Текст книги "Тайная жизнь непутевой мамочки"
Автор книги: Фиона Нилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
– Это так здорово – вырваться из Лос-Анджелеса и вернуться в страну, где женщины выглядят как женщины! – В его голосе звучит восторг. Сильный восторг. – Как мне нравятся все эти здешние «сиськи-и-попки»! Это намного здоровее, чем иметь дело с голливудскими красотками среднего возраста с препубертатными телами. Поправляйте все, что желаете!
– Мне нужно подышать воздухом, – говорю я, убедившись, что восстановила приличие. Внешнее. – Думаю, мне надо пойти прогуляться по саду.
– Я с вами, – слышу я второй раз одну и ту же фразу в течение четверти часа. – Эта женщина чуть не свела меня с ума своими вопросами о том, какие дополнительные занятия посещают мои дети, собираются ли они подавать заявку в Гарвард, а также о моих взглядах относительно родительской дисциплины. Одной такой беседы достаточно, чтобы любого довести до наркотиков.
– И что вы ей ответили?
– Я спросил, не могла ли бы она познакомить меня с теми двумя женщинами, которые высветились на экране ее компьютера, когда мы были в кафе.
Мы спускаемся в кухню, и толпа расступается, как происходит всегда, когда появляется Знаменитый Папа. Официантка предлагает нам поднос с миниатюрными тайскими фаршированными блинчиками, и я пользуюсь шансом, чтобы схватить пригоршню. Интересно, замечает ли Знаменитый Папа все это обращенное к нему молчаливое внимание? Началось ли это поклонение внезапно, сразу после того фильма братьев Коэн, или же оно развивалось медленно в течение длительного времени, так, что сначала было незаметно?
Я ищу в толпе Тома, но не нахожу его. Несмотря на завистливые взгляды других матерей, именно он тот человек, рядом с которым я хотела бы сейчас оказаться. Я выхожу в сад вместе со Знаменитым Папой, понимая, что не одна пара завистливых глаз наблюдает за мной. Когда я вдыхаю ночной воздух, не обращая внимания на изморось, и жадно проглатываю еще один бокал вина, мое тело начинает резко расслабляться от успокоения, которое наступает после внезапного шока. «Я не тот человек, который может привыкнуть к таким ситуациям», – думаю я про себя. В этом разница между мной и Гаем. Он изменяет профессионально, в то время как я всегда буду любителем. Я уже чувствую угрызения совести из-за поцелуя, которого даже не было. Я тотчас же решаю никогда больше не позволять себе попадать в подобные компрометирующие ситуации. И все же я снова и снова мысленно прокручиваю эту сцену, задаваясь вопросом, чем все это закончилось бы и случится ли, учитывая подобные обстоятельства, снова. Потому что иногда, когда людям случается заглянуть за край пропасти, они решают, что лучше им отступить на несколько шагов назад, несмотря на то, что открывающийся вид великолепен. Но чем больше я думаю об этом, тем больше меня тянет в гардеробную комнату.
– Беспокоит ли вас то, как люди ведут себя вокруг вас? – спрашиваю я Знаменитого Папу, подыскивая тему для беседы, чтобы отвлечься от своевольных мыслей.
– Что вы имеете в виду? – осведомляется он, громко фыркая. Мы достигли конца сада, и это заняло добрых пять минут. В углу рядом с газонокосилкой, на которой ездят верхом, и сооружением для лазания, которое вы найдете в любом приличном лондонском парке, притулился старенький садовый домик пастельных тонов с маленькой верандой и подоконником, уставленным горшками с живыми растениями. Вокруг окна развешаны маленькие мигающие лампочки.
Он толкает дверь.
– После вас! – произносит он с напускной галантностью. – По правде говоря, Люси, я не часто общаюсь с людьми, которые не знамениты. Знаю, что это звучит высокомерно, но это правда, и иногда такие люди забывают, кто они на самом деле, поэтому мне интересно быть вместе с настоящими людьми. Непредсказуемо. Как та женщина, которая возглавляет родительский комитет. Жутко смешная! Я поставил перед собой цель – развратить ее. Вы можете назвать продажных типов, но сами вы не из таких.
– Откуда вы знаете?
– Интуиция, – отвечает он.
Мы нагибаемся, протискиваясь сквозь маленькую дверь, но внутри так просторно, что можно стоять, выпрямившись во весь рост.
– Я знаю, что в реальной жизни я мельче, чем на экране. Не говорите мне банальности, расскажите лучше о том, чего я не знаю.
– Именно это я и хотела… сказать. Вы ожидаете, что вас будут развлекать, но жизнь многих из нас не такова. Нам приходится самим развлекать себя.
– Люси, когда я с вами, то знаю – скучать не придется! – Он выдвигает маленький детский стульчик, садится и выкладывает еще парочку кокаиновых дорожек. Я осматриваю раковину в углу и с удивлением обнаруживаю, что если повернуть крошечный детский кран, то льется настоящая вода.
– Вы не должны делать это здесь, – протестую я, поворачиваясь и выглядывая из окна, на случай если тут появятся другие родители. – Спрячьте все! Эта вечеринка другого рода.
– Между прочим, я его там видел. Среди всех этих пальто, наподобие художественной инсталляции, – игнорируя мое замечание, сообщает Знаменитый Папа.
– О чем вы? – нерешительно спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.
– Я видел Мелководье. В той комнате, вместе с вами. Но я ничего никому не скажу о вашем маленьком секрете, если вы не расскажете о моем.
– Но это все совсем не так! – протестую я. Нет ничего хуже, чем быть обвиняемой в неверности, не вкусив ни одного из ее удовольствий.
Тогда он встает и театрально декламирует со сносным английским произношением:
Что требует от женщины мужчина,
Как ни мгновений утоленного желанья?
Чего желают жены от мужчин?
Мгновений утоленного желанья.
– Люси, это то, вокруг чего вертится весь мир. Уильям Блейк это знал. Я это знаю. Там, откуда я прибыл, все этим занимаются, в этом нет ничего такого!
– Но вы не понимаете! Для меня – есть. Я люблю своего мужа, давно и сильно.
– Ладно, но зачем же тогда вы хотите трахнуть другого? – В его голосе слышатся нотки ожесточения.
– Точно не знаю, – отвечаю я. – Полагаю, что хочу сделать что-то безрассудное, чтобы почувствовать себя живой.
– Я, конечно, не мудрец. Но одно я могу вам сказать: неуверенность – плохая основа для чего бы то ни было. Я женат уже в третий раз, помните? Я живу с большой долей неуверенности в своей жизни. Я общаюсь со своим психотерапевтом больше, чем с любой из своих жен. – Тут он неожиданно встает.
– Может быть, тогда вам следовало бы жениться на своем психотерапевте?
– Он мужчина. Лучше я пойду и смешаюсь с массами. И заведу какую-нибудь музыку. Публике нужно слегка расслабиться. За исключением вас, разумеется. Вам нужно держать себя в ежовых рукавицах.
Мы идем обратно, Знаменитый Папа выбирает альбом группы «Радиохед» и отправляется на поиски Буквоедки, чтобы спросить ее, не хочет ли она потанцевать. Я вижу Роберта Басса. Он разговариваете Томом. Они оба смотрят на меня. Роберт Басс поспешно отводит взгляд. Как ни посмотри на это, рубеж пересечен. Однако иногда границы бывают размытыми, и можно пересечь их, не подозревая об этом. Марк этого не учел.
Я выпиваю еще один бокал вина, надеясь, что это окажет анестезирующий эффект на мое тело. Каждое нервное окончание в нем в высшей степени настороже. Рефлексы готовы к немедленной ответной реакции. Я чувствую себя странно – как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. Марк сказал бы, что мое тело жаждет адреналина и что я в состоянии «борьбы и полета». Но объяснение чувств лишает жизнь тайн.
Я вижу деловую директрису, энергично направляющуюся ко мне.
– Большое спасибо за проделанную вами тяжелую работу!
– Не стоит благодарности, – отвечаю я ей.
– Организовано, но не слишком заорганизовано. Отличная тональность. Я знала, что вы будете оказывать сдерживающее воздействие, миссис Суини. Непросто узнать, что именно надо надеть, чтобы прийти в костюме любимого книжного персонажа. Должно быть, мистер Басе помогает вам разделить это бремя.
Я давлюсь фаршированным блинчиком и кашляю. После седьмого я перестала считать, сколько их я уже съела.
– Абсолютно верно, – соглашаюсь я с гораздо большим энтузиазмом, чем требуется. Потом я снова кашляю и пропускаю начало и конец ее следующего вопроса. Середина фразы, кажется, звучит так: «Подумайте над четвертым».
– Трое – наш предел! На самом деле мой муж обдумывает, не сделать ли вазэктомию, – слышу я свой голос. Мне следовало бы на этом и остановиться, но непреодолимое стремление обелить тайны нашей спальни побуждает меня не обойти вниманием навязчивую идею Тома о контрацепции. – И хотя он не надевает по два презерватива, мы осторожны, – говорю я смеясь. – Он все еще разражается риторическими речами, поскольку однажды я упомянула о четвертом. Не о презервативе, а о ребенке.
На ее лице приклеенная улыбка. Она использует ее для исповедующихся родителей. Я ощущаю пристальные взгляды матерей, без сомнения, удивляющихся, что же могло столь надолго задержать столь занятую директрису. К нам приближаются Буквоедка и хозяйка дома. Они слышали окончание нашего разговора.
– Думаю, четыре – отличное число! Никто не будет обиженным на канатном подъемнике, – говорит Само Совершенство. И привычной скороговоркой жены банкира добавляет, что она имела четыре при трех. Или это было пять при двух или шесть при одном? Невозможная арифметика.
– Самая трудная для меня задача – отводить мою пятилетнюю дочь на ее уроки игры на арфе, потому что у моей четырехлетки в это же самое время уроки скрипки Судзуки, – сообщает Буквоедка, ища одобрения со стороны директрисы, но получая лишь немногим больше, чем холодную улыбку. Она упорно продолжает: – Ходить с арфой очень тяжело, особенно когда времени в обрез. В начале каждого школьного года я вывешиваю на кухонной стене расписание, где записаны все занятия моих детей, мои собственные и мужа, так, чтобы ничего не забыть.
Она явно смотрит на меня.
– Вообще-то я спрашивала, не подумаете ли вы над тем, чтобы остаться в родительском комитете на четвертый семестр, – говорит директриса, поворачиваясь ко мне и многозначительно кивая, прежде чем двинуться дальше.
– Итак, вы отмечаете все занятия? – бросаюсь я на Буквоедку, впечатленная.
– Абсолютно все!
– И занятия сексом? – любопытствую я, задаваясь вопросом, не могло ли бы это стать решением проблемы недостатка активности в нашей семье. – Не становится ли он от этого менее спонтанным? К тому же вам бы потребовалась очень большая настенная диаграмма, так как пять утра, кажется, единственное время, когда оба родителя одновременно свободны.
– Мы не планируем это заблаговременно, – поджимает она губы.
– Странно… – замечаю я. – Мои незамужние подруги имеют бездну времени для секса, но не имеют того, с кем можно было бы этим заняться.
– У меня больше нет одиноких подруг. Мы предпочитаем общаться с супружескими парами. – Она произносит это в манере матери, требующей от ребенка съесть все и не оставлять еду на тарелке.
Следовательно, говорю я ей, она многое упускает, потому что, например, во время моих недавних посиделок с одинокими подругами разговор шел исключительно о сексе и занятиях, которые доставляют мне удовольствие, и что послеродовой геморрой и нехватка времени мешают чему угодно, но только не сексу. Она говорит, что очень довольна новой политикой, направленной на борьбу с издевательствами, домогательствами и запугиванием в школах, и уходит.
– Здесь присутствует женщина, которая не имеет секса со своим мужем уже в течение нескольких лет, – замечает хозяйка дома. – Люси, у вас есть минутка?
Она поднимается вверх по лестнице в холл и делает мне знак следовать за ней. На какое-то мгновение я решаю, что она хочет привести меня в гардеробную и побранить за мое поведение, но она продолжает подниматься по лестнице, до самой своей спальни. Этот вечер превращается в один из тех ночных кошмаров, когда каждый отвратительный поступок, когда-либо совершенный тобой в жизни, возвращается, чтобы преследовать тебя, а друзья и враги и люди, которые даже никогда не знали друг друга, таинственным образом одновременно появляются, чтобы разоблачить тебя. Пока я поднимаюсь по лестнице, я обдумываю наихудший из возможных сценариев и задаюсь вопросом, не ждет ли меня мой бывший коллега из «Вечерних новостей» в ее спальне вместе с Томом, сличая записи.
– Не возражаете, если я воспользуюсь туалетом? – спрашиваю я, когда мы входим в комнату. Я испытываю головокружение и хочу сполоснуть лицо холодной водой в попытке воссоединить разум с телом.
– Конечно, – говорит она, и я иду в ту самую ванную комнату, которую исследовала вместе с Эммой на прошлой неделе.
– А откуда вы знаете, что там ванная, а не гардероб? – подозрительно спрашивает она.
– Интуиция, – быстро отвечаю я.
Я вхожу в ванную и, прикрыв за собой дверь, прислоняюсь к стене, чтобы восстановить дыхание. И даю себе сразу несколько скоропалительных обещаний. Никогда не буду жаловаться на жизнь, даже если мне все снова смертельно надоест. Буду вести себя с величайшим достоинством во всех ситуациях. Никогда не буду допускать перерасхода по моей кредитной карте. Никогда больше не буду кричать на детей. Отведу один день в неделю для стирки. Сделаю все это, если только смогу избежать неприятностей. Я с недоверием смотрю на часы. Как за такое короткое время могло столько всего произойти? Мы здесь менее двух часов!
Я смотрю на свое отражение в зеркале. Тушь потекла. Я открываю холодный кран и смываю с лица косметику, чтобы попытаться найти под ней ту женщину, которую я знаю. Потом я выхожу из ванной и иду в спальню, где в ожидании меня сидит привлекательная мамочка – сидит очень прямо, на краю кровати, скрестив ноги.
– С вами все в порядке, Люси? – спрашивает она, внимательно осматривая мое тело в платье с глубоким запахом – так, как это могут делать лишь женщины. – Вы выглядите немного взволнованной.
В течение доли секунды я обдумываю – а не рассказать ли ей все? О том, что только что случилось с Робертом Басом, что ее муж имеет любовную связь с одной из моих лучших подруг, что ее дом в центре Ноттинг-Хилла построен из соломы. Однако я подавляю это желание, зная, что облегчение от признания быстро сменится целым набором новых забот из-за возникновения некоей новой, непредсказуемой цепи событий. Главное для меня сейчас – обрести под ногами почву. Перестроиться. Есть питательную пищу. Два дня спать. Дать обет молчания.
– Что вы думаете о Гае? – Она хлопает рукой по месту рядом с собой на краю кровати. Дверь в ее гардеробную открыта, и я чувствую дурноту, разглядывая знакомые ряды обуви.
– Он кажется привлекательным, очень сердечным и дружелюбным, – твердо отвечаю я.
– Я думаю, у него с кем-то роман. – Я чувствую стеснение в груди и сосредотачиваюсь на вдыхании и выдыхании через нос, чтобы избежать перенасыщения легких кислородом.
– С чего бы ему этого захотелось? – говорю я, затаив дыхание. – Он женат на потрясающей женщине, у него куча фантастических детишек, прекрасная жизнь! Было бы нелогично рисковать всем этим.
– Вот именно поэтому. Все слишком предсказуемо. – Она встает, чтобы подойти к комоду. Вытаскивает пачку сигарет, открывает окно, закуривает и, глубоко затянувшись, передает сигарету мне. – Мы можем выйти на балкон. Я всегда так делаю.
– Что заставляет вас думать, будто у него с кем-то роман?
– Ну, если перечислять в порядке возрастания значимости… – задумчиво произносит она, как мне кажется, с признательностью за предоставленную возможность излить душу. – Во-первых, у него новая рубашка, которую я ему не покупала, и я знаю, что он никогда бы сам ее не купил, поскольку она от Пола Смита, а он никогда не делает там покупок. К тому же я просмотрела выписки с его банковского счета и не нашла никаких свидетельств об этих новых предметах одежды, которые продолжают появляться. Во-вторых, когда мы занимаемся сексом, он вытворяет вещи, которых не делал уже много лет. В-третьих, в течение последних десяти дней он пребывает в отвратительном настроении и во сне произносит чужое имя. В-четвертых, есть вопрос о маленьких непрошеных гостях.
– Это намек на семь гномов? – На этой стадии вечера меня уже ничто не может удивить, даже появление, Элвиса Пресли.
– На гниды! Я проверила его секретаршу. Она была оскорблена тем, что я думаю, будто она наградила его вшами. Итак, если они у него не от нее, то от кого?
– Согласна, все это звучит очень веско. – Опровергать очевидное кажется мне бессмысленным. – Но не убедительно! – Я глубоко затягиваюсь ее сигаретой.
– Не надо меня жалеть. Я не из тех, кого жалеют. Я из тех людей, кого другие надеются когда-нибудь пожалеть!
– И что вы собираетесь делать с этими подозрениями? – Я сопротивляюсь желанию поскрести голову.
– У меня есть несколько вариантов. Я могла бы сделать так, как делала моя мать. То есть не обращать внимания на его неблагоразумие. Но проблема в том, что Гай – мужчина того типа, который может вообразить, что влюбился в кого-то, и решит оставить меня. А я не собираюсь рисковать и ждать, чтобы это случилось. Он не практичен, и если моей жизни суждено развалиться, я хочу взять на себя ответственность за это разрушение. Я могла бы поступить так, как поступила его мать с его отцом: развестись с ним, имея огромные отступные. Но тогда меня больше никто никогда не пригласит на обед, ибо женщины всегда будут бояться, что я могу увести у кого-то из них мужа. И еще – я могу разоблачить измену и попытаться заново отстроить наш брак.
– Вы его любите?
– Я его люблю, каким он был. Но мне не нравится, каким он стал, – задумчиво говорит она. – И я думаю, что он обо мне сказал бы то же самое. Как это ни странно, но деньги иногда делают вас менее уверенными в жизни, потому, что они предоставляют слишком большую возможность выбора. Думаю, нам необходимо радикальное решение. Фактически я уже приняла меры.
– Какие? – осторожно спрашиваю я.
– Я занимаюсь на курсах.
– Ландшафтного дизайна? – Это было бы следующей логической ступенькой на ее жизненной траектории. Но, кажется, я поспешила.
– Не говорите чепухи, Люси! На курсах сыщиков. Они предназначены для людей, которые хотят шпионить за другими, очень популярны среди женщин в моей ситуации. Даже если интуиция обманывает меня, это хорошая страховка на последующие пару десятилетий, до тех пор, пока не снизится его тяга к сексу. Он из тех, кого надо скрывать. Он тщеславен, а тщеславные мужчины всегда восприимчивы к лести.
– Это впечатляет. – Мысленно я отмечаю сразу несколько спорных моментов. Я могу предупредить Эмму по этому поводу и настоять, в случае если она действительно собирается закончить этот роман, чтобы делала это немедленно, пока еще, в этом я уверена, ничего не открылось. Жена Гая может не обращать внимания на доказательства, сжечь рубашку от Пола Смита и наслаждаться плодами более разнообразной сексуальной жизни. Если бы я была на ее месте, хотела бы я знать правду?
– Кстати, какое имя он выкрикивал? – с фальшивым простодушием спрашиваю я.
Она сердито гасит окурок – слишком близко от моей голой левой икры. Повисает долгое молчание, во время которого она нервно гладит брючины своих джинсов. Я сосредоточенно жду ответа. Я знаю, какое имя она собирается произнести.
– Ваше, – наконец слышу я. Она пристально смотрит на меня. – Он все время повторял одно и то же, снова и снова: «Люси Суини, что вы наделали?» Вот теперь и я тоже хочу знать это. Поэтому скажите мне, вы спите с моим мужем? Где вы с ним познакомились? А весь этот флирт с Робертом Басом – прикрытие? И прежде чем вы и дальше будете оскорблять меня ложью, хочу сообщить вам, что обнаружила, что у Гая есть еще два мобильных телефона, зарегистрированных на его имя, и что счета за один из этих номеров содержат бесконечное количество звонков, сделанных вами. А, кроме того, и это не секрет, именно ваши дети были разносчиками гнид в прошлом семестре.
Я открываю и закрываю рот, как рыба, вытащенная из воды, но из него не вылетает ни звука. По всей вероятности, она говорила о телефоне Эммы.
– Можем ли мы поговорить об этом позже? – с надеждой спрашиваю я.
– Нет! – неумолимо отвечает она.
Какое-то время мы сидим в молчании.
– Не думали ли вы о том, что этот телефонный счет, который вы упоминали, не мой, а принадлежит кому-то другому, кто знает меня? – наконец спрашиваю я, тщательно подбирая слова.
– Нет, – говорит она. – Хотя на самом деле в этом есть смысл, потому что второй телефон имеет множество звонков, сделанных на этот первый номер, и когда я набрала первый номер, то там оказались не вы, а когда набрала второй, на другом конце ответил Гай. Скажите мне, что вам известно. Пожалуйста. Если вы не можете сделать это ради меня, то подумайте о моих детях. Если вы ставите на первое место детей, то все остальное логично. – Она крепко схватила меня за колено. – Вы не можете себе представить, Люси, что за ад – жить со всем этим! Все, что вы считали гарантированным, вдруг оказывается ненадежным. Нет никаких гарантий. Я подозреваю всех и вся. Можете представить себе унижение, с которым я ждала его, чтобы появиться в том ресторане? Мне пришлось сказать всем, что он будет с минуты на минуту, и бесконечно звонить на его мобильник, а он так и не появился. Все, конечно, поняли, что происходит что-то странное, и потому избегали задавать самые обычные вопросы о его местонахождении. Именно по этой причине я хочу решить все прямо сейчас, иначе в противном случае я кончу тем, что возненавижу его.
– Возможно, вам следовало бы поставить эти вопросы перед Гаем?
– Я не раскрою эту тайну, пока у меня не будет всех доказательств. В данный момент мы изучаем технику наблюдения. Потом, когда придет время, я выберу момент и начну действовать. Которая из ваших подруг, по вашему мнению, может иметь роман с Гаем? Подумайте об этом. Это должен быть кто-то очевидный, вероятно, он встречался с ней по работе. Его всегда чрезвычайно привлекают умные женщины в деловых костюмах. Так я с ним и познакомилась.
– Мне нужно серьезно об этом подумать. И потом мы вернемся к этому разговору.
– Вы клянетесь, что не знаете? – спрашивает она.
– У меня есть пара идей, но пока ничего определенного, – отвечаю я, задаваясь вопросом – является ли это ложью?
– Дайте мне знать, если что-то выясните. Пожалуйста!
Мы слышим, как открывается дверь в спальню, и заглядываем за угол балкона. В комнату входят Знаменитый Папа и Буквоедка. Они оглядываются по сторонам и закрывают за собой дверь. Знаменитый Папа подставляет под ручку двери стул. Он принимается за дело, готовя новые кокаиновые дорожки, и мы с удивлением наблюдаем, как Буквоедка жадно втягивает носом парочку белых линий из порошка. После чего они удаляются.
– Боже мой, она делает это не впервые! – шепчет Само Совершенство. – В этом нет никакого сомнения.
В такси по дороге домой я сижу молча, пытаясь осмыслить все, что произошло этим вечером. Меня всегда озадачивало, каким образом на одной и той же вечеринке у людей может быть столько разных переживаний!
– Боже, как это было тоскливо! – вздыхает Том. – За исключением эпизода с Гаем. Ты и вправду была права, что не сказала мне об этом. Тем не менее, его жена кажется очень привлекательной. Так удивительно! Еще я поболтал со Знаменитым Папой. Он говорит, что ты самый естественный человек, которого он когда-либо встречал, и хочет, чтобы я взял его с собой на матч «Арсенала». И я помирился с Мелководьем. Думаю, он простил меня. Таким образом, все свободные концы связаны. А ты куда исчезала?
Я закрываю глаза и притворяюсь спящей. Трусливый выход.
Глава 17
Старые грехи отбрасывают длинные тени.
Иногда во время бессонницы в пять часов утра я пытаюсь заставить себя заснуть с помощью подсчета количества решений, принятых мной в течение дня. Когда мы были в кемпинге в Норфолке прошлым летом, момент, с которого, как я теперь понимаю, и началась эта бессонница, я однажды насчитала ни много ни мало – семьдесят одно. Они расположились в форме пирамиды, начинаясь у подножия с самых мелких, например: не обойтись ли еще один день без душа в холодной, грязной общественной душевой кемпинга и не уступить ли детским просьбам позавтракать в палатке из-за холода, зная, что рисовые хлопья, так или иначе, найдут дорогу в мой спальный мешок и, смешавшись с песком и сухой грязью, образуют подобие неровной наждачной бумаги, что сделает возможность заснуть внутри маленькой палатки с тремя неугомонными сорванцами еще более трудной, чем раньше.
– Считай это бесплатным дополнением к обслуживанию, – сказал в начале недели Том, когда он пытался играть роль веселого папы, прежде чем его настроение стало угрюмым. На фоне более крупных проблем последствия тех решений были несущественными.
Потом пирамида сужалась, переходя к вопросам среднего уровня: не следует ли нам покинуть кемпинг в пользу маленького отеля с полупансионом где-нибудь на побережье? Должна ли я сказать Тому, что пропавший паспорт – причина, по которой нам пришлось отказаться от отдыха во Франции в пользу дождливого кемпинга в Норфолке – нашелся в перчаточном ящичке автомобиля? В обоих случаях я приняла отрицательные решения. И в завершение шли самые крупные вопросы. Смеяться или плакать? Оставаться или уезжать? И то роковое решение, с которого началась полоса неудач. Один из тех навязчивых вопросов, который начинается у подножия пирамиды, а затем прорывается на вершину, когда меньше всего ожидаешь этого.
Если замужество подобно пейзажу, то на северном норфолкском побережье тем летом, я думаю, я достигла моего естества. Я оглядываюсь на себя с берега и вижу простирающиеся болота и за ними линию страдающих артритом деревьев, их ветви изогнулись в непредсказуемых позах под порывами ветра. А впереди было море, суровое и вероломное. В зависимости от прилива оно могло либо нести тебя милю за милей вдоль побережья до Кромера, либо вдаль по направлению к Голландии.
Я видела, откуда я пришла, но не видела, куда иду. Я представляла себя на борту одного из огромных пассажирских кораблей, дрейфовавших на горизонте, в качестве предмета багажа с надписью на боку «Пункт назначения неизвестен».
Мои уши внутри так ломило от холода, что даже боль в горле не казалась мне столь ужасной. Это успокаивало. Я чувствовала себя ничтожной по сравнению с силами природы. Они позволяли мне сбежать от себя на некоторое время. Мы стояли в ряд на берегу, наклонившись вперед против ветра, нагнув головы, прижавшись друг к другу, как солдаты при отступлении; Фред держал нас за руки, поскольку мы боялись, что сильный порыв ветра может свалить его; Джо боялся, что его, как Дороти в начале книги «Волшебник из страны Оз», ветром унесет на небо.
– Он дует прямо из России! – крикнул мальчикам Том про ветер, и даже Фред, ничего не знающий о России, вздрогнул. – Вот почему он такой сильный!
Я достала из сумки джемпер и натянула его на кофту.
– Не так уж и холодно! – кричал Том сквозь ветер. – Хуже, когда на вас нет трусов, это точно! Мои яйца – тень несуществующих прежних!
– Ты обещал, что не будешь больше упоминать о трусах! – прокричала я в ответ.
– Это услуга за услугу! Если ты перестанешь жаловаться на погоду!
– Но именно ты говоришь, что холодно! Я не жаловалась, я просто надела еще один джемпер!
– Я образно говорю! Надевание еще одного джемпера – скрытая критика! Надевай свои джемперы не так демонстративно!
– И где, по-твоему, я должна надевать свои джемперы? – Я махнула рукой в сторону безлюдного берега. Черно-белая сорока повернула ко мне голову, глубоко втянутую в тело, чтобы сохранялось тепло, и с любопытством посмотрела на меня, как бы спрашивая, почему я так взволнована. «Сохраняй свою энергию», – казалось, говорила она.
—
Я только не понимаю, как ты могла забыть положить мои трусы, когда для Сэма положила десять пар, для Джо – шесть пар шорт и три панамы для Фреда. Это все совершенно иррационально, Люси. Разве ты не составляла список перед отъездом? – вдохновенно орал Том. Даже сквозь завывание ветра его голос казался чересчур громким.
– Почему бы тебе не подумать обо всех вещах, которые я не забыла? А не наоборот? Ты мог бы сам собрать свои вещи! – не сдавалась я.
– Но ты же знаешь, насколько я был занят, стараясь утрясти эту проблему с Миланом!
– Ну, ты мог бы купить несколько трусов в Холте! – Я не собиралась сдавать позиции.
– Я не делаю этого из принципа. – В его голосе появилась ханжеская нотка.
– И что же это за принцип? – спросила я, тотчас сообразив, что такой вопрос был стратегической ошибкой.
– Принцип в том, что ты должна учиться на собственных ошибках и никогда больше не забывать упаковывать мои трусы, если я вынужден обходиться неделю без них, – самодовольно ответил он.
– Не забуду, потому что больше я никогда не буду собирать твои вещи. Ты просто смешон, Том, я даже не собираюсь отвечать на это.
И потом мы начали смеяться – это и в самом деле было абсурдно, и дети тоже смеялись вместе с нами, не понимая почему. Смех смехом, но все это было несколько неестественно.
Мы были семьей, высаженной на необитаемом острове. Обреченные на пребывание в компании друг друга в одной палатке объемом приблизительно тринадцать кубических метров. Это я знала, поскольку Том и Сэм провели один из дождливых дней с рулеткой в руках, делая точные подсчеты. Дела пошли неладно с того момента, как мы покинули дом. Будущее библиотеки Тома в Милане – проекта, который отнял у него уже более двух лет, – было под вопросом. Наше финансовое положение было мрачным. Компания Тома инвестировала слишком много денег в эту библиотеку. Когда мы стояли на мостовой перед домом, пока он загружал машину, я впервые начала задумываться над тем, что, вероятно, нам придется продать дом.
Я наблюдала за ним, расставляющим в ряд багаж на тротуаре и пытающимся найти оптимальное решение для укладки. Он был не в состоянии контролировать причуды миланского планового отдела, но мог создать впечатление порядка на борту автомобиля.
– Наверное, если это целиком влезет, практически не имеет значения, как там все уложено? – умоляла я его от лица нетерпеливых детей, пристегнутых ремнями на заднем сиденье.
– Система, все дело в системе, – бормотал Том. – Я пытаюсь определить, что нам потребуется в первую очередь, когда мы приедем, чтобы положить это сверху. Ты знаешь, что будешь готовить на обед?
Еще одна проблема. Но та, которая может и должна подождать, потому что думать до девяти утра о том, что мы будем есть на обед, – это шаг, близкий к психическому расстройству.
– Мы что-нибудь сообразим, – ответила я. – Или перекусим по пути.
– Но если мы будем останавливаться по пути, это требует другой системы, – сказал он, начиная укладывать маленькие складные стулья поверх канистр с газом. – Мы будем останавливаться в кафе на заправках или перекусим сандвичами на обочине дороги?
