Текст книги "Серебряный меридиан"

Автор книги: Флора Олломоуц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

ные рекой на два холмистых полукружия. Весной эти окна, казалось, прищуривались от солнца, с каждым днем все чаще заглядываю-

щего в них. От дома к берегу реки, обрамленному ветлами, про-

стирался газон. За рекой, возвышаясь один за другим, уходили

вдаль покатые, покрытые штрихами пестрых трав, холмы.

Справа над рекой изогнулся каменный мост, между ним и домом

росла старинная липа.

На дальнем плане у самой линии горизонта темнел лес, а за ним

угадывались в фиолетовой дымке силуэты синих холмов. Местные

называли поле на том берегу «жаворонковым», потому что небо

над ним звенело все лето их песнями.

Джим хранил верную привязанность к своему дому, какую вряд

ли можно было заподозрить в современном молодом человеке.

Порой усадьба казалась ему чуть ли не смыслом его жизни. Биб-

лиотека в доме была для него больше, чем собрание книг или

37

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

рабочий кабинет. Она была доком, куда он вставал на ремонт

и обветривание после плавания по бурным лондонским водам.

Можно сказать, что и родился он в этой библиотеке, если счи-

тать рождением пробуждение зрения, слуха, органов чувств и па-

мяти. Первое воспоминание Джима – ему нет еще и года, он

сидит на плече отца и слышит голос матери – веселый и ласко-

вый: «Где наш домик?» Он уже знает где, оглядывается и смотрит

на стену – там висит «домик» – гравюра с изображением

Эджерли-Холла. Подростком он вспомнил эту сцену однажды, за-

смотревшись на гравюру, и догадался, что его память пробуди-

лась именно в ту минуту. Сменяя первое воспоминание, плыли

картины с динозаврами, растениями, морскими диковинными

животными – гравюры, литографии, акварели, рисунки, иллюст-

рации в тяжелых книгах с хрустящими корешками и шелковыми

закладками, о ценности которых ему еще предстояло узнать и ко-

торые он завороженно, затаив дыхание и почти не моргая от

увлечения, рассматривал часами. Кожаные, тисненые, матерча-

тые обложки, гладкая, глянцевитая или шероховатая бумага, тени в желобках букв, английские и иностранные слова на ко-

решках разного цвета и толщины. Должно быть, ему было тогда

года четыре. Тогда же он с родителями впервые приехал в Лон-

дон, в квартиру на Эджертон-Креcент. Они стояли на верхней

лоджии – и вдруг над ними плавно пролетели два лебедя, может

быть, из одного парка в другой. Это было событие. Он запомнил.

Вернувшись в Эджерли-Холл, он заскучал по этому новому, яр-

кому, полюбившемуся ему городскому миру. К счастью, он нашел

средство заглушать тоску, в верности которого затем убеждался

не раз. Это снова были его любимые книги.

Много лет спустя Джим узнал о несметных богатствах больших

библиотек, и они много дали ему. Но что могло сравниться с род-

ными домашними стеллажами, расположение книг на которых он

помнил наизусть, знал, где какая прячется, что таит в себе, как вы-

глядит. Постепенно книги развили и воспитали его память, он

помнил что, в какой из них и на какой странице написано. Цити-

руя что-то, он видел изумленные глаза родителей, знакомых, потом учителей и друзей, но в детстве и юности искренне думал, что все запоминают прочитанное так же – точно и навсегда. Ему

особенно нравились книги, на титульном листе которых стоял их

38

ЧАСТЬ I. ГЛАВА III

фамильный экслибрис с расположенным по центру текстом, очер-

танием напоминающим букву «V», и литерой «Е» в виде якоря, по-

вернутого корнем влево, над первой строкой.

Таких книг было немного. Мучительно хотелось выяснить, кого

же знал Дж. Э., тем более что все эти книги были художествен-

ными произведениями, а не воспоминаниями об исторических со-

бытиях. Особенно Джима интересовало издание ин-кварто

«Венеры и Адониса» Шекспира. Самая ценная книга библиотеки.

Самая волнующая. «Кого довелось мне знать…»

Джим распечатал письмо от Комитета премии «Книжник» только

в театре «Флори Филд» после того, как весь состав – актеры и слу-

жители кулис затащили его на сцену перед репетицией и поздра-

вили сердечно и громко, как это делают в дружных семьях. После

репетиции, проглотив крепкий кофе, он распечатал конверт.

39

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

«Уважаемый мистер Эджерли, мы благодарим Вас за участие

в конкурсе на получение премии “Книжник”. Вам и другим, без ма-

лого пятидесяти участникам, предстояло выдержать серьезную

конкуренцию. Рад сообщить, что Ваша книга “А лучшее в искус-

стве – перспектива” заявлена в номинации “Книга года в жанре

альтернативной истории”. С уважением,

Р. Каннингем».

Вот чем он обрадует сегодня родителей и друзей. Ради этого

стоило прожить и сегодняшний сумасшедший день, и время ра-

боты над книгой. Без самодовольства, но с нарастающей радостью

он перечитывал письмо. Сердце колотилось. Он закрыл глаза, глу-

боко вздохнул несколько раз, но возбуждение не проходило.

В мыслях он был далеко отсюда.

«Это твоя награда».

Когда бы встретить смог я на земле

Непревзойденность женского таланта,

То имя бы твое зажглось во мне —

Стефания Виола Иоланта*.

Он писал книгу каждый день, каждый час, каждую минуту этих

двух удивительных лет. Приходя домой, он садился за ноутбук

и прокладывал ей дорогу. Слова нанизывались одно на другое, приходили, становились точнее, она вырисовывалась, появлялась

то там, то здесь, он видел ее глаза, ее силуэт, ее лицо. Она улыба-

лась, дышала, шла по улице, засыпала и просыпалась, склонялась

над работой, спорила, шутила, бежала и оглядывалась по сторо-

нам, злилась, отчаивалась, смеялась, жила. Он звал ее. Он созда-

вал ее. Она должна была появиться, освободившись от цепей

невозможности. Это была надежда обрести ее.

После записи на ИТВ Джим поймал такси и поехал на Хилл-

стрит. С родителями – Мэри и Энтони – он виделся довольно

часто, и, тем не менее, они всегда с нетерпением и волнением

ждали его прихода. Известие о номинации его книги на премию,

* Стефания, Виола, Иоланта – значение этих имен восходит к греческому

понятию «фиалковенчанная» – одному из эпитетов, которым в античном

мире наравне с другими называли Венеру (прим. автора).

40

ЧАСТЬ I. ГЛАВА III

как он и ожидал, стало лучшим сюрпризом для них в этот особый

день. Разговор, однако, перетек в иное русло, когда отец и сын

остались во внутреннем дворе дома, а Мэри отвлеклась на теле-

фонный звонок подруги из Штатов, поздравлявшей ее с днем рож-

дения сына. Сэр Энтони начал без обиняков.

– Джим, женись, – сказал он.

– Папа!..

– Я настаиваю! Вспомни тех, кто стоит у тебя за плечами. Бла-

годаря им ты состоялся сегодня и имеешь все, что имеешь. Ты

обязан продолжить род. Медлить больше нельзя! Ты понима-

ешь? Давным-давно, когда ты был подростком, я сказал тебе —

будь разборчив, не торопись, – и ты ответил, я помню: «Папа, можешь не волноваться, я тебя не подведу». Но, Джим, время

идет… Я не понимаю, как ты при твоей жизни, при людях, при

центре, при театре до сих пор не можешь найти женщину. Это

ненормально.

– В том-то и дело, папа, имея все – не находишь. Я ищу свою

женщину. Вот только уровень и круг не всегда совпадают. Ты, ведь, это понимаешь.

Джим невесело вздохнул и улыбнулся.

– Я сам хочу внуков, папа.

– Внуков?

– Смешно, да? Ты не ослышался. Внуков. Мечтаю о них и о лучшей

для них бабушке. Не думай, я не закоренелый холостяк. Нет. Я тоже

хочу спокойно смотреть им в глаза – тем, кто стоит у меня за плечами.

– Это и на репертуар театра влияет, – заметила Мэри, закончив

разговор с подругой. – Да-да, не удивляйся. На твой выбор пьес —

в них слишком много мужского.

– Это естественно.

– Да, но женский подход – чувствительный, деликатный —

нужен обязательно, чтобы творческая идея не потонула в логике

и не захлебнулась в рационализме, как бы поэтичен и возвышен

ни был ее автор.

– Я знаю, что ты права, – кивнул Джим, – просто не могу не

поспорить.

– Это по-мужски. Но, по-моему, ты меня услышал.

– Я больше не коснусь этой темы, Джим, – заключил сэр Энтони.

– Хорошо. Спасибо.

41

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Поздним вечером, почти ночью Джим добрался до паба

«У Маффина». Темно-зеленые панели и рамы широких окон, золотые буквы на вывеске, ампельные цветы по фасаду, затем-

ненный интерьер подействовали на него убаюкивающе. Он по-

чувствовал, как устал за последние дни. «Основан в 2000» —

мелькнула надпись на стекле входной двери. Джим улыбнулся.

Хозяин, видимо, всерьез рассчитывал на реакцию потомков

через столетие: «Вот это да! Смотри-ка, ровесник второму ты-

сячелетию!» Джим вышел на террасу. Друзья были там – Линда

в клетчатом шотландском пледе, защищавшем ее глубокое де-

кольте от речной прохлады, Мартин с гитарой и Форд – похоже

было, что вселенская печаль о несовершенстве мира на время

оставила его, и сейчас он был благодушен и даже слегка весел.

Вслед за Джимом быстро шла Энн и, не рассчитав, уткнулась

в его спину в дверях.

– Наконец-то! Я никак не приучу тебя приходить вовремя, —

поднялся ей навстречу Маффин, – старушка, это неприлично.

– Я думал, ты это мне, – сказал Джим, поймал руку Энн и, поце-

ловав тыльную сторону ее ладони, не выпускал еще несколько се-

кунд. – Нет женщин, которые не опаздывают.

– Ты уверен?

– Я женюсь на такой, как только встречу. А пока может отбить

у тебя Энн, раз тебе не нравится.

– Свою заведи.

– Ты не первый, кто сегодня мне это говорит.

– А кто еще?

– Мой почтенный родитель.

– Боже! – рассмеялась Линда. – И что же при этом говорят

в наше время – «сын мой»?

– Вот так и говорят: «Сын мой…»

Маффин и Линда переглянулись.

– А как на это отвечают в наше время примерные сыновья?

– Да, ничего, собственно говоря, не меняется, – Джим глубоко

вздохнул, сел, вытянув ноги, и с удовольствием ощутил холод

запотевшего стакана с пивом, который поставил перед ним

Маффин. – Почтенных родителей по-прежнему волнует наше

благополучие. Если хотите, наше счастье. И дети детей. И это

правильно.

42

ЧАСТЬ I. ГЛАВА III

– Ну, так что же ты ответил?

– Правду. Что я женюсь, как только ее встречу.

Теперь уже переглянулись Форд и Маффин. Линда махнула

рукой.

– Слушать страшно! Ладно, давайте уж мы его поздравим.

– Спасибо, ребята! А я вас кое-чем удивлю, – ответил Джим на

теплые слова их поздравлений и рассказал о главном подарке, по-

лученном сегодня, – номинировании романа «А лучшее в искус-

стве – перспектива» на литературную премию «Книжник».

43

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Глава IV

«Хэрроус Мид вызывает Фрэнклин Гарденс и Эджвербери Лейн, вы меня слышите? Фрэнклин Гарденс и Эджвербери Лейн, вы слы-

шите меня?»

Этот комментарий пользователя под ником «Хэрроус Мид» по-

явился на странице одной из записей в блоге Мартина Грэма Финли, где спортсмен подводил итоги завершившегося чемпионата мира

по легкой атлетике. Было это в августе того года, когда главной

темой в прессе и разговорах стал экономический кризис, из-за ко-

торого Джим был вынужден отменить проведение фестиваля «Ме-

таморфозы», что позволило ему с головой уйти в работу над своей

книгой. Форд тоже работал, не зная отдыха, и не мог приехать

в Норфолк. Мартин – единственный из друзей, кто в то лето не-

сколько дней гостил в Эджерли-Холле, где предпочитал обходиться

без компьютера, прессы и телевидения. Вернувшись в город и на-

мереваясь проверить почту, он заглянул на свой сайт, вести который

ему помогала Энн, ставшая спортивным блогером. Фактически она

и писала тексты и вела его страницу здесь, а также на facebook, ловко

и находчиво защищая его, а вместе с ним и свое благополучие и ду-

шевное равновесие от навязчивого внимания фанатов, при этом со-

блюдая все законы жанра и поддерживая репутацию своего

возлюбленного как довольно образованного спортсмена. Так оно

и было. Его специальностью была социальная антропология. Однако

он был ленив, как бывают ленивы спортсмены высокого класса, обремененные тяжелыми физическими нагрузками, когда дело ка-

сается речей и интервью – устных и особенно письменных. Проли-

став поздравления и восторженные отклики по поводу результатов

чемпионата, он остановился на комментарии внизу страницы: ХМ: «…Фрэнклин Гарденс и Эджвербери Лейн, вы слышите меня?»

«Хэрроус Мид» – на свете был только один человек, который

мог назвать себя так, обращаясь к нему. Только она. Это звучало

44

ЧАСТЬ I. ГЛАВА IV

как пароль их детства. Когда-то он, она и Форд жили по этим

адресам. Названия улиц стали их позывными. Он, забыв о пред-

упреждении Энн не отвечать случайным пользователям, по-

спешно набрал пароль и нырнул в раздел для личных сообщений

пользователя ХМ. Она была здесь, в сети. Чудеса!

МФ: Глазам не верю! Куда ты опять пропала на целую вечность?

Сколько лет прошло? Четыре?

ХМ: Пять лет. Марти, я возвращаюсь.

МФ: Наконец-то, Ви! Давно пора! Когда?

ХМ: В сентябре. Ты встретишь меня?

МФ: Я тебя сам привезу, если рейсы отменят.

ХМ: Спасибо. Ты – настоящий друг. Я тебя люблю.

МФ: Скажи еще раз, что это ты. Пришли хоть фотку, что ли…

Через пять минут его скайп свистнул. Пришли две только что сде-

ланные на мобильном телефоне фотографии. На одной он увидел

свою подругу детства, а на другой – экран ее монитора с разговором, который они вели, и ее руку у слов «Ты – настоящий друг».

На северо-западе Лондона, в зеленом и тихом краю Эджвер-

бери-парка, на конечной станции «Стэнмор» линии Джубили

встретились эти трое: Форд Аттенборо, Мартин Финли и Виола

Кальбфелль.

Редкий случай – двое мальчиков и девочка, ровесники, жив-

шие во встроенных друг в друга полукружиях улиц Хэрроус

Мид, Фрэнклин Гарденс и Эджвербери Лейн на самой границе

парка, дружили так, что порой их можно было принять за детей

из одной семьи. Они росли вместе с шести до шестнадцати лет.

Их свел парк. Дом родителей Форда выходил садом в парк так, что деревья оттуда нависали кронами над их газоном. Природу, себя и людей дети узнавали на этих просторах и в рощах Страт-

чвуда. Их родители устраивали там пикники, и дети сдружи-

лись. В те годы – в начале восьмидесятых – сложилось так, что

в их районе, похожем на раскрытый веер, где соседи хорошо

знали друг друга, ровесниками оказались только Форд, Мартин

и Виола. Другие дети или еще сидели в колясках, или уже закан-

чивали школу. Веселая тройка пропадала в парке со своими

велосипедами, ежедневно придумывая новые истории с про-

должением, в которые они играли с перерывами только на сон

и еду. Кем только они не были: путешественниками и старате-

45

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

лями, моряками и шпионами. Особенно их увлекали про-

граммы о дикой природе БВК. Мальчики долго не обращали

внимания на то, что Виола чем-то отличалась от них. Дразнить

их обоих из-за дружбы с девчонкой было некому, к тому же она

умела все, что умели они. Даже внешне она долго не выделялась

рядом с ними. Волосы средней длины волнистым венчиком об-

рамляли ее голову. Платья она не носила. Всегда была в джинсах

или брюках, футболках, рубашках и куртках. Ловкости, вынос-

ливости и гибкости ей было не занимать. Лет в тринадцать

Мартин научил ее играть на гитаре, и они часами предавались

этому занятию, устраивая концерты во дворе. Вообще рожде-

ственские, пасхальные и приуроченные к семейным праздни-

кам концерты и домашние спектакли – идея Виолы – были

событиями для их родителей и знакомых на протяжении всего

их детства. Афиши готовились заранее. Рисовали педантичный

аккуратный Форд и брызжущая фантазией Виола. За музыку

и освещение отвечал Мартин. За напитки и еду – мамы. За до-

ставку продуктов – отцы. В саду Мартина стояла беседка. Ее

превратили в летний театр. Безудержная энергия трио много

лет вливалась в игры, спорт, представления и нескончаемый

обмен всякого рода придумками.

Их родители тогда делали карьеры, вкладывая все силы в на-

стоящее, а средства – в будущее. Они понимали, что жизнь на

окраине, как бы полезна для здоровья она не была, когда-нибудь

закончится. Все стремились гораздо дальше или, точнее говоря, ближе к центральным районам города, к возможностям, на кото-

рые надеялись, занимаясь своим делом добросовестно и почти без

отдыха. Их дети должны были учиться в хороших школах, а затем

– в солидных университетах. Они мечтали о домах в районах, где

живут самые состоятельные представители их старательного

среднего класса. Словом, они стремились «наверх».

Отец Виолы, Геральд Кальбфелль, был швейцарцем. Он работал

в области приборных технологий для медицины и сотрудничал

с британцами с начала своей карьеры. Когда ему было уже за три-

дцать, он женился на Эмили Соул, работавшей тогда в корпора-

ции, с которой Геральд заключил долгосрочный контракт.

Фамилия Кальбфелль, довольно распространенная в Централь-

ной Европе, непривычна для британского уха. Виола уставала

46

ЧАСТЬ I. ГЛАВА IV

в детстве и юности поправлять всех, кто ошибался, произнося ее, и бороться с теми, кто смеялся над ней или нарочно коверкал.

Родители Мартина были врачами. Отец Форда – юристом в фи-

нансовой компании.

В планах семей были переезды, но они любили и эту краснокир-

пичную окраину, окруженную деревьями и лугами. Такие районы

из красного кирпича появились в начале ХХ века, на границе Вик-

торианской и Эдвардианской эпох. Тогда индустриальная, про-

мышленная и технически оснащенная Британия покрылась, словно признаками юности, алеющей неоготикой – жилыми рай-

онами, фабриками и электростанциями, вокзалами, музеями, те-

леграфами и университетами, облицованными терракотой.

Страна обрела тогда цвета, ставшие такими же ее приметами, как

йоркширский или рождественский пудинг – цвета крепкого чая, жженого сахара, печеной тыквы и сушеной моркови. За несколько

десятилетий остров испещрили ряды одинаковых домов, красной

сыпью покрывших зеленые пригороды его городов.

Ребята расстались в самый разгар подросткового расцвета, когда Мартин начал побеждать в спорте, Форд покорять окру-

жающих чудесами памяти и логики, а Виола призналась, что

пишет стихи.

Удовольствие водить пером по бумаге, чувствовать напряжение

в руке, смотреть, как чернила блестят и мгновенно высыхают, впиты-

ваясь, как быстро движется перо и из-под него появляются буквы одна

за другой, соединяясь и превращаясь в слова в унисон с внутренним

голосом, – мало что могло сравниться для нее с этой радостью.

Окончив школу, Виола поступила в Гилдхоллскую школу музыки

и театра на отделение театрального менеджмента.

Свою студенческую квартиру она разделила с Линдой Сантарез, поступившей на отделение оперного вокала, и Энн Ховард, кото-

рая училась на звукорежиссера. Линда – испанка по отцовской

линии – колоратурное меццо-сопрано, неутомимая, исключи-

тельно яркая и темпераментная. Ее часто сравнивали с тайфуном.

Говоря, она поджимала свои полные полукруглые, похожие на

дольки крупного мандарина, губы и коротко кивала, закрыв глаза, словно стараясь сдержать выразительную мимику, которой ода-

рила ее природа. Каскад смолисто-черных волос гарцевал у нее за

плечами, а фантастические асимметричные юбки и платья, ажур-

47

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

ные, с оборками и художественно заложенными складками, про-

воцировали всякого назвать ее «Кармен».

Энн – небольшого роста, со стройными ногами и крепкой фи-

гурой, широкой в плечах и бедрах, обладала высоким, слегка зве-

нящим голосом и достоинством, которое привлекало к ней

внимание всех вне зависимости от пола и возраста. Энн могла по-

хвастаться не только очень большим, но и на удивление красивой

формы бюстом. Поклонников было море. Она, к тому же, умела

и любила подчеркивать свою женственность, что, кстати, обходи-

лось ей недешево. Энн часто покупала вещи, косметику и украше-

ния, но пользовалась всем этим со вкусом, меняя облик едва ли не

ежедневно, и наслаждалась своими возможностями и умением.

При этом она была веселой, начитанной, остроумной и в пух

и прах развеивала мифы об уровне мышления девушек, читающих

глянцевые журналы. Вдобавок она увлекалась спортом и почти

профессионально, как это бывает с самыми заядлыми любите-

лями, вела спортивную колонку на одном из интернет-ресурсов.

Мартин, разглядев прелести Энн, не устоял.

С ним, Фордом и Джимом Линда и Энн познакомились во время

регаты «Оксфорд—Кембридж», когда учились на втором курсе.

Виола в это время была уже далеко. На первом курсе она, как ей

показалось, нашла общий язык с профессором Миллером, читав-

шим курс лекций «Здоровье и безопасность». Летом она вышла за

него замуж, переехала с ним в «сосновый» штат Мэн в США и про-

должила учебу в университете в Ороно. Однако ее брак распался, не продержавшись и двух лет. После развода Виола полгода про-

жила в Нью-Йорке, а потом уехала в Италию. С этого времени на-

чалось ее долгое возвращение домой.

Выбрав языкознание как область наиболее близкую ее наклон-

ностям, Виола углубилась в изучение итальянского языка и через

несколько лет знала его, как родной. Друзьям она довольно

редко присылала удивительные письма и фотографии. Внешне

она почти не изменилась. Но то, что писала, говорило о про-

исходивших в ней глубоких внутренних переменах. Только ха-

рактер оставался прежним. Иногда она исчезала из поля зрения

очень надолго.

Надо сказать, что по виду и нраву она легко вписалась в италь-

янскую жизнь, где пережила и свое следующее увлечение. Высо-

48

ЧАСТЬ I. ГЛАВА IV

кие скулы, впалые щеки, брови, формой похожие на крылья па-

рящей птицы, карие глаза. Нос с едва намеченной горбинкой, чуть приподнятый на аккуратном скругленном кончике. Оливко-

вая кожа с россыпью родимых пятен, словно брызнувших на нее

и застывших капель шоколада. Высокая шея. Маленькая грудь, руки с изящными кистями. Темные волосы, разделенные на косой

пробор, короткие и пышные, обрамляли голову крутыми завит-

ками. Внешность, любимая итальянскими живописцами времен

Возрождения. Смелый, веселый и упрямый ангел. Только темно-

волосый. Живое и приветливое лицо с высоко поднятым подбо-

родком, выдававшее ее чувства прежде, чем она того хотела.

Лицо, как у скрипача. Оно менялось мгновенно: веселое, строгое, грустное, нежное, исполненное огня и желания, неги, трепета

и тут же – решимости и строптивости. Вдохновенное лицо с ожив-

ляющими его глубокими и резкими вдохами.

По окончании Римского университета Виола получила стипен-

дию Данте на свой проект, которым занялась еще на третьем

курсе. Это был новый перевод на английский язык «Божествен-

ной комедии». Все началось с небольшой курсовой работы, свя-

занной с изучением средневековых форм итальянского языка.

Преподаватель требовал только прокомментировать каждую тер-

цину. Для Виолы это прозаическое занятие неожиданно оберну-

лось взлетом собственного вдохновения, стоило ей углубиться

в строки оригинала. Текст, который она читала, тут же начинал

звучать в ее сознании ритмично и ровно на ее родном языке. Она

вызывала удивление сокурсников и одобрение преподавателя

и радовалась легкому успеху. К счастью, эйфория была недолгой.

Она скоро поняла, в какой океан вошла, и принялась за работу.

Сложности и порой, казалось, непреодолимые трудности, кото-

рые появились тут же и сопровождали ее до последней строки, дали ей прочувствовать на себе, что значит труд до «кровавого

пота». Но, надо знать Виолу. Вдохновенный азарт преодоления

и дерзкая уверенность в своих творческих возможностях и душев-

ных силах исключали в этой работе все сомнения. Кроме того, со

временем к ней пришло осознание чувства долга перед памятью

великого итальянца и перед собственной поэтической совестью.

Флоренция, родина Данте, на несколько лет стала ее домом

и вдохновителем. Результатом своего труда Виола осталась до-

49

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

вольна. Вышедший небольшим тиражом перевод университетская

и литературная среда Италии приняли очень доброжелательно.

Ей предложили работу в университете. Свои стихи Виола писала

всегда. Вопрос о востребованности в современном мире призва-

ния, которое она не выбирала, не давал ей покоя.

– Видишь ли, – однажды сказала Виола матери в разговоре на

эту тему, – перед каждой пишущей женщиной маячит не только

мечта о признании. Как предостерегающие знаки на дороге перед

ней время от времени всплывают эпизоды из жизни Эмили Ди-

кинсон* или Сильвии Плат**. Никогда не знаешь, куда заведет

тебя твое занятие, но в какой-то момент просто отключается ре-

акция на эти предупреждения. И ты пишешь.

Несмотря на то, что порой самому художнику его труд кажется

сизифовым, Виола пришла к убеждению, что усилия никогда не

затрачиваются зря. Они обязательно бывают вознаграждены, правда, не всегда тогда и так, когда и как этого ждет творец. Воля, думала она, которую часто называют вдохновением, порой нам не

принадлежит. Она бывает до времени скрыта: в большом и малом, великом и неприметном нерукотворного и рукотворного мира.

Но стоит ей проявиться, человек становится ее рабом до послед-

него – точки или ноты, взмаха кисти, удара резцом, погружаясь

в свое творение. Этот путь повторяется снова и снова. У человека

есть дерзновенное право замахиваться на великое и создавать его.

«Если великие мастера во все времена, будучи еще молодыми

людьми, создавали свои гениальные творения, почему наше время

должно быть исключением», – сказала она однажды в пылу спора

в ответ на сомнение по поводу того, может ли человек ее возраста

и пола тягаться с авторами признанных шедевров.

* Дикинсон, Эмили Элизабет (1830—1886) – американская поэтесса и писа-

тельница. При жизни было опубликовано три-четыре из 2000 написанных ею

стихотворений. Интерес к ее творчеству и эпистолярному наследию и популяр-

ность пришли к ней в 20-е гг. ХХ в.

** Плат, Сильвия (1932—1963) – американская поэтесса и писательница. По-

кончила с собой. За неделю до смерти вышел ее роман «Под стеклянным колпа-

ком», который назвали «женским вариантом «Над пропастью во ржи».

В 1982 г. за собрание стихов поэтессе посмертно присудили Пулитцеровскую

премию. (прим. автора).

50

ЧАСТЬ I. ГЛАВА IV

В университете Виола вела семинар, посвященный теме поэ-

тических переводов. Она сравнивала себя с археологом, кото-

рому каждый пласт снятого грунта приносил новые сокровища.

Так, обратившись к творчеству поэтов – лауреатов Нобелевской

премии, она впервые прочитала стихи Иосифа Бродского. Это

было то, что «настигает мгновенно, врасплох»* – потрясение

и восхищение. Погружение в тексты поэта привело Виолу к не-

обходимости обратиться к его родному языку, который она неплохо

освоила. Правда говорить по-русски она себе не позволяла, а вот

читать и переводить на английский могла превосходно. Для нее

эти переводы стали подарком судьбы, несмотря на невозмож-

ность их издать в связи с запретом наследников поэта публико-

вать переводы его стихов несколько десятилетий.

Русская тема увлекла ее и раздвинула границы известного ей

поэтического мира. Новым открытием оказался еще один Нобе-

левский лауреат – поэт и писатель Борис Пастернак. Его эссе

«Охранная грамота» и сборник стихов «Сестра моя – жизнь»

Виола считала эталонами прозы и поэзии. Оба поэта не принад-

лежат только одной культуре, а подобно мастерам Возрождения

стали достоянием всего человечества. Эту идею Виола вложила

в свой проект и получила стипендию на его осуществление вместе

с приглашением проводить семинары, посвященные этой теме, в университете Марбурга**, в Германии.

Кроме стихов, она писала и прозу. В Европе, а вернувшись, и в Анг-

лии, она отправила на киностудии, телевидение и агентам

нескольких режиссеров пять сценариев на современные и исто-

рические темы. Ответов не было. Чтобы не мучить ни себя, ни

других, она загнала свою потребность быть понятой на самое дно

души, заплатив этим за право быть собой.

Ее личная жизнь складывалась неровно. Итальянское увлече-

ние закончилось прежде, чем она решила ехать в Марбург. В Гер-

мании началось другое – оно мотало Виолу из Марбурга во

* Пастернак Б. Чудо.

** Б. Пастернак летом 1912 г. учился в Марбургском университете на философ-

ском факультете. В автобиографическом эссе «Охранная грамота» он пишет, что именно там принял решение связать свою судьбу с поэзией (прим. автора).

51

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Франкфурт, поскольку именно там, в часе езды от университета, жил его виновник. Но и это закончилось. Спасением от одино-

чества для Виолы всегда была музыка. Скрипка стала особой

темой ее жизни. Почему душа так откликалась на этот инстру-

мент она и не пыталась себе объяснить, просто любила. Она со-

бирала записи лучших исполнителей прошлого и современных

музыкантов, не пропускала значительные события музыкальной

жизни и, прежде всего, скрипичные концерты. Самый отча-

янный ее поступок случился, когда она перемахнула через океан, чтобы оказаться на единственном благотворительном концерте, который проводился в Нью-Йорке с целью сбора денег для по-

страдавших от нефтяной катастрофы. Концерт давал молодой

виртуоз, признанный «Паганини» современности, – Тим Тарл-

тон. О нем и о его творчестве Виола знала все, в ее распоряже-

нии были интервью, аудио– и видеозаписи. Самое сильное

чувство, какое может один человек испытывать к другому на

большом расстоянии, не зная его лично, она испытывала к нему.

Трудно было сказать, в чем была причина – прежде всего в пре-

клонении перед неоспоримым его талантом. Но было и другое —

вглядываясь в фотографии и видеозаписи, она была уверена, что

хорошо его знает, а главное – понимает. Это чувство усиливалось

их явным внешним сходством и, судя по всему, манерой поведе-

ния. Кроме того, оба родились в один год. Не пытаясь найти

объяснение, Виола, молча, годами хранила это чувство как со-

кровенную неприкосновенную тайну и чудо, непостижимым об-

разом однажды преобразившее ее жизнь.

Работа в Германии подходила к концу. Жизнь стремительно ме-

нялась. Разразился кризис и программы для стипендиатов резко

сократили. Размышляя о будущем, она думала об Англии. Не было

на свете места, которое она любила бы больше и где так долго не

была. Она возвращалась домой.

В течение года она терпеливо ждала вакансии в редакцию БВК4

и была принята в качестве ведущей рубрики о переводных изда-

ниях в Британии.

В Лондоне Виола хотела снять квартиру на серой ветке метро —

Джубили, ближе к центру. По этому серебряному лондонскому ме-

ридиану можно быстро добраться на Южный Берег, в районы

Ватерлоо, Блэкфрайерс и в исторический центр, с которыми в ос-

52

ЧАСТЬ I. ГЛАВА IV

новном совпадали ее интересы. Подходящий вариант она нашла

на Норфолк-Кресент.

Летом того же года, когда Виола поступила в школу музыки

и драмы, Мартин и Форд перебрались в Кембридж. Форд поступил

на юридический факультет, а Мартин увлекся антропологией.

Друзья решили подыскать жилье в компании еще с кем-нибудь – по

деньгам легче и по душе веселее. В поисках приблизительно указан-

ного адреса, проплутав среди узеньких старинных улочек, они, на-

конец, вынырнули на зеленую улицу, напомнившую им детство.