Текст книги "Тайная жизнь непутевой мамочки"

Автор книги: Фиона Нилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Я вызываю в памяти череду неловких ситуаций, которыми изобиловала в тот день вечеринка, как ученый, собирающий эмпирические данные, чтобы вычислить возможность стихийного бедствия. Я думаю о людях в офисах в Колорадо, ежедневно отслеживающих мельчайшие движения тектонических слоев земного шара, чтобы предсказать вероятность землетрясения. Если бы они приложили свою науку к моей жизни, то, без сомнения, пришли бы к заключению, что серьезный инцидент все еще неизбежен. Я решаю, что превратилась в тектонический разлом Сан-Андреас.

Я закрываю глаза и перевожу дух, пытаясь удержаться от вздоха. Я могу вспомнить запах овечьего пальто Изобэль, капающий кран, ощущение жара его руки на моем теле – впоследствии я смотрела, не осталось ли от нее отпечатков. Я думала о том, насколько растянулась ткань моего платья, когда он стягивал его с моего плеча. Вероятно, оно уже никогда не приобретет снова прежнюю форму. Я начинаю задаваться вопросом: интересно, что бы он сделал дальше, если бы Знаменитый Папа не помешал нам? Я представляю себе руку, вычерчивающую сейчас круги на столе, под тканью моего платья, двигающуюся по моему телу. И громко вздыхаю. Знаменитый Папа слегка толкает меня локтем.

Когда я открываю глаза, Роберт Басс смотрит на меня. Интересно, как давно он на меня глазеет? Он убирает со стола палец и глубокомысленно поглаживает им нижнюю губу. Потом улыбается мне – этакой полуулыбкой, наполовину спрятанной под пальцами. Я уверена, он догадался, о чем я думаю.

– Держите себя в руках, Суини, – шепчет мне в ухо Знаменитый Папа, – вы же не хотите, чтобы весь класс перехватывал эти голодные взгляды.

Я выпрямляюсь на своем стуле, тревожась о том, что я настолько прозрачна и что по мне все видно.

– Подумайте о фигурках сонь и динариях. Подумайте о богах и гладиаторах, – слышу я взволнованный голос Буквоедки.

– В любой момент она может внести на рассмотрение какой-нибудь конкурс или состязание для занесения его в протокол, – шепчу я Знаменитому Папе.

– И приз тому родителю, который придет в самом лучшем костюме, – торжествующе произносит Буквоедка.

– Мне нравится то, как англичане всегда оправдывают свое стремление нарядиться, – шепчет Знаменитый Папа, – особенно если есть возможность для трансвестизма.

– Думаю, это будет только справедливо, если мы проголосуем «за», – уныло произносит Роберт Басс, наклоняясь вперед. Правый рукав его сорочки сползает вниз, скрывая предплечье.

– In vita priore ego imperator rornanus fui, – говорит Буквоедка. – Кроме того, в Древнем Риме не было демократии. В прошлом семестре мы условились, что все школьные события будут иметь образовательную направленность.

– Но мы не в Древнем Риме, мы в северном Лондоне, – упорствует Роберт Басс. – Не все из нас изучают латынь, чтобы помогать детям с домашними заданиями.

Он вы глядит даже еще более привлекательным, когда сердится, думаю я, мечтательно уставившись на него. Это, конечно, противоречит его монологам о значимости подготовки и направлении детской игры.

– Пожалуй, я воспользуюсь костюмом, в котором снимался в «Трое», – высказывает предположение Знаменитый Папа, стараясь смягчить остроту дискуссии. Роберт Басс свирепо смотрит на него.

– Не та эпоха, но какая изумительная идея! – Буквоедка взволнованно всплескивает руками и открывает свой «лэптоп».

– Надеюсь, вы захватили с собой и тех леди, – говорит Знаменитый Папа, наклоняясь вперед в ее сторону. Буквоедка ерзает на стуле, перекидывая поочередно ногу на ногу. Улыбка ее натянута, но она явно наслаждается его вниманием.

– Включает ли ваш костюм латы и наголенники? – серьезно спрашивает она.

– Полная экипировка, включая шлем «Аквинкум» с красным гребнем! – рапортует Знаменитый Папа.

– Вы предлагаете нам всем изготовить собственные костюмы? – спрашиваю я.

– Ну можете же вы просто что-нибудь соорудить на своей швейной машинке! – раздражается Буквоедка.

– У меня нет швейной машины. И в прошлый раз у меня ушла целая неделя на то, чтобы сделать костюм Медведя Барни для пьесы, – оправдываюсь я.

– А что должны надеть мужчины? – интересуется Роберт Басч. – Не у всех из нас есть доступ к голливудским костюмерным.

– Что-нибудь короткое, в складку, с сандалиями из ремешков, – открывает ответный огонь Буквоедка, понимая, что она в майке лидера. – Уверена, Люси вам поможет. Я предлагаю, чтобы вы вместе отвечали за организацию стола с римскими пирогами.

– Не уверена, что это хорошая идея, – говорю я. Все смотрят на меня. – Может быть, я лучше подготовлю игру «Прицепи хвост Троянскому коню»?

– Не та эпоха, – отмахивается Буквоедка. – И почему выне хотите заняться выпечкой с Робертом?

Она смотрит на меня, потом на Роберта Басса. Он неопределенно пожимает плечами.

– Вас смущает степень его энтузиазма? – напирает она. Я чуть не поперхнулась своим апельсиновым соком.

—

Я тоже помогу вам, Люси! – говорит Знаменитый Папа. – Я – Спартак. – И он неподражаемо изображает Кирка Дугласа.

– Нет, я – Спартак, – возражает Роберт Басс.

Тут встревает Изобэль:

– Нет, я – Спартак! – И мы все начинаем смеяться.

Потом она неожиданно встает рядом со мной и вытягивает руку в указующем жесте. Мы смотрим на нее в благоговейном молчании.

– Идея! – возглашает она. – Вспомните «Очаровательные плиссе», великолепные гладиаторские сандалии Миу-Миу с бирюзовыми камешками, получится весталка.

– Подразумевается, что мы должны зарабатывать деньги, а не тратить их, – сурово припечатывает Роберт Басс.

– Я рада, что некоторые из вас проявили немного энтузиазма, – подводит итог Буквоедка. – Мы встретимся на игровой площадке в субботу рано утром с нашими вкладами в данную тему и, конечно же, все в костюмах.

Все смиренно кивают.

– Зачем ты делаешь столько тортов? – спрашивает Том поздно вечером в пятницу. – По одному за каждый бокал вина, выпитый тобой сегодня вечером?

– Мне нужен только один, но чтобы он был отменным, – говорю я, опускаясь на стул и заворачиваясь в его халат. – Сейчас мой статус как матери зависит только от него.

– Не смеши меня, Люси! Как может выпечка иметь какое-то отношение к твоим навыкам воспитания? Это совершенно нелогично. Ты ведешь себя, как твоя мать на Рождество.

– Это наследственное – кулинарная бездарность.

– Не могла бы ты попросить Мелководье сделать это вместо себя? В конце концов, вы могли бы распределить обязанности и сделать сладкий стол вместе.

– Ты должен прекратить называть его так.

– Хорошо, но вряд ли я смогу называть его Прирученным Неотразимцем. Или смогу? – Том дразнит меня. – Изобэль сообщила мне, как мамаши между собой его называют. Я думал, что выпечка – это по его части.

– Так и есть, в этом все дело, – взволнованно говорю я.

– Почему они такие плоские? – спрашивает он, нажимая на один из коржей, который тут же опадает еще сильнее. – Очень похоже на тарелки для стрельбы. – И после паузы он продолжает: – Почему бы тебе не прикинуться, что это римские диски?

Я смотрю на него с благоговением.

– Какая замечательная идея! – Я чуть не плачу от облегчения. Подхожу и крепко обнимаю его.

– Этот халат просто ужасен! – Он заключает меня в объятия. Мы молча склоняемся друг к другу. – С тобой все в порядке? – спрашивает Том. – Ты кажешься какой-то расстроенной последнее время, даже с учетом твоих нормативов. Ты терзаешься из-за Эммы? Или Кэти? Или Изобэль?

– Со мной все хорошо. Я думаю о лете и поездке в Италию.

– Библиотека будет идти полным ходом к тому времени, и я возьму приличный перерыв. Мы сможем снова обрести друг друга. Нам нужно только продержаться следующий месяц. Я иду спать. Я не говорил тебе, что следующую неделю я опять проведу в Милане?

Он не говорил, но если быть честной, то я привыкла к его отсутствию. Проблема не в том, чтобы жить врозь, а в том, чтобы снова научиться быть вместе. Эта тенденция наметилась несколько месяцев назад, и теперь мне действительно было проще полагаться лишь на саму себя. Мне просто нужно было дождаться окончания учебного года. Летние каникулы маячили на горизонте, как суша после зыбкого обаяния морского плавания. Если мне удастся пережить школьный праздник, я спасена. Каникулы обозначат дистанцию между мной и Робертом Басом, а кроме того, потом он будет в разъездах, связанных с распространением своей книги.

В пять часов утра я тащу себя в кухню, готовясь к началу военных действий. Но, еще не успев спуститься, я чувствую, как едкий запах горелого тоста бьет мне в нос. К концу вчерашнего вечера недостаток сна и слишком большое количество выпитого спиртного привели к тому, что я заснула прямо в процессе творческих свершений, приговорив свой последний эксперимент, бисквитный торт «Виктория», к сомнительному будущему, которое не подразумевало Римскую империю.

Маленькими глотками я допиваю вино, оставшееся в бокале со вчерашнего вечера, чтобы успокоить нервы, в надежде, что меня не будут проверять на алкоголь по дороге в школу. Вокруг меня скорее поле битвы, чем домашняя идиллия. Все миски, задействованные во время ночных маневров, заполнены тестом, которое теперь безнадежно затвердело. На буфете осталась нейтральная полоса с неидентифицируемой спрессованной массой и парой пустых винных бутылок. Грязные кастрюли стоят в лужах глазури. Бисквит от «Магимикс» частично залит шоколадом. Я оцениваю ситуацию – хладнокровно и бесстрастно – и решаю, что тщательно вылепленные фигурки шоколадных сонь с веревочками вместо хвостов могут быть спасены. То же можно сказать и о передержанном шоколадном бисквите и трех дисках.

Я включаю радио и слушаю программу, предназначенную для тех, кто встает ни свет, ни заря, чтобы доить коров, или для тех, кого приговорили к пекарному рабству. «Больше ласточек стало возвращаться в Британию после нескольких лет ухудшения… Наблюдается нехватка пастухов и сельских священников… Этот пасторальный налет вдруг оказывает на меня мобилизующее воздействие, и я с удвоенной энергией приступаю к еще одному античному шедевру. Я разбиваю в миску яйца и смотрю в окно, выходящее в сад. На бельевой веревке мирно болтается простыня. И тут до меня доходит, что в своем компульсивном побуждении к выпечке я забыла о самой важной детали дня – римском костюме! Я вываливаюсь в сад, вдохновленная утешительным бокалом вина, и срываю простыню с веревки. Дикий голубь следит за бисквитом, который я оставляю на лужайке, и издает признательные трели с другого конца сада.

Nil desperandum, для каждой проблемы найдется решение, и мое неотвратимо смотрит мне в лицо. Прекрасная, чистая, пока не выглаженная, единственно пригодная для этого простыня ожидает своего мига славы. Кухонными ножницами я вырезаю грубый круг – это для головы. По сравнению с шортами, которые смастерил Джо, мое произведение выглядит дилетантски, однако с веревкой вокруг талии я сойду за девушку-рабыню или какого-нибудь другого представителя древности. Занавески на окнах дома наших соседей плотно закрыты. Я скидываю халат и встряхиваю простыню.

У окна раздается шум. Я поднимаю глаза и вижу Тома: он таращит на меня сонные глаза, потом высовывается по пояс.

– Почему ты стоишь в саду в пять утра голая? – устало спрашивает он, как бы страшась услышать ответ. И замечает посреди лужайки торт. – Только не говори мне, что тренируешься для участия в соревнованиях по метанию шоколадных дисков. Меня начинает беспокоить психическое состояние родителей этой школы, и в особенности твое.

– Ш-ш-ш, ты всех перебудишь! – Я еще подрезаю ткань вокруг шеи. Вот теперь дыра хороша.

– Зачем ты испортила простыню?

– Вот! Разве теперь не ясно? – в свою очередь, недоумеваю я.

– Это не для стороннего зрителя! – жмурится Том.

– Это мой римский костюм, – сообщаю я.

– Забавно. Это похоже на то, будто ты надела дырявую простыню! – И он со стуком захлопывает окно. Его губы продолжают шевелиться – он ворчит, но я уже не слышу.

Несколько минут спустя он, недовольно бурча, входит в кухню. Взглянув на шоколадные пятна на потолке, он в отчаянии стонет:

– Боже мой, Люси! Ну, объясни мне, как ты умудряешься всегда устроить такой беспорядок? Почему ты не убираешься по ходу дела? Эта система отработана и проверена веками. Даже во времена Древнего Рима! Посмотри на портрет моей матери – она выглядит так, будто у нее дерматологические проблемы. – Пальцем он стирает пятна с портрета Петры и осторожно его облизывает.

Я объясняю, что в решающие моменты процесса я не могла найти крышку от миксера и поэтому, вполне в духе Хита Робинсона, сымпровизировала с куском картона и вырезанным посредине отверстием.

– Ты видела такое в «Блу Питер»? – спрашивает Том. – Пойми, ведь ты могла бы просто переложить это в более мелкую миску.

Я вытаскиваю свою последнюю надежду из духовки и вываливаю бисквит из формы. Он, похоже, вошел в тайный преступный сговор с предыдущими своими собратьями: по краям обгорел, а в середине оказался непропеченным.

– Как такое может быть? – в отчаянии взываю я к справедливости. – Он выглядит и жирным, и тонким одновременно.

Том подходит к ящику с инструментами и приносит ножовку.

– Для торта на день рождения Джо в прошлом году это сработало, – ободряюще говорит он. – Сделай по центру отверстие и заполни все шоколадными яйцами.

– Но ведь шоколадные яйца не имеют ничего общего с Древним Римом!

– Так же как и сладкий стол. Не понимаю, зачем ты ввязываешься в то, что непременно должно закончиться крахом? Это, знаешь ли, отдает мазохизмом! – Он на секунду замолкает и добавляет: – Трудно вести серьезный разговор со взрослым человеком, замотанным в простыню.

Он поднялся наверх и вернулся со своим старым твидовым пальто.

– Я знаю, что жарко, но не можешь же ты идти в школу в таком виде! Ты выглядишь нелепо. Я пошел досыпать. Мальчиков я подниму и приведу немного позже.

В бунтарском самоощущении через пару часов я выхожу из дома, неся в корзине бисквитные диски и фигурки шоколадных сонь. На мне пальто Тома. Я шагаю по направлению к школе и чувствую, что мое тело горит и зудит. Сразу за воротами я замечаю Роберта Басса, запирающего замок на своем велосипеде, с формой для тортов от «Кэт Кидстон» под мышкой. Слишком поздно, чтобы уклониться от встречи!

– Морковный пирог. Только экологически чистые продукты, – как ни в чем не бывало улыбается он. – Мое фирменное блюдо.

Я принимаю решение вспоминать эту фразу всякий раз, когда думаю о нем, потому что если когда-либо и существовали слова, способные подавить желание, то это именно они.

На нем тоже длинное пальто. Я пристально рассматриваю его икры и замечаю, что они оплетены кожей в античном стиле.

– Что на вас под этим надето? – спрашиваю я.

– Согласно инструкции, короткая тога с открытыми плечами и кожаный пояс, – улыбается он, скрипнув зубами.

– Насколько короткая?

– Ладно, если уж мы пошли таким путем… Мы смогли найти только детскую простыню. – Он распахивает пальто и предстает во всем великолепии. Роберт Басс вырядился для школьного праздника в мини-юбку. Я разглядываю его ноги. Пожалуй, слишком волосатые, но словно точеные.

В духе коллективного унижения я демонстрирую ему свою простыню с дыркой посредине. Он заметно бледнеет.

– Каспер-привидение! – Он отступает на несколько шагов к изгороди, чтобы получше рассмотреть меня.

От дальнейшего сдирания кожи меня спасает только появление Изобэль. Ее автомобиль останавливается рядом с нами, и боковое стекло в нем автоматически опускается.

– Сравниваете знаки отличия? – риторически осведомляется она. И выгружается из авто, одетая в длинное кремовое чудо с безупречно заглаженными складками-плиссе и тоненькими, как спагетти, бретельками.

– Ради всего святого, как тебе это удалось? – Я искренне изумляюсь.

– Иссей Мияке.

– Я не знал, что у вас домработница-японка, – говорит Роберт Басс.

– Я специально ее наняла, – сообщает Изобэль.

И тут я понимаю, что мои приоритеты неверны. Шоколадные торты анонимны, а дресс-код в высшей степени заметен.

Роберт Басс и я молча шагаем к нашему сладкому прибежищу.

– По поводу той вечеринки, Люси, – тихо произносит он. – Нам необходимо поговорить.

– Тут не о чем говорить. – Я оглядываюсь – на случай, не слышит ли нас кто-нибудь.

– Ты не можешь избегать меня вечно! – продолжает он, останавливаясь около стола, скрестив руки.

Трудно представить себе занятие более занимательное, чем беседа, которую пытается затеять Роберт Басс. Однако игровая площадка замирает в молчании. В короткой белой юбке, нательной броне и в шлеме с забралом и гребнем к нам направляется воин-центурион – точь-в-точь настоящий.

– Слава Цезарю! – восклицает он, приближаясь и салютуя в воздухе мечом. Знаменитый Папа прибыл. – Я здесь, чтобы защитить вашу честь, Люси, – шепчет он, когда Роберт Басс отходит к столу и начинает распаковывать торты. – До тех пор, пока первым не упаду в обморок. Все это слегка жмет. Думаю, я прибавил немного в весе, с тех пор как снимался в этом фильме. Должно быть, виной тому пиво.

– А не виски?

– Ну… и это тоже.

– Все могут занять свои места! – кричит Буквоедка, хлопая в ладоши.

Когда мы встаем за стол со сладостями, облака расходятся, и мы с Робертом Басом обнаруживаем, что из-за солнца, бьющего нам в спину, наши простыни оказываются совершенно прозрачными.

– Да, это не оставляет много простора для воображения, – говорит Знаменитый Папа, оглядывая нас с головы до пят из-под своего забрала, при этом ярусы его юбки красиво колеблются.

– Хорошо, что на вас хоть надеты плотные трусы, – говорит он Роберту Басу, обнимая его одной рукой и тыча своим мечом ему в живот.

– Пока мы тут стоим, наше достоинство защищают пироги и торты. Надо постараться продержаться здесь так долго, как только возможно, – говорит Роберт Басс.

– О чем вы там все болтаете? Здесь множество дел! – опять слышен голос Буквоедки.

Она демонстративно развертывает скатерть, которую лично разукрасила римскими цифрами, чтобы та как нельзя лучше соответствовала приготовленным ею превосходным кексам с латинскими письменами. Мои фигурки животных вдруг начинают выглядеть совершенно кустарными.

– Где ваши римские сандалии, Люси? – строго спрашивает она, разглядывая мои босоножки на платформе и вручая мне тарелку с римскими монетами. – Здесь динарии. Вспомните, мы хотели делать все по возможности наиболее достоверно для детей!

– Хорошо, но я вынуждена была провести ночь, ощипывая певчих птиц и поджаривая сонь, – говорю я, выдвигая свой шоколадный торт на переднюю линию стола. Она поднимает его, преувеличенно колеблется и выдвигает вперед свои кексы, сталкивая передний ряд выпечки на землю.

– Пиррова победа! – комментирует Роберт Басс сражение, поднимая мой торт и спасая его тем самым от гибели.

– Люси, что вы туда положили? – ворчит он. – Он весит больше, чем я.

Прежде чем я успеваю ответить, Буквоедка объявляет, что у нее появилась отличная идея – она решила использовать мой торт для соревнования «Угадай вес шоколадного диска».

– Но такого не было во времена Римской империи, – слабо протестую я, проклиная про себя Роберта Басса.

– Лотерей у них тоже не было, так же как торговли фигурками сонь, но нам нужно как-то заработать денег! – кратко поясняет она.

Роберт Басс, извиняясь, смотрит на меня и пожимает плечами:

– Извините, Люси, эта женщина при исполнении.

– Может быть, Роберт мог бы провести этот конкурс вместо меня? – предлагаю я излишне энергично.

Изобэль плавно скользит по игровой площадке, ее плиссе мягко колеблется. Она несет копье.

– Представьте себе весталку, – говорит она, глядя прямо в глаза Знаменитому Папе.

– Но у тебя четверо детей, – отзываюсь я.

– Я думаю, скорее, похоже на Минерву, – говорит Роберт Басс. – Возможно, я мог бы быть твоим рабом.

– Или я, – вторит ему Знаменитый Папа.

– Ты должна проникнуться духом всего этого, Люси, – снисходительно воркует Изобэль.

– Уже прониклась. – Роберт Басс указывает на мой костюм. – Она нарядилась духом Каспера.

Все фыркают от смеха, и даже я, скрепя сердце, улыбаюсь. Роберт Басс удаляется проводить свой конкурс, и я снова обретаю чувство покоя.

Солнце опять выглядывает из-за маленького облака, и я вновь предстаю в своем естестве. Изобэль пристально смотрит на мой пах и ахает.

– Если бы ты использовала стопроцентные египетские хлопчатобумажные простыни с высокой плотностью ткани, этого бы не случилось. – Она грозит мне пальцем.

– Но они отнимают так много времени на глаженье! – оправдываюсь я.

– А я и не знала. Это не по моей части. И потом, Люси, ведь полиэстр прилипает. В следующий раз я определенно надену хлопковую простыню и, возможно, использую естественный бразильский краситель.

Пока прибывают другие родители, и игровая площадка заполняется, распространяется слух об интимных особенностях костюмов торговцев римскими пирогами. Мы оказываемся в окружении родителей и детей, которые начинают перебивать цену друг у друга за шоколадные диски и фигурки сонь. Порядочный хвост образовался из желающих принять участие в конкурсе «Угадай, сколько весит шоколадный диск».

Солнце теперь такое горячее, что мокрая от пота полиэстровая оболочка неумолимо прилипает к моему телу. Наспех вырезанное отверстие ужасно обтрепалось, и горловина в течение часа превратилась из скромного выреза во все увеличивающуюся дыру. Каждый раз, когда я наклоняюсь, чтобы достать мелочь из ящичка с надписью «Динарии», мне приходится прижимать к груди переднюю часть моего облачения. Постоянное втягивание живота становится для меня все более и более мучительным. Чтобы вручить покупателю торт, требуются две руки, и Знаменитый Папа любезно охраняет мое достоинство, кладя свою руку как раз над моей грудью.

Во время небольшого затишья в торговле он оглядывает меня с ног до головы, оценивая мое тело без малейшего намека на стыдливость или деликатность.

– Думаю, вы, скорее, Венера, чем Минерва, – дразняще произносит он. – Нет ничего более подходящего, чем здоровая римская женщина, чтобы разжечь аппетит скромного центуриона.

Я вижу Тома с тремя мальчиками на буксире.

– Я слышал, стол римских пирогов пользуется большим успехом на празднике, Люси? – недоверчиво говорит Том. – Вероятно, я должен был больше верить в тебя.

Он смотрит на Знаменитого Папу.

– Классный костюм! Но возможно, ты попробуешь надеть что-нибудь другое, когда мы пойдем на игру «Арсенала»?

Выглядывает солнце.

– Боже, Люси! – стонет Том. – Ты все равно, что голая. Хорошо, что хоть есть страж-центурион, чтобы защитить твою честь.

Он смеется. И смеется долго, почти с минуту, запрокинув голову, и смех поднимается из глубин его живота.

– Я вижу мамины трусы! – во всеуслышание объявляет Сэм.

– Я скоро вернусь, – отсмеявшись, сообщает Том.

– Именно дети всегда способны спустить вас с небес на землю, – печально произносит Знаменитый Папа. – Иногда не ценишь того, что имеешь, пока не потеряешь это. Неуверенные люди – опасные люди, Люси. Кстати, я уволил моего психотерапевта. Я решил, что он был частью моих проблем.

Глава 19

Огонь – хороший слуга, но плохой хозяин.

В тот же день, позднее, я медленно поднимаюсь по ступеням лестницы частного клуба, членом которого состоит Эмма. Сегодня один из тех летних дней в Лондоне, когда испепеляющая жара обрушивается с неба, а затем отражается от мостовой, так что ты чувствуешь ее в полную силу где-то на уровне пупка. Моя одежда прилипла к телу, и какая-то часть меня желает, чтобы я осталась дома, невзирая на то, что мы собираемся отпраздновать очередное повышение в должности Эммы. Я поднимаюсь пролет за пролетом, и мне становится все жарче и жарче, до тех пор, пока я, наконец, не добираюсь до верхнего этажа здания. Я прислоняюсь к деревянным панелям, чтобы перевести дух и в надежде, что они охладят меня, но вместо этого они оказываются теплыми и липкими и оставляют коричневые следы на моей белой рубашке.

С тоской я думаю о чайном платье Изобэль и представляю себе легкие волны ее юбки, охлаждающие меня своей невесомостью. Мне вдруг приходит в голову, что вот уже почти год, как я не покупала себе никакой одежды. У домработницы Изобэль ушел целый день на то, чтобы рассортировать ее летние и зимние наряды. А в моей жизни нет никаких сезонных различий. Я ношу одни и те же джинсы, те, в которых я была здесь в последний раз, десять месяцев назад.

Я ощущаю себя настолько измученной, что чувствую повторение одного и того же с тех пор, когда дети были младенцами – когда, идя по улице, я вдруг ощущала внезапный толчок, будто кто-то пытался разбудить меня. Я бодрствую или сплю? В этом вопросе нет никакого философского аспекта; это чисто физическое ощущение, результат почти двухлетнего периода без полноценного ночного сна. Я утешала себя мыслью, что никто еще не умирал от недостатка сна, хотя, несомненно, он отзывается неадекватным поведением. Я говорю все это, чтобы пролить свет на то, что случилось позднее. С самого начала все носило фантастический характер. Это не оправдание, а лишь частичное разъяснение.

Том вызвался посидеть с детьми. Он чувствовал свою вину из-за того, что забыл сообщить мне о своем отъезде в Мияан и последующем недельном отсутствии. Но его предложение вступало в силу лишь в том случае, если дети улягутся раньше, чем я покину дом, поскольку ему нужно было сделать еще кое-какую работу перед поездкой. Поэтому после римского праздника и до ухода излома я, хочу заметить, успела сделать следующее: я одновременно готовила спагетти-болоньезе на полдник и обрабатывала полученную Фредом рану – Джо случайно ударил его во время игры в футбол. Джо уговорил Фреда быть Йенсом Леманном. Однако Фред не сдвинулся с места, когда Джо забивал гол, а поскольку на Джо были футбольные бутсы, то дело дошло до крови. Кровавые раны всегда были источником сильного притяжения, даже для Сэма, который и в девять лет все еще не пресытился драматическими подробностями серьезной травмы.

– Кровь есть? – всегда с надеждой спрашивал кто-нибудь из них, и я чувствовала их взволнованную дрожь, смесь восторга и страха, если ответ был утвердительным. Думаю, кровь должна доказать детям, что они существуют отдельно от родителей. Символ того, что однажды жизненные невзгоды придется переносить одному.

Затем я, одновременно закладывав груз белья в стирку, проверяла орфографию Сэма; звонила другой мамаше, чтобы подтвердить присутствие Джо на предстоящем праздновании дня рождения ее отпрыска, а также починила полку и высушила утюгом влажные джинсы, которые на мне сейчас и надеты, – все это отвечая на вопросы Джо о сперме. Его одержимость «Звуками музыки» прошла, и теперь он увлекся программами о живой природе Дэвида Эттенборо.

– Мам, сперматозоиды большие? – спросил он.

– Крошечные, – ответила я.

– Даже у кита?

– Да. – Я надеялась, что если не втянусь в разговор, он выберет другой момент, чтобы продолжить эту дискуссию. – Не важно, какого ты размера, сперматозоиды все равно крохотные.

– А можно мне завести их немножко, как домашних животных?

– Видишь ли, они погибают, как только покидают свой дом. – Я знаю, что эта выдумка позднее посеет семена путаницы, но сейчас у меня просто нет времени. Предполагалось, что менее чем через час я должна встретиться с Эммой и Кэти.

– Можешь попросить у папы нескольких, – услужливо подсказывает Сэм. – Он их производит.

Джо подозрительно смотрит на него. Сэм живет на светлой стороне жизни, а у Джо всегда вопросы.

Это был бы удачный момент, чтобы начать элементарно-познавательную беседу о птичках и пчелках, только времени у меня на это не было. Я представила себе, как шестнадцатилетний Джо занимается сексом со своей девушкой и делает ей ребенка, а потом винит меня, потому что я сказала ему, что сперматозоиды не смогут выжить во внешнем мире. Для собственного успокоения я говорю себе, что еще задолго до этого у нас случится не одна беседа на эту тему.

– Я накоплю своих карманных денег и куплю их немного, – заявляет Джо.

– Может быть, лучше золотых рыбок? – предлагаю я. – Они намного интересней. Почему бы вам обоим не поиграть в «Топ-трампс»?

Это было не то, что я называю «положительная ситуация для бэбиситтинга», которая подарила бы мне вечер, свободный от купания детей и рассказов на ночь – процесса, который занимает обычно более полутора часов, даже если сокращать все этапы. Напротив, это был тот тип бэбиситтинга, в результате которого ты чувствуешь себя совершенно измотанной к тому моменту, когда уходишь из дома. Когда я читала книгу для Джо, то чувствовала, как мои глаза слипаются, и была уже половина девятого, когда Том разбудил меня.

– Я уложу Фреда, – сказал он. – Поторопись, ты еще успеешь.

Я выскочила за дверь, бормоча благодарности, однако в действительности я злилась на него: можно было по пальцам одной руки пересчитать количество раз, когда он сидел с детьми вместо меня в этом году, в то время как я потеряла счет, сколько раз одна укладывала детей спать. И никаких аплодисментов! А ведь я знаю, что он будет считать, что заработал очки за сидение с детьми сегодня. Что же это такое, если даже самые услужливые мужчины стремятся подсчитать количество всех своих домашних усилий? Каждый малейший вклад методично протоколируется – от купания ребенка или приготовления завтрака до разгрузки посудомоечной машины. Они хотят и ожидают благодарности и аплодисментов. Я знаю – придя домой, я найду детритус от полдника все еще на столе, и ожидается, что я буду улаживать дела с Фредом, когда он проснется, что происходит почти каждую ночь.

Поэтому хотя мысль о вечере, проведенном вместе с моими подругами, обычно наполняет меня скрытым энтузиазмом девочки-подростка, впервые отправившейся на встречу с новым бойфрендом, сегодня я не хотела бы ничего другого, как провести вечер, сидя перед телевизором в компании с бутылкой вина.

Однако когда Эмма и Кэти начинают подавать мне знаки из другого конца комнаты, мое душевное состояние несколько улучшается. Прошло почти два месяца с тех пор, как мы виделись в последний раз, а моя ночная вылазка с Эммой была незабываемой из-за целого ряда ужасных причин. К счастью, это не повлекло за собой много светских разговоров. Я находилась в депрессии, решив избегать контактов с Робертом Басом. В конечном счете, я вынырну с возрожденной энергией, но в данный момент в моей жизни образовался вакуум.

– Вот – за мировое господство! – провозглашает Эмма, вручая мне бокал шампанского, когда я сажусь напротив нее. – Теперь в моем ведении Европа, Северная Африка и Ближний Восток.

Я жадно глотаю шампанское, будто это вода, и предлагаю тост за ее успехи. Способность Эммы предвидеть нужные шаги всегда впечатляла и удивляла меня. Она завоевывает новые территории, как колониальная сверхдержава, в то время как я чувствую себя втянутой в постоянную борьбу за контроль над крохотной частью района под моим командованием. Даже горка белья постоянно норовит взбунтоваться.