Текст книги "Тайная жизнь непутевой мамочки"
Автор книги: Фиона Нилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Я фыркаю от смеха, но гостеприимная хозяйка не шутит.
Она вынимает из перчаточного ящичка и вручает мне «Рискью ремеди» от доктора Баха. Если бы она достала оттула завод по производству кастрюль или тарелку засахаренного желе, как из пещеры Аладдина, я бы не сильно удивилась.
– Хотя не думаю, что найдется кто-то, знающий противоядие от этой женщины, – усмехается она.
Мы едем в ближайшую автомастерскую, я покупаю канистру бензина, и она отвозит меня назад к машине. Все очень просто. Если бы только был кто-то, кто бы меня организовывал, все могло бы быть совсем по-другому.
Позже в этот же день я запираюсь в ванной комнате, чтобы подготовиться к предстоящему вечеру. Я размышляю о том, каким образом это утреннее несчастье может повлиять на события. С одной стороны, оно дало повод Буквоедке распространять обо мне ложные слухи, в которых я представала бы в анекдотических ситуациях, демонстрирующих мою некомпетентность. С другой стороны, оно указывает на мою человеческую обычность, чего в ней-то как раз и нет.
Когда Том отсутствует, я могу сколь угодно долго предаваться омовениям. Сегодня я к тому же размокала в лавандовом масле, которое любезно вручила мне утром Само Совершенство со словами: «Вам оно требуется больше, чем мне». Я чувствую, как оно пропитало мою кожу, так что, если вспотею, стану сладкой, а не соленой от пота. Внизу моя свекровь Петра занимается детьми.
Пока наполнялась ванна, я поговорила с Томом. Его голос звучал бодро и весело. Он уже побывал на объекте, и подрядчики наконец-то приступили к земляным работам для закладки фундамента под его библиотеку. Он сообщил также, что читает сейчас небольшой рассказ какого-то аргентинского писателя – ему дал его коллега.
– Невероятно! Рассказ об идее строительства библиотеки в образе вселенной: несколько сомкнутых шестиугольников! Именно так я и задумал это здание!
Я предприняла попытку выслушать его монолог, отчасти потому что уже целую вечность не слышала, чтобы Том с таким энтузиазмом говорил о проекте, но большей частью из-за того, что это могло бы оказаться полезным в разговоре с Неотразимцем.
– А рассказ этот не был экранизирован? – спросила я с затаенной надеждой.
– Нет, – ответил Том, видимо, удивленный моим вниманием. – Это короткий рассказ, и главное действующее лицо – сама библиотека. Как бы то ни было, желаю тебе удачи сегодня вечером, Люси, если ты уверена, что это именно то, чего ты хочешь!
Я моментально лишаюсь мужества и не знаю, что ответить.
– Послушай, я уверен, что бы ни случилось, это будет незабываемо! Мне пора, мы собираемся совершить налет на мини-бар перед обедом.
Всякий раз, когда я начинаю волноваться из-за предстоящего, я подставляю ноги под горячий кран и держу до тех пор, пока это становится настолько невыносимым, что любые проблемы отступают. Моя кожа сморщивается, следы от растяжек на животе краснеют так сильно, что я приобретаю пятнистость расплавленного сыра стилтон. Я давно отреклась от своего живота. Он обречен на существование в темноте, навсегда спрятанный от посторонних глаз. Теперь я понимаю, почему пожилые леди имеют обыкновение закутывать себя во всякие бельевые приспособления с молниями и шнуровками, чтобы лишить свободы отбившиеся от рук части тела.
Под водой мои груди приятно упруги. Это мои надежные подруги, заслуживающие доверия союзницы в случаях, когда мне необходимо возродить уверенность в себе и ощущение молодости. Остальные части моего тела пошли против меня, и потребуются годы, чтобы обуздать эти революционные элементы и взять под контроль. Наиболее вероятный сценарий – медленное падение моей власти. Иногда я изо всех сил пытаюсь восстановить форму и сбросить несколько фунтов. Но избавление от излишков плоти требует такой степени самоконтроля, которой мне просто не достичь.
Когда я выплываю из ванны и бросаю взгляд на электронные часы, то понимаю, что в запасе у меня осталось менее получаса. За это время я должна собраться и дойти до школы. Электронный будильник Тома выглядит бесконечно одиноким и покинутым, сиротливо тикая на прикроватном столике, отвергнутый в пользу стареньких металлических часов с кроличьей мордой и истрепанными ушами, которые Том взял с собой. Осталось светлое овальное пятнышко на слое пыли на том месте, где они стояли, и я представляю себе их нелепое водворение в номере минималистского отеля в Милане. Том и не подумает спрятать их в шкаф, если к нему зайдут его коллеги. Скорее всего, они решат, что очень мило со стороны средних лет мужчины путешествовать с будильником восьмилетнего сына. А на тех молодых одиноких женщин, о которых он упомянул однажды вечером, это произведет особое впечатление.
Одна из величайших головоломок жизни такова, что формула «мужчина плюс дети» неизменно означает нечто большее, чем просто сумму этих слагаемых, увеличивая значение обеих составляющих, тогда как в уравнении «женщина плюс дети» первая обычно теряет в цене. Чаще всего она непривлекательна – внешне, внутренне, сексуально.
Может быть, это звучит неправдоподобно, но я никогда не беспокоилась относительно того, что Том будет обольщен и собьется с пути истинного во время подобной поездки. Размышлять о таких перспективах мне кажется занятием мелочным, тогда как есть множество более насущных забот. Кроме того, он вообще столь поглощен своим проектом, что все постороннее воспринимает как досадную помеху. «Дьявол в деталях», – всегда говорит он. Планы должны быть досконально проработаны, и в них должны быть учтены мнения инженеров-проектировщиков и клиентов, а их требования отнюдь не редко бывают диаметрально противоположны. Так что Том в последнее время никогда не бывает охвачен страстью больше, чем когда занимается таким вот крупным муниципальным проектом, как этот. Несколько лет назад двухэтажные стеклянные расширения и перестройка чердаков еще могли бы его удовлетворить, но для такого архитектора, как мой муж, размер определенно имеет значение; сейчас его внимание мог привлечь лишь дом в целом – не меньше.
Вот бы и мне ритм повседневной жизни доставлял такое же удовлетворение! Возможно, немного ответственности несколько освежит во мне ощущение смысла жизни.
Три минуты, ушедшие на вытирание, истекли, и мне нужно принять решение, что надеть. Я выбрала из разбросанной на полу одежды черный с длинным с рукавами и V-образным вырезом топ, правда, не сразу – он оказался под кроватью, и я долго искала его. Облачившись, наконец, в желаемое, я натягиваю привычные джинсы и чувствую себя готовой; накрашусь уже по дороге.
Мне звонит Петра:
– Люси, ты можешь опоздать.
Я несусь по лестнице, прыгая через две ступени. Она стоит внизу, окруженная внуками. Лицо у нее укоризненное. Она не одобряет уход невестки вечером без супруга, даже если та идет на школьное собрание. Я тихо радуюсь, что еще не успела наложить косметику.
– Не разобрать ли мне белье? – осторожно спрашивает она. – Или погладить? Что делает Том, если не находит утром готовой рубашки?
– Ну, он либо гладит ее сам, либо, если действительно нет времени, покупает по дороге новую. – Я не особенно вдумываюсь в то, что говорю. – И в самом деле, будет здорово, если вы покорите эту вершину. Не помню, когда я в последний раз видела дно бельевой корзины.
– Люси, думаю, если бы ты могла назначить один день для стирки, а другой – для глажки, все проблемы бы отступили, – говорит мне свекровь.
Интересная теория! Но не та, которую хочется немедленно реализовать, думаю я про себя.
– Она выиграла очко, мама! – Это, как всегда, Сэм, в попытке мне помочь.
– Я могу остаться до завтрашнего утра, если хочешь, и помочь тебе рассортировать белье, – говорит Петра, открывая входную дверь и выталкивая меня в неласковый вечерний холод. – Удачи. Наверное, это неплохо, что ты собираешься взять на себя новые обязанности, хотя меня волнует, как ты будешь со всем справляться.
Я решаю ехать на машине – это ограничит прием спиртного, если я действительно пойду в паб, к тому же мне требуется зеркало, чтобы накраситься: я сделаю это на светофоре.
В тяжелые двери школы я вхожу последней. И останавливаюсь в холле, чтобы посмотреть на рисунки детей. Они рисовали себя, и я ищу автопортрет Джо. Меня поражает то, что в отличие от других детей, которые нарисовали свои головы непропорционально большими по сравнению с туловищем и беспомощными конечностями, рисунок Джо, во-первых, маленький, пожалуй, вполовину меньше, чем у всех остальных. А во-вторых, в нем огромное количество деталей: веснушки, зубы, ноздри, кудряшки, красные губы и даже маленькая родинка на подбородке. Сама же голова крохотная. Что бы это могло значить? Должно быть, это связано с какими-то страхами, что он станет совсем маленьким. Но Джо не намного отстает в росте от одногодков. Надо поговорить с учительницей и, может быть, позвонить Марку, он должен сказать что-нибудь толковое по этому поводу. Дети не его специализация – у него нет даже пока своих, – но он никогда не отказывается поболтать о подсознании племянников.
У меня пищит телефон, и я открываю текстовое сообщение. От Эммы. Ей требуется безотлагательная беседа по поводу новой запутанной ситуации в ее сверхсложной любовной жизни. Очень мило! Она не помнит о том, что значит для меня сегодняшний вечер, хотя и была свидетельницей того, что Кэти добавила мне еще одну заморочку к уже существующей замысловатой коллизий.
– Видишь ли, я балансирую на грани того, чтобы потерпеть крах или стать столпом общества, – шепчу я в телефон, чтобы ей стало ясно: долгой болтовни у нас не получится – я должна вжиться в роль респектабельной мамаши троих детей.
– Ах, как жаль, Люси, я просто не знаю, как быть! – Она почему-то шепчет.
И я представляю ее стоящей в углу офиса спиной к столу. Хотя она отделена от других собственной стеклянной раковиной, дверь туда всегда открыта, и она убеждена, что журналисты, которые, естественно, имеют большой опыт по части чтения материалов вверх тормашками на всех соседних столах, обладают также врожденной способностью читать и по губам.
Я удаляюсь в детский туалет в дальнем конце холла, готовая к ее кризисной ситуации. Здесь очень холодно. Окна полуоткрыты, но этого все равно недостаточно, чтобы выветрился стойкий запах хлорной извести и мочи. Моча преобладает, определяю я. Чтобы дать свой краеугольный совет, я захожу в кабинку с невысокими стенками и сажусь на краешек крохотного унитаза, придерживая одной ногой дверь с низко привинченной латунной ручкой, чтобы она не открывалась. Мне слышно, как родители по одному проходят в классную комнату для голосования.
– Люси, помнишь, я рассказывала тебе, что у Гая были фантазии насчет секса втроем, с двумя женщинами? – шепчет Эмма.
– Так зовут твоего банкира? – уточняю я.
Она никогда не упоминала его имени. Еще один признак того, что их отношения переходят в новую фазу! Она не ответила на вопрос.
– Он перестал говорить об этом некоторое время назад и перешел к разговорам о сексе в общественных местах, однако внезапно снова стал одержим прежней идеей!
– Это фантазия каждого мужчины – секс с двумя женщинами, – я еще сильнее наклоняюсь вперед, продолжая шептать в телефон, – особенно женатого мужчины, отца четверых детей. Но это не означает, что он действительно будет заниматься этим. Во всяком случае, ты никогда не должна соглашаться на такое, даже под влиянием момента.
– Ну, я думала, это только фантазия, и была не прочь поддерживать ее! Однако он позвонил и сообщил, что пригласил девушку, которую он нашел на каком-то интернет-сайте, и что она придет сегодня вечером. Жене он сказал, что уехал в Париж. И что мне делать? – Она в совершеннейшем смятении.
Какое-то мгновение я раздумываю.
– Скажи ему, что ты съела бразильский орех и у тебя сыпь. Это позволит тебе выиграть время, а затем мягко заставь его перенести все на более поздний срок, до тех пор, пока ты окончательно не решишь, что передумала. К тому же неплохо бы понять, что он в ней нашел. Ты не хочешь себе ее представить? Я тебе позднее перезвоню.
Я выключаю телефон и еще несколько секунд сижу, чтобы успокоиться. Потом слышу у раковины шум. Здесь кто-то есть! Я осторожно встаю в полный рост, чтобы выглянуть поверх двери. Я действительно не одна. Шум производил Прирученный Неотразимец. Он снял велосипедный шлем и рубашку и с расстояния не более двух метров теперь предъявлял миру в моем лице свой в хорошем состоянии торс, покрытый слабым загаром. К счастью, в тот момент, когда я его обнаружила, его голова была скрыта рубашкой. Я невольно ахаю и, потрясенная, прихлопываю рот рукой, ныряя вниз. Но дверь не достает до пола! Он может увидеть мои ноги.
Я вскакиваю на унитаз и приседаю. Однако менее чем через минуту мои ноги начинают нестерпимо болеть, так что мне приходится стиснуть зубами собственный кулак и кусать костяшки пальцев в попытке заглушить боль в икрах и верхней части бедер. Моля об освобождении из этого лилипутского кошмара, я думаю, что не заслуживаю такой участи. Интересно, когда он вошел? Если мне повезло – везение, кажется, сейчас не на моей стороне – это произошло в момент окончания моего разговора с Эммой.
Я приподнимаюсь и снова бросаю взгляд поверх двери, готовая сразу же нырнуть вниз. Я застаю его в тот момент, когда он снимает велосипедные штаны, чтобы надеть джинсы. На нем те самые серые трусы, которые я мельком видела нынче утром. Вопреки намерению я смотрю на него достаточно долго и успеваю заменить, что вся эта велосипедная одержимость подарила ему сильные, крепкие ягодицы.
Я делаю движение спрятаться, но теряю равновесие и сваливаюсь со своего насеста. Он оборачивается и осторожно открывает дверь в мою кабинку.
– Люси, ради Бога, что вы здесь делаете? С вами все в порядке? – Он наклоняется надо мной и протягивает мне руку. Другой рукой он поддерживает свои джинсы. Его рубашка совершенно расстегнута, и, когда он вытаскивает меня из тесного пространства унитаза, мое лицо касается его живота. Это очень интимный момент, но я не чувствую ничего, кроме ужаса и смущения. Это больше похоже на короткое замыкание, чем на начало контакта.
– Я репетировала свою торжественную речь, – говорю я, отряхивая джинсы и стараясь не смотреть на его нижнее белье.
– Она столь сногсшибательна? – улыбается он.
Я вылетаю из туалета и выхожу на улицу, на игровую площадку, чтобы немного отдышаться.
Когда я вхожу в класс, собрание уже идет, и единственное свободное место – это детский стульчик между нашей Самим Совершенством и Прирученным Неотразимцем. Под взглядом присутствующих я пробираюсь к этому месту. Что там происходит рядом с учительским столом у доски, мне не видно.
Неотразимец смотрит на меня сверху вниз, все еще улыбаясь, но теперь его улыбка уже смущенная.
– Вы пропустили голосование, Люси! Она выиграла с минимальным преимуществом. Вас выбрали секретарем, меня казначеем. – Он бросает тревожный взгляд на Буквоедку. – Она вселяет в меня страх.
Само Совершенство наклоняется и подтверждает, что голосовала за меня, – только забавы ради, думаю я.
– Пожалуйста, могу я попросить вашего внимания? – одергивает нас Буквоедка. – Люси, вы, вероятно, хотите сделать записи для отчета? – педагогически произносит она, передавая мне бумагу и ручку.
– Полно, не обращайте внимания, Люси, – шепчет мне в ухо Неотразимец, – я слышал, что любовь втроем – банальная мужская фантазия. Вы все еще хотите пойти куда-нибудь выпить? Мне, например, это просто необходимо, после всего этого.
Глава 8
По одежке протягивай ножки.
Не о таком, не о таком я мечтала. И совсем не такого вечера я ждала. И это совсем не та жизнь, которую я себе представляла. Когда оканчивается собрание, Прирученный Неотразимец делает вид, что уходит один. Я очень волнуюсь, потому что знаю – он ждет меня где-то на улице. Я медленно собираю свою сумку, болтаю с кем-то и иду к выходу.
Где-то ближе к Фитцджонс-авеню я обнаруживаю его под кустом цеанотуса, который разросся так, что превратился из аккуратного украшения на отведенном ему участке земли в спокойном пригородном саду в буйные заросли, раскинувшиеся во все стороны в виде причудливых арок, перевесившихся через тротуар. Свет уличного фонаря выхватил из мрака пару знакомых кроссовок «Конверс», и я про себя поздравляю его с тем, что он сумел найти это вечнозеленое убежище, раскрывшее свои объятия, дабы принять участие в нашей интриге.
Он вылезает из-под куста.
– Люси Суини, осмелюсь предположить… – Услышав такое обращение, я начинаю смеяться, несколько нарочито, но быстро прекращаю, вспомнив, что его фамилия совершенно вылетела у меня из головы. Я помню только, что там фигурировала какая-то рыба, но никак не могу вспомнить, какая именно.
«Роберт Код, Роберт Хэддок, Роберт Хэйк, Роберт Дори», – перебираю я мысленно варианты. Это должна быть рыба, обитающая в Северном море.
– Роберт Басс, – подсказывает он.
В ужасе я осознаю, что кое-что, видимо, произносила вслух. Наступает пауза.
– Я работаю над иллюстрациями к детской книге, – слышу я собственный голос с объяснительной интонацией.
– Очень увлекательно.
– Это главные персонажи. Такая аллегория о сокращении рыбных ресурсов в Северном море.
– А злодей там есть?
– Кроуфорд Крейфиш, – отвечаю я, – американский импорт. – И умолкаю, испуганная и в то же время впечатленная собственной способностью столь вдохновенно врать в случае необходимости. Я знаю, что правда в большинстве случаев субъективна, и смело вступаю в новую для себя область обмана.
До шумного паба идти недалеко. Мы минуем его каждый день по дороге в школу. Сейчас мы преодолеваем это расстояние, перебрасываясь банальными фразами, и даже как бы стараемся внутренне сжаться, чтобы сделаться незаметными. Когда мимо проезжает какая-нибудь машина, мы, не сговариваясь, утыкаемся взглядами себе под ноги. Паб расположен на тихой улице в жилом районе. На тротуаре у входа тоже стоят столы и лавки. Пара спокойных терпеливых собак с длинной лохматой шерстью привязаны тут же кожаным поводком. Завидев нас, они поднимаются и начинают приветливо вилять хвостами. Роберт Басс нерешительно приоткрывает дверь, и я догадываюсь – он осматривает помещение, дабы удостовериться, что там нет никого из знакомых. Кажется, он весьма искушен в этом темном искусстве двойной игры!
Многоголосица и гнусавые звуки одной из ранних песен группы «Оазис» оглушают нас и чуть не заставляют покинуть заведение. Когда я была в этом пабе в последний раз – почти шесть лет назад, – тут на полу лежал грязный ковер, а бежевые стены были покрыты тонким слоем никотина, так что если провести по ним пальцем, оставался светлый след. Под потолком висело облако табачного дыма, а подушки на скамьях были сбитыми и в буграх. Здесь подавали всевозможные рулеты, тушеные овощи и жаркое из креветок с чесночным соусом.
Теперь вместо отвратительных, землистого цвета ковров с невнятным геометрическим узором – чистые деревянные полы. Вместо скамеек – массивные лавки и деревянные стулья с прямыми спинками. В баре подают оливки, кешью и овощные чипсы. Все чисто, светло и опрятно, однако менее уютно. Мягкая обивка скрадывала шум. Теперь ему некуда деться, он отскакивает от одной поверхности, ударяясь в другую, как в эхо-камере. Сидящие за столами, даже те, кому нет еще и тридцати, прикладывают к ушам ладони, чтобы услышать собеседника.
Я вижу, что из-за небольшого круглого столика в углу поднимается пара и уходит. Я устремляюсь к освободившейся лавке, которая, возможно, провела сотню-другую лет в какой-нибудь маленькой сельской церквушке на востоке-Англии. Я думаю о том, что Англия здесь так же неуместна, как и мы. На спинке этой деревянной реликвии вырезаны фигуры святых, облаченных в одеяния, с тщательно проработанными складками; эти складки, когда мы садимся, больно впиваются в наши затылки. Лавка невысокая, узкая и совершенно неудобная. Это немедленно принуждает нас к физической близости. Мы прислоняемся друг к другу, как пара старых деревьев, которые в течение многих лет вынужденного тесного соседства опираются друг на друга, чтобы не упасть. Наша же проблема в том, что, найдя себе свободное место, мы теряли возможность двигаться. Когда он скрещивает ноги, я утрачиваю равновесие и налегаю на стол, если я наклоняюсь вперед и отодвигаю свое плечо, он в образовавшейся пустоте начинает куда-то соскальзывать.
Роберт Басс говорит, что почти никогда не ходит в пабы, потому что не выносит табачного дыма. Я соглашаюсь и ногой пододвигаю пакет «Джон Плэйер» потеснее к своей сумке, под самое ее дно. Видимо, действительно прошло много времени с тех пор, как каждый из нас наведывался сюда, поэтому некоторое время мы просто сидим и озираемся.
– А не сообщить ли Буквоедке, что мы выходим из игры? – говорю я, изучая подставку под пивную кружку. – Все это полный абсурд. Она из тех, кто никогда не отказывается от работы – таким просто некуда девать энергию.
– После собрания директриса приперла меня к стенке, и знаете, что сказала? Конечно, не для чужих ушей. Что она была бы очень нам признательна, если бы мы согласились на эту работу. Для того чтобы «обуздать крайности» – это ее слова, не мой, – объясняет Роберт Басс, сооружая сложную конструкцию из пивных подставок на своей стороне стола. – Это было бы, по ее словам, «проведением политики по снижению вреда». Она голосовала против нее. Она голосовала за вас.
– Значит, мы должны довести дело до конца? – Я стараюсь, чтобы в моем голосе не звучало окончательного согласия.
– Да, – говорит он. – Буквоедка собирает нас у себя на следующей неделе по поводу празднования Рождества. Мы могли бы пойти вместе. – Он улыбается мне незаметной полуулыбкой, при этом его нижняя губа выдается вперед, словно он пытается сдержать себя, чтобы не рассмеяться. Я не отваживаюсь поднять на него глаза, понимая, что добром это не кончится: стоит мне встретиться с ним взглядом, и мои бастионы сдадутся без боя. Я начинаю отщипывать кусочки от пивной подставки.
Он за мной наблюдает, и я чувствую жар его лица, обжигающий мою левую щеку. Чтобы повернуться к нему, требуется нечто большее, чем простой поворот головы на двадцать градусов. Малозаметные движения иногда говорит гораздо более красноречиво, чем определенные жесты, особенно состоящим в браке людям. Я все же поворачиваю голову и натыкаюсь на его пристальный взгляд. Мы смотрим друг на друга, не говоря ни слова, несколько дольше, чем нужно. Затем оба одновременно начинаем говорить.
– Кажется, надо пойти и принести нам выпить! – Это говорю я.
Он говорит, что ему надо позвонить помощнице по хозяйству и предупредить ее, что он вернется поздно. Жена его все еще на работе.
– Она почти никогда не возвращается раньше десяти, а в семь тридцать утра уже уходит. Иногда я ее не вижу по нескольку дней, мы общаемся по электронной почте или записками, на кухне их целые тома, – сообщает он. В его голосе не слышно ни малейшего оттенка горечи. Только констатация факта. Настоящие постсовременные виртуальные отношения!
Маленький столик весь в клочках от пивной подставки. Сначала она была разорвана пополам, затем превращена в крошечные ошметки, они слетают на пол, сдуваемые потоком воздуха от проходящих мимо людей. Я вспоминаю другие аналогичные случаи, много лет назад,когда терзание пивных подставок было полезной деятельностью, помогавшей мне во время тяжких выяснений отношений.
Я встаю, чтобы отойти к бару. Свекрови звонить я не буду. Она, вероятно, уже в постели, потому что, несмотря на все ее торжественные заверения, что она ни за что не уснет, пока мы не вернемся домой, мы еще никогда не заставали ее бодрствующей в тех редких случаях, когда пропускали наступление нашего комендантского часа. А, кроме того, даже намек на ничтожные отклонения от согласованного плана может спровоцировать сейчас неадекватную реакцию. А это не в моих интересах.
Я ввинчиваюсь в толпу у стойки, пробиваюсь вперед и с надеждой жду – как те собаки на улице. Я подпрыгиваю, встаю на цыпочки, машу рукой, даже взбираюсь на латунные перила у основания стойки – это делает меня почти на полфута выше. Но меня по-прежнему не замечают.
Какая-то девушка подходит и встает рядом. На вид ей около двадцати, на ней серебристое коротенькое платье и высокие, до колен ботинки; она без колгот, хотя на улице, мягко говоря, не лето. Ее длинные темные волосы без затей струятся по плечам – чтобы добиться такой изысканной небрежности, времени ей, как я понимаю, потребовалось немало. Бармен уже тут и принимает у нее заказ. По другую сторону от меня какой-то мужчина, не отрываясь от мобильного телефона, заказывает напитки. Я оглядываюсь. Роберт Басс взирает на меня с блуждающей по лицу насмешкой. Я пожимаю плечами и отдаюсь ожиданию. В голову лезут воспоминания о том, как я однажды с такой же страстью изничтожала в пабе пивные подставки.
Почему иной раз бывает так трудно собрать даже скелет того, что произошло вчера, в то время как события десятилетней давности легко всплывают в памяти, поражая богатством самых мелких подробностей. Это было ровно одиннадцать лет назад. Мы с Томом тогда только обосновались в квартире на западе Лондона. Однажды вечером, в один из первых дней существования в новом обиталище, я вернулась домой с работы довольно поздно, около одиннадцати, к тому же слегка выпив. Вообще-то это не было поздно, можно даже сказать – раньше, чем обычно. Просто на следующее утро мне предстояло ехать в Манчестер, и мои друзья запихнули меня в такси, наказав пораньше лечь спать. Том в тот вечер собирался пойти куда-то с друзьями. Ничего особенного. Мы были настолько поглощены всем происходящим, что делали только общий набросок очертаний нашей жизни, детали прорабатывали позже.
Наша улица, когда таксист повернул на нее, оказалась перекрытой полицейским автомобилем – недалеко от Аксбридж-роуд случилось вооруженное ограбление, и нас отправили в объезд. Пока мы медленно объезжали полицейский заслон, я глазела по сторонам. Мое внимание привлекла какая-то парочка. Мужчина полусидел на низкой ограде небольшого одноквартирного дома, а женщина, которую он прижимал к себе, стояла между его ног, так что нижние части их тел соприкасались. Еще даже до того, как я увидела лицо мужчины, я поняла, что это Том. Я узнала эту его экономию движений – как он проводил рукой вверх-вниз по телу женщины, как перебирал пальцами мелкие завитки волос на ее шее, скользил по вырезу кофточки на груди. Вот женщина гибко откинулась назад, и их лица сблизились в поцелуе…
Я велела водителю остановиться. «Мне срочно нужно позвонить», – пробормотала я. Это было на заре эры мобильных технологий, и телефоны были не в пример нынешним – мой почти полностью закрывал профиль, если отвернуться. Я сжалась в комок на заднем сиденье и лихорадочно набрала номер Кэти.
– Это я, – прошептала я в трубку, несмотря на то, что никакой опасности быть услышанной Томом не было.
– С тобой все в порядке, Люси? – озаботилась она, ибо я не знала, что сказать дальше. Наконец пришли слова:
– Со мной? Думаю все отлично. Я сижу в такси и наблюдаю, как Том очень интимно общается с какой-то женщиной. Даже чрезвычайно интимно, если принять во внимание, что они устроились на самом виду. К тому же менее чем в ста ярдах по прямой от нашей квартиры…
– А поподробнее? Говори яснее! – потребовала она.
– Хорошо. Я вижу, как он целует женщину. Я надеюсь, что это женщина, поскольку альтернатива была бы ужасна: я думаю, по-настоящему бисексуальными могут быть только женщины, мужчины же, которые колеблются в обе стороны, несомненно, геи, хотя встречаются исключения…
– Люси, – прервала меня Кэти, – я знаю, это тяжело, но, пожалуйста, ближе к делу!
– Хорошо, – начала я снова. – Я вижу, как он целуется с темноволосой женщиной. На ней мини-юбка из грубой хлопчатобумажной ткани, с пуговицами впереди, маленький топ и шлепанцы. А поцелуй у них из тех, что является прелюдией к гораздо более близким отношениям. Причем так целуют и возбуждают только недавних знакомых, так что это не старая связь. Сейчас они идут в сад за домом. Остальное я могу лишь вообразить.
– Ты уверена, что это он? У тебя же близорукость, – сказала Кэти.
—
Конечно, уверена, они были совсем рядом, я могла бы даже дотронуться до кого-то из них через окно.
– Это ужасно, Люси. Какая гадость! – услышала я в ответ.
– Но есть и еще проблема, кроме, разумеется, самого факта; мы с ней противоположности, и я, кажется, узнала ее, – продолжила я. – Она была на одной из вечеринок у Эммы. Предполагаю, что они вместе работают.
– А на вечеринке они разговаривали?
– Ну, я заметила, что он действительно с этой женщиной какое-то время поговорил, но не придала этому значения.
– И что ты собираешься делать? Мне приехать?
– Нет, не беспокойся, я как-нибудь справлюсь. Я хотела только рассказать тебе – это помогает. Позвоню тебе завтра. – Я продолжала вглядываться в близлежащие кусты, зная, что Том и эта женщина там. Мне очень хотелось выскочить из машины и караулить их здесь, пока они меня не заметят. Однако я понимала, что одно дело знать о любовной связи, другое – наблюдать ее воочию. Второе гораздо невыносимее. И подслушивание, как кто-то занимается сексом, острее для восприятия, чем наблюдение с выключенным звуком.
Итак, вот что я сделала, хотя никогда и никому об этом не рассказала, в течение нескольких последующих месяцев довольно вызывающе играя роль оскорбленной добродетели. Я чувствовала, что могу выдержать все, пока у меня есть эта тайна.
В общем, вместо того чтобы продолжить путь домой, и попросила таксиста отвезти меня обратно на работу и подождать двадцать минут на улице. Когда я приехала, застолье в Зеленой комнате – невзрачном, скучном и душном помещении для переговоров в цокольном этаже под студиями – все еще продолжалось. Мы каждый вечер завершали здесь рабочий день, заканчивая работу над «Вечерними новостями», – вместе с гостями, которые приходили на программу, поедая рыхлые волованы и обветренные сандвичи, ждавшие нас тут часами.
Мои коллеги не были удивлены. Увидев меня снова, никто из них не удивился, все даже обрадовались, а один – я это знала наверняка – больше всех.
За это время человек этот стал достаточно известным кинорежиссером, и потому я не упоминаю его имя. Хотя теперь в это трудно поверить, но тогда мы оба были старшими режиссерами на Би-би-си, и между нами были некие случайные отношения, колеблющиеся между женским соперничеством и откровенным флиртом. Тот вечер оказался особенно напряженным. Пленку о нелегальных иммигрантах, найденных мертвыми в кузове грузовика в Кенте, я успешно сдала в 22.28, за две минуты до выхода программы в эфир, обойдя тем своего конкурента, а заполнив его пробел в главных новостях, заслужила редкую и потому особенно ценную похвалу Джереми Паксмана.
