355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фиона Нилл » Тайная жизнь непутевой мамочки » Текст книги (страница 10)
Тайная жизнь непутевой мамочки
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 00:21

Текст книги "Тайная жизнь непутевой мамочки"


Автор книги: Фиона Нилл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

– О! – говорит Эмма, слегка ошарашенная. – Значит, вы ходили туда только для того, чтобы выпить? Ничего себе…


– Между прочим, это Кэти все организовала, если ты помнишь, – оправдываюсь я. – К тому же одни мы были совсем не долго, пока не пришла еще одна мамочка.


– Я действительно не думала, что это случится, – заявляет Кэти. – Я бы совсем не хотела быть ответственной за что-то, что могло бы подвергнуть опасности ваши с Томом отношения. Если ты потерпишь неудачу, то для нас, оставшихся, вообще не будет никакой надежды!


– Может быть, и нет никакой надежды для любой из нас, – говорю я.


– А не могла бы ты вернуться назад, к началу ваших с Томом отношений и возродить немного той страсти? – Нa лице Кэти любопытство.


– Это похоже на то, чтобы попытаться разжечь костер, после того как ты его уже потушила. Проблема в том, что хотя именно секс делает детей, но именно дети убивают секс, – объясняю я. – У нас никогда нет времени, и мы постоянно измученные. И наши сексуальные часы идут по-разному. – Подруги смотрят на меня в замешательстве. – Женщинам нравится заниматься сексом вечером, а у мужчин сексуальное желание достигает максимума в восемь часов утра. Натуральная контрацепция.


– Мы никогда в нашем браке не заходили так далеко, чтобы достичь данного пункта, поэтому, может быть, тебе следовало бы считать это достижением, – замечает Кэти.


– Кроме того, мы никогда не бываем в постели одни, – продолжаю я. – Иногда это похоже на «музыкальные стулья». Мы просыпаемся утром, и ни один из нас не оказывается в той же самой постели, куда мы ложились спать.


– Разве нельзя отнести детей назад в их кроватки? – наивно изумляется Эмма.


– Можно. Но часто мы так измотаны, что вставать и куда-то идти нет никакой возможности. И, кроме того, они хитрые – проскользнут под одеяло и лежат в ногах, как собачки, так что мы их даже не замечаем.


– А как насчет того, чтобы попробовать нечто совсем другое, например, тантрический секс? – Это Эмма.


– Отнимает слишком много времени. Чтобы мы ни делали, это никогда не длится дольше, чем двадцать минут, – говорю я. – Хотя это главный пункт в долгосрочном списке того, что надо сделать.


– Что именно? – уточняет Кэти.


– Заняться сексом с Томом, – как ни в чем не бывало докладываю я.


– А что еще в этом списке? – осторожно интересуется Кэти.


– Ну, например, решение проблемы с моими долгами по кредитным картам, поиски домработницы, которая действительно могла бы стирать и гладить. Поиск работы на неполный рабочий день. И развеять прах моей бабушки у нее на родине. Я забыла сделать это, когда мы были в Норфолке.

А где он сейчас? – ужасается Эмма.



– В сушильном шкафу. Это кажется мне подходящим местом для его хранения. Удобно и надежно. Как она сама.


– Но все это выглядит как рабочий список неотложных дел. – Эмма моментально отвлекается от своих проблем. – Смерть, долги, грязное белье… Причем здесь секс? Неудивительно, что ты лишилась присутствия духа при таком существовании. Однако в действительности все это нетрудно уладить.


– Но если я все это улажу, что останется? – вопрошаю я. Они смотрят на меня в неподдельной тревоге. – Я имею в виду, что если я решу все эти проблемы, то, возможно, обнаружу, что на самом деле они – клей, соединяющий все вместе, и что без них все распадается. Я стараюсь не следовать интуиции.


– Но это иррационально, Люси, – говорит Кэти. – Если бы ты уладила их, то смогла бы чувствовать, что у тебя все под контролем.


– Возможно, я хочу быть неконтролируемой, – беспечно заявляю я. Однако, когда вижу их озабоченные лица, смягчаюсь. – Или хотя бы выйти из-под контроля на какой-то определенный период времени, чтобы вспомнить, что при этом чувствуешь.


– А какого рода дела в твоем краткосрочном списке? – спрашивает Кэти.

Я вручаю им свой дневник и указываю на парочку захватанных страниц в самом конце. Страницы очень потрепанны. Уголки оборваны, а чернила просочились сквозь страницы. Записи выглядят как иероглифы. Со странными словами, написанными разноцветными ручками.



– Это какой-то шифр? – спрашивает Эмма.

Я начинаю читать сверху вниз правую страницу:



– Шампунь от вшей, день рождения Сэма, зубная щетка Фреду, вакцинация детей, анализ мазка, вощение зоны бикини…

Эмма опять скребет свою голову.



– Это из-за того, что тут говорится про шампунь от вшей. Если ты легко поддаешься внушению, даже один вид этих слов может заставить кожу твоей головы зудеть, – поясняю я.


– Зачем тебе вощение зоны бикини посреди зимы? – осведомляется Эмма.


– Оно стоит в списке с мая, – невозмутимо отвечаю я.


– Не пытайся сбить меня с толку, я знаю твои уловки, чтобы избежать разговора! – Эмма пересчитывает пункты моего списка. Насчитав двадцать два, она останавливается. – Не могу понять, как может быть все так запутано. Наверняка ты могла бы выполнять ежедневно по одному пункту, и тогда в течение месяца он был бы исчерпан, и ты смогла бы приступить к выполнению долгосрочного списка, – размышляет она вслух.


– Каждый день появляются новые пункты, которые приходится добавлять в этот список. Есть еще один – на холодильнике. Там другие, еще более неотложные дела. А ежедневные – приготовление и упаковка завтраков, приготовление соуса болоньезе в промышленных масштабах, подготовка домашних заданий, стирка и так далее – вообще туда не включаются. – Я чуть было не упомянула беспорядок, который оставила после себя в гостиной, когда увидела, что вид у нее становится скучный.

Как раз перед уходом я обнаружила, что мне придется заплатить непомерную цену за те десять минут, что я занималась сортировкой почты, потому что Фред вытащил все пазлы и настольные игры из шкафа для игрушек и пытался нагрузить ими свою коллекцию игрушечных грузовиков. Его машинки были наполнены смесью из фрагментов «Монополии», «Скрэббл» и «Клуэдо». Сотни, возможно, тысячи разрозненных кусочков надо будет собрать и рассортировать. Часы, даже дни работы, которую не внесешь ни в какой список. Разрушение огромного масштаба – и все произошло менее чем за десять минут. Можно ли это квалифицировать как «два шага вперед и один назад», или это оставляет меня в минусе? – спрашивала я саму себя, запихивая все это под софу, прежде чем выйти из дома. Вот почему я всегда на шаг отстаю.


Иногда во время бессонницы в ранние предрассветные часы я мысленно составляю списки пропавших вещей. Нынешний включает пластиковый молоток от набора инструментов Фреда, крышку аккумуляторной батареи для пульта дистанционного управления автомобилем, самый крупный кубик от игры «Змеи и лестницы» и шахматную ладью.


Я воображаю себя судебно-медицинским экспертом, обследующим каждый дюйм площади дома, внимательно осматривающим спинки стульев, шарящим под шкафами, внутри ботинок, даже под половицами, чтобы найти все эти вещи и восстановить порядок. Этого никогда не произойдет – отчасти потому, что на это никогда не будет достаточно времени, но в основном потому, что я знаю, что не позднее чем через несколько дней хаос снова возобладает.


Одна из телефонных трубок тоже куда-то запропастилась, а также ключ от калитки в саду, но я пока ничего не говорила Тому, зная, что вину за это он возложит на меня. Он проводит дома не так много времени, чтобы понять, что дети, как муравьи, без системы и постоянно в движении, они тащат вещи из одной комнаты в другую и прячут их в укромных местах, недоступных глазу взрослого человека.


Если бы рядом не было Петры, я бы прибегла к одной из тех шумных проповедей, от которых у меня потом болит горло, и которые позволяют мне излить гнев, а Сэму дают основание обратиться к объявлениям Лиги защиты детей от насилия, где сказано, что крик приравнивается к жестокому обращению с детьми. Кто бы это ни придумал, его надо бы было послать наводить порядок на бойне.


Фред подполз ко мне и удобно устроился у меня на коленях в надежде на снисхождение, а мои глаза пылали адским огнем от усилий подавить гнев.


Ибо Фред делал это и раньше, менее чем две недели назад. Я представила свои пульсирующие кровеносные сосуды головного мозга, вздувшиеся от кровяного давления, как крошечные речные русла во время сильного ливня, изо всех сил стараясь не прорвать их берега. Все, что требуется, – один лишь краткий миг слабости, и мой мозг будет затоплен, как дельта Окаванго в сезон дождей, оставив моих детей без матери.


Я закрыла глаза и вдохнула запах Фреда на шейке сзади под его кудрями, они уже стали длинными, но я не могу разрешить их отрезать, потому что это последние следы его младенчества. Он захихикал, ему стало щекотно, но разрешил мне этот спасительный момент тоскливого сожаления. Мой нос уловил запах чистой пижамы, мыла и особенной, ни с чем несравнимой чистоты только что вымытого малыша, и я почувствовала, что смягчаюсь. Волны любви к моему малютке – ведь он уже никогда не будет таким снова – накатили на меня, и на какое-то мгновение я почувствовала, что вот-вот заплачу. Иногда через несколько дней случается что-то похожее, но потом из ниоткуда возникают такие варианты, которые хочется сохранить навсегда.



– Я думаю, Люси, что ты, возможно, перестала ощущать ценность уверенности в своем существовании, – резонно замечает Кэти. – Возможно, ты страдаешь из-за каких-то крайностей, но далеко не все они могут иметь катастрофические последствия. Ты не осознаешь привилегии быть уверенной в определенных поступках.


– Моя восемнадцатилетняя няня сказала мне на днях, что мы слишком зациклены на идее счастья как главной жизненной цели, – говорю я, неожиданно вспомнив разговор с Полли. Я углубляюсь в свой дневник, стараясь расшифровать собственные записи. – Она сказала, что наша неудовлетворенность проистекает из убежденности, что мы имеем фундаментальное право быть безусловно счастливыми, но что если бы мы признали, что все, что выходит за рамки ужасного, – уже достоинство, мы были бы более довольны жизнью. Поэтому, возможно, мне необходимо признать, что отношения не могут вместить всё.


– Боже, надеюсь, ты хорошо ей платишь! – поражается Эмма.


– Возможно, ключ в том, чтобы охватить серые области и скептически относиться к крайностям, – говорит Кэти.


– Я не доверяю любому, кто слишком верит во что-то, – говорит Эмма. – Вот почему я иду на заупокойную службу на следующей неделе. Тони Блэр и его священник убеждены, что он прав. Мы все расплачиваемся за это. Это долгосрочный кредит.

Она встает из-за стола и пересекает комнату. В противоположном ее конце стоят три огромных дивана. Мы следуем за ней и плечо к плечу садимся на один из них – с еще одной бутылкой вина. Опьяневшие и почти не способные ни к каким разговорам, мы погружаемся в игру, которую сами же и придумали много лет назад. Игра заключается в том, что на расстоянии приблизительно трех метров прикрепляются страницы с изображениями обуви из глянцевых журналов, и выигрывает та, которая сможет определить среди них пару от Джимми Чу. Хотя у меня никогда не было туфель от Джимми Чу – даже когда я работала полный рабочий день и была в лиге наставников, – мне всегда удавалось побеждать их в этом специфическом соревновании, и сегодняшний вечер не стал исключением.


Мы пошли уже по третьему кругу, я существенно лидирую, даже, несмотря на то, что не обладаю периферийным зрением, поскольку опять на мне мои неизменные окуляры Национального Здоровья.



– Люси, это особенно сложная загадка! – Эмма выставляет на обозрение страницу «Вог», посвященного вечеринкам сезона. – Больше я ничего не буду говорить.

Кэти заглядывает в холодильник, чтобы откупорить дли нас еще одну бутылочку.



– Пара вдали справа в нижнем ряду. – Я пальцем поправляю очки на переносице и долго с трудом разглядываю девять пар других. – И еще одна, верхний ряд в центре, – ликующе добавляю я.


– Как ты это делаешь? – Кэти впечатлена, как обычно.


– Тут не обувное, тут математическое мастерство, совершенное соотношение между каблуком и подошвой, не поддающаяся четкому определению пропорция, она-то и делает их поистине элегантными. Я могу подмечать это только в Джимми Чу! – Я ложусь на спину и поднимаю руку с полным стаканом, одновременно задаваясь вопросом, как мое чувство собственного достоинства стало зависеть от таких вот бесполезных достижений. – К сожалению, это не принесет мне счастья.


– Просто из любопытства, Люси, скажи, что есть такого в этом твоем Прирученном Неотразимце, чего не хватает Тому? – спрашивает вдруг Кэти.


– Полагаю, я не так хорошо его знаю, вернее, почти совсем не знаю, так что у меня есть пища для воображения, – отвечаю я. – И мне кажется, никакой он не прирученный. А совсем наоборот. И безответственный. – Говоря это, я чувствую себя предательницей.

Глава 10


Надежда – хороший завтрак, но плохой ужин.


Когда я прихожу, наконец, домой, уже почти два часа ночи. Раскаиваясь, я прикидываю, сколько дней мне понадобится, чтобы оправиться от излишеств этого вечера. Задачка на сложение стаканов выпитого вина и вычитание последующих часов сна.


К моему удивлению, Том сидит внизу, за кухонным столом, созерцая портрет своей матери. Радио включено. Он слушает программу «Всемирной службы» Би-би-си о мексиканском архитекторе по имени Луис Барраган и не замечает, как я спускаюсь по лестнице.


Макет здания его библиотеки в Милане стоит тут же, на кухонном столе, и он по-хозяйски обнимает его рукой – этакий мужчина, ласкающий бедра своей новой подружки. На нем какая-то незнакомая полосатая пижама, видимо, купил ее в Милане. Ее воротник встопорщен, кажется, будто у него вокруг шеи старинный круглый плоёный воротник. Полное впечатление того, что передо мной елизаветинский придворный, еще более усугубляется тем, что последнюю неделю он не утруждал себя бритьем, и теперь изрядно отросшая черная борода не дает мне возможности понять выражение его лица.


Я смотрю на портрет с нижней ступеньки лестницы и стараюсь понять, о чем может думать Том. В попытке устоять на ногах я фокусирую взгляд на волосах Петры. С тех пор как я знаю ее, она ни разу не меняла прическу. Внешне она почти не изменилась. Цветовая палитра ее любимой одежды, состоящей из аккуратных гарнитуров-двоек и полезных для здоровья туфель на плоской подошве от «Расселл энд Бромли», стала, может быть, не такой приглушенной, но по-прежнему скромной.


Ее волосы в течение долгих лет еженедельно подвергались одной и той же завивке-перманент, так что теперь они не шевелились даже тогда, когда она наклонялась вперед. Я никогда до них не дотрагивалась, но думаю, на ощупь они напоминают проволочную щетку. Даже при свежем ветре они оставались такими же неподвижными, как грядка земляной груши морозным утром, неизменные с того дня, как она вышла замуж за отца Тома.


А на этой картине, где она менее чем за год до свадьбы, ее лицо обрамляют длинные темные волосы, ниспадающие ленивыми волнами по обе стороны ее прекрасных чистых голубых глаз. Выражение лица кроткое. Ни один мускул не напряжен. Томность текущей патоки. И вдруг, в просветлении пьяного рассудка, до меня доходит: она полностью удовлетворена.



– Что случилось, Люси? Ты смотришь на меня так, будто увидела перед собой привидение, – прерывает Том мое забытье. – Я отсутствовал всего лишь пять дней.


– Да вот… портрет твоей матери, – сбивчиво отвечаю я. – Ты когда-нибудь видел того, кто нарисовал ее?


– Это профессиональный художник. Она позировала ему еще до того, как я родился, ты же знаешь. – Он поднимается, чтобы подойти и запечатлеть на моей щеке немного обиженный поцелуй. Борода колется, и я потираю место, где щетинки царапнули мою щеку, потом чихаю. Вероятно, у меня начинается аллергия на собственного мужа.


– Но почему он тогда отдал ей картину? – спрашиваю я, потирая нос и изо всех стараясь сил казаться трезвой.


– Понятия не имею. Много лет она хранилась на чердаке. Впервые я увидел ее, когда мама приехала с ней сюда. Почему ты задаешь все эти вопросы? Я думал, ты проявишь интерес к моей библиотеке! – В его голосе я слышу некоторый упрек. – И, в общем, я надеялся, что ты будешь дома, когда я вернусь.

Бывали времена, когда мы сидели молча, а потом вдруг разом заговаривали, произнося одно и то же. Мы были настроены на одну волну. Хотя, конечно, старые часы никогда не показывают правильное время. Возможно, я должна быть довольна, что мы чаще бываем согласны, чем не согласны друг с другом, хотя было бы лучше, если бы при этом происходило меньше дискуссий. Однако если вы обычно согласны во всем, любое разногласие может показаться вам концом света.



– Я ходила смотреть новые хоромы Эммы. Твоя мама предложила свои услуги в качестве няни, а мне необходимо было ускользнуть от нее, – объясняю я. – Извини. Я не думала, что ты будешь ждать меня и не ляжешь спать.


– Она уезжает завтра утром. И кстати, ведет себя немного странно. Все время говорит, что не знает, когда теперь снова приедет. Надеюсь, вы не поссорились?


– Нет, она на редкость сдержанная. – Я надеюсь избежать дискуссии о Петре.


– Все выглядит очень благопристойно, – замечает он. – За исключением вот этого. – Он тычет пальцем в скомканные занавески на подоконнике из спальни Джо.


– Каким образом они оказались здесь? К тому же с огромными дырами посреди каждой.


– Джо пытался выкроить из них шорты. И сказал, что ты ему разрешила. Это, по словам бабушки. Но как могло случиться, что он был один в своей комнате с огромными ножницами? – Том вопросительно поднимает одну бровь. – Он проделал основательную работу. И пошел спать с шортами. – Том подходит к окну и поднимает полотнища. Грубые дыры на них зияют мне немым, но справедливым укором. На столе я замечаю узкие полоски материи.


– Это лямки для кожаных штанов, – говорит он.

Мы смеемся. Я, пьяно шатаясь, прислоняюсь к перилам, чтобы удержать себя в вертикальном положении.



– Во всяком случае, на деньги, которые я получу за библиотеку, думаю, мы сможем раскошелиться на новые шторы. Пойдем спать. Кстати, мне жаль, что ты проиграла на выборах. Но может быть, это к лучшему.

Я думаю о следующей среде и перспективе еще одного вечера в компании Роберта Басса. Мне лучше всего отменить эту встречу – она непомерно раздувает мои фантазии.


Мы входим в спальню, Том открывает свой шкаф и обозревает полку с трусами. Аккуратные небольшие стопки – серая, белая и черная. Все выглажено и сложено. Рубашки развешаны в порядке перехода от одного цвета к другому, наподобие спектральной цветовой диаграммы «Дюлюкс».



– У тебя на глазах слезы, – уличаю я его.


– Я не сразу на тебе женился, потому что размышлял, будешь ли ты складывать мои трусы.


– Именно поэтому я и вышла за тебя замуж, – смеюсь я.

Он хватает меня в охапку, и мы падаем на постель, безудержно целуясь. Он сжимает меня в объятиях и целует в шею за ухом. С этой бородой и воротником он выглядит совсем не так, как тот мужчина, который уезжал отсюда неделю назад, и я вдруг представляю себя в комнате с незнакомцем. Это так волнующе. Его рука уже забралась в мои джинсы, и моя рубашка полностью расстегнута. Его большие и неуклюжие пальцы, с такой легкостью рисующие, касаются моего тела, и я чувствую, что таю. Интересно, все ли архитекторы настолько искусны? Надо бы не забыть спросить Кэти. Я закрываю глаза и перестаю думать о проблеме по имени Роберт Басс.



– Я скучал по тебе, – шепчет он мне в ухо, почти не дыша, прежде чем перенести свое внимание на мою левую грудь.

Но как раз в тот момент, когда, кажется, сексуальный голод заканчивается, в комнату входит Джо, сонно потирая глаза. Он держит два куска материи, которые, без сомнения, можно идентифицировать как шорты.



– Папа, что ты делаешь с мамой? – спрашивает он подозрительно.

Том сваливается с меня и ложится рядом на кровать, тяжело дыша.



– Мы боремся!


– Ладно, надеюсь, вы были не слишком грубыми, – комментирует Джо, точь-в-точь как я. – Мама, а можно я сделаю шорты для Сэма и Фреда? Чтобы мы выглядели, как дети фон Траппа. – Он наполовину спит, и я поднимаю его на руки и несу в его комнату, где он, в конце концов, засыпает, сжимая эти два куска ткани так крепко, будто кто-то может украсть их ночью. Когда я, наконец, возвращаюсь в нашу спальню, Том крепко спит. Еще одна упущенная возможность. Если бы родителям позволяли оканчивать их беседы, жизнь была бы совсем другой.

Потом я замечаю, что он, как отражение своего среднего сына, крепко сжимает в руке маленькую кремовую коробочку с темно-зеленой ленточкой. Я разжимаю его кулак, который во сне почти не гнется, и открываю коробочку. Внутри маленькая карточка: «Люси от Тома. За оказанные услуги». А на дне серебряное колье с камешками и подвесками. Оно такое красивое, что я кусаю губы, чтобы не заплакать. Я пытаюсь разбудить его, чтобы поблагодарить, но он где-то вне досягаемости. Я кладу колье назад в коробочку, чтобы он сам смог подарить мне его как-нибудь в другой раз, а я бы притворилась удивленной. Но это происходит только через несколько недель.


Декабрь начинается неудачно.



– Миссис Суини, – говорит учительница Джо вереду утром, когда я привожу его в класс, – можно вас на два слова? – Когда дело касается детей, язык страха универсален. А это одна из тех фраз, которая придумана для того, чтобы наполнять страхом сердца родителей по всему земному шару. Она способна преодолеть любые культурные или религиозные барьеры. С комком в горле, участившимся сердцебиением, сухостью во рту, напряженными мышцами, изо всех сил пытаясь удержаться, чтобы не побежать, я подхожу к учительскому столу.

День среднестатистической матери состоит в основном из рутины и бесконечных повторений одного и того же, но все мы знаем, что нить, которая скрепляет все это, столь же непрочна, как сеть паука. А вокруг нас сплошь истории неожиданных бед: ребенок, забравшийся в сушильную машину, которая перевернулась, и он задохнулся; мальчик, который умер от аллергического шока, поев помидоров черри; девочка, утонувшая в небольшой дождевой луже, глубиной всего два дюйма. Жизнь и смерть в нашем собственном дворе или садике. Каждый раз, когда я читаю подобную историю в газетах, я обещаю себе быть более терпимой родительницей.


Вчера утром я проснулась и решила, что на минное поле утренних бедствий ступлю хладнокровно. Увидев, что для приготовления школьных сандвичей нет сыра, я стала импровизировать с джемом. А когда обнаружила, что Фред размотал и засунул в унитаз целый рулон туалетной бумаги, надела резиновые перчатки и устранила засор в колене. И, несмотря, на сумасшедший бедлам, устроенный еще до шести часов утра, – все мальчики проснулись слишком рано и стащили все подушки и пуховые одеяла со своих постелей, чтобы построить корабль на лестничной клетке, с чучелами животных восьмилетней давности на борту, а отпечатки пальцев после шоколадного печенья, без разрешения взятого на кухне, оказались даже на стенах, – я пообещала детям, что не буду все это убирать и они смогут продолжить игру, когда вернутся домой из школы.


Но я забыла предупредить Тома. Он пришел домой после полуночи, нетрезвый и уставший от выпивки на работе. Споткнувшись об огромную панду на нижней ступеньке, он упал, да так сильно, что в кровь разбил губы. Там я нашла его – он лежал лицом к лицу с пандой, изо рта у него текла кровь, он что-то бормотал про мины-сюрпризы. Очень трудно ежеминутно уследить за всеми!


Я вижу, как учительница приводит в порядок свой стол, сама же я, стоя в уголке, открываю и закрываю рот, как золотая рыбка, в попытке заставить свое лицо принять спокойное выражение, – трюк, которому я научилась, наблюдая за телеведущими, когда они готовятся выйти в эфир. Тут краешком глаза я замечаю Фреда, воспользовавшегося в своих интересах этим неожиданным отвлечением моего внимания и устремившегося в угол классной комнаты. Не проходит и секунды, как его брюки вместе с трусами «Строитель Боб» уже спущены до щиколоток, и он писает в стоящее там маленькое мусорное ведро.


Он оглядывается и улыбается, абсолютно уверенный, что я не стану поднимать шум. Уровень моей терпимости начинает опасно понижаться. Я изменяю свой маршрут так, чтобы незаметно пройти боком подругой стороне классной комнаты и спрятать оскверненное ведро в свою сумку необъятных размеров, а затем беспечно продолжаю движение по заданной траектории, чуть сильнее, чем обычно, сжимая руку Фреда. Я чувствую, что Роберт Басс наблюдает за мной, и на этот раз его внимание для меня нежелательно.


Я подхожу к столу учительницы. Она наклоняется вперед, и я следую ее примеру, так что наши головы почти соприкасаются. Должно быть, это плохо. В моей голове прокручиваются несколько сценариев. Джо кого-то побил. Наоборот, кто-то побил Джо. Ему поставили официальный диагноз заболевания, связанного с навязчивым неврозом. И обвиняют в этом меня. Именно моя безалаберность явилась причиной этих навязчивых идей. Или же они раскрыли скандал с педофилом. Или заметили мой флирт с Робертом Басом – он в данный момент в другом конце класса помогает своему сынишке вынимать из ранца учебники и время от времени бросает на меня взгляды.


«Не подобает родителям втягиваться в отношения, носящие характер откровенного флирта, – представляю я, как мне выговаривает учительница. – Мы ежедневно сталкиваемся с последствиями такого рода кратковременных удовольствий, которых ищут родители. Четыре наказания в виде оставления после уроков, миссис Суини!»


Я констатирую, что становлюсь одержимой манией величия, помещая себя в центр созданного мной мира, тогда как в действительности мне следует признать свой периферийный статус. Ладно, я тут ни при чем. Да и учительница эта, вероятно, лет на десять моложе меня. И, несмотря на все резоны, я не могу удержать себя от превращения в упрямую девчонку и стою, уперев руки в бока, – в классической подростковой выпивающей позе.



– Следует ли мне позвонить мужу? – озабоченно спрашиваю я.


– В этом нет необходимости. Дело совсем пустяковое, миссис Суини, – улыбается мне учительница. – Вот что мы нашли в боковом кармане ранца Джо, – говорит она и протягивает мне наполовину опустошенную пачку сигарет. Должно быть, возвратившись домой от Эммы поздно вечером в прошлую пятницу, я спрятала их там.


– Вероятно, это мой муж забыл их там, – не моргнув глазом, отвечаю я.


– Вам уже не шестнадцать лет. Больше не надо прятаться за гаражом, – шутит учительница, и я слабо улыбаюсь.

Я открываю сумку, чтобы положить туда сигареты, и вижу, как она внимательно изучает ее содержимое.



– У вас там мое мусорное ведро? – осторожно интересуется она.


– Нет, это переносной горшок, – слышу я собственный голос.


– Очень похож на наши мусорные ведра, – настаивает она.

И я понимаю, что она будет настаивать дальше. Она жаждет истины и ничего, кроме истины.



– Я нашла его на игровой площадке по дороге сюда, – говорю я, забыв совет Кэти никогда не украшать ложь подробностями. – Думаю, туда кто-то помочился. Судя по цвету и запаху. Это явно ребенок. Мочи совсем мало. – Она выглядит озадаченной. – Я решила отнести это в туалет, вымыть и вернуть на площадку, – бодро заканчиваю я свое повествование.

И бросаю взгляд через классную комнату на зияющую пустоту в том углу, где раньше стояло ведро. Я вижу, как Роберт Басс прохаживается по классу и, дойдя до этого места, распахивает пиджак, вынимает точно такое же мусорное ведро, похищенное из другого класса. Приветливо махнув мне рукой, он ставит ведерко на пол.



– Смотрите, вон ваше ведро, – небрежно киваю я на злополучный угол.

Учительница оборачивается и видит неопровержимое.



– О, простите! Я никогда не видела этих, э… переносных горшков, он выглядит совсем как мусорное ведро. Это проявление высокой гражданской позиции с вашей стороны, миссис Суини, – разворачивает она свою реакцию на сто восемьдесят градусов. – Школе нужны такие родители, как вы.

Класс я покидаю одновременно с Робертом Басом, – он выходит следом за мной в коридор, я обмахиваюсь упаковкой влажных носовых платков.



– Спасибо, – говорю я ему, крепко держа Фреда за руку. – Ситуация была патовая.


– Не стоит беспокоиться. Хочу спросить, не подвезете ли вы меня на эту встречу сегодня вечером?


– Это самое меньшее, что я могу для вас сделать. – Мой язык снова опережает мои мысли, но я принимаю твердое решение – не дать зачахнуть этой его попытке завязывания дружеских отношений. Впервые Роберт Басс проявил в отношении меня инициативу. Я оправдываю свою слабость, приводя в качестве довода то, что было бы просто невежливо отказать ему и что в любом случае это не содержит в себе ничего более опасного, чем только отвезти его на собрание, которое воспоследует в доме Буквоедки на предмет обсуждения организации школьного рождественского праздника. Да, есть что-то подростково-безрассудное в ожидании той невольной близости, которую провоцирует автомобиль. Неловкие маневры, ручной тормоз, упирающийся в живот Роберту Басу, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня, и тянет меня к себе на колени, – все это возникает в моем мозгу с ошеломляющей четкостью. Даже при полностью опрокинутом сиденье моя голова ударилась бы о крышу. Затем я думаю о том, как выглядит моя неприбранная машина. Заплесневелые яблоки на полу у пассажирского сиденья, липкая ручка перчаточного ящика и шоколад, впрессованный в подушки сиденья. Я принимаю решение не убирать его – в качестве меры, способствующей подавлению искушения.


– Это будет отлично, Люси, – говорит он. – А до тех пор остерегайтесь маленьких детей. – Тут он запрокидывает голову назад и смеется – так громко, что люди начинают обращать на него внимание.

Отведя Фреда в детский сад, я иду на ленч, о котором мы договорились с Петрой. Стоит один из тех холодных зимних дней, когда небо ярко-голубое, а солнце на нем еще более желанно после нескольких недель отсутствия. Я сижу в автобусе на пути к универмагу «Джон Левис» на Оксфорд-стрит, прижимаясь щекой к холодному стеклу, и прикрываю глаза от ослепительного солнечного блеска, чувствуя что-то очень похожее на удовлетворение, несмотря на предстоящую непростую беседу. Сейчас позднее утро, пассажиров позади меня нет, и водитель аккуратно вписывается в повороты, так, чтобы я не стукнулась головой о стекло. Побыть в одиночестве для меня такая же роскошь, как сеанс ароматерапии в «Мишлин Арсьер» для Привлекательной Мамочки номер 1.


Моя свекровь верит в «Джона Левиса», как некоторые люди верят в Бога. Она говорит, что нет ничего стоящего, чего нельзя было бы купить в этих бесстрастных стенах. Когда «Селфриджес» открылся заново, это только укрепило ее веру в непоколебимую стабильность «Джона Левиса». Несмотря на неявные высокомерные попытки модернизировать его мебельный отдел и представить новый ассортимент одежды, ее продолжительная любовь к этому универмагу была преданной и почти постоянной, за исключением кратковременной связи с «Фенвикс» вскоре после того, как мы с Томом познакомились.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю