

нам, словно огромный гостеприимный каменный плот, города.

Джим, бродя по залам, вспомнил ведуту XVII века – гравюру, изоб-

ражающую Венецию с высоты птичьего полета, которая принадле-

жала его предку – граверу Джеку Эджерли. Именно он связал

навсегда жизнь своей семьи с миром книг. На гравюре город очень

похож на корабль, плывущий под парусами.

Ее он увидел в зале, когда куратор выставки Джоакино Колани рас-

сказывал о ранних эмигрантах Венеции. Она стояла близко к гово-

рившему, стараясь при этом никому не мешать. Слегка отклонившись

назад, она замерла мягко и плавно, так, что в ее позе осталось больше

движения, чем в прерывистых перемещениях других посетителей.

На ней были бежевые свободного кроя брюки и шелковистая черная

блуза, воздушными складками ниспадавшая по спине и подхваченная

57

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

тонким поясом. Это напомнило Джиму что-то очень знакомое. Где-то

он видел эту спину. И вспомнил: Флоренция, Гиберти – восточные

ворота Баптистерия, Ной, скульптурная группа справа. По его мне-

нию, самая прекрасная женщина в скульптуре, лицо которой никто

не видел или видели только избранные. Куратор закончил говорить.

Джим подошел к ней и тихо спросил:

– Когда вы жили во Флоренции в пятнадцатом веке…

Она обернулась.

– Джеймс!

– …вы позировали Гиберти?

Она улыбнулась уголками губ.

– Не нужно быть детективом, чтобы догадаться, кто вам рассказал

о Флоренции. Остается гадать, что она вам не успела доложить.

Он комично сдвинул брови и мотнул головой. Крупные кудри на

лбу колыхнулись, как челка пони. Она заметила, что при этом на

его переносице собрались морщинки – глубокие горизонтальные

складки вместо суровых вертикальных стрелок между бровями.

– Простите, не понял?

– Не знаю, как насчет пятнадцатого, а в двадцать первом веке

я прожила во Флоренции чуть меньше пяти лет.

– Серьезно?

На них обернулись.

– Простите. Я ничего не знал об этом. Просто вы действительно

очень похожи на одну из фигур на восточных воротах Баптисте-

рия. Думаю, вы их знаете лучше меня. На панели «Ной» женская

фигура справа.

Виола задумалась, вспоминая.

– Вы здесь по заданию редакции или по собственной воле? —

спросил Джим.

– У меня выходной.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Я работала в воскресенье. Помните? На вручении «Книжника».

За это положен один свободный день на неделе. А вы, Джеймс? – ее

глаза засветились, – Венеции так много в вашем романе.

– Да, – кивнул он. – Вы любите Каналетто или кого-то из его со-

перников?

– Венецию, – она остановилась перед очередным видом Боль-

шого Канала. – Я знаю ее наизусть.

58

ЧАСТЬ I. ГЛАВА V

Они неторопливо переходили от одного изображения к другому.

– Кстати, Джеймс, я думаю, что «Феникс» оставил в Венеции

свой след. Театр там называется «Феникс». Есть отель – «Феникс

и артисты». Я много раз в нем останавливалась. И, если вы правы, то это название – «Феникс и артисты» – пожалуй, больше подхо-

дит не гостинице, а труппе театра «Глобус».

– Несомненно! – заволновался Джим. – Подумайте сами, два го-

рода – Венеция и Лондон, два театра – «Феникс» и «Глобус». Оба

города когда-то правили морями, а театры стали их символами.

С одной стороны, очень разные, а с другой – очень близкие друг

другу – разделенные морем и соединенные им. Простите, я могу

говорить об этом часами.

– К счастью, мы договорились об интервью. В последнее время

я много думаю о вашей книге.

Покинув «Каналетто и его соперников», они вышли на площадь.

Солнце слепило.

– Фрея... – Джим запнулся, – …если вы не против, я предлагаю

не откладывать наш разговор.

– Но у меня нет с собой диктофона.

– В театре есть.

– В театре?

– Да. Я хочу показать вам театр «Флори Филд». Это моя работа, и без нее не было бы книги. Здесь прямая связь с «Перспективой».

Вы посмотрите, послушаете, поговорите с людьми. Это недалеко

отсюда, в Саутуарке. Я иду на репетицию. Хотите?

– Да.

Через полчаса они дошли до южного берега, прошли по Стэм-

форд-стрит и повернули на Блэкфрайерс Лейн между Койн-стрит

и Дачи-стрит. Компактное белое здание театра со стеклянными

раздвижными дверями, сконструированное из неодинаковых по

ширине и высоте частей прямоугольной формы, было встроено

в уютный квартал жилых домов и окружено газонами и деревьями.

Во дворе, защищенном каменными строениями вокруг, было

тихо. Виола легко представила, как люди встречаются здесь перед

началом спектакля и не торопятся уходить после.

– «Флори Филд»*, – прочитала Виола, когда они входили.

* «Цветущий луг» (англ.).

59

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

– Семейное дело, – сказал Джим.

– Стыдно признаться, я здесь впервые.

– Ничего, – улыбнулся он и пропустил ее вперед, – чувствуйте

себя свободно и спокойно.

– Надеюсь, я никому не помешаю.

– Это исключено. Осмотритесь. А я покажусь людям, чтобы

были готовы, и потом проведу вас в зал. Чай или кофе?

– Кофе.

– Конечно. И еще кое-что, не отказывайтесь… Все говорят, у нас

отличная кухня.

– Не стоит беспокоиться.

– Стоит, стоит.

Он убежал в служебное помещение.

Виола осмотрела фойе. Здесь было много воздуха, прозрачного

пластика, белого света и ярких пятен графики. На стенах за стек-

лом без рам висели акварельные портреты тех, чьи имена стали

символами и синонимами театрального дела: Шекспир, Байрон, Шелли, Шоу, Брайди, Оливье, Крэг, Чехов, Станиславский. Изоб-

ражения были далеки от канонических. Каждый был не старше

тридцати-тридцати пяти, и эти молодые лица, казалось, эмоцио-

нально отвечали вам, в их созерцательности было много участия.

Их можно было представить среди тех, кто собирался в этом фойе

перед началом спектакля. Портреты чередовались с цитатами об

искусстве. Виола остановилась у одной из них:

«Истина состоит в том, что человек, открытый в эстетическом

и пытливый в интеллектуальном плане, человек, обладающий истори-

ческим воображением, любопытный и толерантный в вопросах рели-

гии, человек, готовый отказаться от своих предубеждений и открыть

для себя новые пути видения, получит гораздо больше от искусства

(и намного больше от жизни), чем тот, кто предпочитает закрывать

свое сознание…

…Глубина и богатство этого знания зависят от качества этих встреч, а оно, в свою очередь, не только от качеств произведения, на которое че-

ловек смотрит, но и от качеств самого этого человека: от его понимания

ценностей, от его чувственности, знаний и широты кругозора».

Эндрю Грэм-Диксон*.

* Энциклопедия «Искусство» под ред. Э. Г.-Диксона.

60

ЧАСТЬ I. ГЛАВА V

Джим вернулся к Виоле, когда та смотрела на портрет Шекспира.

Если бы все видели его таким – молодым, игриво и обаятельно

улыбающимся светлыми глазами и едва заметным движением губ, красивым, темноволосым и стройным.

– Я всегда представляла его не таким, как принято.

– Я тоже.

– Чьи это работы?

– Мои, – шепнул Джим и пригласил ее идти за ним.

Он оставил ее в укромном месте зала, не только затемненном, но и отделенном от рядов зрительских кресел стойкой, позволяв-

шей остаться за ней практически незаметным для всех, кто в зале

находился. Видимо, это было место, отведенное для звукоопера-

тора или осветителя. Здесь даже уместился небольшой стол, на

котором ее ждал кофе и тарталетки.

– Надеюсь, вам будет интересно. Спасибо, что пришли! – сказал

он и направился к сцене.

Там и в зале уже были актеры и мастера света и звука, ожидав-

шие, когда он присоединится к ним.

Виола не заметила, как прошли три часа. Ее захватило происхо-

дящее на сцене. А там шла работа. Джим словно сбросил вместе

с мягким пиджаком мысли о том, что где-то в мире, за стеной, по

соседству, идет другая жизнь. Казалось, он растворился в работе.

Он был счастлив.

Когда репетиция закончилась, Джим подошел к Виоле, по пути

громко сказав кому-то, что позже ему будут нужны две опоры по

диагонали.

– Вы устали?

– Нисколько, – улыбнулась Виола.

– Теперь я отвечу на все вопросы.

– Это смелое заявление.

– Что-то мне подсказывает – вы заслуживаете доверия.

Они поднялись в мансарду, где за деревянной, довольно старой

дверью находился рабочий кабинет Джима. Он извинился и по-

просил еще немного подождать. Виола попала в пространство, совсем не похожее на звенящий всеми струнами XXI века дизай-

нерский интерьер фойе и зала. Здесь было уютно и опрятно, но

размеренности и обветренного порядка не было и в помине.

61

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Книги лежали одна на другой, теснясь на табуретах и столе, пере-

межаясь с другими предметами – бумагами, журналами, фотогра-

фиями, даже подушками для кресел. На столе – сумка с ноутбуком.

Плотные шторы на окне раздернуты. Два «ушастых» кресла и ма-

ленький диван с красной гобеленовой обивкой стояли у книжных

полок и небольшого скромно оформленного камина. Остальная

мебель была из неполированного старого светло-седого с легким

бронзовым оттенком дерева. Виола, оглядевшись, подумала:

«Я это знаю. Я сама живу так».

Джим выглядел иначе, чем утром, когда освеженный, в чистой

сорочке и льняных брюках сел в кресло напротив нее. Еще влаж-

ные после душа волосы были зачесаны слева направо и назад, открывая высокий лоб с созвездием едва заметных родинок и го-

ворящими об усталости глубокими поперечными морщинами. От

него еще исходило тепло горячей воды, разогревшее кожу и про-

никшее вглубь, наполняя и расслабляя его. Было видно, что здесь

он в полной мере чувствовал себя дома. Спокойно, чуть вопроси-

тельно, с подкупающей улыбкой он смотрел на нее.

– Почему вы написали эту книгу, Джеймс? Вопрос, кто был Шек-

спиром или кем был Шекспир, несколько веков не дает покоя

людям. Кто же он для вас?

Он заговорил медленно.

– В нашем представлении гений – всегда мужчина. И никогда —

женщина. Мы часто слышим выражение «Ренессансный чело-

век», естественно соотнося его с мужским архетипом – живо-

писца, ваятеля, ученого, зодчего, поэта. Я думал, какой могла бы

быть «Ренессансная женщина», проявись ее гений. В сохранив-

шихся материалах и документах того времени я нашел немало на-

меков, которые удивительным образом ложатся на мою версию.

И почему бы этой гипотезе о жизни Шекспира не иметь права на

существование наряду с другими, тем более что это – художествен-

ная литература?

– Этот фокус в исторически альтернативных романах меня не-

много смущает. Имеем ли мы право предполагать, что было бы, если бы сложилось иначе, чем нам известно?

– Но, ведь, речь не идет о реальной жизни. Автор имеет право

толковать известные факты и, опираясь на них, создавать свою

версию.

62

ЧАСТЬ I. ГЛАВА V

– Однако многие герои вашего романа – исторические пер-

сонажи.

– История – это театр фантомов. Я всего-навсего придумал об-

разы этих людей. Какими они были на самом деле, кто знает?

– Вы строите свою версию, опираясь в большей степени на со-

неты, чем на пьесы Шекспира, почему?

– Именно сонеты позволяют понять главное: английский

язык будто специально создан для женщины-поэта, чтобы напи-

санное ею могли читать от своего имени и мужчины, и жен-

щины. Гендерные различия стерты, глагол работает для обоих

полов. Женщине, пишущей на многих других языках, прихо-

дится заменять глаголы, прилагательные и другие части речи

безличными формами, если она хочет, чтобы ее произведения

могли читать от своего имени и мужчины, тем самым жестко

обедняя и ограничивая свободу поэзии. Истинная поэзия не

может быть только мужской или только женской. Она универ-

сальна. Однако я не согласен, что уделил больше внимания со-

нетам. Могу перечислить пьесы, которые поддерживают мою

версию: «Как вам это понравится», «Зимняя сказка», «Цимбе-

лин», «Два веронца», «Венецианский купец», «Бесплодные уси-

лия любви», «Гамлет» и, разумеется, «Двенадцатая ночь». Это

и поэмы – «Венера и Адонис», «Лукреция», «Феникс и Голубь»

и «Песни для музыки». Все они перекликаются друг с другом

или развивают многое из рассказанного в сонетах. Это и стало

стержнем сюжета всей книги.

– Вы сказали, что не существует архетипа женского гения?

– Она непохожа ни на кого. Сказочное удовольствие работать

над этим характером. Посмотрите, какая она разная в своих про-

явлениях: порывистая, резкая, если хочет, чтобы ее оставили

в покое; нежная и страстная; верный, пылкий, преданный друг

и удивительно терпимая и терпеливая. Она радуется, осознавая

свою необычность и превосходство, свою способность мыслить

образно, смело, стремительно улавливая тему. Ее горячность при-

влекает к ней людей и она же воздвигает барьеры во взаимоотно-

шениях с ними. Она не распущенна, она энергична, раскованна

и артистична. Но главное – она талантлива. Мне кажется, это при-

ятно и удивительно – быть в ее компании.

А про себя Джим подумал: «в твоей компании».

63

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

– А Том? И их отношения?

– Том для Виолы – это как Венеция для всех, кто когда-то давно

искал и находил в ней одновременно надежное убежище и сво-

боду. Их восприятие мира очень схоже. Они оба – путешествен-

ники, странники, искатели, наделенные мощнейшим зарядом

энергии, движущей их и поддерживающей в состоянии вечного

непокоя. Эта энергия проявляется во всем – в потребности и же-

лании буквально постоянно двигаться, преодолевая пространство

и, главное, в неукротимом стремлении к познанию и пережива-

нию неизведанного. Это стремление проявляется в потребности

ярко откликаться на окружающий мир – иными словами, их вос-

приятие мира не может быть похожим на реакции тех людей, ко-

торым достаточно пережить впечатления, сохранив о них

воспоминание и ни в чем их не выразив. Эти двое, можно ска-

зать, «не могут молчать». Виола откликается на мир, как артист

или, если угодно, как художник. Том очень к этому близок. Обла-

дая даром созидателя, он тоже находит главный смысл в позна-

нии и творчестве. Свобода – основополагающее условие для

подобных натур. Но если Том обладает этой свободой в полной

мере, то Виола из-за условностей времени и общественного

уклада, в котором они находятся – нет. И только с ним она обре-

тает эту свободу. В то же время они оба становятся друг для друга

той единственной точкой притяжения, от которой им в их веч-

ном движении уже не нужно отрываться. Они движутся вместе, оставаясь верными своей природе. Поэтому оба могут назвать

друг друга «Якорь надежды».

– Вы дали этой истории продолжение?

– Да!

– Значит, по-вашему, у «женского гения» есть шанс? Ведь у жен-

щины-поэта во все времена особая участь.

– Быть непохожей на других – всегда испытание.

Только живопись с ее статичностью и музыка с полутонами

и паузами могут передать мгновение, когда все вокруг замирает

для двоих, полюбивших друг друга. Эта искра между ними – как

сигнал, как слово «да». Тот миг преображения, когда глаза встре-

чаются, и мир будто обходит их стороной.

Очнувшись, Виола закрыла блокнот.

– Когда ты начал писать «Перспективу», Джим?

64

ЧАСТЬ I. ГЛАВА V

– В пятницу.

Он улыбнулся, заметив ее удивление.

– Однажды до меня дошло, что совершенно необязательно вы-

страивать жизнь с понедельника. Не всегда получается. А вот если

начинать дела, например, в пятницу, они могут получиться очень

даже ничего.

– А если считать не по дням?

– Два года назад.

– Если сказать кратко – шекспировское время – какое оно?

– Оно для меня какое угодно, только не мрачное и не чумное.

Об этом кто только не писал, не жалея красок. Однако тогда

в жизни было все, что и сейчас наполняет ее и придает ей смысл

и значение. Природа, красота, познание. Людям не было скучно, они питались новым с тем же аппетитом, что и сытной пищей.

Что я переживал, пока работал! Было впечатление, что я наяву

общаюсь с каждым персонажем, брожу по тем же городам и ули-

цам, захожу в каждый дом. Когда ты погружен с головой в ра-

боту, обязательно становишься сам частью своего сюжета или, наоборот, герои становятся неотделимой частью твоей собст-

венной жизни.

– И последний вопрос. Скажи, я ошибусь, если предположу, что

ты, не имея возможности найти ее, сам написал «свою любимую

книгу»?

Джим глубоко вздохнул. Он хотел, чтобы она это поняла.

– «Свою книгу» ищут многие.

– Знаешь, – сказала Виола тихо, – она еще чья-то «своя книга».

Он наклонился вперед.

– Фрея?.. Я…

– Виола – зови меня так. Да. Ты написал не только «свою» книгу.

– Линда рассказала мне немного о тебе и о твоей работе. Сни-

маю шляпу перед дерзновением.

– С этого все и началось. С отчаянной дерзости, – она задума-

лась, – хочется, чтобы тебя заметили, поняли, приняли. Кроме

альтруизма, у таланта, как и у красоты, есть тяга к отражению

в зеркале.

Он помолчал, а затем спросил:

– Ты, ведь, не только переводишь, но и пишешь?

Виола улыбнулась.

65

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

– Незамеченной в стихосложении я себя назвать не могу. Но не

только.

– И прозу?

– Время от времени, да. Моя настоящая работа не похожа на то, что я делаю за деньги.

– Не часто встречаются люди, скрывающие свой артистизм.

Она искоса взглянула на него.

– Ты знаешь поэтов?

– Поэтов нет, но артистические натуры, да. А что за проза?

– Сценарии.

– Их ставят?

– Нет, просто они написаны.

– Тебя когда-нибудь называли идеалисткой?

– Бывало.

Общение затягивает. Разговор двоих, с полуслова понимающих

друг друга и слушающих друг друга внимательно, не отпускает из

плавного, мерно покачивающего на своих волнах потока. Теплый

свет, ласковый взгляд словно переносит в далекое прошлое, в за-

долго до них кем-то незаконченный разговор.

Расставаясь, они договорились встретиться в воскресенье у Маф-

фина. Джим проводил Виолу, а сам остался продолжать репетицию.

Его словно окунули в ледяную воду. Он был взволнован и расте-

рян. И абсолютно уверен, что больше не будет один.

Виола пешком шла домой очень быстро. Мысли молчали. Слова

и образы затихли и замерли. Остались только чувства. Сердце рас-

ширялось и наполнялось, голова гудела и кружилась.

Кто и у кого взял это интервью? Кто кому задавал вопросы? Что

это было? Близость? Это было сильнее близости. Это было

больше близости. Как будто они соприкоснулись вне тел. Он го-

ворил так просто о том, что мучило ее: «она энергична и арти-

стична» – существо с огромным сердцем, тонкой и упругой кожей, с настороженным пристальным взглядом, способное принимать

и менять образы в зависимости от того, что занимает ее мысли.

«Не удивляйся: моя специальность – метаморфозы. На кого я

взгляну, – становится тотчас мною»*. Существо, каким она себя

* Бродский И. Вертумн.

66

ЧАСТЬ I. ГЛАВА V

считала, чудовищем не было, несмотря на странные его особен-

ности. Он говорил о своей героине легко и спокойно, будто отпус-

кал ее собственные грехи.

Она миновала Вестминстерское аббатство. Три месяца назад, в июле, прежде чем идти за книгами в «Уотерстоун’c», она пришла

сюда. Это случалось редко. Никто об этом не знал. В мыслях о том, что ведет ее в собор, Виола так укрывалась в своей внутренней

тишине, что менялась даже внешне, и знакомый, попадись ей на-

встречу, вряд ли узнал бы ее. Она остановилась у ближнего к ал-

тарю поворота в правый неф. В ее молитвах не было известных

с детства строф, а только неподготовленные и свободные, как им-

провизация, слова. Склонив голову, она про себя заговорила: «По-

моги мне. Он где-то есть. Он когда-то пропал. Ты узнаешь его по

приметам. Я их все назову. Ты найдешь его. Мы потерялись и с тех

пор не можем найтись. Когда-то очень давно. Он точно такой, каким я его помню. Умный, добрый, чуткий, сильный, он путеше-

ственник, он всегда в дороге. Он моя половина. Отсеченная. Мои

раны саднят и ноют. Мне так не хватает его. Он все для меня: муж, друг, брат, все вместе. Он где-то есть, так же как и я. Он есть.

Я только не знаю, где. Найди нас. Друг для друга. Мы очень расте-

рялись, и даже друзья не могут нас утешить и успокоить. Мы друг

без друга не можем найти приют нигде и ни в чем. Помоги мне.

Помоги мне найти его, пожалуйста. Ты узнаешь его по приметам».

Теперь мысли ее молчали.

Дома, поставив на стол чашку с дымящимся кофе, Виола села, глядя перед собой. Только что она говорила с человеком на своем

языке без напряжения, без оговорок, когда всё понимают и ничего

не надо объяснять. Это чувство опоры и в то же время свободы

было ей незнакомо – чувство, смешанное из удивления, радости, нежности, теплоты, восхищения, гордости, любопытства. Виола

испытала такое впервые. Чтобы привести мысли в порядок, она

открыла большой блокнот, чтобы записать по свежим следам свои

впечатления о встрече с Джимом. Это могло стать началом пере-

дачи о нем и его романе:

«Каким я увидела его? Есть такой тип англичан – словно их

лица из поколения в поколение привыкли бороться со встреч-

ным ветром и не бояться ничего ни на суше, ни на воде. Они

родом из тех отважных, что когда-то покорили мир, преодоле-

67

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

вая огромные расстояния, осваивая континенты, кого моря-

ками и завоевателями создала сама природа. Прямой взгляд

ясных глаз, словно наполненных той самой, крестившей их род, морской водой».

Она перечитала текст, перевернула страницу и начала снова:

«Каким я увидела его? Ровный взгляд любознательных умных

глаз. Этот взгляд не ищет свое отражение в других глазах. Собст-

венно говоря, это взгляд человека, сосредоточенного на том, что

он видит. Уверенный и спокойный. Во время студийной аудиоза-

писи можно услышать слово “подхват”. “Подхвати меня на слове”

– это означает правильное и своевременное вступление того, кто

читает у микрофона, в паузе, с которой звукооператору удобно

продолжить прерванную запись. Вот именно таким “подхваты-

вающим” взглядом смотрит Джим. Он держит взглядом. Он слы-

шит. Обычно пристальное внимание неприятно. Но его внимание

ненавязчиво, хотя открыто и заметно».

Перечитав второй вариант, она поняла, что начала писать не пе-

редачу, а свой дневник. Улыбнувшись себе, она достала папку для

подшивки листов из блокнота и вложила оба текста в нее. Затем

подошла к дивану, легла, не раздеваясь, с намерением читать и тут

же уснула, едва коснувшись головой подушки.

68

ЧАСТЬ I. ГЛАВА VI

Глава VI

Тонущий город, где твердый разум

внезапно становится мокрым глазом,

где сфинксов северных южный брат,

знающий грамоте лев крылатый,

книгу захлопнув, не крикнет «ратуй!»

в плеске зеркал захлебнуться рад.

И. Бродский «Лагуна» (VI). 1973

Несколько лет назад в мире разразился финансово-экономи-

ческий кризис. Точкой отсчета его начала стало заявление о бан-

кротстве банка «Леман Бразерс». Нынешняя осень могла бы

остаться в истории как официальный старт глобального кри-

зиса в культуре.

Обнищание, упадничество, оскудение, упрощение, деграда-

ция, разорение – эти и подобные им определения состояния ис-

кусства и культуры в мире перестали быть как спорными, так

и настораживающими уже на протяжении нескольких лет.

В прессе пока еще раздавались голоса писателей, художников, музыкантов, артистов всевозможных жанров, литературоведов, искусствоведов, экспертов, вопиющие о катастрофическом

состоянии художественного творчества. Перестала быть откры-

тием повсеместно отмечаемая тенденция: искусство и ма-

стерство вытесняются из образования, из ряда материально

ценных и справедливо вознаграждаемых сфер человеческой

деятельности – со сцены, с телевидения, из печати. Это осу-

ществляется всеми возможными средствами. Во-первых, прак-

тически – с точки зрения производителя и пользователя

конвейерное воспроизведение клише на любом этапе стоит де-

шевле работы над созданием уникального творения.

Во-вторых, – психологически. Назваться поэтом, равно как пи-

сателем, художником, музыкантом, в современном мире стало